Текст книги "Отель"

– Когда же вы предполагаете выехать? Когда вы двинетесь на Север?

– Сегодня вечером, – ответил Огилви. – Именно поэтому я и пришел к вам.

Герцог громко, с облегчением вздохнул.

– Но как же вы поедете? – спросила герцогиня. – Вас наверняка заметят.

– Ручаться, что не заметят, не стану. Но я сделал кой-какие расчеты.

– Дальше.

– Я думаю, что лучше всего выехать около часу.

– Около часу ночи?

Огилви кивнул:

– На улицах к тому времени народу никого. И движение затихает. Хотя не совсем.

– Но ведь и тогда вас могут заметить?

– Заметить могут всегда. А попытать счастья надо.

– Если вам удастся уехать – выбраться из Нового Орлеана, – как далеко вы сумеете угнать машину?

– В шесть утра рассветает. Наверно, к этому времени я уже буду в штате Миссисипи. Скорее всего где-то возле Мейкона.

– Но это же совсем близко! – запротестовала герцогиня. – Вы проедете всего лишь половину штата Миссисипи. Значит, меньше четверти пути до Чикаго.

Толстяк резко повернулся – кресло под ним протестующе заскрипело.

– А вы считаете, что я должен гнать как сумасшедший? Может, установить рекорд скорости? И может, прицепить себе на хвост какого-нибудь полицейского, которого хлебом не корми, дай сорвать штраф?

– Нет, я этого вовсе не хочу. Я просто думаю о том, чтобы угнать машину как можно дальше от Нового Орлеана. А что вы будете делать днем?

– Съеду с дороги. И где-нибудь укроюсь. В Миссисипи полно таких мест.

– А потом?

– Как только стемнеет, припущу дальше. Через Алабаму, Теннесси, Кентукки, Индиану.

– Когда можно считать, что вы в безопасности? В полной безопасности?

– Наверно, в Индиане.

– И в Индиане вы пробудете всю пятницу?

– Пожалуй.

– А в Чикаго приедете в субботу?

– В субботу утром.

– Прекрасно, – заключила герцогиня. – Мы с мужем вылетим в Чикаго в пятницу вечером. Остановимся в отеле «Дрейк» и будем ждать там от вас вестей.

Герцог пристально разглядывал свои руки, стараясь не встречаться взглядом с Огилви.

– И дождетесь, – отрезал детектив.

– Вам что-нибудь нужно от нас?

– Я бы хотел получить записку в гараж. На всякий случай. Что вы доверяете мне взять машину.

– Сейчас напишу. – Герцогиня прошла в другой конец комнаты к секретеру, быстро что-то написала и тут же вернулась со сложенным листком бумаги, на котором стояла эмблема отеля. – Извольте.

Не взглянув на записку, Огилви положил ее во внутренний карман. Он по-прежнему не сводил глаз с лица герцогини.

Наступило неловкое молчание.

– Вам нужно что-то еще? – неуверенно спросила герцогиня.

Герцог Кройдонский поднялся со своего места, прямой как палка, и пошел куда-то.

– Денег, – раздраженно произнес он, останавливаясь, но не поворачиваясь к ним. – Он хочет денег.

Толстое лицо Огилви расплылось в ухмылке.

– Совершенно верно, герцогиня. Десять тысяч сейчас, как условились. Остальные пятнадцать в Чикаго, в субботу.

Герцогиня с рассеянным видом прижала к вискам пальцы, унизанные кольцами.

– Право, не понимаю, как это я… забыла… Столько было всяких дел.

– Не важно, я бы напомнил.

– Займемся этим сегодня к вечеру. Наш банк позаботится…

– Деньги наличными, – перебил герцогиню толстяк. – Купюры не крупнее двадцаток и не новые.

– Это еще почему? – метнула на него недоумевающий взгляд герцогиня.

– А чтобы по ним ничего нельзя было распознать.

– Вы что же, не доверяете нам?

Огилви потряс головой:

– В такой ситуации лишь круглый дурак может кому-нибудь доверять.

– Тогда почему же мы должны доверять вам?

– Да потому что мне с вас еще пятнадцать косых причитается. – В высоком фальцете появились нотки нетерпения. – И запомните: тоже в мелких купюрах, причем банки по субботам не работают.

– Теперь представим себе, – сказала герцогиня, – что в Чикаго мы вам ничего не платим.

Улыбка мгновенно сошла с лица детектива – даже намека на нее не осталось.

– Я, скажем прямо, рад, что вы подняли этот вопрос, – сказал он. – Чтобы все между нами было ясно.

– Думаю, мне и так все ясно, но все же объясните.

– В Чикаго, герцогиня, будет вот как: я ставлю машину в укромном месте, но где – вы не будете знать. Потом иду в отель и получаю свои пятнадцать косых. После этого я возвращаю вам ключи и говорю, где спрятана машина.

– И все же вы не ответили на мой вопрос.

– Сейчас, сейчас. – Поросячьи глазки детектива сверкнули. – Если что вдруг не так – ну, к примеру, если вы заявите, что у вас нет наличных, потому как вы забыли, что банки в этот день не работают, – я вызову полицию там же, в Чикаго.

– Но ведь и вам тогда придется многое объяснять. Хотя бы почему вы перегнали машину на Север.

– Ничего нет проще. Скажу, что вы заплатили мне пару сотен – они как раз будут при мне, – чтоб я пригнал вашу машину в Чикаго. Вы-де сказали, что для вас этот путь слишком утомителен. Сами же с герцогом пожелали лететь. А я, только когда добрался до Чикаго и как следует пригляделся к машине, понял, что к чему. Вот так-то… – Детектив передернул своими огромными плечищами.

– Мы не собираемся изменять своему слову, – заверила его герцогиня Кройдонская. – Но, как и вам, мне хотелось убедиться, что мы понимаем друг друга.

Огилви кивнул:

– По-моему, понимаем.

– Приходите в пять, – сказала герцогиня. – Деньги будут приготовлены.

После ухода Огилви герцог Кройдонский покинул свое добровольное уединение и возвратился на прежнее место. На столике стояли рюмки и бутылки – запас их со вчерашнего дня был обновлен. Налив в стакан виски, герцог плеснул туда немного содовой и залпом выпил.

– Я вижу, вы с самого утра опять за свое, – ехидно заметила герцогиня.

– Надо же прополоскать себя. – Герцог снова налил виски, но на этот раз отхлебнул совсем немного. – Я словно весь вывалялся в грязи после того, как побыл в одной комнате с этим типом.

– Зато так называемый «тип» явно менее разборчив, – парировала жена. – А то он мог бы сказать, что не желает быть в одной комнате с пьяницей, сбившим ребенка…

Герцог побелел. Трясущимися руками он поставил стакан.

– Ну, уж это удар ниже пояса, дорогая.

–…и постыдно бежавшим потом, – добавила герцогиня.

– Ну нет, клянусь, это вам с рук не сойдет! – гневно вскричал герцог. Он сжал кулаки и, казалось, сейчас набросится на нее и ударит. – Ведь вы же виноваты, вы! Это вы заставили меня уехать, даже остановиться не дали. Если б не вы, я бы остановился. Вы сказали, что это ни к чему: что сделано, то сделано. Вот вчера хотел же я пойти в полицию. Вы воспротивились! А теперь у нас на шее сидит эта проказа… этот мерзавец, который лишает нас последних остатков… – Герцог не договорил и умолк.

– Можно считать вашу истерику оконченной? – осведомилась герцогиня. Ответа не последовало, и она продолжала: – Могу ли я напомнить вам, что мне не пришлось долго вас убеждать. Если бы вы захотели или намеревались поступить иначе, мое мнение не имело бы для вас никакого значения. А что касается проказы, то вы едва ли заразитесь: вы так старательно отходили подальше, предоставив мне одной вести все переговоры с этим чудовищем.

– Зря я начал этот разговор, – вздохнул герцог. – Простите великодушно.

– Если вам необходимо поспорить, чтобы привести в порядок свои мысли, – безразличным тоном заметила герцогиня, – извольте: я не возражаю.

Герцог снова взял свой стакан.

– Странно, – сказал он, медленно поворачивая стакан в руке, – но у меня некоторое время назад вдруг появилось такое чувство, будто случившееся, несмотря на весь ужас, как-то сблизило нас!

Это было сказано явно с намерением заключить мир, и герцогиня заколебалась. Для нее разговор с Огилви тоже был унизительным и тягостным. Где-то глубоко внутри у нее тоже возникла жажда покоя.

И все же она не могла пересилить себя и пойти на примирение с герцогом.

– Если даже и так, – сказала она, – то я этого не почувствовала. – И не без яда добавила: – Во всяком случае, сейчас не время для нежностей.

– Вы правы! – И точно слова супруги были сигналом, снимавшим запрет, герцог одним духом допил виски и снова наполнил стакан.

Герцогиня бросила на него испепеляющий взгляд:

– Была бы вам очень признательна, если бы вы по крайней мере сохранили ясность сознания. Полагаю, мне самой придется иметь дело с банком, но может понадобиться ваша подпись на документах.

7

Уоррену Тренту предстояло выполнить две добровольно взятые на себя миссии, и обе были ему неприятны.

Во-первых, предъявить Тому Эрлшору обвинение, с которым выступил против него накануне Кэртис О'Киф. «Он самым бессовестным образом обирает вас, – сказал магнат о старшем бармене. – И, судя по всему, уже давно».

О'Киф сдержал слово и подкрепил свое обвинение документом. Утром, в начале одиннадцатого, некий молодой человек, который назвался Шоном Холлом из корпорации отелей О'Кифа, вручил Уоррену Тренту докладную на семи страницах, составленную на основе наблюдений, – с фактами, датами и даже указанием точного времени. Человек, доставивший этот доклад лично Уоррену Тренту в его апартаменты на пятнадцатом этаже, был явно смущен. Владелец отеля поблагодарил его и тут же сел читать документ.

По мере того как Трент читал, выражение лица его становилось все мрачнее. В отчете разоблачались не только махинации Тома Эрлшора, но и других служащих, которым Трент доверял. Особенно неприятным было то, что его обманывали главным образом те работники, которых он вообще не считал необходимым проверять, а некоторых – как, например, Тома Эрлшора – даже считал своими личными друзьями.

Было также очевидно, что в масштабе всего отеля эти хищения приводили к более значительным убыткам по сравнению с указанными в отчете.

Внимательно прочитав отпечатанные на машинке страницы, Трент аккуратно сложил их и спрятал во внутренний карман пиджака.

Трент понимал, что, если бы поддался первой реакции, его ярость не знала бы предела и тогда он стал бы изобличать и карать одного за другим всех тех, кто обманул его доверие. От такого поступка он мог бы даже получить некоторое, хоть и грустное, удовлетворение. Но чрезмерный гнев в последнее время оставлял у него чувство опустошенности. Надо лицом к лицу встретиться с Томом Эрлшором, решил он, и больше ни с кем другим.

Этот отчет, думал Уоррен Трент, оказался полезным по крайней мере в том, что освободил его от всяких обязанностей по отношению к служащим. До вчерашнего вечера, размышляя о «Сент-Грегори», Уоррен Трент всегда помнил о своем долге перед преданными ему подчиненными. Теперь же, убедившись в их нечестности, он был свободен в своих действиях.

И как результат перед ним открывалась возможность, которую до этого он старался избегать, а именно: распорядиться отелем так, как он сам сочтет нужным. Но даже и теперь такая перспектива казалась ему в высшей степени отталкивающей, и именно поэтому он решил сделать то, что ему было менее неприятно, – до конца выяснить отношения с Томом Эрлшором.

Бар «Понталба» находился на первом этаже отеля и сообщался с вестибюлем через украшенные бронзой и кожей двустворчатые двери, которые вращались в любую сторону. Три застланные ковром ступеньки вели в помещение, где были расставлены столики и удобные мягкие кресла, а также находились отдельные кабины.

В отличие от других баров и коктейль-холлов «Понталба» был ярко освещен. Завсегдатаи могли видеть друг друга и весь бар, напоминающий по форме букву «Г». Перед стойкой бара высилось около десяти табуретов с мягкой обивкой – для посетителей, пришедших в бар в одиночестве. Эти табуреты вращались, что позволяло людям обозревать весь бар.

Было без двадцати пяти двенадцать, когда Уоррен Трент вошел в бар «Понталба». Зал был почти пуст, если не считать молодой парочки в одной из кабин да двух мужчин со значками участников конгресса, которые негромко беседовали за столиком у дверей. Приток посетителей ожидался лишь минут через пятнадцать, когда наступит время ленча, и уж тогда Тренту навряд ли представилась бы возможность спокойно все выяснить. Но ему, решил владелец отеля, хватит и десяти минут для того разговора, который он намеревался провести.

Официант, заметив хозяина, ринулся было к нему, но тот движением руки дал понять, что не нуждается в его услугах. Том Эрлшор стоял за стойкой бара спиной к залу и сосредоточенно рассматривал таблицу в газете, разложенной на кассовом аппарате. Уоррен Трент решительно прошел через зал и сел на табурет у стойки. Теперь ему хорошо было видно, что старший бармен изучает бюллетень скачек. «Значит, вот куда уплывают мои денежки!» – подумал Уоррен Трент.

Эрлшор резко повернулся – на лице его отразился испуг, тотчас сменившийся легким удивлением, а затем и показной радостью.

– Ах, мистер Трент, так ведь можно человека и на тот свет отправить. – Он проворно сложил бюллетень и сунул в задний карман брюк. Его испещренное морщинами лицо с бахромой седых волос вокруг лысой макушки расплылось в улыбке. «Почему я раньше не замечал, что улыбка у него такая заискивающая?» – подумал Уоррен Трент.

– Давненько вы к нам не заглядывали, мистер Трент.

– А ты хотел бы, чтоб было иначе?

Эрлшор помедлил, прежде чем ответить:

– Почему же?..

– Я, например, считал, что, когда человека не беспокоят, это ему только на руку.

Еле заметная тень промелькнула по лицу старшего бармена, и он принужденно рассмеялся:

– Вы всегда любите пошутить, мистер Трент. Но раз уж вы заглянули сюда, я сейчас вам кое-что покажу. Давно собирался подняться к вам в кабинет, да все никак не было времени. – Эрлшор открыл ящик под полками, достал конверт и вынул цветную фотографию. – Это Дерек – мой третий внук. Здоровый растет чертенок, весь в мать, а все благодаря тому, что вы для нее сделали. Этель – вы, конечно, помните, так зовут мою дочь – часто спрашивает про вас, всегда посылает вам приветы, как и вся моя семья. – Он положил фотографию на стойку бара.

Уоррен Трент взял снимок и, даже не взглянув на него, тут же вернул назад Эрлшору.

– Что-нибудь случилось, мистер Трент? – в замешательстве спросил Том Эрлшор. И, не получив ответа, добавил: – Может быть, смешать вам коктейль?

Трент было отказался, но передумал:

– Джина с шипучкой.

– Слушаю, сэр! Сейчас будет готов! – Том Эрлшор быстро взял с полок нужные бутылки. Наблюдать за его работой всегда было удовольствием. Обычно, принимая у себя гостей, Уоррен Трент вызывал Тома Эрлшора обслуживать их, главным образом чтобы похвастать искусством своего бармена, чья техника в приготовлении коктейлей не уступала их вкусовым качествам. Вот и сейчас тот с блеском продемонстрировал свое искусство и, в последний раз высоко взмахнув миксером, поставил напиток перед хозяином.

Уоррен Трент отхлебнул и удовлетворенно кивнул головой.

– Угодил? – спросил Том Эрлшор.

– Вполне, – ответил Уоррен Трент. – Ничуть не хуже тех, что ты обычно готовишь. – Взгляды их встретились. – Мне особенно приятно сказать тебе это, Том, потому что это твой последний коктейль в моем отеле.

Смущение бармена сменилось явным испугом.

– Вы, конечно, это не серьезно, мистер Трент. Вы не могли сказать такое всерьез.

Пропустив мимо ушей эти слова, хозяин отодвинул стакан.

– Зачем ты это делал, Том? Почему именно ты – из всех моих служащих?

– Клянусь Богом, я не понимаю…

– Не обманывай меня, Том. Ты и так слишком долго меня обманывал.

– Я же говорю вам, мистер Трент…

– Брось врать! – резкий окрик разорвал тишину зала.

Мирный говор за столиками смолк. По тому, как тревожно забегали глаза старого бармена, Уоррен Трент понял, что за его спиной все повернулись в их сторону. Он почувствовал, как гнев, которому он не хотел давать воли, захлестывает его.

Эрлшор судорожно глотнул.

– Прошу вас, мистер Трент. Ведь я работаю здесь уже тридцать лет. И вы никогда не говорили со мной в таком тоне. – Голос его был еле слышен.

Уоррен Трент достал из внутреннего кармана пиджака докладную, подготовленную людьми О'Кифа, перевернул две страницы и, закрыв рукой часть текста на третьей, рявкнул:

– Читай.

Эрлшор нащупал очки, надел их на нос. Руки его дрожали. Он пробежал глазами несколько строчек и остановился. Затем бросил взгляд на Уоррена Трента. Теперь в его глазах уже не было оскорбленного изумления. Только животный страх загнанного зверя.

– Вы ничего не сумеете доказать.

Уоррен Трент стукнул ладонью по стойке. Уже не обращая внимания на посетителей, он повысил голос и дал волю гневу:

– Если я пожелаю этим заняться, то докажу. И не заблуждайся на этот счет. Ты воровал и обманывал меня и, как все воры и преступники, оставил за собой следы.

От страха Тома Эрлшора прошиб пот. У него было такое чувство, словно мир, в котором он чувствовал себя так уверенно и безнаказанно, вдруг взорвался и рассыпался на куски. Он уже и не помнил, когда начал обманывать хозяина, и за эти годы привык к мысли о своей неуязвимости. И сейчас он со страхом думал о том, догадывается ли владелец отеля, как велик отхваченный им кусок.

Уоррен Трент ткнул пальцем в лежавшую между ними на стойке докладную:

– Эти люди почуяли вонь, потому что – в противоположность мне – у них не было слепого доверия к тебе, они не считали тебя своим другом. – От внезапного волнения у него перехватило дыхание. – Но если понадобится, – продолжал он, – я найду улики. На твоей совести ведь куда больше грехов, чем здесь написано, так?

Том Эрлшор нехотя кивнул.

– Ладно, можешь продолжать спать спокойно: я не собираюсь отдавать тебя под суд. Если я это сделаю, у меня будет такое чувство, точно я уничтожил часть себя.

Некое облегчение отразилось на лице старшего бармена, но он все еще желал лучшего исхода.

– Клянусь вам, – взмолился он, – если вы поверите мне, это никогда больше не повторится.

– Ты хочешь сказать, что теперь, когда тебя накрыли после стольких лет мошенничества и воровства, ты наконец окажешь мне честь и перестанешь у меня воровать?

– Мне ведь будет очень трудно, мистер Трент, в мои-то годы найти себе другую работу. А у меня семья…

– Знаю, Том, – спокойно сказал Уоррен Трент. – Я это хорошо помню.

Эрлшор покраснел, и это свидетельствовало о запоздалом пробуждении совести.

– Денег, которые я здесь получал, – неуклюже начал он, – никогда не хватало. Всегда долги: то что-то надо купить детям…

– И еще букмекеры, Том. Не будем забывать о них. Букмекеры вечно преследовали тебя, не так ли? Вечно требовали денег.

Это был выстрел наугад, но молчание Тома Эрлшора показывало, что Трент попал в цель.

– Ну хватит, Том, – резко сказал Уоррен Трент, – мы уже достаточно наговорились. А теперь вон из отеля и никогда больше не смей сюда приходить.

Тем временем зал бара стал наполняться, люди шли через широкие двери из вестибюля, громко переговариваясь. Шум возобновился и все нарастал. Молодой помощник бармена подбежал к стойке и стал поспешно готовить напитки, которые уже нетерпеливо ожидали официанты. Он изо всех сил старался не глядеть на владельца отеля и своего бывшего начальника.

Том Эрлшор растерянно моргал глазами. Машинально он пробормотал:

– Ведь уже час ленча…

– Это тебя теперь не касается. Ты больше не работаешь здесь.

По мере того как бывший бармен осознавал безнадежность своего положения, выражение лица его разительно менялось. Маска почтительности сошла, на ее месте появилась кривая усмешка.

– Хорошо, – объявил он, – я уйду. Но и вы здесь недолго задержитесь, великий и всемогущественный мистер Трент, потому что вас тоже вышвырнут отсюда как собаку – все об этом знают.

– Что же они такое знают?

Глаза Тома Эрлшора сверкнули.

– Они знают, что вы уже ни на что не способны, вы – отработанный пар, вздорный полоумный старик, который, куда там отелем, пустой коробкой из-под сигарет не способен распорядиться. Вот почему вам не видать скоро этого отеля как своих ушей. И когда вы наконец полетите отсюда вверх тормашками, я вместе с другими от души повеселюсь. – Он на секунду умолк, тяжело дыша и прикидывая, продолжать поношения или лучше остановиться. Возобладала жажда мщения. – Всю жизнь, насколько я себя помню, вы распоряжались такими, как я, словно своей собственностью. Допустим, вы действительно платили на несколько центов больше других и бросали своим служащим подачки, корча из себя Иисуса Христа и Моисея в одном лице. Но вам не удалось никого из нас одурачить. Мы все раскусили: вы делали это, чтоб заткнуть рот профсоюзам, а еще потому, чтобы иметь возможность сказать: вот какой я щедрый и великодушный. Так что эта милостыня нужна была больше вам самому, чем нам. Ну а мы уж сами о себе заботились и потешались над вами вдосталь. Можете мне поверить, никто не терялся, и вам никогда не узнать всей правды.

Эрлшор наконец умолк, сам испугавшись, не слишком ли далеко он зашел.

Позади них зал быстро наполнялся. Уже были заняты два последних табурета рядом с ними у стойки. Под нарастающий гул зала Уоррен Трент барабанил пальцами по обтянутой кожей стойке. Странно, но злость его куда-то ушла. Ее место заняла твердая решимость не медлить больше и тотчас взяться за выполнение второй миссии.

Он поднял глаза на человека, которого, как ему казалось, так хорошо знал в течение тридцати лет, но в котором на самом деле ошибался.

– Том, тебе никогда не понять, каким образом и почему ты оказал мне сейчас большую услугу. А теперь уходи, пока я не передумал и не отправил тебя в тюрьму.

Том Эрлшор повернулся и, ни на кого не глядя, вышел из зала.

Уоррен Трент прошел через вестибюль гостиницы по направлению к выходу на Каронделет-стрит, стараясь избегать взглядов своих служащих, которые с почтительностью смотрели вслед ему. Он был в плохом настроении, убедившись сегодняшним утром, что улыбка может прикрывать предательство, а за радушием способно скрываться самое мерзкое неуважение.

Язвительные слова о том, что над его попытками улучшить положение служащих весело глумились, основательно ранили его главным образом потому, что в этом была известная доля правды.

«Ну хорошо, – думал он, – дайте мне еще пару дней, тогда посмотрим, кто будет смеяться последним».

Он вышел на залитую солнцем улицу. Завидев его, швейцар в форме почтительно шагнул к нему навстречу.

– Такси! – приказал Трент.

Вообще-то он намеревался пройти квартала два пешком, но резкая боль в ноге, как ножом полоснувшая его, когда он спускался по ступенькам, заставила изменить решение.

Швейцар свистнул, из плотного потока машин вынырнуло такси и подкатило к подъезду. Уоррен Трент с трудом уселся на заднее сиденье. Швейцар подобострастно прикоснулся к фуражке и услужливо захлопнул дверцу.

Вот еще один никому не нужный жест, подумал Уоррен Трент. Он знал, что с сегодняшнего дня будет с подозрением относиться ко многому, на что раньше не обращал внимания.

Машина тронулась, и, поймав в зеркальце вопрошающий взгляд шофера, Трент сказал:

– Поезжайте прямо. Мне нужен телефон.

– Телефонов полно в гостинице, босс, – ответил шофер.

– Это уж мое дело. Мне нужен телефон-автомат. – Трент не склонен был объяснять, что предстоящий телефонный разговор слишком секретный, чтобы вести его из отеля.

Шофер пожал плечами. Проехав два квартала, он свернул к югу на Канал-стрит и еще раз внимательно посмотрел на своего пассажира в зеркальце машины.

– Прекрасный сегодня денек… А телефоны там, у гавани.

Уоррен Трент кивнул, довольный тем, что у него есть еще несколько минут до решающего шага.

После того как они пересекли Чупитулас-стрит, движение на улицах стало заметно меньше. Вскоре машина остановилась у стоянки напротив здания управления порта. Телефонная будка находилась всего в нескольких шагах.

Трент дал шоферу доллар и не взял сдачи. Потом, уже направившись к будке, вдруг передумал, пересек площадь Иде-плаза и остановился на набережной Миссисипи. Полуденная жара сразу навалилась на него, тепло асфальта проникало даже сквозь подошвы ботинок. Солнце – вот истинный друг стариковских косточек, подумал Трент.

На другом берегу реки, ширина которой здесь составляла полмили, в жарком мареве виднелся город Алджирс. В этот день от реки шло особенно сильное зловоние. Впрочем, нечистоты, грязь и тухлый запах ила давно уже стали неотъемлемым свойством владений Отца Вод. «Так и в нашей жизни, – подумал Уоррен Трент, – застой и грязь неизменно окружают всех».

Мимо в сторону моря проплыло грузовое судно – его сирена заунывно приветствовала шедший навстречу караван барж. Баржи несколько изменили курс, и грузовое судно прошло мимо них, не сбавляя хода. Скоро оно сменит одиночество реки на еще большее одиночество океана. Интересно, подумал Уоррен Трент, сознают ли это люди там, на борту, или же им это безразлично. Быть может, нет. А может быть, как и он сам, они давно уже свыклись с мыслью, что в этом мире нет места, где человек не был бы одинок.

Трент вернулся к телефонной будке, вошел и плотно прикрыл за собой дверь.

– Оплата в кредит – по абонементу, – сказал он телефонистке. – Вашингтон, округ Колумбия.

Несколько минут ему пришлось отвечать на вопросы, по какому делу он звонит, прежде чем его наконец соединили с человеком, который ему был нужен. В трубке послышался резкий, грубоватый голос одного из самых влиятельных в стране профсоюзных лидеров и, как поговаривали, одного из самых продажных.

– Слушаю. Да говорите же.

– Доброе утро, – сказал Уоррен Трент. – Я надеялся, что успею вас застать до того, как вы уйдете обедать.

– Вы заказали три минуты, – вмешалась телефонистка, – прошло уже пятнадцать секунд.

– Некоторое время назад, – быстро заговорил Уоррен Трент, – при нашей встрече вы сделали мне одно предложение. Возможно, вы уже и не помните о нем…

– Я всегда все хорошо помню, хотя кое-кому и хотелось бы, чтоб это было не так.

– Очень сожалею, что в тот раз я был чрезмерно краток.

– Передо мной секундомер. Прошло полминуты.

– У меня к вам есть деловое предложение.

– Я занимаюсь только деловыми предложениями. Это всеми признано.

– Раз уж время для вас – главнейший фактор, – отпарировал Уоррен Трент, – не будем его растрачивать на казуистику. Вы уже несколько лет пытаетесь проникнуть в гостиничное дело. А кроме того, вам хочется укрепить позиции вашего профсоюза в Новом Орлеане. Я предлагаю помощь вам и в том, и в другом.

– Сколько это будет стоить?

– Два миллиона долларов – под первую закладную на отель. За это вы получите возможность открыть отделение вашего профсоюза и подписать контракт на тех условиях, какие вы поставите. Я считаю это естественным, поскольку вы вложите в дело деньги.

– Так, – в раздумье произнес собеседник, – так, так, так…

– Скажите, вы можете выключить этот проклятый секундомер? – спросил Уоррен Трент.

На другом конце провода послышался смешок.

– Я его и не включал. Кстати, удивительно, что подобным способом можно заставить людей пошевеливаться. Так когда вам нужны деньги?

– Деньги – в пятницу. Решение – завтра до полудня.

– Значит, ко мне вы обратились к последнему, да? Когда все остальные вам уже отказали?

Лгать не имело смысла, и Уоррен Трент коротко ответил:

– Да.

– Понесли большие убытки?

– Не столь большие, чтобы нельзя было поправить дело. Люди О'Кифа считают положение небезнадежным. Они хотят купить отель.

– А может, стоит принять их предложение?

– Если я его приму, для вас дело будет закрыто.

Наступило молчание, и Уоррен Трент не нарушал его. Он понимал, что человек на другом конце провода прикидывает, подсчитывает. У Трента не было никаких сомнений в том, что его предложение обдумывается со всей серьезностью. За последнее десятилетие Международное содружество поденных рабочих неоднократно пыталось проникнуть в гостиничное дело. Но до сих пор в этой области – в отличие от большинства других настойчиво и успешно проводившихся операций – все их усилия оставались тщетными. Причиной тому было необычайное единство – правда, лишь в данном конкретном случае – между владельцами отелей, которые опасались Содружества, и более честными профсоюзами, презиравшими его. Таким образом, для Содружества контракт с «Сент-Грегори», отелем, до сих пор не охваченным профсоюзами, явился бы брешью в этой цитадели организованного сопротивления.

Что до Содружества, то сумма в два миллиона долларов – если оно решит пойти на такую трату – не представит большого ущерба для профсоюзной казны. Ну а сам Уоррен Трент – это он прекрасно понимал, – если они обо всем договорятся с Содружеством, будет оплеван и заклеймен позором как предатель предпринимателями и владельцами отелей. Даже собственные служащие осудят его за подобный поступок – по крайней мере те из них, кто окажется достаточно информированным и узнает, что он их предал.

В течение уже многих лет суммы, во много раз превышающие эту, расходовались на никак не удававшиеся попытки проникнуть в гостиничное дело.

Именно служащие теряли в этом случае больше всего. Парадокс заключался в том, что если бы Трент подписал контракт с профсоюзом, то жалованье служащим пришлось бы даже немного повысить – в качестве дружелюбного жеста. Но в любом случае жалованье следовало повышать – давно следовало; Уоррен Трент сам намеревался это сделать, если бы удалось уладить дело с закладной. А кроме того, существующий порядок распределения пенсий был бы ликвидирован и заменен тем, который действует в профсоюзе, а выиграла бы от этого лишь казна Содружества. Но главное: служащим пришлось бы в обязательном порядке платить взносы – от шести до десяти долларов в месяц. Таким образом была бы сведена к нулю не только надбавка к жалованью, но служащие стали бы приносить домой даже меньше того, что приносят сейчас.

Что ж, размышлял Уоррен Трент, придется пережить осуждение коллег – владельцев отелей. Что же до всего остального, Трент старался заглушить свои чувства воспоминанием о Томе Эрлшоре и ему подобных.

Резкий голос в трубке прервал его мысли:

– Я пришлю к вам двух своих помощников по финансам. Они сядут на самолет сегодня днем. За ночь они уже разберут по косточкам все ваши книги. Я подчеркиваю: буквально разберут по косточкам, поэтому не пытайтесь скрыть от них то, о чем нам следует знать. – Угроза, отчетливо прозвучавшая в этих словах, лишний раз напоминала о том, что только отчаянному смельчаку или человеку легкомысленному могло бы прийти в голову сыграть шутку с профсоюзом поденных рабочих.

– Мне нечего скрывать, – возмутился владелец «Сент-Грегори». – Вы будете иметь доступ к любым моим документам.

– Если завтра утром мои люди доложат, что все в порядке, вы подпишете с нашим профсоюзом контракт на три года, указав, что в вашем отеле будут работать лишь члены нашего профсоюза. – Это было сказано уже ультимативно, а не вопросительно.

– Естественно, я с удовольствием подпишу его. Конечно, предстоит еще получить согласие на собрании служащих, но я уверен, что смогу гарантировать благоприятный исход. – Уоррен Трент на какой-то миг почувствовал себя неловко: а может ли он это гарантировать? Его служащие будут, несомненно, против альянса с Содружеством. Тем не менее многие посчитаются с его рекомендацией, если она окажется достаточно веской. Но удастся ли ему собрать большинство голосов?