Текст книги "Самый безумный из маршрутов"

Карта

Компас

Солнечные очки и солнцезащитный крем

Запас продовольствия

Запас воды

Одежда

Головной светильник/фонарь

Аптечка

Жидкость для разведения костра

Нож

Список казался разумным, у меня сковало грудь, я сглотнула, ощущая холод от мороженого в горле. Кассир сказал мне что-то еще, но я не услышала.

«Что?» – переспросила я.

«Вы не похожи на большинство пеших туристов, которые идут по всему маршруту».

Вместо того чтобы узнать у него, почему, я ощутила горячий прилив страха, захлопнула книгу и вышла, убежала от списка и человека, не закончив читать.

Он крикнул мне вслед, что мне надо было бы взять с собой ружье.

Мы обсуждали девушек, прежний опыт. Секс. Казалось, что было нужно, даже необходимо выяснить этот вопрос между нами. Где все мы были.

Даниэль сказал, что у него «была любовь», он даже сказал ей: «Люблю тебя». Впрочем, он смог сказать о ней немногое. «У нее большое сердце». «У ее сестер много детей».

У Эдисона никогда не было подружки, но он подцеплял «до фига».

«Для секса?» – спросила я.

Я не помню, что он ответил, но запомнила, что усомнилась в том, что у него было много девушек. Я догадалась, что он был девственником.

Когда мы сделали привал через несколько часов, Даниэль вытащил фотографию из бумажника. «То она», – сказал он. Он передал фотографию Эдисону.

На ней была черная девушка с кожей цвета кофе, лет семнадцати. Симпатичная.

«У нее большое сердце», – сказал Даниэль.

Эдисон похлопал пальцем по заду девушки на фотографии и бросил ее Даниэлю. «Ты имеешь в виду – большая задница? Восхитительная попка».

Я подняла фотографию с земли, с того места, куда она упала, посмотрела на темные глаза и безупречные зубы девушки. Это был снимок, сделанный в старшей школе, в неестественной позе. Ее кожа была безупречной, светилась, словно чистое небо.

«Ты спал с ней?» – спросил Эдисон. Его голос был тихим, почти благоговейным, такого тона до этого я от него не слышала.

«Я никогда это не делал», – сказал Даниэль.

К северу от здания с вывеской «Гора Лагуна», где размещался магазин, кафе и почта, маршрут проходит высоко по неровному хребту гор Лагуна. Внизу, на расстоянии мили лежит пустыня Анза-Боррего, пустошь бежевого цвета, безводная и жаркая. Пятью тысячами футов ниже воздух колеблется, искажается жарой. Пустые бесплодные земли подвергаются эрозии, постепенно выравниваются; почва, на которой не растут кустарники, раскаляется так, что до нее больно дотрагиваться. Пыльная дымка висит в небе как смог, смягчает изгибы дюн, идущих рябью к горизонту. Бежевый цвет на голубом фоне. Все дальше и дальше. Сегодня мы не будем спускаться в бежевую преисподнюю Анза-Боррего; еще 32 мили мы будем идти на высоте, минуя острую кромку горного хребта, и любоваться лунными красотами пустыни сверху. Я почувствовала облегчение от того, что пока мы будем оставаться в прохладе, на высоте и в большей безопасности. На такой высоте дубы и калифорнийские кедры растут группами, и мы то выходили на жаркое солнце, то попадали в тень, наслаждаясь островками прохлады. Перенося резкие вспышки жары. Я увидела летящую божью коровку, ощутив вибрацию этого крошечного красного существа своей раскачивающейся рукой. Божьим коровкам можно загадывать желание; я загадала: я не должна пострадать.

Мы набрали воды в 160 метрах восточнее тропы в Оазис Спрингс; вода была холодная и очень вкусная. Я хотела бы, чтобы вся вода была такой вкусной. Я все глотала и глотала воду. Я почувствовала себя родившейся заново. Я выпила два литра и вновь наполнила бутылки. Мы прошли мимо сосен Ламберта, сосен Жеффрея с огромными красными стволами. Они пахли ирисками. Бурые облака грязнили небо, как выхлопные газы, и затемняли солнце. Одно облако сияло на фоне солнца. Как чистое золото. Пока мы шли, я слушала свой айпод: «Ред хот чили пепперс», восемь песен одна за другой. Я была спокойна. Еще полна энергии. Далеко в путешествии с группой.

В тот вечер мы сделали привал немного раньше – мы прошли в этот день лишь 14,4 мили, – потому что все трое чрезвычайно устали. Мы все хотели сделать остановку. Это была первая ночь после выхода из лагеря «Старт», который мы официально пропустили; и мы прошли довольно далеко на север – 32,7 мили. На меня нахлынуло чувство сожаления. В тот вечер под бурым небом мы установили свои палатки на сухой траве в исходной точке Тропы первопроходцев и наполнили бутылки «Гейторейд» водой из бетонного резервуара, установленного под дубом. На резервуаре не было крышки, туда мог попасть дождь и грызуны. На прикрепленной к нему металлической табличке была надпись: «Воду не пить, только для лошадей».

Я склонилась над ним и увидела в воде плавающую дохлую мышь. Я ничего не сказала. Нам придется пить эту воду. Сделать новый запас воды мы сможем только через 24,9 мили.

Моя мама преувеличивала многие опасности – выдуманные угрозы. И я знала: желатин для конфет «Старберстс», произведенный из коровьих копыт, никогда не вызовет у меня коровьего бешенства. Бешеные коровы не представляли для меня угрозы. И я подумала, что большинства опасностей на самом деле не существовало.

Люди умирают от заражения, от мутирующих злокачественных родинок, от пневмонии (она начинается как обычный грипп) и от коровьего бешенства. Дети на велосипедах попадают под машины. Она не боялась нападения диких медведей или инопланетного вторжения. Все, чего она боялась, было теоретически возможным. Ужасным. Однако, по статистике, это было столь же маловероятно, как то, что брошенная монета встанет на узкое ребро.

Шансов в десять тысяч раз меньше, чем быть изнасилованной.

Я глотнула загрязненной воды. Мы сидели за столом с несколькими «дальноходами», которых только что встретили, разговаривали, медленно попивая воду, как будто маленькие глотки могли снизить риск заболевания; неожиданно начался дождь. Он пошел внезапно и очень сильно, в воздухе запахло пылью. Даниэль посмотрел на серо-голубое небо, потом на меня и сказал: «В мою палатку, а?»

Не говоря ни слова, мы с Эдисоном пошли за ним в его хорошо приспособленную к дождю палатку.

Мы сбросили свои пахнущие кроссовки и сложили их в крошечном тамбуре палатки. Я пробралась внутрь: «Здесь хорошо».

Мы сидели в сухой палатке под оглушающим звуком дождя, глупо шутили, спрашивая друг друга о самом личном. Но что мы на самом деле знали друг о друге? Знала ли я о настоящих планах Даниэля, о том, как он добрался до южной исходной точки Тихоокеанской тропы? Было много, о чем я еще не знала.

А я рассказывала мужчинам полуправду. «Мы с Джейкобом очень близки. Другой мой брат, Роджер, мэр Ньютона», – сказала я им. Правда заключалась в том, что Роберт лишь участвовал в выборах, а Джейкоб когда-то был моим лучшим другом.

Могу сказать, что к этому времени я узнала, что Даниэль был спортсменом, одним из лучших горнолыжников в Швейцарии, пока не получил травму, о которой он не рассказывал. Я знала, что один год он прожил в Анахайме, в штате Техас, в рамках программы по обмену студентами. Именно там он встретил ту девушку с фотографии. Я знала, что ему не нравились толстые.

«Я толстая», – сказала я, когда мы вернулись к столу под открытым небом.

«Нет, – я увидела, как напряглись мышцы на его скулах. – Нет. Ты не толстая».

Я шутила, пыталась шутить, а его серьезный ответ удивил меня. Но потом я почувствовала себя хорошо. Он знал, кем я была и кем я не была. Я не была толстой. Я чувствовала, что нравлюсь ему.

Теперь в его освещенной оранжевой палатке, когда мое скрюченное тело было лишь в нескольких дюймах от него, я почувствовала, что он опять смотрит на меня, так же внимательно и решительно, как раньше на золотистом поле. Смотрит откровенно, радостно. Странно было оказаться так близко к нему в маленьком убежище палатки; в эти дни на пустынных просторах наши тела все время находились бесконечно далеко друг от друга, но теперь, скрючившись вместе в маленькой палатке, мы ощущали тепло рук и ног друг друга. Я чувствовала запах его пота и солнцезащитного крема. Я ощущала на себе его взгляд, даже когда он беседовал с Эдисоном. Лицо Эдисона было невидимым, его имя ничего не значило. Я чувствовала только взгляд Даниэля.

Я смотрела вверх, притворялась, что изучаю мелкую сетку тамбура палатки, у меня слегка кружилась голова, и я старалась, чтобы мое лицо не покраснело.

Затем я почувствовала его кожу. Это было неожиданно, он просто и легко прикоснулся к моей руке. Он болтал с Эдисоном, касаясь меня, и я вся горела. Эдисон для меня исчез совершенно. Его бедро приблизилось ко мне; теперь мы легко полностью касались друг друга. Наконец я на него взглянула и почувствовала, как меж нашими руками пробежал электрический заряд.

Я смело назвала его Ледяной Шапкой, вместо настоящего имени.

Он оставался серьезным.

«Ты – Ледяная Шапка. Нравится?» – мне хотелось быть той, кто даст ему прозвище на время маршрута.

Он был очень серьезным. «Мне да», – наконец сказал он. Он медленно кивнул.

«Отлично, да», – тоже сказала я.

Снаружи сухие растения пустыни виделись темными, поглощенными вечером и дрожащими под дождем; они постепенно намокали. Я слушала, как капли стучат по палатке, чувствуя легкую вибрацию голосов, теплое дыхание Ледяной Шапки, тепло тела, твердое бедро юноши возле меня, отчего я приходила в возбуждение.

Теперь я всегда буду называть его Ледяной Шапкой – это имя подходило ему, так как он носил белую кепку, а еще потому, что он жил в покрытых снежными шапками горах Швейцарии, а еще потому, что он был спокойным, сильным и милым. Парнем, который участвовал в соревнованиях, пока не получил тяжелую травму. Ледяная Шапка. Это станет его прозвищем на время пути, таким он будет для меня.

Ветер давил на палатку – мы слышали скрип деревьев, а через отверстие между входным полотнищем и полом палатки видели, как качается обломившаяся ветка – мы пожелали друг другу доброй ночи. Я выбралась наружу и побежала к своей палатке.

Я лежала тихо в своей палатке. Я почувствовала, что промокла, когда бежала к себе; мне было холодно, я ощущала сырость и была на взводе. Мои соски были холодными и твердыми. Я прижала ладонь к бедру, засунув пальцы под эластичный пояс шортов. Я вспоминала, как Даниэль глядел на меня на золотистом поле в лагере «Старт». В палатке его рука легко обхватывала мою талию. Это прикосновение очень возбудило меня. Я вновь и вновь мысленно воспроизводила быстрое касание его пальцев. Я ощутила прилив адреналина, представив, что он меня целует. Лежа в сухой палатке под оглушительным дождем, я представила, как Даниэль – Ледяная Шапка – стремительно спускается по склону горы; я чувствовала прилив адреналина и радости.

Я увидела, как он падает.

Я почувствовала боль сострадания и думала, мог ли он уберечься от падения перед тем, как идти на маршрут? Я размышляла о наших общих угрозах; все опасности мы будем преодолевать вместе.

Посреди ночи голос Ледяной Шапки разбудил меня. Дождь прекратился. Я чувствовала холод ветра через палатку; он сообщил мне, что все проснулись и встали. И собрались в палатке Вертолета. Вертолета и Спасителя. Они были братьями.

Мы все будем курить травку.

Я просунула ноги в кроссовки, включила головную лампу и вошла в темноту, следуя за светом фонаря Ледяной Шапки.

Я почувствовала запах травки уже за сто ярдов от освещенной палатки. Я решила для себя, что должна это сделать. Я буду курить эту траву, чтобы чувствовать себя легко и завязать новые знакомства. Я так сделаю; ничего плохого не произойдет. Мне не причинят вреда, не здесь. Я очень сильно старалась в это поверить. Воздух был чист и прохладен. Я не курила с той ночи, когда была изнасилована. Тяжелые воспоминания сдавливали меня как тесный свитер. Белый дым стоял вокруг палатки, как кольцо из рассеянных призраков, неприкаянных, но застывших.

Я забралась внутрь; дым медленно плавал в палатке, каждый завиток растворялся в освещенной лампой дымке. Понадобилась минута, чтобы через освещенный белый воздух я могла разглядеть лица. Кто-то передал мне косячок. Я зажала его губами и затянулась.

«Не мусоль его», – это был Эдисон. Я улыбнулась. Я вынула его и передала крупному парню.

Я рассмотрела его мужественную челюсть, видела силуэт его мощной груди, поднимающейся и опускающейся при затяжке, видела, как он выдыхает дым. У него была короткая стрижка, и он наполовину походил на американского индейца. И на военного. Должно быть, это был Вертолет.

Я сказала «привет» ему – Вертолету и другим, которых я почти не видела в палатке. «Спасибо, что разбудили меня, задницы», – сказала я.

«Ты что-нибудь видишь в этих солнечных очках?» – спросил голос – я не знала чей.

«Конечно, – быстро ответила я. – Я ношу солнечные очки по ночам, как в восьмидесятые годы». Я старалась быть естественной и не хотела признаваться, что не могу носить контактные линзы. Я не хотела, чтобы меня знали как девушку, которая носит очки. Но слова песни я помнила плохо и не могла ее спеть. Это было нелепо.

Кто-то засмеялся. «Здесь ужасно влажно», – сказал голос. Он исходил от худого лица, очень молодого.

Я чувствовала приливы головокружения от травки и сильное тепло от ярких белых фонарей, которые горели как светлячки в ночной тишине, в бескрайнем черном озере. Звенящая наркотическая радость бушевала. Чернильная ночь пылала жаром.

Эдисон и Вертолет тихо беседовали – я слушала, голова у меня кружилась. Я узнала, что Вертолет и его 19-летний брат совершали поход в память о матери, они хотели развеять ее прах на маршруте.

Десять лет назад их мать погибла, пытаясь пройти всю Тропу Тихоокеанского хребта. Она замерзла насмерть в Высокой Сьерре.

«Почему тебя прозвали Вертолетом?» – спросил Эдисон. Бесчувственный; я хотела за него извиниться. Он та еще задница, подумала я, но все же он был задницей из моей команды.

«Нас эвакуировали по воздуху, – сказал Вертолет, – меня и Спасителя. У нас закончилась вода до озера Морена, и нам пришлось нажать на SPOT». SPOT – это связанное с GPS устройство вызова помощи. Когда вы подаете сигнал SOS, оно передает ваши GPS-координаты местным спасателям, кто бы вы ни были. И где бы вы ни были.

У меня такого не было.

Его младший брат сказал: «Нам пришлось лететь на вертолете. Было чертовски весело».

Вертолет сделал длинную затяжку и сильно закашлялся. Это был нехороший кашель. «У нас в запасе еще две эвакуации», – сказал он.

Я спросила, что это означает.

«У нас есть страховка на экстренную эвакуацию, поэтому нас еще два раза могут перевезти по воздуху».

Я засмеялась.

Глаза Ледяной Шапки расширились.

«Простите, – сказала я. Я смеялась и не могла остановиться. – Я просто, – сказала я, – я просто под кайфом».

Вновь, но я не заметила когда, пошел дождь; на этот раз я чувствовала, как наклонялась палатка, клонилась от порывов ветра. Кто-то снова передал мне косячок. Посмотрев на него, я увидела следы своей помады на конце. Заторможенно соображая, я пыталась заставить себя обратить внимание на мужчин, но единственное, о чем я могла думать, была та ночь, когда я потеряла контроль над собой.

У меня сохранился окурок того косячка, слишком маленький, чтобы его можно было курить. Его скрутил Джуниор, прежде чем меня изнасиловать. Я прятала его в переднем правом углу ящика для нижнего белья, рядом с пластмассовой пуговицей, которая отлетела от моих шортов в ту ночь. Трусы, которые я больше не носила, я затолкала в задний левый угол. Вещественные доказательства. Мне нужно было пространство, которое бы отделяло эти вещи от моих вещей. Я очень много раз открывала ящик, чтобы убедиться, что улики на месте.

Через пять недель после того, как Джуниор изнасиловал меня, я вынула холодный застывший окурок косячка; бордовая помада ярко выделялась на его конце. Я не могла его выбросить или сжечь, оставив только дым и пепел. Я растерла его пальцами над миской с тестом для шоколадного пирога, вылила тесто в глубокую сковородку и принесла это так называемое печенье на небольшую вечеринку в нашем кампусе, на которую меня пригласил приятель с курчавой головой. Я ему нравилась. На вечеринке я вела себя, как пьяная идиотка, хотя была трезва. Я ела печенье. Ни вкуса пепла, ни следов травки не ощущалось.

Глава 7
Миражи

День 3. Пустыня Анза-Боррего, Калифорния, 38–77,8-я мили

Утренний ветер был шумным и холодным; я зевнула. Я дрожала. Мое меланхолическое настроение сбивало меня с толку. Ночь прошла нормально. Я была в порядке, все было хорошо. Однако, собирая свою палатку, я поняла, что не хочу видеть ни Эдисона, ни Ледяную Шапку. Я не хотела разговаривать, мне нужно было некоторое время побыть без парней. Слезы струились у меня из глаз, это не были слезы печали. Слезы от ветра. Я качалась на ветру то в одну, то в другую сторону. Ребята еще спали.

Через палатку Ледяной Шапки я пробормотала: «Пока. Я ухожу. Нагонишь меня позже». Я думала, что он вскоре догонит меня.

Я покинула двух лежащих, спящих парней. И потом я побежала.

Столовые горы, бесцветные и бесконечные, обдувал ветер, а я была маленькой девочкой, пробирающейся через них. Путь на север от исходного лагеря Тропы Первопроходцев проходит по краю древних разрушающихся столовых гор – на протяжении шести открытых миль он огибает острые известняковые скалы. Я нашла свое племя, я убежала от него. Я снова была одна, и скоро я спущусь к пустыне – меловой безводной пустыне Анза-Боррего. Я обратила внимание на то, что земля была вновь совершенно сухой. Удивительно, что следы ночного дождя полностью исчезли.

Мне захотелось быстро бежать, мое тело было свободно и готово к быстрой ходьбе. Я была в сильном потрясении, хотя ничего плохого не произошло. Умом я понимала, что должна была бы хотеть остаться с Ледяной Шапкой и Эдисоном. Мы курили все вместе, я решила открыться новым мужчинам, довериться им, и эти парни доказали, что могут оправдать мое доверие. Они не тронули меня, ничего плохого не произошло; я доказала, что моя мать была не права. Я смогла оценить ситуацию, я чувствовала себя в безопасности, и это было возможностью напомнить себе о том, что изнасилование – это абсолютно ненормально.

Оказалось, что курение травки с мужчинами точно подтвердило то, на что я надеялась: мужчины могут быть лучше, незнакомцы могут быть безопасными, пребывание в новых местах с новыми парнями, по большому счету, не является глупым, экстремальным или рискованным само по себе. Девушки так поступают, особенно когда рядом с ними есть знакомые парни, и такие девушки не провоцируют изнасилование. Ничего плохого не случилось, я доказала, что мама была не права, но меня печалило то, что я уже теряла это ощущение.

Я осознавала, что то, что я делала здесь, в этой чужой природе, было лишь продолжением того, что я делала в гостинице колледжа Колорадо; я курила траву, возвращаясь в прежнее место; я хотела получить признание Ледяной Шапки, как раньше хотела, чтобы мужчина, который существовал в сети Интернет, на безопасном расстоянии, желал меня.

Я себя разочаровала. Травка была спасительной тропой, но я понимала, что это чревато последствиями. Я пришла сюда не для того, чтобы курить. Разрушение было не тем, что я ожидала найти в дикой природе. Я была на великом пути в надежде найти для себя лучшую дорогу в будущее, обрести силу и место в этом пугающем мире. Травка сбивала меня с пути. Я попусту теряла время.

Я искала ответы там, где ответов не было. Я испробовала все, чтобы уничтожить все воспоминания за несколько месяцев после изнасилования – однажды я даже очнулась на больничной койке в кампусе, разбитая, мне было плохо от водки, – и от этого мне не стало лучше. Я не собиралась курить, чтобы убежать от себя. Тропа Тихоокеанского хребта была тем местом, где я должна попробовать нечто другое.

У меня начало покалывать во лбу, я испытывала жажду, хотела расслабиться, очнуться и почувствовать радость. Травка не помогла мне избавиться от этих желаний. Мне больше не хотелось быть с парнями и не хотелось травы.

Идти в одиночку сейчас было лучше. Это было правильным решением.

Я склонилась над краем горы, посмотрела вниз на три тысячи футов; мои солнечные очки с диоптриями поднялись как крылья, и я ахнула – моя рука среагировала до того, как я поняла, что случилось: она быстро рванулась и схватила то, без чего я не смогла бы обойтись. Я поймала их; я держала их. Мой Бог. Если бы их сдуло, я бы ослепла и была ослеплена солнцем пустыни, потерпела бы полное крушение. Подо мной узкие каньоны расстилались словно большие песчаные гребни, бескровные вены огромной мрачной пустыни.

Сощурив глаза и оглядев безводную долину, я вспомнила нечто ужасное. Я позабыла доверху заполнить бутылки «Гэйторэйд» из резервуара, где плавала мышь. Я оказалась в сложной ситуации, без воды; дуб в начале Тропы Первопроходцев был уже в нескольких часах ходьбы, не было смысла возвращаться по пути, который я уже прошла. Следующий проверенный источник воды должен быть у асфальтированной дороги, проходящей по пустыне, примерно в двадцати милях по пути на север.

Я постаралась успокоиться. Я встречу кого-нибудь, у кого есть вода, заверила я себя. Теперь мне придется выпить меньше воды из-под дохлой мыши; может быть, так даже лучше, подумала я. Мне не придется пить эту загрязненную воду. Все, что мне теперь придется сделать, – это набраться смелости и попросить у кого-нибудь помощи. Я смогу это сделать. Это все. Это будет легко, как-нибудь получится.

Я побежала на север, вниз. Я пыталась соображать. Ветер, ветер давил на меня, толкал меня обратно, туда, где уже были мои следы.

Я с усилием пробиралась вперед сквозь воздух, который, казалось, хотел меня удержать.

Столовая гора, которую я обогнула, поднималась в небо на 5260 футов над горячими миражами пустынной долины, руинами золотоносных шахт и отравленными шахтами источниками. Воздух был горячим, подвижным; ветер легко толкнул меня вперед, вниз по склону. Долина, к которой я пришла, служила убежищем для торговцев живым товаром в 1930-е, а в земляных холмах подо мной покоилось множество убитых рабов. Ниже в долине, в тени горы Орифламм – ее сухую пыльную вершину я еще не могла видеть, – белые похитители убили много китайских рабов. На протяжении следующих 17 миль тропа будет резко спускаться вниз на три тысячи футов. Под моими ногами лежала безжизненная одноцветная биозона. Я осмотрела обширную территорию внизу, но никого не увидела.

Я устремилась вниз, от скалистого края столовой горы в узкий каньон – убежище от порывистого ветра, – а затем из этого каньона вниз, в другой каньон, затем еще в один, продвигаясь к ложу безмолвной долины. Склон был таким пологим, что я не заметила, как спустилась с высоты. Как будто по общему молчаливому согласию все растения становились суше и тоньше. Я делала большие шаги, шла быстро даже на поворотах. Безумный порыв. Как когда вы бежите вниз по склону, делая шаг все больше, больше и больше, молясь, чтобы не упасть. Анза-Боррего была настоящей высушенной солнцем пустыней с пропекшейся почвой и без воды. Что-то должно произойти. В 19 лет не умирают.

А затем мне невероятно повезло: впереди по дороге хромал старик, сгорбившийся под тяжестью массивного рюкзака с внешней рамой и рассматривающий квадрат бумаги пыльного цвета. Он выглядел так, будто не мог говорить. Я кивнула ему – я знала, что должна была попросить у него немного воды.

Приблизившись, я разглядела, что он был слабым и беззубым. Казалось, он может переломиться в талии. Я сказала: «Эй? Как дела? Эй, что с вами?»

Он спросил: «Дорогая, у вас есть „Справочник по свежей воде?“»

«Справочник по воде»? Я не понимала, о чем он. Я осторожно спросила: «Вам нужна вода?»

«Нет, – сказал он, – у меня есть». Я увидела, что у него на рюкзаке были закреплены три полные бутылки, в которых плескалась вода.

«Вам нужен „Справочник по воде“, или вы погибнете, я так думаю».

Он целиком развернул грязную бумагу, медленно разгладил ее руками на бедре. Протянул мне. «Он всегда точен, – сказал он и чихнул. – В нем отмечено, где есть вода. Где можно напиться».

Я сказала: «О-о». Я смотрела на бумагу. «Откуда это? – спросила я. – Здесь действительно все всегда точно?» Я не знала, был он сумасшедшим или спасителем, посланным богом. Я выпрямилась, готовая задать неудобный вопрос.

Он объяснил, что «ангел тропы» раздавал бутылки возле магазина у горы Лагуна. Он не знал, где я сейчас могу взять воду. Но он пришел в изумление, узнав, что у меня не было «Справочника»; это было очень важно. Я должна сделать копию карандашом, чтобы она у меня была и я знала, какую воду пить безопасно, какая была загрязнена свинцом, моторным маслом, в какой воде развивалась кишечная палочка или даже Naegleria fowleri. Я могла умереть от этого. Он был совершенно уверен, что мне необходима эта информация. Затем, протянув руку, он вручил мне бумагу.

Я схватила ее и быстро прочитала. Я обрадовалась! Следующим источником воды, согласно списку, был длинный узкий природный ручей – всего в нескольких часах пути по тропе. Он назывался Сан-Фелипе Крик, и я смогу добраться до него к вечеру, хотя и с трудом. «Справочник по воде» обещал: вода будет протекать вдоль Баннер Грейд – дороги штата в миле севернее. Это в 250 ярдах от тропы, сначала на север, затем на северо-запад. Она плещется среди скопления больших, здоровых на вид трехгранных тополей. Наконец-то я знала, где смогу напиться.

Я вытащила из рюкзака ежедневник «Моулскин» и скопировала в него несколько следующих источников воды, большинство из которых не было внесено в путеводитель по Тропе Тихоокеанского хребта.

Затем я поблагодарила этого доброго, старого, слабого человека. Вооруженная «Справочником по воде», я чувствовала себя непобедимой – очарованной, такой счастливой, опять в безопасности. Я вновь раскрыла рот, чтобы попросить у него попить, но сразу остановилась. Я чувствовала, что он и так мне дал слишком много. Я устыдилась, что плохо спланировала путешествие, устыдилась жестокого пренебрежения собой. Я боялась признаться ему в своей некомпетентности. Если бы он продолжал меня расспрашивать, как любой другой заинтересованный человек, я бы, конечно, растерялась – я бы быстро разрушила его веру в меня. Он бы ясно увидел мою несостоятельность. Я не хотела упасть в его глазах. Я не хотела, чтобы он меня недооценил. Я хотела показать, что сама с легкостью забочусь о себе. Я не хотела, чтобы старик увидел меня такой, какой я все еще была.

И так, молча, я надела на спину рюкзак, не попросив напиться, несмотря на то, что у него были три полные бутылки, которых с лихвой хватило бы до следующего источника воды на тропе. Я попрощалась, даже не сказав ему, что обезвожена. Я испытывала острую жажду, теряла ориентацию и у меня кружилась голова, но я молча ушла от этого мужчины, не сделав ни единого глотка.

К шести часам мой язык стал сухим, как поджаренный хлеб. Я прошла 22 мили. К семи часам я прошла 25,5 мили. Воздух все еще был тяжелым от жары. Я перешагивала через гремучих змей, как через тени; в моем замершем от жажды мозгу они были лишь мертвыми костями. В течение нескольких часов солнце и луна одновременно светились на безоблачном кобальтовом небе, они были бежевого цвета, спокойные и большие. В конце апреля в пустыне Анза-Боррего сумерки длятся долго. Луна не стремится зайти. Период от появления луны до заката солнца долог и светел, как северный зимний день. Затем ночной свет становится серым, как сланец, и земля погружается в тень. Ничего нельзя хорошо разглядеть.

Я передвигалась, словно призрак, делая неуверенные шаги.

Я шла через синюю тьму, подсвечиваемую пыльным туманом, и мне показалось, что я увидела на горах что-то светящееся. Я прищурила глаза, слабый свет стал ярче. Он выглядел как плотный шар, из которого исходил оранжево-золотистый свет. Он явно дрейфовал над дальними низкими горами. Я наблюдала его перемещение; он исчез. Синий воздух, бесконечный, как открытое море, мерцал; я искала свет глазами. Я некоторое время стояла на одном месте, тяжело дыша. Мир был безмолвным; я стояла, склоняясь в густой темноте, сердце стучало в надежде. Но прошло некоторое время. И я уже не была уверена в том, что видела свет. Разочарованная, я зашагала дальше.

И затем, когда я обернулась и посмотрела на восток, я снова увидела что-то. На фоне низкой бурой горы, бесформенной, как сдувшийся шарик, низко над землей плыло пятно света; оно без остановки перемещалось, мерцая ослепительно-ярким белым цветом. Было маловероятно, что где-то там дорога – ехать здесь было некуда. Но я все же подумала, что это мог быть свет автомобильных фар. Он был чистым и ярко-белым. Затем вместе с этим появился другой свет, он был больше, с голубым оттенком, как звезда, сорвавшаяся и парившая над землей независимо от меньшего белого шара. Я внезапно испугалась.

Я всегда плохо понимала, как все устроено. Меня ужасно пугала техника и механика, я часто сталкивалась с вещами, смысл которых был мне не ясен, и всегда, всю свою жизнь, я пасовала перед необъяснимым и странным. В моей жизни происходило много загадочного – откуда все другие девочки знают, как надо модно одеваться; как строят здания и дороги – бесконечные и повсюду, – они всегда были ровными; это было впечатляюще, и я не могла этого понять, поэтому сейчас я просто решила: я видела лишь автомобильные фары на старой темной дороге.

Но я не могла соединить вместе разрозненные части и определить источник этих огней. Чтобы как-то объяснить это странное чудо, я убедила себя в том, что там была невидимая дорога, как шрам пересекавшая безграничное ложе пустыни. Я представила, куда она может сворачивать. Загадка меня интриговала. Я не думала о каком-то реальном месте, в которое могла вести эта дорога, но допускала, что просто этого не вижу и что дорога есть; странно, но с того места, где я стояла, открывался красивый вид.

Светился какой-то тусклый огонь. Я посмотрела на запад. Я попыталась объяснить себе то, что видела, поскольку втайне боялась, что эти странные огни были плодом моих утомленных глаз. Я боялась, что мои глаза странно изменились. Я считала, что мне обязательно сейчас нужна вода.

Но вскоре в воздухе все исчезло. Я представляла вдали поворот петляющей, неизвестно куда ведущей дороги в пустыне.

Я испугалась, что у меня возникли галлюцинации. Я надеялась, что вода избавит меня от них.

Я упорно шла на север и думала: куда направлялась эта группа огней? – и размышляла о предназначении этой дороги в пустыне, которой на самом деле не существовало. Я была напугана, поэтому назвала это явление «автомобильными огнями» – как ни банально, от этого страх исчез. Я перестала бояться, потому что нашла объяснение неизвестной силе, и теперь, уже не задумываясь об этом, могла отвлечься и идти дальше. Мы не испытываем страх перед тем, чему находим объяснение.