Текст книги "Летняя любовь. Подарочное издание дачных историй от Аси Лавринович"

Глава тринадцатая

Луна освещала вершины сосен. Дождь мерно барабанил, пытаясь нас убаюкать. Вот только убаюкать неугомонную Рудневу он никак не мог, потому что Диана не затыкалась и, если честно, наскучила не одной Циглер.

– Поскорее бы дискотека, – говорила Руднева. – Девчонки, а вы сами кого-нибудь хотите пригласить? Хотя я заметила, что парни здесь так себе. Одни ботаники.

– Что ты хочешь от образовательной летней школы? – спросила Ира.

– Наши парни самые классные, я сразу это поняла. Даже Кузя – Аполлон по сравнению с чужаками. Хотя в Кузе, кстати, ничего симпатичного, разве что рост и фигура. Не понимаю, что в нем Оксанка нашла. Слишком прыщавый.

В углу комнаты театрально откашлялась Амелия. Тогда Диана сердито сказала:

– Ты можешь попросить у кого-нибудь в отряде беруши. Или спать с наушниками.

– Я привыкла засыпать в тишине, – раздраженно отозвалась Циглер.

– Ну, ты здесь не одна, – не сдавалась Диана. – Это социум. Всем нам приходится чем-то жертвовать ради того, чтобы…

– Руднева, заткнись ты уже! – попросила Ира. – Даже я тут с Амелией согласна.

Диана обиженно замолчала. Я перевернулась на другой бок и принялась рассматривать Дианкину тумбочку, которую освещала луна. А на тумбочке – баночки, баночки, баночки…

– Кстати, о парнях, – снова начала Руднева. Будто до этого она говорила не о них, а о ядерном реакторе. – Я и не обращала как-то внимания, что Никита стал таким симпотным. Мы учимся в параллельных классах, он особо никуда не лезет, как тот же Василевский. Я на Ярового и не смотрела… Видели, какая у него фигура?

Я почему-то рассердилась. Сначала на себя из-за того, что мне вдруг стало небезразлично, что думают о Никите другие девчонки. А потом и на Диану, которая никак не засыпала и болтала о всяких глупостях…

– Такие широкие плечи! И улыбка красивая. А когда мы в детстве дружили, такой тихоня был. Кто бы мог подумать? Слушайте, а может, мне с Никитой замутить? Ну подкатить к нему на дискотеке, например. По старой дружбе.

– Вроде ему уже нравится какая-то девчонка.

Я даже не узнала собственный голос – глухой и тусклый.

– Ты откуда знаешь, вы же больше не общаетесь? – спросила Диана.

– Даня что-то такое вроде говорил, да, Ир?

Третьякова медленно приподнялась на одном локте и посмотрела на мою кровать. Потом немного растерянно произнесла:

– Ага. Там вообще бесполезняк соваться, Руднева.

– Да? Эх, жалко. Ну Даню я воспринимаю только как друга. Он к тому же такой бабник…

– Господи, да закончится когда-нибудь этот «Дом-2» или нет? – взвыла Циглер.

– Если у тебя есть какая-то другая тема для разговора… – начала Диана.

– Нет у меня никаких тем! – отрезала Амелия. – Почему нельзя просто лечь спать, без этой убогой болтовни?

– Амелия, а это правда, что твоя бабка – ведьма? – внезапно спросила Ира.

Ну и тему подняла Третьякова. Я прислушалась к звуку дождя. Наверное, так и будет моросить всю ночь.

– С чего ты взяла? – фыркнула Амелия.

– Ну-у, люди так говорят, – неуверенно ответила Ира. О том, как мы ночью встретились в подъезде со странной бабкой, Третьякова рассказывать, разумеется, не стала. Как и о нашем позорном заточении в колясочной. – Вроде как ты ее больше всех на свете боишься.

Амелия слишком долго молчала. Даже Диана не выдержала и спросила каким-то загробным голосом:

– Так все-таки… это правда?

– Нет, конечно, – ответила наконец Циглер. Можно было выдохнуть с облегчением, только ведь на соседней койке – Амелия. У нее никогда не бывает все так просто. – У меня совершенно обычная бабушка. А вот мать – исчадие ада.

– Чего? – удивилась Ира.

– Того! Бросила меня после рождения в выгребную яму и сбежала. Бабушка пришла к ней в гости на следующий день и нашла меня по крику. Оформила опекунство… А потом ее старший сын, мой дядька, перевез нас в город. Этот сюжет, про маму мою, по телевизору показывали. В «Чрезвычайном происшествии».

– Мамочки, какой кошмар! – ахнула Диана.

– Поэтому ты такая странная? – не удержалась Ира.

– Странная? – переспросила Циглер. Наверняка это нас она считала не от мира сего.

– Еще бы! Такое событие в жизни! – продолжала причитать Руднева. – Это ведь так потрясло!

– Я ж тогда только родилась, – хмыкнула Амелия. – Думаешь, что-нибудь помню?

– Да я не об этом, – раздраженно ответила Диана. Я представила в темноте, как она сердито поморщилась. – Жить всю жизнь с той мыслью, что родная мать бросила тебя, даже близко не узнав…

– А если твоя мать тебя близко узнала и все равно бросила? – подала я голос, натянув одеяло до самого подбородка. Внезапно стало так холодно, что захотелось встать и нацепить на себя все, что есть в рюкзаке.

– Что? – растерялась Руднева.

– Вер… – осторожно позвала с соседней кровати Ира.

– Если б мама жила с тобой целых пятнадцать лет и все равно решила, что ты ей не интересна?

– Разве так бывает? – озадачилась Диана.

– Слушай, Руднева, – вдруг не на шутку рассердилась Амелия. – Ты до фига со своей мамкой общаешься, что ли? И у вас обалдеть какие классные отношения?

– Ну не так чтобы… – замялась Диана.

– Вот и захлопни варежку, не лезь в чужие семьи!

– Ты сама решила нам об этом рассказать, – плаксивым голосом отозвалась Руднева.

– Девочки, девочки, брейк! – попыталась я их остановить.

Все снова замолчали. Наверное, каждая из нас почувствовала эту тяжелую, гнетущую тишину. Ей-богу, лучше бы мы продолжили обсуждать предстоящую дискотеку и Макса Кузьменко.

Я перевернулась на другой бок, вытянула ноги… Внезапно дотронулась большим пальцем до чего-то пушистого. Что это? Я принялась ногой нащупывать то, что лежало на другом конце кровати. Колючее, с лапками… Много лапок… Я резко подскочила, сдернула с себя одеяло и в свете луны обнаружила на белой простыне несколько огромных мохнатых пауков. Взвизгнув, метнулась по кровати и, запутавшись в одеяле, рухнула на пол. Руднева, не понимая, в чем дело, заверещала за компанию. А Ирка вскочила на ноги и понеслась к двери, чтобы включить свет.

– Что такое? – нервничала Третьякова. – Что там?

– Там… там… п-пауки… – бормотала я, по-прежнему валяясь на полу.

Амелия тоже поднялась и подошла к моей кровати. Разглядев несколько тарантулов, Циглер принялась ржать:

– Испугалась? Они ж ненастоящие!

Руднева, завернувшись в одеяло, опасливо и брезгливо разглядывала из-за спины Циглер ненастоящих пауков.

Ирка снова накинулась на Амелию:

– Смешно тебе, идиотка? Значит, это все-таки ты пугаешь Веру? Еще и в заброшенный лагерь ее тащить с собой собралась, для чего тебе это?

– А ты что со мной в таком тоне разговариваешь? – по-прежнему снисходительно улыбаясь, спросила Амелия. – Давно по шее не получала?

– Ох, как я зла! – пыхтела Ирка, снова первой пихнув Циглер. Ничему подругу жизнь не учит.

Амелия пошатнулась и налетела на Рудневу, которая была еще ниже Ирки. Диана только сдавленно пискнула. Я по-прежнему валялась на полу и смотрела на все происходящее снизу вверх.

– Ты больная! – продолжала беситься Ирка. – Что у тебя в голове?

– Третьякова, зачем ты толкаешься? – проворчала Руднева, потирая ушибленный нос.

– Тебя не спросила, что мне делать! – сердилась Ира на Диану. – Завтра же поговорю с вожатым, чтобы эту чокнутую отсюда выселили!

– Тебе лишь бы с вожатым поговорить! – ехидно отозвалась Руднева.

– А тебе – селфи, стоя у шторки, запилить! – не отставала Ира, уже переключившись на Диану.

Амелия, поняв, что у девчонок давние счеты, с интересом наблюдала за происходящим. Я наконец встала на ноги и, брезгливо скинув с кровати пауков, сердито зашипела:

– Так, хватит орать! Сейчас все палаты вокруг себя соберем. С пауками разберемся завтра! – При этом я выразительно посмотрела на Циглер, но та лишь довольно усмехнулась. Совершенно точно ей нравилось пугать людей. Но почему своей жертвой она выбрала именно меня? Мне, как и Ирке, не хотелось оставаться с ней в одной палате. – Всем спать.

Я подошла к выключателю и щелкнула по нему. Комната снова погрузилась в полутьму. Я легла на кровать и укрылась одеялом. Девчонки тоже улеглись.

Перед тем как уснуть, я снова подумала о Никите.

* * *

Утром высоко в ветвях пели птицы. Вокруг приглушенно шумели сосны, вдалеке поблескивало синью озеро. Мы с Даней сидели на бордюре и время от времени задирали головы, пытаясь рассмотреть хоть одну чирикающую птицу… Я до сих пор тяжело дышала после кросса, который нас заставили бегать из-за опоздания на зарядку. После выяснения отношений наша палата поздно легла спать, и в итоге никто не услышал будильник. Потом Руднева, будто назло, слишком медленно собиралась, Ирка нервничала, а Амелия отпускала в нашу сторону ядовитые шуточки, чем снова злила Третьякову…

Все, о чем я сейчас мечтала, – это холодный душ. И стакан воды. Даня, щурясь на солнце, перевел взгляд с сосен на волейбольное поле, где ребята, жарко споря, пытались разбиться на две команды.

– Хорошо, что я сюда приехал, – наконец проговорил Третьяков.

– Правда? – удивилась я. – Помнится, мне вас приходилось на аркане всех в лагерь тащить.

Даня рассмеялся.

– Меня пугали занятия. Но английский язык здесь ведет такая ладная студенточка… Были бы такие учителя в нашей школе.

– Ага, размечтался! – хмыкнула я, вспомнив Светлану Виссарионовну, которая во время урока рассказывала ученикам на английском языке о своем четвертом по счету муже.

– А мне здесь бывает грустно, – призналась я, вспомнив про бессонные ночи. Конечно, не скучные, но такие дождливые, звездные, тревожные…

– Грустно? Почему?

Я только пожала плечами:

– Сомневаюсь, что и дома мне было бы сейчас лучше.

– Но здесь же есть Марк. – Даня дурашливо поиграл темными бровями. Нет, Ирку придушить мало за то, что она рассказала о моей симпатии к Василевскому.

– Ну и что? – сердито отозвалась я.

– Думал, он тебе нравится.

– Он всем нравится, – вздохнула я. – И ему – тоже все. В этом и проблема.

Марка выбрали капитаном одной из команд. Изредка он посматривал в мою сторону, потом в сторону вожатой младшего отряда, которая сидела на трибуне. Пару раз взглянул на одну из подруг Оксаны… И при этом каждой приветливо улыбался.

– А еще у нас такая палата… Сложно найти с другими девчонками общий язык.

В этот момент на бордюр подсела запыхавшаяся Ирка, которая вместе с Циглер навернула еще один лишний кружок по территории. За то, что они обе пререкались с воспитателем из-за наказания.

– Вы о чем? – выдохнула она, бесцеремонно пихнув в сторону брата.

– О нашей палате номер шесть, – усмехнулась я, припомнив повесть Чехова.

– Разве вы не из десятой? – удивился Даня.

Я только рукой махнула.

– О-о да-а, – протянула Ира. – Палатка у нас что надо! Контингент зачетненький. Как, в принципе, и во всем лагере. Набрали каких-то недотеп!

С этими словами Ирка кивнула в сторону Люси Антоненко, которая тоже собралась играть в волейбол. В тот момент, когда мы повернулись к ней, на голову Антоненко обрушился мяч. Со всех сторон послышался хохот. Люся тоже подхихикивала, но вряд ли ей было в тот момент до смеха…

– Ладно недотеп, – встряла я. – А стерв?

Теперь мы втроем уставились на Соболь, которая сидела на первом ряду трибуны и пожирала глазами Василевского. Тут же недалеко от нее сидел понурый Кузя. Мне стало его жалко. Никогда не питала к Максу особых симпатий, но такого отношения к себе он не заслуживал…

– Ладно стерв, – подключился к нам Даня. – А Оззи Осборна?

– Какого еще Оззи Осборна? – не поняла я.

Даня кивнул в ту сторону, где после кросса на траве разлеглась Циглер. Я рассмеялась:

– Это у вас семейное – давать прозвища бедной Амелии?

– Да ладно, это ж я любя, – смутился Даня. – Я уже говорил: Амелия – огонь девчонка!

– Да уж, огонь, – вздохнула Ира. – Мы из-за этого огонька уже какую ночь не спим. Думаешь, почему на зарядку опоздали? Сначала дура Руднева полночи трещит, потом Циглер нас пугает…

– Пугает? – заинтересовался Даня. В его темных глазах забегали чертики.

– Ага, вчера Вере пауков подбросила в кровать, представляешь? – принялась жаловаться брату Ира.

– Пауков? Настоящих? – восхитился Даня.

– Фу, нет, конечно!

– Все равно ништяк!

– А еще приглашает меня на территорию заброшенного лагеря, – сказала я. – Наверное, чтобы еще раз попугать. Ищет дырку в заборе.

– Заброшенный лагерь? – снова встрепенулся Даня. – Вообще-то, я знаю, как отсюда можно слинять. Дырок в заборе нет, но вот место без камер точно есть. Мы с Никитосом как раз ночью на выходных удрать собираемся, когда администрации не будет.

– Не смейте! – зашипела я. – А если поймают? А жетоны?

– Боже, Вера, ты со своими жетонами! – отмахнулась Ирка. – Как свинья-копилка!

– Просто я самый здравомыслящий человек среди вас, – проворчала я, подперев щеку кулаком.

– Дань, а куда вы собрались линять? Зачем?

У Третьяковой горели глаза. Ну да, если она в кромешной тьме сунулась в пустую колясочную, то убежать ночью из лагеря вместе с Даней ей тоже не составит труда.

– Тут в дачном поселке тип один знакомый отдыхает, хотим у него «соньку» взять порубиться. В вашем корпусе по выходным только вожатые дежурят, и плазма на первом этаже есть. С Иркиным обожаемым Борюсиком по поводу приставки договоримся…

– А если вас поймают? – спросила я.

– Не вас, а нас! – Не дав Дане ответить, Ирка пихнула меня локтем под ребра. – Мы тоже бежим.

– Ну вот еще! – возмутилась я. – Я тут за вас всех отвечаю. Никуда я не побегу! И что-то ты не горела таким желанием линять из лагеря, когда Циглер нас на заброшку зазывала!

– Одно дело с этой ненормальной в лес бежать, а другое – в дачный поселок с собственным братом! – фыркнула Ира.

– Вообще, если поймают, могут домой отправить, – ответил Даня. – Слышал, в прошлом году так за пивом линяли…

– Даже в этом ботанском лагере пьют пиво? – рассмеялась Ира. Поднялась с бордюра и произнесла тоном, не терпящим возражений: – Азарова, мы с тобой тоже бежим, поняла?

Я только удрученно махнула рукой, зная, что с Иркой совершенно бесполезно спорить.

* * *

Наверное, Наташа Ростова с меньшим энтузиазмом готовилась к своему первому балу, чем Диана с Ирой собирались на дискотеку. Полвечера они провели на кровати у окна, распотрошив свои косметички. Третьякова, разумеется, старалась для нашего вожатого Бори. С тех пор как мы приехали в лагерь, она ни разу не вспоминала Вадика. Один раз я спросила у нее после обеда, пишет ли он ей сообщения. Ирка печально покачала головой и сказала, что слишком много слез выплакала за два года отношений. Неужели у подруги наконец открылись глаза на этого скверного Вадима?

Циглер снова куда-то слиняла. До этого Руднева, вырисовывая на веках ровные стрелки, поинтересовалась у Амелии, пойдет ли она с нами на дискотеку. Как по команде, в палате раздался дружный хохот, и громче всех гоготала над этим вопросом сама Циглер.

В общем, на танцевальную площадку мы отправились втроем. Даже поначалу вдвоем – Диана задержалась у зеркала, заплетая на голове невообразимой красоты косы. Мне тоже пришлось выудить из шкафа сарафан, чтобы совсем не потеряться на фоне наряженных девчонок. Ирка перед выходом все-таки накрасила мне губы вишневой помадой. Сама толком не понимала, зачем иду на эту дискотеку и на кого хочу произвести впечатление… В городе мне казалось, что я небезразлична Марку. Но, наверное, я все испортила своим позорным бегством из актового зала. Здесь, в лагере, он смотрел на меня намного реже, и все-таки иногда я ловила на себе его заинтересованный взгляд. Тогда я чувствовала, как радостно начинает биться сердце. Но и Никита с тех пор, как я первой с ним заговорила у гимназии, постоянно пялился в мою сторону… И это, наоборот, не радовало. Если от взглядов Василевского на душе становилось тепло, то каждый раз, когда я встречалась глазами с Никитой, меня бросало в жар.

Площадка радостно перемигивалась огнями, из динамиков лилась ритмичная музыка. Отовсюду слышались глухие голоса и заразительный смех. С танцпола открывался отличный обзор на вечернее лесное озеро – дискотека проходила практически на самом берегу. В воде, подсвеченной закатом, отражались высокие сосны. Скоро солнце спрячется за лесом, и лампочки начнут светить еще ярче…

Руднева, появившись на танцполе, тут же подлетела к Соболь и ее подругам. Ирку пригласил на танец вожатый. Третьякова тут же расцвела. Я осталась одна и практически не танцевала. В воздухе запах чьих-то свежих духов перемешался с запахом хвои. От нечего делать принялась выглядывать в толпе друзей. Вряд ли Никита собрался бы на такое мероприятие, но вот Даня точно не мог пропустить дискотеку. А значит, взял с собой лучшего друга. Наткнулась все-таки на взгляд Никиты, и сердце по привычке тревожно екнуло. Яровой стоял на противоположном конце площадки. Я прислонилась к высокой деревянной балке и не сводила глаз с Никиты. Старалась не улыбаться, но все-таки не сдержалась: через несколько секунд мой рот растянулся в счастливой неуверенной улыбке. Тогда Никита широко улыбнулся в ответ и зазывно кивнул. Он собирался пригласить меня на танец? Я замотала головой. От одной мысли, что мы будем стоять рядом, прижимаясь друг к другу, испытала сильное волнение. Тогда Никита кивнул еще раз, но я по-прежнему отнекивалась. Яровой закатил глаза, а я беззвучно рассмеялась. Так мы и переглядывались, пока откуда ни возьмись рядом со мной не появился Василевский.

– Ты ведь не откажешь? – улыбаясь, спросил Марк.

– Э-э, – протянула я, выглядывая из-за его плеча.

– Пожалуйста, мне нужно с тобой поговорить, – сказал одноклассник.

– Да, конечно! – Я растерянно улыбнулась, не отрывая при этом взгляда от Никиты.

Василевский взял меня под руку и повел на самую середину танцпола.

Глава четырнадцатая

Таким уж был Марк. Если шел танцевать, то в самый центр площадки, чтобы быть на виду у всех. Я уже чувствовала на себе чужие взгляды и даже была готова к новой подлянке от Оксаны. Честно, немного завидовала уверенности Марка. Завидовала его желанию всегда быть первым. И ведь он действительно во многих вещах был таковым. Мне же в ту минуту хотелось забраться на вековую сосну и спрятаться в ее ветвях… Стать невидимкой, лишь бы все прекратили пялиться.

– Мне кажется или ты теперь меня все время избегаешь, Вера? – склонившись к моему уху, спросил Марк. Его дыхание щекотало шею.

– Возможно, – громко сказала я.

– Но почему?

Как объяснить, почему? Я терялась, потому что не знала, как себя вести, ведь впервые парень начал оказывать мне внимание. Да еще какой парень – самый популярный в нашей гимназии. Терялась и оттого, что Марк продолжал заигрывать с другими девчонками. Но больше всего меня сбивали с толку мысли, которые каждый раз проникали в мою голову перед сном. Все они внезапно были о Никите.

Я лишь пожала плечами.

– Думал, что нравлюсь тебе, – заявил Марк.

– Да? – Я растерянно подняла на него глаза.

– В конце учебного года ты смотрела на меня намного дольше положенного, – улыбнулся Марк.

Я вспыхнула. Мамочки! Неужели со стороны это так заметно? Мне казалось, что я глазею на Василевского совсем неприметно для остальных… Танцуя, я снова выглянула из-за плеча Марка и посмотрела в сторону Никиты. Яровой стоял в компании Дани и других парней. Те о чем-то весело разговаривали, а Никита не сводил с меня взгляда. Я разволновалась и ухватилась за плечи Василевского еще крепче.

– А теперь совсем не замечаешь, – продолжил говорить мне на ухо Марк.

– Тебя это расстраивает? – улыбнулась я.

– Мне казалось, у нас могло что-нибудь получиться, – кивнул Василевский. Поверить не могу, впервые в жизни мне напрямую признались в своих симпатиях! – Но, видимо, я был недостаточно решителен, – громко продолжил Марк, а затем склонился ниже и отчетливо произнес: – Но у меня еще есть время все исправить. Ты, главное, скажи, нужно ли тебе это?

Я напряглась. И удивилась, что ответ пришел так быстро.

– Вообще-то… – начала я.

– Шш, – покачал головой Василевский. – Не сегодня. Взвесь все «за» и «против». Встретимся завтра за футбольным полем, и ты мне скажешь о своем решении, хорошо?

Я только растерянно кивнула, хотя совершенно точно знала, что готова дать ответ сейчас. Когда медляк закончился, я тут же отошла обратно к деревянной высокой балке. Там меня уже поджидал рассерженный Третьяков.

– Как он тебе? – спросил у меня Даня. Я сразу поняла, о ком идет речь. Ирка уже в третий раз танцевала с вожатым Борей.

– Обычный парень.

– Слишком взрослый для Ирки. На какой курс он переходит? На третий? Или уже на четвертый?

– Любви все возрасты покорны, – парировала я. Почему-то в тот момент некстати в голову пришли Катерина и отец. – Тебе больше нравился Вадик?

Даня еще некоторое время поворчал, а затем все-таки отправился на танцпол. Я уставилась на озеро. Еще немного, и солнце опустится в воду…

Ко мне подбежала раскрасневшаяся Ирка.

– Как Боря классно танцует!

– Ага.

– Данька сердится, да?

– Не то слово!

Ирка только счастливо рассмеялась.

– Похоже на него. Пускай дуется! Только мне, что ли, его девчонок терпеть? А о чем с Марком ворковали?

– Да так… – вяло отозвалась я.

Снова отыскала глазами знакомую клетчатую фланелевую рубашку. Наблюдала, как к Никите подошли новоиспеченные подруги Соболь. Сама Оксана в этот момент под веселую композицию топталась на одном месте с Кузей, тоскливо поглядывая в сторону довольного Василевского.

С этими девчонками я была незнакома, поэтому даже не знала, что от них ожидать. Вот одна из них, в коротком красном сарафане, засмеявшись над репликой Никиты, по-свойски положила ему руку на плечо. Я слегка напряглась. А что, если она ему понравится? Он станет с ней встречаться до конца смены, а потом и в городе мне придется видеть ее в своем дворе… Господи, да какая мне разница? До недавнего времени Яровой вообще был для меня пустым местом, а тут вдруг посидела у него на коленях и думаю о том, как сложится личная жизнь одноклассника. Мне. Без. Разницы. Девчонка снова захохотала (какой же у нее неприятный смех, ржет громче музыки) и снова протянула свою лапищу к Никите. Я сама не заметила, как непроизвольно скрестила руки на груди. К счастью, в этот момент между двумя голубками вклинился Третьяков. Где много симпатичных девчонок – там и наш Данечка. «Короткий сарафан» разочарованно оторвалась от беседы с Никитой и переключилась на Даню. А Никита вдруг снова посмотрел на меня и нагло подмигнул. Я даже не успела первой отвести взгляд. Вспыхнула и отвернулась.

– Обожаю вас! – хихикнула Ирка. Я не заметила, что она наблюдает за всей этой картиной.

– О чем ты? – спросила я с безразличным лицом.

– Да так… – передразнила меня Ира.

Мне надоела дискотека. Скучища. Музыка громкая, девчонок вдвое больше, чем парней. Руднева, которая танцует со всеми подряд, чувствовала себя здесь в своей тарелке, а мне внезапно захотелось очутиться в нашей палате. Или спуститься к озеру, чтобы остаться наедине со своими мыслями.

– Ир, я, наверное, пойду, – склонившись к уху подруги, громко проговорила я.

– Как? Уже? – Лицо Третьяковой вытянулось от разочарования. – Ладно, я с тобой!

– Не стоит, – поморщилась я, когда в очередной раз началась медленная музыка. Видела же, как Ирка принялась жадно шарить взглядом по площадке в поисках вожатого. – Веселись!

К нам уже, пробиваясь сквозь толпу качающихся парочек, направлялся Борис.

– Тогда я всего один танец и тоже в палату приду! – выпалила Ирка уже с отсутствующим влюбленным видом и шагнула навстречу вожатому.

Я направилась к выходу. Внезапно передо мной возник Никита и, молча взяв за руку, повел на танцпол. Так же, не проронив ни слова, положил мои руки к себе на плечи и притянул.

– Ненавижу танцевать, – признался мне на ухо Никита. А мне в голову снова полезли странные мысли, будто я уже успела истосковаться по его голосу…

– Зачем же танцуешь? – резонно поинтересовалась я.

– Потому что ты бесишь, Верона, – честно ответил Яровой. – Почему сразу не пошла танцевать со мной, когда я звал? Выбрала мальчика-зайчика. Это больно ударило по моей самооценке, – насмешливо добавил он.

Не ответишь же ему – да вот почему! Потому что сейчас от твоих объятий и прикосновений дышать страшно. А еще эта непрекращающаяся дрожь в коленях…

– А теперь это дело принципа – потанцевать с тобой.

– Ты такой принципиальный дурак, Яровой, – зачем-то сказала я, подняв голову. При этом старалась сохранять ровный голос. Вечерний луч запутался в русых волосах Никиты. Я пыталась отвести от Ярового взгляд, но выходило плохо… Меня просто выбивало из колеи это незнакомое, но очень приятное чувство – всепоглощающей огромной симпатии.

– А ты такая принципиальная дура, Азарова, – ответил Никита, прижимая меня к себе сильнее.

Тогда я положила голову Яровому на плечо и весь оставшийся танец смотрела на притихшее озеро. Мне хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался… От Никиты снова пахло летним свежим утром. И счастьем.

Домой мы с Ирой возвращались все-таки вдвоем, уже в сумерках, взявшись за руки.

– Соболь видела, как ты с Марком танцуешь, – почему-то шепотом сказала Ира.

В траве скрипели сверчки.

– Ну и что, – с раздражением ответила я. Как мне надоели эти тупые интриги…

– Значит, жди новой подлянки.

– От Соболь? От Циглер? Ир, я от всего этого устала.

– Ну изначально же угрозы из-за ревности Оксаны пошли. Так что точно еще какая-нибудь ерунда приключится, – продолжала нагнетать Ирка.

– Все, Третьякова, отвянь!

В палату мы зашли первыми. Амелия снова где-то пропадала. Странная она. А Руднева, разумеется, решила остаться на дискотеке до последнего танца.

Ирка включила свет и вскрикнула. От неожиданности я подскочила на месте.

– Зачем так орать? – накинулась я на подругу.

Но рассерженная Ирка уже бросилась к столу и схватила со стола жуткую куклу без одного глаза. И ухмылка у игрушки была странная – неаккуратно вышитая красными нитками, будто шрам у Джокера.

– Она специально выставила эту страшилищу на самом видном месте, чтобы нас пугать! – выкрикнула Ирка, шаря в своей сумке.

– Кто – она? – не понимала я, брезгливо оглядывая страшную куклу. – Что ты ищешь?

– Как кто? Амелия! Я ищу свой нож. Сейчас распотрошу эту гадость и на кровать ей брошу!

– Господи, Ира, зачем?

– Будет знать, как нас пугать. А нож нужно вообще под подушкой держать, когда в этом лагере черт-те что происходит!

Ира наконец отыскала свой нож и уже занесла острие над куклой, как в палате раздался новый визг, еще пронзительнее, чем Иркин.

Руднева, перескакивая через кровать, ринулась к Третьяковой.

– Что ты делаешь? Убери нож! Сумасшедшая!

Вероятно, дуреха Руднева решила, что Ирка собиралась устроить какой-нибудь страшный ритуал. Третьякова откинула нож, но куклу не отпускала. Тогда Диана вцепилась в ноги этой страшиле и потянула игрушку на себя.

– Отдай!

– Вот еще! Всякой гадости не место в нашей палате!

– Ого, что это здесь происходит? – показалась в дверях Амелия.

– Кстати, о гадостях! – проворчала Третьякова.

Из-за Циглер Ирка ослабила хватку, а Диана, отвоевав куклу, прижала страшилу к груди.

– Не трогай ее никогда больше! – зло выпалила Руднева. На ее глазах выступили крупные слезы. – Это моя кукла.

* * *

Диана еще минут десять сидела на кровати и глотала слезы. Мне приходилось ее обнимать, а Ирке растерянно гладить Рудневу по голове.

– Ладно тебе, – бормотала обескураженно Третьякова. – Я же ничего не успела этому чудищу сделать. Кто ж знал, что ты любишь такие игрушки…

Руднева уже взрослая девочка, и совершенно очевидно, что в куклы давно не играет. Здесь было что-то серьезное, личное, тайное… Амелия сидела на своей кровати и удивленно смотрела на нас. И вид у нее впервые за долгое время был не насмешливый, а сочувствующий.

– Когда вы ушли, я вытащила куклу из сумки и положила на стол. Мы дома всегда вместе собираемся. А потом спрятать ее обратно забыла, так на дискотеку торопилась. Вот дура!

Ирка и Амелия переглянулись. Циглер округлила глаза. Все было очень странно.

– Это твоя любимая игрушка? – осторожно спросила я, не выпуская Диану из объятий.

– Угу! – Диана снова шмыгнула носом. – Ее зовут Эмили. Эта кукла у меня с первого года жизни. Я всегда с ней. Иногда мне кажется, что она единственная, кто может выслушать меня.

Ирка уставилась на меня поверх макушки Дианы и покачала головой.

– Диана, у тебя плохие отношения с родителями? – спросила Амелия.

– У меня вообще с ними никаких отношений нет, – сердито ответила Руднева. – Они вечно или на работе, или скандалят. Раза четыре уже на развод собирались подать. При этом со мной даже не советовались. Будто я маленькая!

– Думаю, если бы ты поговорила с ними на эту тему, рассказала все, что на душе, в твоей жизни могло бы многое поменяться, – внезапно произнесла со своей кровати Циглер.

– О-о, диванный психолог подъехал, – протянула Ирка.

– Кроватный, – поправила Амелия, покачавшись на койке. Мы негромко рассмеялись. Даже Руднева слабо улыбнулась сквозь слезы. – Серьезно, Диана, не стоит держать все в себе. Расскажи маме, что тебя беспокоит. Раз ты молчишь, они думают, что у тебя все в порядке и нет никаких проблем.

Руднева замотала головой, утирая слезы. Страшилу Эмили по-прежнему прижимала крепко к груди.

– Ну а с Соболь вы разве своими проблемами не делитесь? – все-таки спросила Ира. Так ей и не дает покоя дружба между Дианой и Оксаной.

– Оксана только на себе зациклена, – проворчала Диана. – Других вообще не слушает!

– Зачем же ты с ней дружишь? – спросила я.

– А с кем мне теперь еще дружить? – воскликнула Диана. Мне ни разу и в голову не приходило, что Руднева жалеет о своем решении уйти в компанию к Соболь. Может, она и хотела бы снова дружить с нами, только к воинственно настроенной Ирке не так просто подобраться.

– Лучше быть одной, чем с кем попало, – снова принялась философствовать с кровати Амелия. На удивление, в этот вечер она разговорилась и даже показалась нормальной.

Диана сидела понурившись. Мы привыкли, что Руднева беззаботно болтает о всяких глупостях, и даже подумать не могли о проблемах в ее жизни. Я вспомнила, что за годы нашей дружбы Ди ни разу не рассказывала о родителях.

– Ну, что тебя тревожит? – спросила я. – Только не на тему дискотек и парней. Расскажи нам про маму и папу, если хочешь. Вдруг тебе полегчает?

– Вы правда будете это слушать?

– Слушаем же мы о бицепсах Ярового, местных ботаниках и корейских масочках, – вздохнула Циглер. – Выслушаем и что-нибудь посерьезнее.

Диана вымученно улыбнулась.

Мы проболтали почти до четырех утра. Диану словно прорвало. Все слушали Рудневу внимательно. Даже Амелия, обняв подушку, с задумчивым видом следила за рассказом Ди и не отпускала ядовитых комментариев.

Руднева поведала, что мама и папа живут как кошка с собакой – вечно ссорятся, но почему-то остаются вместе. Видимо, такая вот у них любовь. Скандалы эти происходят с самого Дианкиного детства, сколько она себя помнит. Родители не раз ругались, били посуду и даже дрались при дочери. Диана сказала, что одно время каждый раз загадывала перед сном одно желание: чтобы новый день прошел без скандала.