Текст книги "Из грязи в князи"

Резанув правду-матку, Кондорий почувствовал, как, ускорив бег времени, бешено заколотилось его сердце и невольно участилось дыхание: пан или пропал?

– Что случилось? Почему? – с интересом вскинул брови Галерий. Его взгляд продолжал поблескивать как будто кровавой зарёй.

– Во-первых, жрец никакой не понтифик, а бык никакой не белый.

– Ты издеваешься надо мной, мошенник? Я различаю цвета! Я не слеп и не дальтоник, – брови тетрарха резко ушли вниз, собираясь у переносицы, глаза ещё больше насытились пурпуром.

– Не верь глазам своим, цезарь. Вернее, глазам верь – не верь фокусникам с их трюками. Присмотрись внимательней! Бык рыжий! Глянь, в трёх местах мел уже чуть-чуть облупился: на лопатке, костреце и голяшке. Видишь? Бык крашеный, его натёрли белым мелом!

Глаза Галерия округлились от шока, трепета и гнева, багрянец готов был пробиться наружу римским бунтом, бессмысленным и беспощадным.

– Но это ещё не всё, цезарь! Вернее, не самое страшное, – продолжил ходить по лезвию свеженаточенного ножа Кондорий.

– А что самое? – вдруг резко успокоился цезарь.

– Раньше за быка, даруемого Юпитеру, всех незнаек и мошенников наказали бы как кощунников, ибо это большой и непоправимый грех!

– Что тут не так?

– Юпитеру следует посвящать вола! Но теперь все делают вид, что это забыли, и довольствуются тем, что послал какой-нибудь новоявленный варварский Бог – белыми быками. И даже рыжими. Модернисты! – так мягко и ненавязчиво Кондорий напомнил цезарю, что многобожная Римская держава, расширяясь, вбирала в себя, признавала и адаптировала под свои нужды Богов поверженных государств: чужие Божества тоже становились ромейскими Богами.

В этот момент гаруспик, соблюдая правила обряда и приличий, воскликнул:

– Юпитер не принимает жертву! Она нечиста, а результаты неблагоприятны! Начинаем всё сначала! Никому не расходиться! Всем ждать у моря погоды!

Море смеялось, ибо его тут рядом не стояло.

Около десятка истинно верующих, получив сигнал, дешифровав его и поняв, что конца священнодействия они не дождутся, а если и дождутся, то мяса им всё равно не светит, тихой сапой улизнули, расползшись по домам хлопотать по запущенным хозяйствам.

Обряд повторялся три раза подряд. Условия, как назло, продолжали быть неблагоприятными, и толпа благоверных прихожан перед алтарём постепенно редела. Похоже, гаруспик, чтобы не делиться мясом, именно этого настойчиво и добивался, рассчитывая, что на следующий день голодные, но свободные насытятся хлебом и зрелищами из державной казны, а не из храмовой.

Когда гаруспик в очередной раз пафосно воскликнул: «Юпитер не принимает жертву! Начинаем всё сначала!» – выяснилось, что даже крашеных быков в резервном фонде святилища больше нет: разобрали по другим обрядам (о недостачах предпочли не упоминать).

– Всех рыжих и разноцветных уже пустили в дело, они так часто не рождаются, как ими жертвуют! Кушать-то все хотят! А неприкосновенный запас волов и быков принадлежит самому Диоклетиану! Все они приписаны к главному Храму Юпитера в Никомедии, Кафедральному! – шепнул Кондорий Галерию: – Там сейчас тоже идёт служба. С самим августом!

– Почему ты знаешь, а я – нет?

– Я пообщался с Богами, они мне намекнули, пошептав.

– А это тогда какой Храм Юпитеру, если не главный?

– Вспомогательный! Храм Храму – в помощь!

Священный обряд тем временем продолжался. Привели какое-то белое животное как равноценную замену рыжему быку, который в свою очередь был равноценной заменой белому быку, который в свою очередь был равноценной заменой белому волу.

«Живые товары-субституты», – подумал цезарь, осознавая, что это не его мысли.

Жрец-понтифик, гаруспик и другие жрецы не протестовали: древняя процедура, согласно регламенту, соблюдалась безукоризненно, в мельчайших деталях, которых всё равно никто из них не ведал.

– Я так понял, что ты всё знаешь, жрец. Скажи мне, что это за чудо-юдо? Вроде коза, а будто бы и не коза, а мини-бык! – снова обратился Галерий к Кондорию: – Что за скотинка?

– Это коза, но загримирована под быка! Козобык!

– Козобык тоже крашеный? Или моё зрение снова меня подводит? – всё так же шёпотом продолжал консультироваться цезарь у Кондория.

– Коза естественно белая от природы. В смысле цвета у ней преимущество перед рыжими быками. Но только в смысле цвета!

– Litatum! – воскликнул гаруспик, лезвием ножа вскрывая тушку несчастного животного, что наконец-то означало оглашение успеха в почти безнадёжном деле.

– Litatum! – подхватили оставшиеся горстки прихожан. – Условия благоприятны!!! Пора обедать!!! Есть в жизни счастье!

В пламя огня полетели жертвенные лепешки, напечённые намедни тёплыми трудолюбивыми руками римских женщин.

– А что это за девочки и мальчики всё время вокруг алтаря толкутся? – с новым интересом спросил Галерий у Кондория.

– Это камиллы, они прислуживают при совершении обрядов, – ответил жрец, запечатлев свой нежно-недовольный взгляд на юной камилле, которая тайком засовывала кусочки свежей лепешки себе в рот.

– То, что прислуживают, вижу. Просто никогда не задумывался, как они называются. А почему их так называют?

– От слова «космос». Космос – не только Вселенная, но и красота, украшение стола!

– Они съедобны?

– Лепёшки – да, камиллы – пожалуй, нет, хотя это дела вкуса, на который вместе с цветом товарища нет. Но есть и другая интерпретация этимологии, однако она вам может не понравиться, цезарь.

– Говори!

– От имени Кадмил.

– А что за Кадмил?

– У нас в Риме он стал Меркурием-Гермесом. А вообще пелазго-тирренский Бог. А может, и не Бог, кто ж это знает теперь, в стародавние времена дело было, даже я не помню. Но мысль крутится, что гусь свинье не товарищ!

– А вон те две девушки-камиллки уж очень хороши! – не удержался от богохульства Галерий и сладко причмокнул. Два раза.

– Они ещё не девушки, а девочки. Это мои внучки, они в будущем пойдут по стопам своего деда, станут жрицами, останутся девственницами! Хочу, чтобы они служили Богине Весте! – напрягся Кондорий, мысленно предлагая одной из внучек поскорей дожевать и проглотить кусок хлебобулочного изделия.

Ну, если жрицами, то подожду немного! Эти в девках не засидятся. Подрастут!

«Потерпи, не торопись окраситься в пурпур, – мысленно согласился жрец. – А потом, глядишь, и мой старший сын сможет стать тестем младшего тетрарха».

– Да ты не нервничай, жрец! Не внучка виновата в том, что ты её с утра не покормил. Теперь пусть насытится ребёнок, раз случай представился! – вдруг произнёс внимательный к деталям Галерий.

– Не хлебом единым… – сглотнув слюну, тихо повинился застигнутый врасплох жрец.

Достоверно зная о существовании ещё одной прихрамовой белой козы, Кондорий решил использовать свой звёздный час и словить синюю птицу счастья: между ним и цезарем пробежала химическая то ли волна, то ли рябь доверия.

«Я это сделать должен, в этом судьба моя! Если не я, то кто же? Кто же, если не я?» – подумал жрец, порешив не пропасть, но стать западнославянским паном будущего.

– Обряд неточен! Упустили важный компонент! Надо начать с алтаря! – неожиданно для всех, включая Галерия, закричал он во всю мощь. – Среди нас вместе со своими легионерами присутствует величайший цезарь, сын и зять великого августа Диоклетиана. Пусть его воинов тут немного, всего пара десятков, но они есть среди нас! Согласно обряду, надо выставить перед Храмом идол Бога нашего Юпитера, закопать старый алтарь и установить новый! Ежегодно так велит нам делать наш древнеримский миф! Вернёмся к истокам!

– У нас здесь разве плац? И сегодня не третье января! – задрожав то ли от негодования, то ли от страха, попытался возразить жрец-понтифик, словно почувствовав, что сакральная власть над душами убогих утекает у него из рук и перехватывается иногородним узурпатором.

– Командуй тут парадом! Пусть будет третье января! – ожидаемо кивнул Кондорию Галерий. – А что это за день такой особенный?

– День всеобщего жертвоприношения Юпитеру и ежегодного принесения присяги императору для усиления её прошлогоднего действия! – как на духу ответил жрец-протестувальник и борец за древние традиции.

– Тогда пусть сегодня будет третье января! – подтвердил своё распоряжение Галерий. – На апрельские подснежники для императрицы я претендовать не буду!

Кондорий выстроил всех имеющихся в наличии и не успевших попрятаться женщин, велел им распустить волосы, принести из Храма и раздать всем лавровые венки:

– Упор лежа перед изваянием Юпитера принять! Ать-два! Только отжиматься не надо, ибо то будет кощунством!

Женская половина человечества распласталась перед алтарём с растрёпанными причёсками, но с лавровыми гирляндами на макушках.

– Сегодня праздник у девчат, сегодня будут танцы! – сделал прорицание гаруспик. – И щёки девушек горят, с утра горят румянцем…

– Только не это! – запротестовала одна из молящихся, схватившись за живот, как будто прикрывала руками свои и без того сокрытые кожей, жирами и одеждой внутренности.

– Не дали нам просто потеребить в руках веночки, – тихо, чтобы её никто не слышал, всхлипнула вторая молящаяся. – Или хотя бы платочки, которые нам не раздали. Похоже, с пустыми руками и не солоно хлебавши по жилищам отсюда разойдёмся…

Из загашников Храма вынесли новый алтарь, для старого, теперь нечистого, вырыли могилу поглубже, после чего бывший в употреблении закопали с глаз долой, из сердца вон. Обрядовой процедурой теперь лихо руководил перехвативший узды правления жрец Кондорий, больше не обращая внимания на злобные взгляды с громом и молниями, метаемыми в его сторону лжепонтификом.

Легионеры почтили первое лицо державы, принеся присягу Юпитеру, а затем и сына Бога Марса.

– Вот теперь можно и новой козой заняться! – объявил Кондорий.

Ещё одно несчастное животное, несмотря на отчаянную попытку вырваться (смирительный раствор с транквилизаторами, не влитый в козу с вечера, а вколотый только что, подействовать не успел), дубиной забили промеж глаз и рогов.

– Litatum! – воскликнул быстро сориентировавшийся гаруспик, что означало признание и публичное оглашение ещё одного успеха почти безнадёжного римского дела.

– Litatum! – подхватила толпа: – Условия благоприятны!!! Будем сегодня сыты! Дождались!

В пламя огня снова полетели жертвенные лепешки, напечённые намедни трудолюбивыми руками римских женщин: не все из них успели сжечь после надругательства над первой козой.

Под руководством Кондория жрецы, трижды обнеся вокруг нового алтаря внутренности отбывшей в мир иной животинки, сложили их на жертвенник и призвали Юпитера принять священный дар:

– Accipe, sume, cape libens, volens!!!

Юпитер благосклонно принял, чувств никаких не изведав и не выразив (Марс тем временем приободрился, предвкушая скорое воинское пиршество).

На алтарь снова полилось вино и посыпалась мука вкупе с ладаном. Приятный запах жжёного всё активней будоражил и щекотал ноздри обрядшихся.

Жрец Кондорий вскинул руки к небосводу, принялся что-то бормотать себе под нос и слева направо перемещаться вокруг алтаря: молитва и не должна была быть понятной непосвящённым. Когда служитель Богов отрывал руки от небес, прихожане один за другим рывками и урывками ловили их и губами касались тыльной стороны потных ладоней. Кто не успел, тот опоздал.

– Это мне должны целовать руку! Мне, а не этому безродному самозванцу и узурпатору! – чуть не плача шептал жрец-понтифик, отодвинутый на обочину церемонии в результате жёсткой внутривидовой борьбы за выживание: жизнь покатилась под уклон, ибо не всё коту масленица.

Поворачиваясь всё время направо, Кондорий раз за разом прикладывал правую руку ко рту, соединив два пальца: указательный и большой. Так велел священный обряд и долг служителя Олимпийцев и Пантеона.

– Теперь пора в Храм завершить нашу посконную процедуру верности Юпитеру и всем остальным Богам! – провозгласил Кондорий, не забыв добавить: – И в первую очередь – Марсу и сыну его Галерию! Да здравствует Марсов отпрыск!

Выдержавшаяся до самого конца богослужения кучка людей в ожидании чуда и мяса на полусогнутых рванула в Храм, чуть не сбив с ног его штатных жрецов.

Все служители Богов, включая опального лжепонтифика, сначала немного опешив, тоже, ускоряя шаг, вошли в святилище Юпитера. Галерий с Кондорием с хвостом в виде легковооружённых легионеров прошествовали туда последними, будучи уверенными, что никуда не опоздают.

– Ex templo, покиньте Храм, идите до дома, до хаты! Ire licet, ступайте! Valete, будьте здоровы, живите богато! – наконец, набравшись мужества и воздуха в лёгкие, решился высказаться и попытался взять управление в свои руки штатный храмовый жрец-понтифик. – Пошли все вон, кроме цезаря и его славных воинов!

– Согласно посконным правилам обряда, все мы, оказавшиеся самими стойкими, по завершении церемонии должны получить хотя бы мясо козы! – раздались слабые протесты стойких в своей вере прихожан. – Мы верующие, мы же выстояли до конца службы! Не оскорбляйте наши чувства! Не кощунствуйте, вы же служители Богов! У нас с утра маковой росинки во рту не было!

Жрецы, не обращая внимания на глас народный и осмелев, собственными руками и ногами вытолкали недопонявший люд прочь из Храма.

– И ты тоже иди с миром! – обратился понтифик к Кондорию. – Тут и без тебя компетентных жрецов с большим опытом хватает, закончим наше священнодейство по всем правилам! Ты сам человек не местный, иногородний, невесть откуда приблудивший, иди с Богом… эээ… с Богами! Не буди лиха, пока оно тихо!

Неместный жрец замешкался, глаза его забегали, руки задрожали: «Неужели это всё? А ведь счастье было так возможно!»

– Иди, иди подобру-поздорову, а то хуже будет, иначе твои внучки забудут, какая дорога ведёт к нашему Храму, станут безработными, не сделают блестящей жреческой карьеры. И тебе будет нечем семью кормить, – подтвердил опальный, но штатный жрец на окладе свою настоятельную рекомендацию, напирая на слабое место выскочки, как будто почувствовав его мандраж и неуверенность.

Кондорий с душевным трепетом, моляще, как будто хватаясь за последнюю соломинку в шторм, посмотрел в сторону Галерия, испугавшись, что его последние копейки, инвестицией вложенные в перспективный стартап, могут сгореть в финансовой пирамиде.

– Этот человек останется со мной! – отлитым в граните голосом громыхнул цезарь, опираясь на всю мощь пары десятков своих легионеров, тоже проникших в Храм: выталкивать их у жрецов не хватило ни духа, ни мужества, ни силы.

Получив поддержку свыше, Кондорий снова перехватил инициативу и совершил церемонию veneratio – воздал Юпитеру и Богам великие почести. После этого начался пир на весь мир, пир горой: мяса хватило всем оставшимся, зря, что ли, зарезали трёх быков и двух коз! Несъеденное жрецы разнесли по домам, чтобы ублажить кормёжкой свои семьи или продать излишки на базаре: тут им никто препятствий не чинил.

Цезарь с легионерами и подвязавшимся Кондорием, насытившись, чем послали Боги, тоже покинули Храм Юпитера. В эту минуту Галерию показалось, что сверху на него одобряюще и ободряюще взглянула Юнона-Гера, сестра и супруга всемогущего и всевластного Юпитера-Зевса.

Жертвоприношение римских язычников-2: Марс

«В кумирне, в медресе, во храме, в синагоге

Боятся ада все и рая страстно ждут.

Возникнуть не могло зерно такой тревоги

Лишь в сердце у того, кем правит разум строгий,

В ком тайны Вышнего нашли себе приют…»

Омар Хайям. Рубайят

Кондорий, эмоционально размахивая обеими руками и часто-часто перебирая ногами, семенил рядом со степенным Галерием и, перебивая сам себя, взахлёб сетовал на то, как за последние столетия были порушены древние и посконные римские верования, культы, традиции, обряды, административные и конфессиональные регламенты:

– Их надо восстанавливать! Здесь и сейчас! Требуется реновация! Или, не побоюсь этого слова, деновация! И ещё хочу покаяться пред вами, цезарь, ибо душа томится, а она обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь! Обратите на меня свой пристальный царственный взор, свой разум и свою веру! Не поверхностно, а поглубже! Загляните в самое моё ядро нутра! Другие жрецы не такие, как я. Они не святые отцы, а все демоны козлоногие!

– Разве ты не свят, жрец, и тебе есть, в чём каяться? – призадумался Галерий. – Впрочем, передо мной не только можно, но и нужно! Валяй! Заодно сам пойму, не ошибся ли я в своём скоротечном выборе.

– На все сто святы только вы, о цезарь, плюс Диоклетиан и двое других царей Рима! А я вот сейчас сниму с себя груз умолчания и тоже стану свят, каким был до вчерашнего вечера! Хочу вернуться во вчерашнее прекрасное. Перед своим повелителем я должен быть чист, аки стёклышко, чтобы начать нашу новую совместную жизнь и общее движение вперёд без всяких недомолвок!

– Тогда кайся! Чего медлишь? Я давно разрешил.

– Нельзя было приносить в жертву Юпитеру белую козу! То есть белую можно и нужно! Белый цвет, как экспериментально, методом проб и ошибок установили наши предки, к лицу верховным Божествам, а тёмный и даже чёрный – подземным и морским: Плутону, Посейдону, их служителям и сожительницам! А вот козу Юпитеру – ни в коем разе! Это кощунство! Ну, совсем в крайнем случае пожертвовали бы козла! Всё свершившееся сегодня пред святилищем – это оскорбление чувств верующих, знатоков и тонких ценителей прекрасного! Моя душа пылала негодованием всеми своими фибрами, и даже фиброчки взбунтовались, когда я видел эти извращения пред Храмом брата нашего Юпитера! На кого замахнулись, нечестивцы! Чуть ли не на Шекспира! Единственная радость от циркового представления этих фокусников – хорошо и плотно покушали в Храме, давно у меня такого не было, и вот опять! Эва, вот я и покаялся, облегчил душу, словно камень с неё упал, уф! Чего ещё изволите такого, что бы я вам поведал и в чём бы покаялся?

– Я перестаю тебя понимать, жрец. Быка Юпитеру – плохо, но почему хорошо козла, если нужен вол? цезарь не успевал осмысливать поток метафизического сознания Кондория, искрящегося искренностью, глубоким знанием предмета и многодушием.

– Козла тоже нельзя, но козёл лучше козы, ибо он не даёт молока! Мужчинам Божественного Пантеона положено жертвовать только самцов, самок – лишь Богиням. Логично же: Богу – Богово, а Богине – Богинево! Так порешили наши пращуры! Предки не пальцем были сделаны! Впрочем, они все разные: и те, и другие отдаются то силой, то лаской, и Боги, и козлы с козами, каждому не угодишь.

– А Марсу что по посконному регламенту положено? – вернулся цезарь к своей рубашке, которая оказалась ближе к телу.

– Молиться, молиться и молиться, как завещал великий… эээ… Ленин! Вернее, будет завещать. Впрочем, и завещал тоже, ведь Ленин жил, жив и будет жить…

– А кто такой Ленин?

– Дед. Дедушка. Всеобщий. Милый и с доброй улыбкой. Он тоже, как и Марс, Бог войны, гражданской и во всемирном масштабе. Священным животным для Марса, безусловно, является бык, как и в нынешние времена для Юпитера. Но теперь уже в священные к Марсу записались и конь, и волк, и дятел. Раз уж так есть сейчас, то пусть и останется во веки веков, не будем порушать то, что тоже установили наши предки, пусть и недавние, а то не ровён час, тетрархия рухнет, чего мы, истинные патриоты и либералы Рима, допустить не имеем права. Тетрархии ведь тоже прежде не было, а теперь милостью Диоклетиана возьми да и есть! И Марс нынче не только Бог войны, но ещё и весны, рощ, полей и огородов, как Фавн. Поэтому его любят хуторяне и прочие земледельцы. Надо зацементировать текущее, но бороться с ним бескомпромиссно, чтобы восстановить грядущее! – Кондорий как будто чем-то льстил цезарю. – Надо возрождать село и сельское хозяйство! Село поставляет державе воинов и жрецов! Я за всё хорошее и против всего плохого!

В голове Галерия, словно из дымки, из миража, из ничего, из сумасбродства одного заиграла ностальгическая музыка далёкого детства, в котором они вместе с Фавном прыгали и резвились на пасторальных лужайках и в котором даже свершали винные и безвинные возлияния. Юнона присоединилась к Фавну, как прежде, по-доброму взглянула свыше и погладила Галерия по макушке. Марс вдруг стал сливаться с Фавном воедино, при этом даже не протестовал. «Может, это и есть один и тот же Бог, просто с противоречивой сущностью?» – гульнула мысль в голове цезаря.

– Но всё остальное, если оно никого не задевает и не обижает, надо непременно восстановить в своей первозданной исконной посконности, как наши пращуры завещали! – продолжил Кондорий то ли читать лекцию своему непутёвому ученику, то ли увещевать Его Величество. – А если кого-то задевает или обижает, но кто единица с голосом тоньше писка, то их – под нож. И никто не заметит, даже если всплакнёт о грядущих бальзаковских утраченных иллюзиях.

– Жрец, если не врёшь своему цезарю, то ты спец в своём деле! Я люблю и уважаю посконных профессионалов. У меня нет желания раздувать бюрократические штаты чиновников, ибо я почитаю воинов, а не гражданских чинуш. Но без мудрых жрецов-экспертов, не носящих оружия и погон, мне всё равно не обойтись. Будешь моим главным и единственным советником по жертвоприношениям, ну, и вообще по вопросам отеческих культов?! – то ли спросил, то ли приказал Галерий, машинально придавив до жидкостной массы какого-то случайно и неизвестно откуда выползшего на свет Божий сельского червячка. – Быстрее отвечай! Будешь?

– Вы сделали такое предложение, о цезарь, от которого почём зря не отказываются! – покорно согласился Кондорий, засияв от безудержного счастья. – Я готов посвятить свою жизнь родному отечеству, пожертвовав личной. Я патриот, но, если надо, могу быть и либералом. Чего изволите?

– В вопросах веры буду прислушиваться только к тебе! Впрочем, стоп, совсем уж не наглей! Будешь на втором месте после моей матушки дакийской жрицы Ромулы!

– О великий тетрарх! Я согласен служить тебе верой и правдой, словом и делом и даже без тройной ставки с оплатой чистым золотом! Я всегда рад служить, а не прислуживаться. Вы тайную службу «Слово и дело» уже олегитимировали? Они меня не зацепят своими щупальцами и не отправят в подвалы? – жрец пал ниц и с чувством собственного достоинства и вдохновенно поцеловав сандалию-лабутен Галерия (до восхитительных штанов не дотянулся). – Ваши штаны не просто восхитительны, но я бы не побоялся этого слова – ослепительны! Они сияют, как солнце, и ярче солнца не в пример сердцу в гнилом зеве болота.

– Юпитера мы почествовали, пожертвовали ему быков и коз, времени до вечера ещё вагон и маленькая тележка, успеем отдать дань уважения великому Богу войны! А то завтра планирую проаудировать оружейные мастерские, будет не до святых кумирен Марса. За полдня я многому научился у тебя, сделаем всё по-древнему, как наши деды завещали, – объявил Галерий. – Не бойся «Слова и дела», ребята оттуда тебя, конечно, просветят насквозь, но всё в руцех Божиих!

– Цезарь собрался в поход? – уточнил Кондорий.

– Я всегда готов к походам! Они – сестра моя – жизнь моя! Иль ты приснилась мне? Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне.

– Неужели на розовом?

– Ну, не в голубом же мундире! – вскинулся восточный цезарь.

– Вы правы, величайший цезарь! Народ испокон веков предан и покорен своим императорам! Но голубые, а лучше малиновые и краповые береты всегда нужно держать сухими, наготове и с отглаженными стрелками, чтобы людишки не расшалились. Я понимаю, что слово всегда нужно доказывать делом. Поэтому следует немедля почтить своим присутствием Храм Марса! Значит, с места – в карьер! Вот то магическое и сакральное место, где на стене висят священные щиты и копьё Бога войны. Правда, это не в Никомедии, а в самом Риме. В Риме как городе, а не в Риме как державе. Иначе Боги Павор, Паллор, Виртус и Хонос, всегда сопровождающие Марса в сражении, могут никогда не проснуться. Супруга Бога войны Нериена тоже всегда обязана быть при муже, она сильная женщина, её тоже придётся будить от спячки, принося Марсу дары – она знатная засоня, спящая красавица. Но жертвоприношения должны пройти на Марсовом поле, оно тоже в Риме-городе. Тогда всё будет истинно по-нашему, по-посконному! Но сейчас и этот обряд испоганен реформами! – не унимался Кондорий.

– Почему? Кто посмел?

– Наши отцы, деды и, не побоюсь этого слова, пращуры приносили в жертву Марсу пленных и преступников, но потом псевдолибералы-реформаторы заменили людей быками, конями, баранами и даже собаками. А ведь собака – друг человека! Никогда бы своих любимых псов не отдал даже Марсу!

– А у тебя есть дома собаки?

– Никогда не было, нет и не будет! Их надо кормить, они могут укусить! И живут они долго – полтора десятилетия.

– А мне отдал бы, если бы были?

– Вам бы отдал, великий цезарь! С превеликой радостью! Но только вам и больше никому!

– А сыну Марса?

– Даже сыну Марса не отдал бы, мало ли у кого какие есть дети, может, на них природа отдохнула или отыгралась!

– А ведь я и есть сын Марса! Разве ты этого не знал?

– Я погорячился, не сразу своим скудным умишком вспомнил, кто передо мной! Старческий маразм… эээ… склероз покоя не даёт. Для сына Марса – всё, что хочешь, отдал бы, даже последние штаны и тогу с римской вышиванкой! Даже ещё одно Чёрное море ради вас пошёл бы копать! – жрец, ни на йоту не нарушая посконность обряда, снова рухнул ниц пред царём-цезарем и поцеловал ему сандалию-лабутен. На этот раз дотянулся и до восхитительно-ослепительных штанов Галерия и приложился к ним губами (пурпурная тога внакладе тоже не осталась, всей одёжке почести воздал: по одёжке протягивай ножки).

– А почему не отдал бы собак моему отцу? Ты что-то замышляешь против его Божественной личности?

– Прости мне моё недомыслие и горячность, владыка! Конечно, и твоему батюшке отдал бы всё своё движимое и недвижимое имущество без остатка! – залопотал Кондорий, зная, что никакого имущества у него нет: гол, как сокол, последней золотой ликвидностью заплатил дар жрецам Храма Юпитеру, принявшим его внучек на ставку, компенсируемую из державной казны. – Всех собак заберите! И моих, и соседских, и бродячих, – тут мозг иногороднего служителя Богов яркой вспышкой, как совсем недавно это было в жертвеннике, осветила мысль: «Редкая собака добежит до середины Кореи».

– То-то же! Скрепы крепки, как броня римских катафрактариев и клибанариев! Служи мне верно и новое имущество наживёшь! В Риме немало тех, у кого его можно экспроприировать, я знаю эту секту, мне матушка рассказывала, там есть даже олигархи-миллиардеры! Они прячут свои деньги в банках, в углах и в офшорах Персии! Они постоянно мимикрируют и меняют своё налоговое резидентство! Будет день – и будет пища, дай мне только срок!

– Тогда я ведь и салием стать могу! Я тоже за посконность и римские традиции! Мы с вами единомышленники, о цезарь! Ave вам! Ave! Ave! Харе Кришна! Харе Рама!

– Каким таким салием?! Сало – наше всё, как и выкопанное Чёрное море? – Галерию, как и Горацию, и прочим мудрецам, многое на свете даже не снилось. – Говори прямо, что замышляешь!

– Членом жреческой коллегии Марса. Это каста посвящённых! Их по общему числу должно быть двенадцать, как и жрецов Бога Квирина, не более и не менее. Я готов стать тринадцатым, чтобы удревнить, опосконить и опаскудить традиции ещё глубже! Чёртова дюжина! Могу также по-военному сплясать, как это, согласно регламенту обряда, каждый год делается на празднествах в честь Бога войны. Надо только отыскать пропавшее копьё Марса и двенадцать щитов-анкилов. Один щит, упавший с неба, обязательно должен быть подлинным, а остальные – его точными копиями, чтобы воры, когда соберутся красть и проберутся в святилище, не разобрались, какой есть какой. Всё-то разом из Храма они не унесут, железяки тяжёлые, а руки у воров не казённые! Надо объявить в оперативный розыск ремесленника Ветурия Мамурия, он потомственный оружейник из этрусских медников, имеет на своём балансе и белый, и теневой бизнес – он сделает копии анкилов. Ветурий – мастер подделок… эээ… мастер античных оригиналов и эксклюзивов, если ему хорошо заплатить! О цезарь, я буду верен вам до гроба и после гроба! Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи. Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил. Возвысь меня! Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце!

– Я тебя уже позвал. Теперь иди вслед за своим Солнцем! За королём… эээ… цезарем-Солнцем! А хочешь быть салием – будь им! Я утверждаю назначение! Отцу-августу нужную бумагу завтра подсуну. Готов стать моим личным Киселёвым или Соловьёвым? Так, чтобы по зову сердца. Они, конечно, не истинные ромеи, а варвары, но работу свою знают, как мои пять пальцев, любое желание хозяина умеют предугадывать.

– Клянусь быть верным псом сыну Марса и нашим посконным римским Богам до тех пор, пока смерть не разлучит нас!!! Забирайте меня к себе с потрохами, собака… эээ… меня, собаку!

Казалось, цезарь и жрец нашли друг друга, даже в экании. Впрочем, экание всегда было древней и посконной римской традицией, особенно развившейся в более поздние византийские века.

– Эх, помню, как сейчас, из своего детства: на кисельных берегах соловьи поют свои песни под свирель Фавна! Соловьи поют-заливаются, но не все приметы сбываются! – заностальгировал Галерий, но тут же осёкся и вернулся в реальность. – Значит, решено, сегодня будем чествовать Марса! Замахнёмся!

– У нас же сегодня не Новый год, – немного опешил Кондорий от столь быстрой смены времён года, но тут же взял себя в руки, готовый к восстановлению любой подлинной посконности.

– А что у нас теперь?

– Вы недавно велели быть третьему января!

– А когда будет Новый год?

– Как и положено, первого марта. Через два месяца начнётся не абы какой, а истинный и посконный! Именно в начале года мы, истинные и правоверные ромеи-римляне, чествуем Бога войны!

– Тогда пусть будут оба дня сразу! И Новый год сегодня тоже отметим! Эх, гулять, так гулять, я помню, давно учили меня отец мой и мать. Не следует откладывать хорошие дела в долгий ящик. Марс не терпит отлагательств! Что можно сделать сегодня, не откладывай на завтра!

– Цезарь всё-таки претендует на подснежники? – исподтишка попытался выяснить всю подноготную Кондорий. Но подноготная без боя не давалась.

– Не на апрельские, а на мартовские! – сказал, как отрезал, цезарь.

– Слушаюсь и повинуюсь!

– Я сказал – жрец исполнил! Молодец, салий! Истинный толкователь воли Богов! – похвалил служителя небес Галерий, но на всякий случай уточнил. – А не персидский ли ты шпион? Иностранных агентов и галилеян нынче что мух развелось.

– Цезарь – сын Марса, его слово – закон для служителя сына! Суров закон, но закон! – согласно закивал жрец, закладывая основы независимости третьей власти – судебной. – Всем шпионам, агентам и галилеянам – собачья смерть! И чтоб им всем без денег остаться! И чтоб не добежать даже до середины Кореи!