Текст книги "Философия: Кому она нужна?"

Глава седьмая
Вера и сила: разрушители современного мира

(Лекция прочитана в Йельском университете 17 февраля 1960 г., в Бруклинском колледже 4 апреля 1960 г. и в Колумбийском университете 5 мая 1960 г.)

Если вы хотите в одном моем утверждении узнать, что не так с современным миром, я скажу: никогда прежде мир так отчаянно не требовал ответов на важнейшие вопросы и никогда прежде мир так неистово не верил, что таких ответов нет и быть не может.

Заметьте особый характер этого противоречия и особую атмосферу нашей эпохи. В истории были периоды, когда не получалось найти ответы потому, что люди избегали проблем, притворяясь, что им ничего не угрожает, и осуждая каждого предупреждающего о надвигающейся катастрофе. Но не таков преобладающий подход нашего времени. Сегодня бьющие тревогу голоса настолько модная банальность, что люди впадают в апатию от их монотонной настойчивости, хотя под апатией скрывается реальное беспокойство. Сознательно или подсознательно, умственно или эмоционально, большинство современных людей знают, что мир находится в ужасном состоянии и что так долго продолжаться не может.

Существование проблем признано, хотя мы слышим только бессмысленные обобщения и позорные увертки от так называемых интеллектуальных лидеров. Куда бы вы ни посмотрели – в философские публикации, интеллектуальные журналы, передовицы газет или политические речи любой партии, – вы увидите один и тот же подход, обладающий двумя характерными чертами – затхлостью и безосновательностью. Люди настаивают на огласке – и боятся по неосторожности сказать лишнего. Уклонение, тупость, мрачная сообразность сегодняшних интеллектуальных выражений звучат как голоса людей, находящихся под властью цензуры при реальном отсутствии самой цензуры. Никогда ранее эпоху нельзя было описать гротескным сочетанием таких характеристик, как отчаяние и скука.

Вы можете сказать, что это честная усталость тех, кто сделал все, чтобы найти ответы, и потерпел неудачу. Но не честное и беспомощное смирение является атмосферой нашего времени. Честное смирение не выражалось бы в повторении избитых банальностей снова и снова, пока идет поиск. Человеку, честно признавшемуся, что он не смог найти ответы, не нужно притворяться, что он все еще их ищет.

Вы также можете сказать, что объяснение кроется в нашем современном цинизме и что люди не могут найти ответы, потому что им все равно. Это правда: люди сегодня циничны, но это лишь симптом, а не причина. У сегодняшнего цинизма есть своя изюминка: мы имеем дела с циниками, которым есть дело, и ужасная тайна нашего времени кроется в том, до чего им есть дело и что они хотят найти.

Правда об интеллектуальном уровне современного мира, характеристика XX в., отличающая его от других периодов культурного кризиса, состоит в том, что люди ищут не ответы на вопросы, а уверенности в том, что таких ответов нет и не может быть.

Один мой друг однажды сказал, перефразировав Библию, что сегодняшний подход раскрывается в высказывании: «Прости меня, отче, ибо не ведаю, что творю, – и, молю, не говори мне».

Заметьте, как громко современные интеллектуалы ищут решения проблем – и как мгновенно они вычеркивают реальность из любой теории или идеи, старой или новой, ведущей к решению. Заметьте, как современные релятивисты с их кредо интеллектуальной терпимости, открытого разума, антиабсолютов превращаются в вопящих догматиков для обвинения того, кто говорит, что обладает знанием. Заметьте, что они толерантны ко всему, кроме определенности, и одобряют все, кроме ценностей. Заметьте, что они обещают любить человечество и буквально пускают слюни от симпатии к любому литературоведческому исследованию о преступниках, алкоголиках, наркоманах и психопатах, к любому объекту безнравственности, – и злобно кричат на каждого, кто заявляет, что человек не порочен. Заметьте, что они исповедуют сочувствие к человеческим страданиям – и раздраженно закрывают глаза на предположения о том, что человек не обязан страдать.

Сегодня среди современных интеллектуалов вы видите смехотворное зрелище таких явлений, как воинствующая неопределенность, санкционированный цинизм, догматический агностицизм, хвастливое самоуничижение и самоуверенная развращенность. Два абсолюта, отрицаемых сегодняшними сторонниками абсолютизма, состоят в том, что невежество есть заявление о знании и что аморальность есть произнесение моральных суждений.

Зачем людям цепляться за убеждение, что злой рок, мрак, развращение и моральная катастрофа неизбежны? Психологи скажут, что при невротическом расстройстве человек хватается за любую доступную рационализацию, чтобы объяснить свой страх самому себе, и он цепляется за нее, отрицая логику, разум, реальность и любой аргумент в пользу возможности предотвратить опасность. Он не хочет, чтобы она была предотвращена, так как рационализация служит заслонкой, прячущей реальную причину его страха, причину, с которой он не смеет столкнуться лицом к лицу.

Дамы и господа, то, что вы видите сегодня, – невротическое расстройство целой культуры. Люди не хотят никаких ответов, чтобы избежать опасности: все, чего они хотят, все, чего они ищут, – это любой повод, чтобы воскликнуть: «Я ничего не могу с этим поделать!»

Если эпохи определяются своими доминирующими характеристиками, как, например, век Разума, или эпоха Просвещения, то наше время – это эпоха Вины.

Чего так боятся люди – и за что чувствуют вину?

Они боятся непризнанного знания о том, что их культура разорена. Они чувствуют вину, потому что знают: это они довели ее до такого состояния и это у них не хватает смелости начать все заново.

Они боятся знания о том, что они загнаны в угол уловками прошлых веков, что их настигли противоречия западной цивилизации, что никакие компромиссы и нейтралитеты больше не работают и что ответственность за преодоление этих противоречий лежит сегодня на их плечах. Они тянут время, чтобы уклониться от неизбежного: они должны проверить свои исходные предпосылки или заплатить за все неразрешенные противоречия – разрушением.

Ценности, которых человек придерживался веками, – мистицизм, коллективизм и альтруизм, – сейчас потерпели крах. Мистицизм как культурная сила умер в эпоху Возрождения. Коллективизм как политический идеал потерпел поражение во Второй мировой войне. Что касается альтруизма: он никогда не был жив. Это яд в крови западной цивилизации, и люди выживали в той мере, в какой они в него не верили и не практиковали. Но он настиг их – и именно это тот убийца, с которым они сейчас должны столкнуться лицом к лицу и победить. Именно это тот главный выбор, который они должны сделать. Чтобы выжить, цивилизация должна отвергнуть мораль альтруизма.

Некоторые из вас признают то, что я сейчас скажу. Да, мы живем во времена морального кризиса. Да, вы действительно несете наказание за свое зло. Ваш моральный кодекс достиг кульминации, тупика в конце своего пути. И если вы хотите жить дальше, вам нужно либо вернуться к морали, либо найти ее.

Что такое мораль? Это кодекс ценностей, управляющий выбором и действиями человека, выбором, определяющим цель и направление его жизни. Кодекс, по которому человек судит, что есть добро и истина, а что – зло и ложь.

Каков моральный кодекс альтруизма? Базовый принцип такой морали состоит в том, что человек не имеет права существовать для себя самого, что служение другим – единственное оправдание его существования и что самопожертвование – его высший моральный долг, добродетель и ценность.

Не путайте альтруизм и доброту, добрую волю или уважение прав других. Это не предпосылки, а последствия, которые делают альтруизм возможным. Невыводимая основа альтруизма, его абсолютная истина – самопожертвование, что означает: самоуничижение, самоотречение, самоограничение и саморазрушение; что означает: личность – стандарт зла, обезличенность – стандарт добра.

Не прячьтесь за такими поверхностными рассуждениями как, например, давать или нет деньги попрошайке. Проблема не в этом. Проблема в том, можете или нет вы жить, не давая ему денег. Проблема в том, должны ли вы, цент за центом, покупать свою жизнь у каждого попрошайки, подошедшего к вам. Проблема в том, является ли нужда других долгом вашей жизни и моральной целью вашего существования. Проблема в том, думать ли о человеке как о жертвенном животном. Каждый человек с чувством собственного достоинства скажет: «Нет». Альтруист ответит: «Да».

Есть одно-единственное слово, которое способно победить альтруизм и которое тот не выносит; это слово «почему». Почему человек должен жить ради других? Почему он должен быть жертвенным животным? Почему это хорошо? Нет ни одной причины для этого – и, дамы и господа, за всю историю философии ни одной причины так и не было указано.

Только мистицизм разрешает моралистам уходить от ответственности. Мистицизм, неземной, сверхъестественный, иррациональный, всегда призывался оправдывать альтруизм или, точнее, избегать необходимости оправдывать. Никто не объясняет иррациональное, его просто принимают на веру. Большинство моралистов, а также некоторые из их жертв, осознают, что разум и альтруизм несовместимы. Именно это и является основным противоречием в истории западной цивилизации: разум против альтруизма. Рано или поздно конфликт должен был разразиться.

Настоящий конфликт, конечно же, в противостоянии разума и мистицизма. Если бы не мораль альтруизма, мистицизм почил бы тогда, когда он действительно это сделал, – в эпоху Возрождения, не оставляя за собой вампиров, охотящихся на западную культуру. «Вампир» представляется мертвым существом, покидающим могилу только ночью, в темноте, и пьющим кровь из всего живого. Это точное описание альтруизма.

Западная цивилизация – дитя и произведение разума благодаря Древней Греции. В других цивилизациях разум всегда был лакеем, служанкой мистицизма. Вы можете наблюдать результаты этого. Только западная культура была ведома – несовершенно, не полностью, периодически и ненадежно, – но все же ведома разумом. Результаты вы также можете наблюдать.

Конфликт разума и мистицизма – это вопрос жизни и смерти, свободы и рабства, прогресса и варварства. Или, по-другому, это конфликт сознательности и бессознательности.

Давайте определимся с терминами. Что такое разум? Разум – это способность человека воспринимать, идентифицировать и интегрировать материал, предоставляемый ощущениями. Разум объединяет воспринимаемое человеком через концептуализацию: так, знания поднимаются над первичным, перцептивным уровнем, который человек делит с животными, и восходят на концептуальный, достичь которого может только он. Метод, которым вооружается разум в этом процессе, – это логика, а логика – это искусство непротиворечивого отождествления.

Что такое мистицизм? Мистицизм – это принятие предположений без подтверждения и доказательств, как помимо, так и против подтверждений ощущений и разума. Мистицизм – склонность к неосязаемым, нерациональным, неопределяемым, неидентифицируемым способам знания, таким как «инстинкт», «интуиция», «откровение» или другим формам «просто знания».

Разум – это восприятие реальности, которое полагается на единственную аксиому: закон тождества.

Мистицизм же склоняется к восприятию иной реальности, чем та, в которой мы живем, которая определяется не как не естественная, а как сверхъестественная и которая должна восприниматься какими-то неестественными или сверхъестественными способами.

Вы, конечно, понимаете, что эпистемология, теория о знании, – самый сложный раздел философии, содержание которого не может быть полностью передано в одной лекции. Я и не буду пытаться этого сделать. Скажу только, что те, кто хочет узнать больше, найдут полное рассуждение в книге «Атлант расправил плечи». Целям сегодняшней лекции отвечают те определения, которые я уже дала: они содержат суть вопроса независимо от вашего выбора теории, аргументации или философии.

Повторюсь: разум – это способность человека воспринимать, идентифицировать и интегрировать материал, предоставляемый ощущениями. Мистицизм – склонность к неосязаемым способам познания.

В западной цивилизации период под гнетом мистицизма известен как Средневековье. Предполагаю, что вы знаете особенности этого периода и статус человеческого существования в то время. Эпоха Ренессанса разрушила правление мистиков. Слово «ренессанс» переводится как «возрождение». Мало кто сегодня помнит, что это было возрождение разума, человеческого разума.

В свете всего последующего, особенно в свете индустриальной революции, никто не может сейчас рассчитывать на веру, или религию, или откровение, или другую форму мистицизма как на основное и исключительное руководство к действию, по крайней мере не так, как это было в Средние века. Это не значит, что эпоха Возрождения автоматически сделала всех рациональными, – близко не так. Это значит, что, пока хотя бы один автомобиль, небоскреб или копия аристотелевской «Логики» существует, никто не сможет пробудить в человеке надежду, стремление и радостный энтузиазм, приказав ему избавиться от собственного разума и положиться исключительно на мистическую веру. Вот почему я сказала, что мистицизм как культурная сила мертв. Заметьте, что в попытках возродить его сегодня, мистики обращаются не к жизни, надежде и удовольствию, а к страху, року и отчаянию. «Сдавайтесь, ваш разум бессилен, вся жизнь – это клоака» – такой девиз уж точно не возродит культуру.

Теперь, если вы попросите назвать имя человека, более всего ответственного за современное состояние мира, человека, влияние которого успешно разрушало достижения эпохи Возрождения, то я назову Иммануила Канта. Он был тем философом, кто спас мораль альтруизма и кто знал, что спасать ее нужно от разума.

Это не просто предположение, а известный исторический факт, что желанием Канта и его целью в философии было спасение морали альтруизма, которая не могла выжить без мистической основы. Его метафизика и эпистемология были созданы, чтобы служить этой цели. Конечно, он не объявлял себя мистиком – мало кто делал так после начала Возрождения. Он называл себя защитником разума – «чистого» разума.

Есть два способа разрушить силу понятия: открытым нападением в рассуждении либо же изнутри, исподтишка, то есть подрывая значение понятия, выдвигая «подставные» идеи и опровергая их. Кант выбрал второй. Он не нападал на разум, а лишь построил такую версию того, что есть разум, что на ее фоне мистицизм выглядит сугубо рационально и здравомысляще. Кант не отрицал действительность разума, а лишь заявил, что разум «ограничен», что он ведет к невероятным противоречиям, что все нами воспринимаемое – это иллюзия и что мы никогда не сможем воспринимать реальность, или «вещи сами по себе». По сути, он заявлял, что воспринимаемые нами вещи нереальны именно потому, что мы их воспринимаем.

«Соломенное чучело» (подмена тезиса) – странная метафора для такого огромного, увесистого, громоздкого построения, как кантовская система эпистемологии. Тем не менее его идеи были «соломенными», и сомнения, неопределенность, скептицизм, следовавшие за ними, особенно скептицизм по отношению к познавательной способности человека, совершенно не приложимы к человеческому сознанию, поскольку то, что представлял собой кантовский робот, не было сознанием. Однако философы приняли это как данность. И пока они кричали, что разум низвергнут и непригоден, они не заметили, что разум столкнул их с философской сцены и что то, о чем они спорили, не было разумом.

Нет, Кант не разрушал разум; он лишь так старательно подсекал его основы, как никто другой до него не смог сделать.

Если вы углубитесь в корни современных философских течений – прагматизма, логического позитивизма и остального неомистицизма, заявляющего, что вы не в состоянии доказать свое существование, – вы увидите: все они выросли из Канта.

Согласно Канту, альтруистическая мораль развивается из «чистого разума», а не из «откровения», и зиждется это утверждение на особом внутреннем чувстве долга, «категорическом императиве», который человек «просто знает». Его версия морали заставляет христианскую звучать как здоровый, веселый и доброжелательный кодекс эгоизма. Христианство просто наставляет человека любить своего соседа как себя; это отнюдь не рационально, но по крайней мере не запрещает человеку любить себя. То, что проповедовал Кант, было полной, всеобъемлющей, унизительной самоотверженностью: он утверждал, что поступок морален только в том случае, если совершается из чувства долга и человек не ищет в своих действиях никакой выгоды, ни материальной, ни духовной; если вы получаете хоть малейшую выгоду, ваш поступок не является моральным. Это становится требованием для превращения человеком самого себя в шму – таинственное маленькое животное из комиксов Li’l Abner, которое блуждало в стремлении быть кем-нибудь съеденным.

Именно кантовская версия альтруизма широко принимается сегодня, хотя и не практикуется (кто бы смог практиковать такое?), – но принимается с чувством вины. Именно кантовская версия альтруизма берется людьми, никогда не слышавшими о Канте и приравнивающими зло к личному интересу. Именно кантовская версия альтруизма работает, когда люди боятся признаться в том, что преследуют личное удовольствие, выгоду или мотив, когда боятся признаться, что добиваются собственного счастья; когда бизнесмены боятся сказать, что получают прибыль; когда жертвы преуспевающей диктатуры боятся отстаивать свои «эгоистические» права.

Монумент Канту и его альтруистической морали – Советская Россия.

Если вы хотите показать себе власть идей, и в особенности морали, то интеллектуальная хроника XIX в. будет отличным примером для изучения. Величайшие, небывалые, немыслимые события и достижения происходили на глазах человека, но люди не видели их и не понимали их значения, как не понимают их и в наши дни. Я говорю об индустриальной революции, о Соединенных Штатах и о капитализме. Впервые в истории человек обрел контроль над природой и отбросил контроль людей над людьми, то есть люди открыли науку и политическую свободу. Творческая энергия, изобилие, богатство, растущее качество жизни в каждом социальном слое делали XIX в. похожим на утопическую выдумку, на ослепляющую вспышку света на сером фоне человеческой истории. Если жизнь на Земле – стандарт ценности, то XIX в. продвинул человечество дальше, чем остальные века, вместе взятые.

Кто-нибудь оценил это? Кто-нибудь ценит это сейчас? Определил ли кто-нибудь причины такого исторического чуда?

Не оценили и не ценят. Что ослепляет всех? Мораль альтруизма.

Позвольте мне объяснить. Для прогресса XIX в. есть две причины, те же самые, что вы найдете в корне любой счастливой, доброжелательной и прогрессивной эпохи человеческой истории. Первая причина – психологическая, вторая – экзистенциональная, или первая относится к сознанию человека, а вторая – к физическим условиям его существования. Первая – разум, вторая – свобода. И когда я говорю «свобода», я не имею в виду поэтическую сентиментальность наподобие «свободы от желания» или «свободы от страха», «свободы от необходимости зарабатывать на жизнь». Я имею в виду «свободу от принуждения, то есть свободу от руководства грубой силой». А это означает «политическую свободу».

Эти двое, разум и свобода, вытекают друг из друга, и их отношения обоюдны: когда человек рационален, свобода побеждает; когда человек свободен, выигрывает разум.

Их противоположности – это вера и сила. Они тоже вытекают друг из друга: каждый период, в котором доминировал мистицизм, был периодом этатизма, диктатуры или тирании. Взгляните на Средние века и взгляните на политическую систему сегодня.

XIX в. – конечный результат и выражение интеллектуального направления эпохи Возрождения и века Разума, по большей части благодаря философии Аристотеля. Впервые в истории именно аристотелевская философия создала экономическую систему, являющуюся непременным следствием политической свободы, систему свободной торговли и свободного рынка: капитализм.

Нет, это не был полный, совершенный и нерегулируемый «laissez-faire» капитализм, тем, каким он должен быть. В разной степени наблюдалось вмешательство и контроль со стороны государства, даже в Америке, и именно это привело к дальнейшему разрушению капитализма. Но степень, в которой то или иное государство было свободным, точно отражала уровень экономического прогресса. Америка, будучи самой свободной, достигла больше всех.

Не обращайте внимания на маленькие зарплаты и жизненные трудности в ранний период капиталистической системы. Это все, на что в то время были способны национальные экономики. Капитализм не создавал бедность – он ее унаследовал. По сравнению с веками докапиталистического голода, жизненные условия беднейших слоев в ранние годы капитализма были их исторически первым шансом на выживание. Как доказательство выступает бурный рост населения Европы на протяжении XIX в., составляющий более 300 % против 3 %-ного роста в докапиталистическую эпоху.

Почему это не было оценено? Почему капитализм, поистине восхищающий источник выгоды для человечества, встречал лишь презрение, осуждение и ненависть как тогда, так и сейчас? Почему так называемые защитники капитализма только и делали, что извинялись за него, тогда и сейчас? По той причине, дамы и господа, что капитализм и альтруизм несовместимы.

Не совершайте ошибки сами и скажите своим друзьям-республиканцам, что капитализм и альтруизм не могут сосуществовать ни в одном человеке, ни в одном обществе.

Скажите это любому, кто попытается оправдать капитализм на основе «общественного блага», «всеобщего благосостояния», «служения обществу» или выгодах, которые тот приносит бедным. Все это – правда, но все перечисленное лишь результаты, вторичные последствия капитализма, они не его цель, назначение или моральное оправдание. Его моральное оправдание состоит в праве человека жить ради самого себя, не жертвуя собой в угоду остальным и не принося никого в жертву себе; это признание того, что каждый человек – самоцель, а не цель для других и не жертвенное животное, служащее чьим-то нуждам.

Все это подразумевается в функционировании капиталистической системы, но до этого момента никогда не выражалось явно, в моральных терминах. Почему? Потому что его моральное основание диаметрально противоположно морали альтруизма, которой люди до сих пор боятся бросить вызов.

Большинству современных людей можно воздать печальную и обманчивую похвалу за то, что, несмотря на всю их иррациональность, противоречивость, лицемерие и уловки, они не будут действовать по спорным вопросам без чувства моральной правоты и не будут восставать против принятой ими морали. Они будут нарушать ее, изменять ей – но не восстанут; а когда ее нарушают, то берут вину на себя. Власть морали – величайшая из всех интеллектуальных сил, и трагедия человечества состоит в том, что ошибочная мораль разрушает индивидов посредством лучшего в них.

Пока альтруизм был их моральным идеалом, люди были вынуждены считать капитализм аморальным, ведь он не работает и не может работать на началах бескорыстного служения и жертвенности. По этой причине большинство интеллектуалов XIX в. описывали капитализм как пошлую, бездушную, материалистическую необходимость и продолжали тосковать по своему неземному моральному идеалу. И пока молодой капитализм создавал свои великие достижения, создавал в тишине, непризнанный и незащищенный (морально незащищенный), все больше интеллектуалов двигалось к новому идеалу – социализму.

В качестве маленькой демонстрации слабой защиты капитализма его знаменитыми сторонниками я упомяну британских социалистов, фабианцев, которые в основном были учениками и обожателями Джона Стюарта Милля и Иеремии Бентама.

У социалистов был особый тип логики: если коллективная жертва всем ради всех есть моральный идеал, то его нужно воплотить здесь, на земле. Аргументы, что социализм не работает и не может работать, не остановили их, как не остановил их и не заставил задуматься тот факт, что альтруизм тоже никогда не работал. Только разум способен поднимать такие вопросы, а разум, говорили им со всех сторон, не имеет ничего общего с моралью, которая лежит за его пределами, и рациональная мораль не поддается определению.

Ошибки и противоречия в экономических теориях социализма выявлялись и опровергались снова и снова и в XIX в., и сейчас. Это не остановило и не останавливает никого: это проблема не экономики, а морали. Интеллектуалы и так называемые идеалисты решились заставить социализм работать. Как? Волшебным методом всех мистиков: как-нибудь.

Не акулы коммерции, не профсоюзы, не рабочий класс, а именно интеллектуалы изменили движение к политической свободе и возродили доктрину всемогущего государства, тоталитарного правительства, его право контролировать жизни людей так, как ему угодно. Теперь это было не во имя «божественного права королей», а во имя божественного права масс. Базовый принцип остался тем же: право вменять любые доктрины под дулом пистолета того, кто смог получить контроль над механизмом государственного управления.

Есть лишь два способа взаимодействия между людьми: оружие и логика. Сила и убеждение. Те, кто знает, что выиграть средствами логики не получится, всегда прибегают к оружию.

Что же, дамы и господа, мечта социалистов исполнилась. Они исполнили ее в XX в., исполнили втройне, заполучив много меньших, но не менее точных копий; они исполнили ее во всех возможных формах и вариантах, чтобы не возникло проблем с выяснением природы этих копий: Советская Россия, нацистская Германия и социалистическая Англия.

Это стало гибелью любимой сказки всех современных интеллектуалов. Вторая мировая война разрушила коллективизм как политический идеал. Да, люди все еще бормочут его девизы, рутинно, из солидарности, по умолчанию, но это больше не моральный крестовый поход. Это уродливая, ужасающая реальность, и часть вины современных интеллектуалов заключена в их понимании своей ответственности. Они воочию увидели кровавую бойню, которую раньше приветствовали как великий эксперимент, – Советскую Россию. Они видят нацистскую Германию и знают, что «нацизм» – это национальный социализм. Возможно, самым большим разочарованием для них стала социалистическая Англия: здесь буквально была их либеральная мечта, бескровный социализм, где сила использовалась не для убийства, а только для конфискации, где отнимались не жизни, а только ее результаты – значение и будущее этих жизней; здесь была страна, которая не была убита, а выбрала покончить с собой. Большинство современных интеллектуалов, даже самые упрямые, поняли, что на самом деле значит социализм или любая форма политического и экономического коллективизма.

Сегодня их поверхностная защита коллективизма так же слаба, бесплодна и неуловима, как сомнительная защита капитализма консерваторами. Огонь и страсть ушли. И когда вы слышите, как либералы мямлят, что Россия не такая уж и социалистическая, или что это все вина Сталина, или что у социализма никогда не было реального шанса в Англии, или то, что они защищали, – это совсем другое, – знайте, что вы слышите голоса людей, потерявших опору, людей, сжавшихся до состояния слабой надежды, что «моя шайка каким-то образом смогла бы и лучше».

Тайный страх современных интеллектуалов, либералов и консерваторов, непризнанный ужас, лежащий в основе их тревожности, которую вся их иррациональность пытается отбросить и скрыть, – это невыраженное знание, что Советская Россия есть полное, настоящее, точное и согласованное воплощение морали альтруизма, что Сталин не подрывал великий идеал, что это единственный способ, каким альтруизм должен и когда-либо мог практиковаться. Если служение и самопожертвование – моральный идеал и если «эгоистичность» человеческой природы предотвращает прыжок в жертвенные печи, то нет никакой причины, которую мог бы назвать мистический моралист, почему диктатор не может толкать людей на острия копий для их собственного блага, или блага человечества, или блага потомков, или блага последней «пятилетки». Нет никакой причины, чтобы противостоять любому злодеянию. Ценность человеческой жизни? Его право на жизнь? Его право преследовать собственное счастье? Это понятия, относящиеся к индивидуализму и капитализму, антагонистам морали альтруизма.

Двадцать лет назад консерваторы были не уверены и уклончивы, морально обезоружены перед агрессивной моральной самоуверенностью либералов. Сегодня и те и другие безоружны перед агрессивностью коммунистов. Это больше не моральная агрессивность, а чистая агрессия убийцы, хотя разоружает современных интеллектуалов скрытое понимание, что убийца – это неизбежное и конечное следствие их любимой морали.

Я сказала, что вера и сила вытекают друг из друга, что мистицизм всегда ведет к грубой силе. Причина этого содержится в самой природе мистицизма. Разум – единственное объективное средство общения и понимания между людьми; когда люди взаимодействуют друг с другом посредством разума, реальность – их объективный стандарт и отправная точка. Но когда люди заявляют, что обладают сверхъестественными способами познания, никакое убеждение, общение и понимание невозможны. Почему мы убиваем диких животных в джунглях? Потому что нет другого способа взаимодействовать с ними. До такого же состояния доводит людей мистицизм, состояния, где в случае несогласия людям остается только физическое насилие. И даже больше: ни человек, ни мистическая элита не способны держать целое общество верным их произвольным утверждениям, приказам и прихотям без использования грубой силы. Любой, кто прибегает к формулировке «Это так, потому что я так сказал», рано или поздно будет вынужден достать оружие. Коммунисты, как и все материалисты, являются неомистиками: не имеет значения, в угоду чему отрицать разум – в угоду откровений или условных рефлексов. Исходная предпосылка и результаты остаются теми же.

Такова природа зла, которое современные интеллектуалы помогли выпустить в мир, и такова природа их вины.

Сейчас взгляните на состояние мира. Знаки и черты Средних веков проявляются снова и снова. Рабский труд, казни без суда, пыточные камеры, концентрационные лагеря, массовые убийства – все то, что капитализм XIX в. уничтожил в цивилизованном мире, – возвращаются правлением неомистиков.

Взгляните на состояние интеллектуальной жизни. В философии кульминация кантовской версии разума привела нас к ситуации, когда одни мнимые философы, забывая о существовании словарей и учебников грамматики, носятся с изучением таких вопросов, как «Что мы имеем в виду, когда говорим: “Кот на ковре”?»; когда другие заявляют, что существительные – это иллюзии, в то время как союзы «если… то», «но» и «или» обладают глубоким философским значением; когда третьи балуются с идеей «индекса запрещенных слов» и желанием поместить в этот список слова, цитирую: «субъект, сущность, разум, материя, реальность, предмет».