Текст книги "Нанкинская резня"

Так город готовился к вторжению. Все, кому хватало сил, разума и денег, начали его покидать. Упаковывались и вывозились целые музеи. 2 декабря сотни ящиков с сокровищами Дворцового музея – практически все культурное наследие Китая – были погружены на лодку и отправлены в безопасное место за городом[125]125
  Минни Вотрин, дневник 1937–1940, 2 декабря 1937 г., с. 93, библиотека богословского факультета Йеля.


[Закрыть]. Шесть дней спустя, 8 декабря, Чан Кайши, его жена и его советник покинули город на самолете[126]126
  На тему информации об отъезде Чан Кайши см.: Reginald Sweetland, «Chiang Flees to Escape Pressure of ‘Red’ Aides», Chicago Daily News, 8 декабря 1937 г.; Frank Tillman Durdin, «Japanese Atrocities Marked Fall of City after Chinese Command Fled», New York Times, 22 декабря 1937 г., с. 38; 793.94/12060, доклад № 9114, 11 декабря 1937 г. (ежедневное описание японских военных маневров), общие документы Государственного департамента, группа документов 59, Национальный архив.


[Закрыть]. Больше не оставалось никаких сомнений, что в ближайшее время начнется японская осада Нанкина.

* * *

В течение десятилетий одной из тайн Нанкинской резни оставалось то, каким образом при наличии такого количества китайских солдат город пал всего за четыре дня, вечером 12 декабря 1937 года. Войскам вполне хватало боеприпасов, чтобы выдерживать осаду по крайней мере пять-шесть месяцев. В итоге многие выжившие, а также журналисты и историки, приписывали падение города утрате мужества среди китайских солдат. Они также называли Тана злодеем, который бросил свои войска, когда те больше всего в нем нуждались.

Более позднее расследование, основанное на новых документах, рисует несколько иную картину. Во время сражения за Шанхай японская авиация, имевшая почти 3000 самолетов, намного превосходила крошечные китайские ВВС, у которых было всего 300 летательных аппаратов[127]127
  На тему статистики китайских и японских военно-воздушных сил см. Sun Zhaiwei, 1937 Nanjing Beige, с. 18. См. также: Julian Bloom, «Weapons of War, Catalyst for Change: The Development of Military Aviation in China, 1908–1941» (докторская диссертация, Университет Мэриленда, без даты), Воздушно-космический музей Сан-Диего, документ 28–246; Rene Francillon, Japanese Aircraft of the Pacific War (London: Putnam, 1970); Eiichiro Sekigawa, Pictorial History of Japanese Military Aviation, ред. David Mondey (London: Ian Allan, 1974); Robert Mikesh and Shorzoe Abe, Japanese Aircraft, 1910–1941 (Annapolis: Naval Institute Press, 1990).


[Закрыть]. Иными словами, в воздухе китайцы не могли сравниться с японцами. Во время сражения за Шанхай учившиеся в Италии китайские пилоты посеяли в городе хаос, сбрасывая бомбы возле западных кораблей и даже на забитые людьми улицы и здания внутри иностранной колонии[128]128
  Bergamini, Japan’s Imperial Conspiracy, с. 11.


[Закрыть].

Но даже плохая авиация лучше, чем вообще никакой. И именно так выглядела ситуация, представленная Тану. 8 декабря, в день, когда Чан Кайши и его советники покинули город, их примеру последовали все китайские военно-воздушные силы. В течение последующих четырех дней Тан сражался, не имея никаких стратегических авиаданных о передвижениях японцев, из-за чего оказались существенно менее эффективными даже дорогие китайские крепостные орудия на холмах и горах вокруг Нанкина.

Во-вторых, правительственные чиновники, перебравшиеся в Чунцин, забрали с собой бо́льшую часть оборудования связи; соответственно, одна часть армии не могла координировать свои действия с другой[129]129
  Nanking Massacre Historical Editorial Committee, ред., (Zhongguo dier lishe dang an gan guan, Nanjing shi dang an guan), Archival Documents Relating to the Horrible Massacre Committed by the Japanese Troops in Nanking in December 1937, No. 2, National Archives, Nanking Municipal Archives (Nanking: Jiangsu Guji chubanshe [Jiangsu Ancient Books Publisher], ноябрь 1987), с. 46.


[Закрыть].

В-третьих, военные были родом из разных регионов, и у них в буквальном смысле имелись проблемы в общении друг с другом. Один фельдшер в Нанкине вспоминал, что китайские военные врачи говорили на кантонском, в то время как китайские солдаты говорили на мандаринском, что вызывало бесконечное замешательство в госпиталях[130]130
  Вэй Ху, бывший китайский военный фельдшер в Нанкине, интервью с автором от 17 декабря 1997 г. в Саннивейле, штат Калифорния.


[Закрыть].

В-четвертых, многие «солдаты» в этой армии были солдатами поневоле, похищенными или призванными помимо их желания из сельской местности[131]131
  Там же.


[Закрыть]. Немалое их число до Нанкина вообще никогда не держало в руках оружия. Поскольку патронов не хватало, их старались не тратить на обучение стрельбе этих новобранцев. Из тех солдат, кто уже имел опыт, многие только что вернулись из Шанхая. Усталые, голодные и больные, большинство были просто не в состоянии завершить необходимую подготовительную работу по строительству баррикад и рытью траншей в городе[132]132
  Archival Documents Relating to the Horrible Massacre (1987), с. 46.


[Закрыть].

Что хуже всего, китайские солдаты не отличались чувством взаимовыручки или целеустремленности[133]133
  Там же.


[Закрыть]. В своем докладе об условиях в Нанкине один китайский офицер отмечал, что каждый раз, когда войска занимали какую-то территорию, они предпочитали бездельничать, вместо того чтобы проявить инициативу и помочь другим, сражающимся поблизости с японцами. Командиры, похоже, были ничем не лучше. Как говорилось в докладе, они не доверяли друг другу, и потому японцы могли перемещаться с одной территории на другую, раз за разом нанося урон китайским войскам.

* * *

9 декабря японские самолеты начали разбрасывать в окрестностях Нанкина листовки, написанные Мацуи Иванэ, одним из трех японских генералов. Лучшим способом «защитить невинных гражданских и культурные реликвии в городе»[134]134
  Цит. в: Yin and Young, The Rape of Nanking, с. 32; Xu Zhigeng, Lest We Forget: Nanjing Massacre, 1937 (Beijing: Chinese Literature Press, 1995), с. 43.


[Закрыть], говорилось в них, была капитуляция. В листовках обещалось, что японцы будут «жестоки и безжалостны» к сопротивляющимся, но «добры и милостивы к мирным жителям и китайским солдатам, которые не станут проявлять враждебности к Японии». Предлагалось сдать город в течение суток, к полудню следующего дня, «иначе будут выпущены на свободу все ужасы войны».

Публично Тан выразил возмущение условиями ультиматума. Швырнув листовку на землю, он продиктовал два приказа, которые были распространены среди войск. Первый приказ запрещал армии отступать. «Наша армия должна сражаться, обороняя каждый дюйм линии фронта, – говорилось в нем. – Если кто-то не последует этому приказу и отступит, он будет сурово наказан»[135]135
  Sun Zhaiwei, 1937 Nanjing Beige, с. 98–99; Xu Zhigeng, Lest We Forget, с. 44.


[Закрыть]. Второй приказ запрещал любой военной группировке частным порядком использовать лодки для пересечения реки. Если у какого-то подразделения имелись лодки, их требовалось сдать в транспортный отдел. Тан назначил 78-ю армию ответственной за транспортные вопросы и предупредил, что любые военные, застигнутые за использованием лодок в личных целях, подлежат наказанию.

Неофициально, однако, Тан вел переговоры о перемирии[136]136
  Общие документы Государственного департамента, 793.94/11549, группа документов 59, Национальный архив; «Deutsche Botschaft China», документ 203 в немецких дипломатических докладах, Национальный исторический архив, Синдян, Тайбэй, Китайская республика. Отказ Чан Кайши от предложения Тана стал шоком как для него, так и для Международного комитета Нанкинской зоны безопасности. В письме от 24 января 1938 г. У. Плумер Миллс писал: «Генерал Тан заверял нас, что у него нет никаких сомнений в том, что генерал Чан примет предложение о перемирии, и потому нас застигла врасплох полученная на следующий день из Ханькоу телеграмма, сводившаяся к тому, что он не станет этого делать»; из семейного архива дочери У. Плумера Миллса, Энджи Миллс.


[Закрыть]. Несмотря на свое изначальное обещание сражаться до последнего человека, он, похоже, был готов на всё, чтобы избежать решающей схватки в городе. В этом его поддерживали немногие остававшиеся в городе американцы и европейцы. Эти самоотверженные люди, о которых мы узнаем несколько позже, решили остаться в Нанкине, делая все возможное, чтобы помочь, и создали Международный комитет Нанкинской зоны безопасности. Одним из их первых шагов стало оцепление части города и объявление ее Нанкинской зоной безопасности, или Международной зоной безопасности, в том смысле, что каждый китаец или человек другой национальности на выделенной территории в две с половиной квадратных мили был недоступен для японцев. Теперь же, в последней попытке спасти жизни, они предложили попробовать договориться с японцами о перемирии. Их план заключался в том, чтобы предложить трехдневное прекращение огня, во время которого японцы могли остаться на своих нынешних позициях и мирно войти в Нанкин, в то время как китайские войска отошли бы из города. Тан согласился с предложенным перемирием и попросил комитет отправить его послание Чан Кайши через посольство США. План был передан по радио генералиссимусу на американскую канонерку «Панай». Чан тотчас же его отверг.

10 декабря японцы ожидали сдачи города. В полдень двое японских штабных офицеров пришли к Горным воротам в восточной стене, чтобы узнать, отправит ли китайское правительство делегацию с белым флагом. Когда никто не появился, японское верховное командование приказало безжалостно бомбить город[137]137
  Xu Zhigeng, Lest We Forget, с. 44; Bergamini, Japan’s Imperial Conspiracy, с. 29.


[Закрыть].

В последующие несколько дней шло напряженное сражение между китайскими и японскими войсками вокруг Нанкина. Японцы сбрасывали на город бомбы и обстреливали стены из орудий большого калибра. Тан позднее описал тяжесть положения возле некоторых городских объектов и ворот в длинной, многословной и отчаянной телеграмме Чан Кайши:

С 9 по 11 декабря японцы трижды пробивались через Гуанхуамэнь; сперва им пытался противостоять военно-учебный корпус, затем дала яростный отпор 156-я дивизия, уничтожив многих солдат противника и удержав ворота. Начиная с полудня 11-го стали поступать плохие новости из района Юхуатай. Андэмэнь и Фунтаймэнь пали под натиском врага, тогда я немедленно приказал 88-й дивизии сократить линию фронта и скоординировать действия с 74-й армией и быстро перебросил им на помощь 154-ю дивизию[138]138
  Тан Шэнчжи – Чан Кайши, телеграмма, перепечатана в: Archival Documents Relating to the Horrible Massacre (1987), с. 35.


[Закрыть].

Но Тана ждали еще более плохие новости, и на этот раз не об успехах противника, но от самого Чан Кайши. В полдень 11 декабря генерал Гу Чжудун позвонил Тану по телефону и сообщил, что поступил приказ непосредственно от Чан Кайши о массовом отходе войск Тана[139]139
  Sun Zhaiwei, 1397 Nanjing Beige, с. 122–123.


[Закрыть]. Сам Тан должен был поспешить в Пукоу, местонахождение паромного и железнодорожного терминала на другом берегу реки, где его ждал еще один генерал, чтобы доставить в безопасное место.

Тан был в шоке. Помимо того что от него требовали бросить свои войска, что само по себе являлось позором для любого командира, имелась еще одна вполне реальная проблема – его войска в данный момент вели яростное сражение. Он сообщил Гу, что японцы уже прорвали линию фронта его войск и об организованном отступлении не может быть и речи, поскольку оно сразу же превратится в беспорядочное бегство.

«Меня это не волнует, – ответил Гу Чжудун. – В любом случае, сегодня вечером вы должны отступить».

Когда Тан снова обрисовал вероятные последствия внезапного и поспешного отступления, Гу напомнил, что ему, Тану, Чан Кайши лично приказал «сегодня вечером пересечь реку». «Если нужно, то оставьте кого-то из подчиненных, – сказал Гу Тану, – но сегодня вечером вы должны пересечь реку».

Тан ответил, что это невозможно и пересечь Янцзы он может не раньше следующего вечера. Гу предупредил его, чтобы он как можно скорее покинул город, поскольку ситуация не терпит отлагательства.

В тот же день Тан получил телеграмму от Чан Кайши, подтверждавшую приказ[140]140
  Там же, с. 123.


[Закрыть]. «Главнокомандующий Тан, если вы не можете удержать ситуацию, вам следует воспользоваться возможностью отступить, чтобы сохранить и перегруппировать [армию] для будущей контратаки. Кай, 11-го». Позже пребывающий в смятении Тан получил вторую телеграмму от Чана, в которой тот снова настаивал на отступлении.

Не выдержав давления, Тан подчинился. Итогом этого решения стала одна из худших катастроф в военной истории Китая.

* * *

В три часа утра 12 декабря Тан провел у себя дома предрассветное совещание. Собрав своих командиров и представителей штаба, он с печалью сообщил им, что фронт пал, что нет никакой возможности защитить городские ворота и что Чан Кайши приказал войскам отступать[141]141
  Там же, с. 124.


[Закрыть]. Он велел своим подчиненным подготовиться к отступлению, отпечатав копии приказа и других связанных с ним документов. В тот же день, в час дня, приказы были распространены среди китайских военных.

Но затем к Тану стали поступать тревожные доклады[142]142
  Yin and Young, The Rape of Nanking, с. 38.


[Закрыть]. Тан рассчитывал отвести свои войска по реке Янцзы, но теперь он узнал, что японский флот минирует реку к востоку от острова Багуачжоу и на всех парах идет в сторону Нанкина. Его прибытие блокировало последний остававшийся путь бегства из города. Понимая всю тяжесть ситуации, Тан снова обратился к Международному комитету Нанкинской зоны безопасности в доме 5 по улице Нинхай, попросив Эдуарда Шперлинга, немецкого бизнесмена, помочь в переговорах о перемирии с японцами. Шперлинг согласился взять флаг и отправиться к японцам, но позднее сообщил Тану, что генерал Мацуи отказался от его предложения[143]143
  Письмо командира К. Ф. Джеффса к главнокомандующему Азиатским флотом США (с шапкой на бланке «Корабль ВМФ США “Оаху”» от 14 февраля 1938 г., разведывательная сводка за неделю, заканчивающуюся 13 февраля 1938 г. Доклад включал в себя выдержку из письма некоего миссионера (из дневника Джорджа Фитча, имя не приводится), которое не было опубликовано из страха перед репрессиями со стороны японцев; управление штаба флота, отдел военно-морской разведки, общая переписка, 1929–1942, папка A8–21/FS#3, ящик 195, запись 81, группа документов 38, Национальный архив; см. также: George Fitch, My Eighty Years in China (Taipei: Mei Ya Publications, 1974), с. 102.


[Закрыть].

В тот же день, всего за несколько минут до того, как его командиры собрались на второе совещание, Тан смотрел из окна своего дома, как весь город обращается в бегство[144]144
  Sun Zhaiwei, 1937 Nanjing Beige, с. 124–126.


[Закрыть]. Улицы были забиты машинами, лошадьми и тележками с беженцами – молодыми и старыми, слабыми и сильными, богатыми и бедными. Любой, кому хватало ума, был готов убраться из города, пока еще есть возможность. В пять часов дня началось совещание, которое продолжалось всего десять минут. Многие из военной верхушки не явились, поскольку практически отсутствовала связь между полевыми командирами и центральным командованием. Другие так и не получили извещения о собрании, поскольку трезво оценили ситуацию и сбежали.

Тан сообщил собравшимся у него дома, что японцы уже ворвались в городские ворота и преодолели стену в трех местах. «Вы все еще уверены, что сумеете удержать оборону?» – спросил он. Хотя он несколько минут ждал ответа, все молчали.

После этой паузы Тан спокойно обсудил стратегию отступления. Эвакуация должна была начаться в ближайшие минуты – в шесть вечера – и продолжаться до шести утра следующего дня. Одна часть армии – 36-я дивизия и военная полиция – должна была пересечь реку в Сягуане и собраться в назначенном селении на другом берегу. Остальная армия, объявил он, должна пробиваться из японского окружения, со сбором выживших в южном регионе провинции Аньхуэй. Оставшееся оружие, боеприпасы и средства связи следовало уничтожить, а все дороги и мосты на пути отступающей армии сжечь.

Позже на том же совещании Тан изменил приказ. Он сообщил своим людям, что, если 87-я и 88-я дивизии, 74-я армия и военно-учебный корпус не смогут прорвать японское окружение, им также следует попытаться пересечь реку. На этот раз Тан дал полномочия на переправу через Янцзы пяти дивизиям, удвоив количество участвующих в операции людей. В тот же вечер Тан сам отправился на пристань. Это путешествие запомнилось ему на всю оставшуюся жизнь.

* * *

Неудивительно, что приказ об отступлении вызвал немалое волнение среди китайских военных[145]145
  Там же.


[Закрыть]. Некоторые офицеры беспорядочно бегали по городу, сообщая всем, с кем удавалось связаться, что нужно уходить. Другие ничего никому не говорили, даже своим собственным солдатам, спасая вместо этого собственную шкуру. Их солдаты продолжали сражаться с японцами; видя бегущих, они думали, что наблюдают массовое дезертирство, и расстреливали из пулеметов сотни своих же товарищей, пытаясь их остановить[146]146
  Wilson, When Tigers Fight, с. 70.


[Закрыть]. В спешке и замешательстве покидая город, по крайней мере один китайский танк раздавил на своем пути множество китайских солдат, остановившись лишь тогда, когда его подорвали ручной гранатой.

Даже несмотря на всю трагедию происходящего, в отступлении имелись комичные моменты. Отчаянно пытаясь смешаться с местным населением и избежать таким образом плена, солдаты врывались в магазины, похищая гражданскую одежду, и раздевались у всех на виду. Улицы вскоре заполнились не только полуголыми солдатами, но и полуголыми полицейскими, которые избавлялись от своей формы, чтобы их не приняли за солдат. Кто-то бродил в одном нижнем белье и цилиндре, вероятно, украденном из дома богатого правительственного чиновника. На ранних этапах отступления, когда еще оставалась некая видимость порядка, целые подразделения китайской армии сбрасывали форму, переодеваясь в гражданское, и шагали строем. Но когда отступление превратилось в паническое бегство, солдаты начали попросту набрасываться на прохожих, срывая с них одежду[147]147
  «Japanese Atrocities Marked Fall of Nanking»; A. T. Steele, «Reporters Liken Slaughter of Panicky Nanking Chinese to Jackrabbit Drive in US», Chicago Daily News, 4 февраля 1938 г.; F. Tillman Durdin, «U.S. Naval Display Reported Likely Unless Japan Guarantees Our Rights; Butchery Marked Capture of Nanking», New York Times, 18 декабря 1937 г., интервью автора с выжившими.


[Закрыть].

Имелся лишь один способ безопасно выбраться из города, не встретив японцев, – через северную пристань на реке Янцзы, где флотилия джонок ждала тех, кто сумеет оказаться там первым. Чтобы добраться до пристани, солдатам требовалось сперва пройти по главной артерии города, улице Чжуншань, а затем через северо-западные ворота, называвшиеся Ичжань, или Водяные ворота, прежде чем войти в северный портовый пригород Сягуань.

Но перед воротами царила невероятная давка. Одна проблема заключалась в том, что тысячи солдат, многие на грузовиках, автомобилях и конных повозках, пытались протиснуться через узкий 20-метровый туннель. К пяти часам вечера струйка людей превратилась в реку, а к позднему вечеру – в поток, поскольку каждый пытался прорваться через крошечные ворота. Другая проблема состояла в том, что отступающие солдаты побросали бесчисленное множество оружия и обмундирования, чтобы облегчить себе путешествие через реку, и в итоге возле ворот путь перекрывали груды ручных гранат, пулеметов, шинелей, ботинок и касок. Половину дороги также преграждала построенная у ворот баррикада. Катастрофа выглядела неминуемой[148]148
  На тему подробностей давки, пожара и смертей у ворот, а также отчаянных попыток пересечь реку см.: A. T. Steele, «Panic of Chinese in Capture of Nanking, Scenes of Horror and Brutality Are Revealed», Chicago Daily News, 3 февраля 1938 г., с. 2; Arthur Menken, «Witness Tells Nanking Horror as Chinese Flee», Chicago Tribune, 17 декабря 1937 г., с. 4; Durdin, «Japanese Atrocities Marked Fall of Nanking», с. 38; Fitch, My Eighty Years in China, с. 102; Wilson, When Tigers Fight; Gao Xingzu, Wu Shimin, Hu Yungong, and Zha Ruizhen, «Japanese Imperialism and the Massacre in Nanjing»; интервью автора с выжившими.


[Закрыть].

Тан наблюдал большую часть этого хаоса из окна своего черного автомобиля, везшего его на пристань. Когда машина лавировала среди скопления людей, он слышал ругательства пешеходов. «Как можно ехать в такое время в машине?» – кричали они, не зная, что пассажир автомобиля – сам Тан Шэнчжи. Тан сидел, притворившись, будто ничего не слышит, и закрыв глаза, пока машина с черепашьей скоростью двигалась к пункту его назначения. Предполагалось, что он будет на пристани к шести вечера, но, когда он наконец туда добрался, было уже восемь[149]149
  На тему поездки Тана до пристани см.: Sun Zhaiwei, 1937 Nanjing Beige, с. 133–135.


[Закрыть].

На берегу реки Тана встретил полнейший бедлам. Офицеры спорили друг с другом, какое снаряжение уничтожить, а какое переправить через Янцзы, в то время как солдаты пытались установить танки на рядах связанных вместе лодок, многие из которых перевернулись и затонули.

С наступлением ночи солдаты сосредоточились уже на том, чтобы хотя бы самим перебраться через реку, забыв о танках и снаряжении. Напряженность росла, по мере того как лодок становилось все меньше, и в конце концов около 10 тысяч человек сражались за две или три лодки, пытаясь забраться на борт или отпугнуть других выстрелами в воздух. Перепуганные матросы пытались удерживать наступающую толпу, с размаху опуская топоры на пальцы солдат, цеплявшихся за борта их джонок и сампанов[150]150
  Интервью автора с выжившим Ню Сяньмином в Монтери-Парк, штат Калифорния, и с другими выжившими в Нанкине, Китайская Народная Республика.


[Закрыть].

Огромное количество людей погибло, пытаясь переправиться через реку той ночью. Многим даже не удалось добраться до ворот. В тот вечер на улице Чжуншань вспыхнул пожар и пламя пронеслось по грудам снаряжения, охватив дома и машины. Застрявшие в общем потоке лошади в панике вставали на дыбы, добавляя всеобщего замешательства. Охваченные ужасом солдаты стремились вперед, толкая сотни людей в огонь и еще больше в туннель, где их затаптывали. Видя перекрытые ворота и бушующий неподалеку пожар, солдаты, которым удавалось вырваться из толпы, отчаянно пытались перебраться через стену. Сотни людей разрывали одежду на полосы и связывали их ремнями и обмотками, делая веревочные лестницы. Один за другим они взбирались на бастионы и швыряли вниз с парапетов винтовки и пулеметы. Многие падали и разбивались насмерть[151]151
  Вопрос, отчего начался пожар возле Водяных ворот, остается спорным. А. Т. Стил писал, что китайские солдаты подожгли министерство связи – прекрасное здание с залом для торжеств стоимостью в миллион долларов, чтобы уничтожить все хранившиеся внутри него боеприпасы [ «Power of Chinese in Capture of Nanking, Scenes of Horror and Brutality Are Revealed», Chicago Daily News, 3 февраля 1938 г.]. Другие предполагают, что, возможно, боеприпасы вспыхнули от случайных японских снарядов. Также есть версия, что в туннеле под Водяными воротами столкнулись и загорелись два военных автомобиля [Dick Wilson, When Tigers Fight, с. 66–85].


[Закрыть].

Когда исчезли последние лодки, солдаты бросились в воду на импровизированных плавсредствах, держась или сидя на деревянных шпалах, бревнах, досках, ведрах, ваннах или дверях, снятых в близлежащих домах. Когда закончились последние куски древесины, многие пытались пересечь реку вплавь, почти наверняка рискуя утонуть.

Тан и двое его заместителей до девяти вечера ждали в работавшем на угле маленьком катере еще двоих штабных офицеров, которые так и не появились. С катера Тан слышал шум и крики дерущихся друг с другом людей, смешанные с более громкими звуками выстрелов из японских пушек. Небо ярко освещалось пламенем пылающего Нанкина.

Можно только представить себе то чувство унижения, которое испытывал Тан, когда его катер двинулся через реку. Он в последний раз увидел охваченный огнем Нанкин, отчаянно пытающихся спастись людей, своих собственных солдат, цеплявшихся за куски древесины, чтобы остаться на плаву в темных холодных водах Янцзы. Позднее он рассказывал друзьям, что, хотя ему довелось за 20 лет пережить сотни сражений, для него ни разу не наступал столь мрачный и тяжелый день, как этот[152]152
  Sun Zhaiwei, с. 133–135.


[Закрыть].

4. Шесть недель кошмара

К тому времени, когда японцы вошли в ворота города, все его жители, имевшие хоть какие-то деньги, возможности и здравомыслие, уже покинули его. Ушла приблизительно половина изначального населения города: до войны оно превышало миллион человек, а к декабрю сократилось примерно до полумиллиона[153]153
  Sun Zhaiwei, «The Nanking Massacre and the Nanking Population», с. 75–80.


[Закрыть]. Однако город был забит десятками тысяч мигрантов из сельской местности, которые покинули свои дома, считая, что внутри городских стен им будет безопаснее. Среди тех, кто остался после ухода солдат, в основном были самые беззащитные: дети, старики и все те, кто был слишком беден или физически слаб, чтобы покинуть город.

Без какой-либо защиты и личных средств всем этим людям оставалось лишь надеяться на хорошее отношение японцев. Многие, вероятно, убеждали себя, что как только прекратятся бои, японцы, естественно, отнесутся к ним милостиво. Некоторые, возможно, даже считали, что японцы станут лучшими правителями, чем их собственные власти, которые открыто бросили их в тяжелое время. Уставшие от пожаров, бомбардировок и осады, разбросанные группы китайцев действительно бросились приветствовать японских захватчиков, когда те с грохотом въехали в город со своими танками, артиллерией и грузовиками. Некоторые вывешивали в окнах японские флаги, в то время как другие радостно встречали японские колонны, входившие через южные и западные городские ворота[154]154
  Frank Tillman Durdin, «Japanese Atrocities Marked Fall of Nanking after Chinese Command Fled», New York Times, 22 декабря 1937 г., с. 38; Минни Вотрин, дневник 1937–1940, 14 декабря 1937 г., с. 110.


[Закрыть].

Но радостное настроение длилось недолго. Позже очевидцы рассказывали, что японские солдаты, бродившие по городу группами от шести до двенадцати человек, стреляли в каждого им встретившегося, как только вошли в столицу[155]155
  Сюй Чжуаньин, свидетельские показания перед МВТДВ, документы штаба союзных оккупационных сил, протоколы МВТДВ, запись 319, группа документов 331, с. 2562, Национальный архив. Как свидетельствует Сюй: «Японские солдаты, войдя в город, вели себя крайне грубо и варварски, стреляя в любого, кто попадался им на глаза. Любого, кто пытался сбежать, или просто находился на улице, или выглядывал за дверь, они немедленно расстреливали». Несколько газетных статей, записей в дневниках и писем подтверждают слова Сюя. «Любой, кто от волнения или страха пробегал в пределах досягаемости японских солдат, рисковал быть застреленным», – писал Ф. Тиллман Дэрдин (New York Times, 22 декабря 1937 г.). «Часто встречались лежащие ничком на мостовой старики, вероятно, застреленные в спину по прихоти какого-то японского солдата». См. также дневниковые записи Джорджа Фитча, перепечатанные в Reader’s Digest (июль 1938 г.): «Бежать означало немедленно оказаться убитым, – писал он. – Многих японцы, похоже, убивали просто ради развлечения, смеясь при виде ужаса на лицах кули, торговцев и студентов. Мне это напомнило некий дьявольский пикник».


[Закрыть]. На мостовой находили лежащих ничком стариков, вероятно, расстрелянных в спину японскими солдатами; в каждом квартале лежали окровавленные тела китайских мирных жителей, многие из которых всего лишь пытались бежать при приближении японцев.

В протоколах военных преступлений и документах китайского правительства рассказы о том, что происходило дальше, начинают звучать почти буднично и монотонно, несмотря на весь их ужас. С небольшими вариациями все выглядит примерно так.

Японцы брали в плен всех попадавшихся им мужчин, не давая им воды и пищи, но обещая им еду и работу. После нескольких дней подобного отношения японцы крепко связывали запястья своих жертв проволокой или веревкой и отводили в какое-нибудь уединенное место. Слишком уставшие или истощенные, чтобы сопротивляться, китайцы охотно шли, думая, что их накормят. К тому времени, когда они увидели пулеметы или окровавленные мечи и штыки у ожидающих солдат, и огромные могилы, заваленные трупами их предшественников, бежать было уже поздно.

Японцы позднее оправдывали свои действия тем, что им приходилось казнить военнопленных, чтобы сэкономить собственные ограниченные запасы продовольствия и пред-отвратить мятежи. Но то, как поступили японцы с сотнями тысяч беспомощных китайцев в Нанкине, не может быть оправдано ничем. У тех не было оружия, и они были не в состоянии хоть как-нибудь противостоять захватчикам.

Естественно, не все китайцы с готовностью отправились на бойню в Нанкине. Нанкинская резня – история не только массового истребления, но силы и отваги отдельных личностей. Некоторые раненые мужчины выбирались из неглубоких могил или часами цеплялись за тростники в ледяной воде реки Янцзы, прежде чем дотащить свои изрешеченные пулями тела до больницы, держась лишь за счет отчаянной воли к жизни. Некоторые женщины неделями прятались в ямах или траншеях или бесстрашно вбегали в горящие дома, чтобы спасти своих детей.

Многие из этих выживших позднее рассказывали о пережитом репортерам и историкам или свидетельствовали на судебных процессах по военным преступлениям, проводившихся в Нанкине и Токио после поражения Японии. Взяв у нескольких из них интервью летом 1995 года, я узнала, что многие китайцы, судя по всему, были убиты японцами просто ради развлечения.

Вот рассказ 80-летнего жителя Нанкина Тан Шуньсаня, который чудом пережил японские состязания по убийствам в 1937 году.