Текст книги "Еврейский миф в славянской культуре"

Обратимся теперь к фольклорной традиции. В народных славянских легендах, своеобразно трактующих события Ветхого и Нового Заветов, также нашла отражение тема, связанная с происхождением народов и их судьбами. Как же описывают фольклорные легенды образ «библейских евреев» и какое место занимают «библейские евреи» в народной картине мира? Ведь судьбы и особенности этносов также связываются с представлением о том, что «в начале света» Бог раздавал каждому народу его долю – землю, счастье, достаток…

В корпусе текстов «народной Библии» существует круг тем, доступных лишь некоторым носителям традиции, приближенным к книжности и в той или иной мере знакомым с соответствующими текстами первоисточника. Именно благодаря таким «книжникам» из народной среды в течение долгого времени (особенно в советский период практически полного отсутствия церковно-приходской жизни) сохранялась устная версия библейского рассказа о ветхозаветных «родах» и их судьбах.

Своеобразная «таблица народов» представлена в рассказах 90-летнего Ефима Варфоломеевича Супрунюка из Полесья. Особенностью этих нарративов является «нерасчлененность» ветхо– и новозаветного контекста, характерного для народных «библейских» рассказов, а также постоянное стремление связать современность с «давностью», попытка найти объяснение перипетиям современной истории в истории древней. Мы передадим пространные рассказы жителя Полесья по-русски, сохранив при этом колоритную образность его речи (оригинальные тексты см. НБ: 72–74).

«Вот теперь, видите, разные люди, разные веры, православная церковь, и баптисты, и еврейская <…> разные веры есть, как какой народ идет… Например, От Адама, как согрешил Авель и Каин, Значит, народ стал плодиться, размножаться, и весь-весь под грехом, Бога не слушались, всяк делал, что хочет. Но были люди верующие, вот, например, Ной со своим народом, со своими зятьями, сынами и дочками спаслись. Он построил корабль, он его долгое время строил, это ж все надо было сделать, смолой облить, чтобы – там такой страх на воде! – спастись, это все под Божьею рукою, все с Божьею помощью. Ну после него… нашелся такой Авраам и такой народ израильский – там, в Израиле, около Палестины.

Значит, от первого Авраамового внука, от Якова, пошло пошло это семя. У него было двенадцать сыновей, и все они считаются израильскими народами. Но первым народом Бог почитал наивернейшим евреев, Иуду, иудеев. Иуда был одним из сыновей, был у него [у Авраама] сын Завулон, Исахар, Симеон, Иосиф и Иуда был. Вот Иуда, значит, у Бога заслужил наибольшее достояние, из его родословия как идет, так из Иудового поколения и Христос народился. И тот старец, который назывался мужем той Девы, из Иудового рода… Христос же сам из еврейского рода. Вот в Библии написано, что через четырнадцать от Адама… Четырнадцать родов от Авраама до переселения в Вавилон, от переселения в Вавилон до Давида, пока Давид царем был, четырнадцать родов, и от Давида до Христа Владыки четырнадцать родов. Там [в Библии. – О.Б., В.П.] по годам не пишется, только по родам. И вот Христос после Давида, вышел с самых, значит, ближайших к Богу людей…» (Е.В. Супрунюк, 1910 г.р., Речица Ратновского р-на Волынской обл., 2000, зап. О.В. Белова).

Итак, в этом рассказе присутствует идея избранности еврейского народа, и именно такой народ, «ближайший к Богу», дал миру Иисуса Христа, что подтверждается его «родословием» (ср. Мф. 1: 1–17).

Не менее впечатляющая картина предстает в рассказе из с. Мурафа в Подолии. Местная жительница-украинка помнит большинство своих соседей-евреев по именам и роду их занятий, однако, воспроизводя картины из жизни местечка, явно проецирует их на масштабы Вселенной, возводя родословие местных евреев, как и название самого местечка – Му рафа – непосредственно к еврейским патриархам: «Там о по центри… жило одиннацать семейств – одна крыша. Там жили вселяки. Жила Шиндля, шила валенки вaтени, на вате. А йийи чоловик Мойше <…> Лoндорский – тоже пид одною крышей. Тоже шиў. А туди <…> Сруль Кац – уже мaете три… А туди – Рипусова жинка, вдова… Рипус посватал вдову, пэршого чоловика я йийи нэ помню. Маете чотыри. А туди – та, шо полотно продавала – пьять… А туди Эстерка – шисть… А туди Грынблат – сим… А туды Бэнь – висим… А туды (зaраз Бyдзиха живэ) – дэвять. А чайна – дэсять. Дэсять хозяиў! Буквою Г! [форма дома] Пид одною крышею! Такa любоў была межи йими. Любоў такa. Так воны наўчилиса вид патриархи <…> Мурафа. Дви симьи булo еўрэйских Мур – Шлёма Мур и Мойше Мур. Два ридни браты. Там о жиў Шлёма Мур – чи цэ вид нэго назвалы? Старэнький, старэнький, чи цэ вид нэго назвалы Мурафа. Шлёма Мур, а ў гори йoго брат ридный – Мойше Мур. Там через дорогу, на горбику ридный брат жиў. Тоже фамилия Мур. А там жили двэнацать покoлэнь израильских! Жиў Вайман, жиў… як… Рyбэн, Исахaр. Вси, всё з давнього поколэння фамилии. Ну, то ж дванацать покoлэнь израильских! Рубэн, Исахар, Бэньямин, Дан, Гад, Юзеф! Дванацать покoлэнь! Там жил Исахар красильшчик, фамилия Исахар. А Рубэн – Рубэн из поколэния Рубэна – шил на машинци. Вселяки… Там жил Нафталович Фонька – шил. Нафтaли – е двэнацать поколeнь, то там есть Нафтали, еврэйски поколeння…» (Ю.С. Резник, 1929 г.р., Мурафа Шаргородского р-на Винницкой обл., 2001, зап. О.В. Белова, А.В. Соколова, В.Я. Петрухин).

Так и жили, бок о бок, плечом к плечу славяне и потомки «двенадцати колен Израилевых», и Вселенная в буквальном смысле вмещалась в пределы одного села…

В народных легендах, рисующих Адама и Еву как всеобщих первопредков, встречается любопытный мотив «этнической принадлежности» первых людей, также связанный с представлениями об изначальной избранности еврейского народа. Об этом – легенда из Рязанской губ.: «Сотворил Господь Адама из земли, а из ребра его жену Еву, Он же и научил говорить их. На каком языке говорили первые люди? Крестьяне отвечали: должно быть, на еврейском, так как любимый народ перед Богом был евреи» (АИЭА, кол. ОЛЕАЭ, д. 50 (Раненбургский у. Рязанской губ., 1894, зап. В.В. Кандинский), л. 21об–22).

Интересно, что в дальнейшем «всеобщие предки» Адам и Ева в различных традициях могут «национализироваться» и превращаться в прародителей определенного («своего») этноса. Так, болгары считают, что именно они – прямые и непосредственные потомки первых людей, наряду с «маймунским поколением» (обезьянами); видимо, все остальные народы появились позже и прародителями их являются другие библейские персонажи (НБ: 65).

Всемирный потоп и Исход – еще две поворотные точки Священной истории, оказавшие влияние на судьбы различных народов.

Потоп в народных легендах часто осознается как повторное сотворение мира, именно поэтому фигура «прародителя» нового человечества не ограничивается привычным по книжной традиции образом праведного Ноя.

Так, согласно легенде из гомельского Полесья, после потопа остались на свете только Адам и Ева: «Як начинаўся свет, так быў патоп, и людей уже не былo. Так токо астаўса Адам и Ева. И яны сатварыли и пашоў народ» (П.А. Воробьева, 1906 г.р., Барбаров Мозырского р-на Гомельской обл., ПА 1983, зап. О.В. Белова). Аналогичные рассказы о потопе с участием Адама и Евы бытуют у болгар Таврии, на северо-западе и юго-западе Болгарии (НБ: 278).

По другой легенде из Полесья, в роли «основателя» нового человечества (и еврейского этноса в частности) наряду с Ноем выступает праведник Авраам.

«Ну вот, значыть, народ стал грэшыти. Бог послаў потоп, Всемирный потоп. Восемь душ только спаслося. Пострoиў Ной, Ной построиў коўчэг. Коўчэг – корабэль – остановиўся на гори Арарат, это где-то в Грузии. То говoрать, шо вин и до сичас там стоить. Потом, значыть, висим душ – жынки, сыны – и бралы всьогo животного – и кони, и коровы бралы, вивци бралы, всё жывотного бралы. И зноў стаў народ… Найшлыся люди таки верные – Авраам, вин быў угодный Богу, вин сказаў, шо од йогo размножытся вэлыкый народ – тоб-то еўрэи» (Е.В. Супрунюк, 1910 г.р., Речица Ратновского р-на Волынской обл., 2000, зап. О.В. Белова).

Эта легенда точно воспроизводит детали канонического текста Библии – количество спасенных людей (восемь, ср. Быт. 7: 13), место остановки ковчега (ср. Быт. 8: 4). Но для нас интереснее мотив «великого народа», который впоследствии в славянском фольклоре обретет свою нелегкую судьбу. Этот мотив созвучен представлению о первичности «еврейской веры», которая существует с начала времен: «Як оно настало все, еврейска булa вера. А перва вира еврей ска булa» (А.А. Скибинская, 1915 г.р., Сатанов Городокского р-на Хмельницкой обл., 2001, зап. О.В. Белова, А.В. Соколова, В.Я. Петрухин). Подробнее речь об этом пойдет в разделе 2.5.

Какова же была судьба потомков Ноя после потопа?

Приведем запись конца XIX в., сохранившуюся в архиве Российского этнографического музея, на основании которой можно судить о представлениях русских крестьян относительно всемирной истории.

«[О турецкой войне 1878 г.] Война, по объяснению крестьян, началась из-за того, что турки обижали наших братьев славян. Турки это неверный народ; они сперва отняли у греков Царь-город, а потом покорили и наших братьев славян. Кто такие восточные славяне, почему они нам братья, огромное большинство не знает. Некоторые полагают, что братья они потому, что произошли, как и мы, от одного сына Ноя Иафета. У Ноя было три сына: Сим, Хам и Иафет. Хама Ной проклял за непочтительность к отцу и сказал ему, что его потомки будут работать у потомков других двоих братьев. От Иафета произошли мы русские и те люди, которых мы зовем братьями-славянами. От Сима – немцы, французы, или хранцузы, как их многие зовут, англичане, или агличане, и другие разные люди. Потомство Хама это турки и разные эфиопы. Но Бог отдаст потомков Хама во владение потомкам Сима и Иафета тогда только, когда эти потомки будут вести праведную жизнь. А между тем они далеко еще не достигли этого. Вот, чтобы наказать их и чрез это исправить, Бог допустил, что потомки Хама не только не подпали сами под рабство, а еще себе подчинили тех, у кого должны быть в повиновении. Это подчинение, конечно, временное, только до тех пор, пока потомки благочестивы х сыновей Ноя не исправятся. Такой взгляд далеко не распространенный, он существует больше у стариков начетчиков» (АРЭМ, ф. 7, оп.1, д. 805 (Череповецкий у. Новгородской губ., 1899, зап. В. Антипов), л. 1; за предоставление материала благодарим Е.А. Мельникову.

Подобно тому, как размышляли о наследниках Ноя книжники и историки, носители фольклорной традиции дали «библейскому родословию» народов свою трактовку. Такие представления сохраняют свою актуальность даже в пределах микролокальных традиций. Так, согласно свидетельству, записанному в 1976 г. в окрестностях Хелма (юго-восточная Польша), жители с. Михаловце, противопоставляя себя жителям соседней деревни и городским обитателям, считали, что «мы, здешние, происходим от Яфета, тамошние (жители соседнего села) – от Хама, а городские – от Сима» (см. Stomma 1986: 47). Согласно болгарским легендам, болгары – потомки благочестивого сына Ноя, а цыгане – потомки Хама, насмеявшегося над пьяным родителем; точно так же в легенде из Угорской Руси: цыгане – это потомки «проклятого» Хама (НБ: 65).

Что касается злополучного Хама, то он оказался причастным также к появлению русских домовых: «Однажды праведный Ной искал своего сына Хама, который сделал дурной проступок. После долгих поисков Ной наконец нашел Хама в яслях в конюшне в лежачем положении. Увидев сына в таком положении, праведный Ной проклял его, при этом сказал, что он будет постоянно жить на дворе и его потомки. И действительно, Хам и его потомки живут на дворах под именем домовых» (АИЭА, кол. ОЛЕАЭ, д. 139 (Калужская губ., Перемышльский у., 1892, зап. И.М. Глинко(в)?), л. 4–4об).

Отметим еще одну деталь, изредка всплывающую в народных легендах. Это географическая привязка потопа к земле Израиля.

«Был, говорят, когда-то был потоп, всё затопило и осталось, говорят, народу где-то там, около Иерусалима ли, где ли. Ведь раньше стары люди этот Иерусалим не бывали, не слыхали. Мы-то по истории его знаем. Всё началось оттуда житьё-бытьё, вся история. Мы, Россия, страна нецивилизованная, последняя в цивилизации. Да Бог послал такой ливень, ч^цего ли не знаю, но потоп был. Где-то на высокой-высокой горе, говорили, спасалися люди, и от этих людей пошло снова…» (Каргополье, НБ: 260).

Каждая локальная фольклорная традиция стремится вписать себя в перечень народов, появившихся во времена возведения Вавилонского столпа.

«Как произошли разные народы? Крестьяне говорили, что наверно во время столпотворения Вавилонского, когда Господь смешал их» (АИАЭ, кол. ОЛЕАЭ, д. 50 (Раненбургский у. Рязанской губ., 1894), л. 22).

Обычно мотив «смешения языков» народными легендами не комментируется. Редкое исключение – современная запись, сделанная у старообрядцев Кировской обл.: «А он будто пламя на них напустил, ну как будто огонь такой, прямо на головы людей. И все стали на языках говорить, о которых раньше не знали. Ну, как чё открылось им. А потом уж стали и жить так. Привыкли, ничё» (Ванякина 2002: 9). Возможно, образ сходящего огня – реминисценция из Деяний апостолов (схождение Святого Духа: «И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещавать» – Деян. 2: 3–4).

Напротив, пристальное внимание уделяется в фольклоре этническим и конфессиональным последствиям Вавилонского столпотворения. Так, в легенде, записанной в Польше от старообрядцев в 1992 г., подчеркивается, что Бог смешал языки и веры, и появились «и литвины, и поляки, и французы…» (Zowczak 2000: 191). По легенде из окрестностей Кракова: когда башня достигла небес, Бог отворил в небе окошко и погрозил строителям пальцем – в головах у них все помешалось, и с тех пор люди стали немцами, итальянцами, поляками, французами, турками, евреями, «как кому выпало» (Kolberg DW 7: 8–9). Упомянем болгарскую легенду, в которой говорится, что после смешения языков «стали турки, греки, болгары»; непонимание же между народами продолжается и по сей день, что грозит миру атомной войной (АИФ 210(I):55, Врачанский окр., 1985, зап. А. Георгиева, Л. Морчев).

Аналогичная картина наблюдается и в книжной культуре – вспомним в связи с этим попытки средневековых летописцев и хронографов найти для славянства место в древней истории и внести имена славянских племен в библейскую «таблицу народов» (см., например, Повесть временных лет, «Толковую Палею») – об этом уже говорилось в выше (см. 1.2).

В болгарской легенде «смешение языков» связано с сыновьями Адама (Адема). 70 сыновей Адама при строительстве «здания» (Вавилонской башни?) составили заговор с целью убить своего отца. Адам попросил Аллаха о помощи; Аллах дал каждому из братьев свой язык, и они перестали понимать друг друга. Ср. другой вариант, согласно которому 72 брата одной веры замыслили убить своего отца. Младший сын рассказал отцу о заговоре. Отец попросил Аллаха смешать языки, чтобы заговор не удался. Еще одна легенда уменьшает число «языков»: у одного человека было 9 сыновей и 9 дочерей. Он женил старших на младших, но самую младшую и красивую дочь решил оставить себе. Сыновья возмутились нарушению порядка и хотели убить отца, и тогда Аллах смешал им языки: «и стали веры – турки, болгары, татары…» (НБ: 287–288).

В легенде, записанной от старообрядцев Кировской обл., говорится, что место, где строили башню, «нечистым было <…>. Там башня пропадала, как будто ее и не строили вовсе. И вот это такое место, где, говорят, все дороги пересекаются, ну вроде как смешиваются. Все дороги и добрых и злых людей. Такое вот смешение» (Ванякина 2002: 9; ср. Быт. 11: 9 – «Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле»).

Легенды об Исходе также разрабатывают тематику судеб отдельных народов, причем этносы могут как бы переживать «повторное» сотворение. Именно библейский Исход становится причиной появления на свете «современных» цыган. По легенде из Угорской Руси, в Чермном море утонуло много цыган, их цари и начальники, их книги; теперешние цыгане – это потомки черта и хромой цыганки, отставшей от толпы «фараоновых людей», преследовавших евреев – НБ: 78); по другой версии из Западной Белоруссии, когда евреи выходили «с фараонской земли», к ним пристали некоторые «фараоны»; перейдя через море, они так и не нашли себе постоянного места – бродят по свету, крадут, просят, вера их неведомо какая. Их неприкаянность до конца света объясняется Божьим наказанием за то, что они мучили евреев во время египетского плена; Federowski 1897: 231).

В результате перипетий Исхода евреи оказываются отмеченными специфическим запахом и кожными болезнями (см. 4.1); последствием Исхода становится и особенность еврейского Судного дня, когда, согласно представлениям славян, черт (хапун) похищает (в качестве жертвы) еврея из каждого местечка (см. 5.5).

Именно Исход объединил с точки зрения фольклорной традиции участь двух «неприкаянных народов» – евреев и цыган.

И Моисей со своим народом, и их преследователи («фараоны», «ораби», «цыгане») обретают в новых землях общую судьбу – им не находится места в мире, куда они пришли «из Египта»: «У йих поля не булo, воны выйшли, ек Мойсей вывеў [из Египта], и ў йих поля нэ було – и ў жыдиў, и ў цыганиў…» (Мельники Ратновского р-на Волынской обл., 2000, зап. О.В. Белова).

Попав в новые земли, евреи совершили деяние, определившее их рассеяние, гонимость и обреченность на скитания, а также «выключенность» из традиционного уклада жизни новых соседей, – распяли Христа. В этом деле у них нашлись помощники – цыган-кузнец выковал гвозди для распятия, за что все его потомки обречены вечно просить милостыню (НБ: 81).

Но еще до распятия представители этих наро дов скомпрометировали себя. Так, «в начале света» еврей или цыган, примкнувший к Христу и его ученикам, пытался подражать Христу и творить чудеса, оживляя людей, но потерпел неудачу; или же, предложив себя в спутники Христу, обманывал его, за что Христос прогнал его от себя и отказал евреям и цыганам в твердой вере (см. Белова 2005: 78, а также раздел 2.5).

История «библейских евреев» заканчивается, согласно «фольклорной хронологии», в момент распятия Христа. Об этом – полесская легенда о «нынешних» евреях, которые произошли от сердобольной женщины, которая опустила глаза при виде мук Христа.

«Як вэли яго ужэ на роспьятье, Суса Хрыста, то… а жыдовка стояла да и побачыла, шо яго ведуть роспинати – Суса Хрыста. То вона взяла одвэрнуласа да запушчыла очы. То тыи выгибли, а тые, с тоей жыдовки племянo остало и тэпэрь» (Озерск Дубровицкого р-на Ровенской обл., ПА 1983, зап. А.Л. Топорков, С.Н. Железнова).

Но если «выгибли» мучители, а остались и существуют до сих пор потомки единственной женщины, посочувствовавшей мукам Христа, почему тогда они до сих разделяют вину своих предков? Почему до сих пор живы религиозные наветы и суеверия относительно евреев? Почему столь неоднозначен образ еврея в славянской книжности и тем более в фольклорной традиции, непосредственно соприкасавшейся с евреями? Почему в славянской культуре существует «еврейский миф»?

Об этом, собственно, и написана эта книга.

Миф 2
«Чей Бог старше?»
«Еврейская вера» в славянской книжности и фольклоре

Эта глава объединяет сюжеты, связанные с важнейшим событием конфессиональной идентификации любого народа, – о выборе веры и формировании конфессионального облика культуры.

В то время как славянская (и в первую очередь древнерусская) книжная традиция тщательно разрабатывала вопрос о поиске библейских параллелей событиям и действующим лицам отечественной истории, связывая факт принятия веры или обращения с концептом чуда, фольклорная традиция формировала свой «миф» о «чужой» вере и ее особенностях. В этом мифе нашлось место и конфессиональной полемике, и эсхатологическим пророчествам, и суеверным представлениям.

«Выбор веры» в племенном обществе был невозможен. В отличие от христиан, «язычники» – последователи племенных культов не сомневались в «реальности» иноплеменных богов, но они были заведомо враждебны, покровительствовали «чужим» народам и землям. На Руси варяги Олега и Игоря могли клясться Перуном, но не в силу «выбора» и не в силу предпочтения его Одину и Тору, а потому, что он был богом той славянской земли, где они жили, и богом славянского войска, которое возглавляла русская княжеская дружина. Выбор веры стал возможен тогда, когда Русское государство обрело свое место в мире раннесредневековой цивилизации, столкнувшись с соседями – христианами и мусульманами.

Сказание о выборе веры князем Владимиром – прениях с болгарами-мусульманами, немцами-латынянами, хазарскими иудеями, помещенное в Повести временных лет под 986 г., по-разному и не без противоречий трактуется в историографии. Естественно, первым делом исследователи учитывают то очевидное обстоятельство, что «выбор веры», или, в более широком смысле, диспут о вере – это распространенный средневековый исторический и книжный сюжет с достаточно явными византийскими истоками (обнаруженными еще дореволюционным историком церкви Е.Е. Голубинским) и даже предполагаемым иудейским влиянием (летописный сюжет сопоставляется с «выбором веры» хазарским каганом в еврейско-хазарской переписке – прениями иудея с мусульманами и греками, см. об этом подробнее раздел 2.3).

В этом отношении более существенной для древнерусской книжности была, конечно, кирилло-мефодиевская традиция, в данном случае – прения о вере Константина Философа с представителями тех же конфессий: мусульманами-агарянами, иудеями в Хазарии, латынянами в Венеции – недаром произносящий при дворе Владимира завершающую вероучительную речь грек именуется Философом: еще поздними русскими летописцами XV в. он был отождествлен с самим Константином. Было бы, однако, поспешным сводить сам летописный сюжет «выбора веры» только к византийскому, древнеславянскому или хазарскому литературному влиянию.

Дело в том, что сам сюжет вводится летописцем в реальный исторический контекст. Под 985 г. рассказывается о походе Владимира с Добрыней на волжских болгар. Поход рисуется победным, Владимир заключает мир с болгарами и возвращается в Киев. И здесь вместо положенных жертв по случаю победы описывается приход болгарских послов: «Придоша болъгары веры бохъмиче (Бохмит – Мухаммед. – В.П., О.Б.), глаголюще, яко: “ты князь еси мудр и смыслен, не веси закона; но веруй в закон наш и поклонися Бохъмиту”». Установление договорных отношений с Болгарией Волжско-Камской имеет свое продолжение: болгарские послы проповедуют ислам (веру Бохмита – Мухаммеда, как обзначил ее летописец на греческий манер). Владимир для них действительно не ведает «закона», ибо закон – это Священное Писание, строго регламентированный религиозный культ: только с «людьми писания» (к каковым относились в исламе иудеи и христиане) возможны были правовые договорные отношения – язычники подлежали обращению в «истинную веру», при сопротивлении их ожидал джихад – священная война.

Вопросы Владимира к болгарским послам об их законе соответствуют контексту летописи: язычник Владимир рисуется «побежденным женской похотью» – помимо многочисленных жен, ему приписываются сотни наложниц (в этом он уподобляется летописцем библейскому Соломону – об этом мотиве подробнее см. в разделе 2.2). Князя прельщает картина мусульманского рая с гуриями, но отвращают обрезание, запрет есть свинину и особенно пить вино. Он ссылается на обычай пировать с дружиной: «Руси есть веселие пити…» Ссылка на этот обычай – отнюдь не риторическая фигура: пиры с дружиной действительно были важной чертой государственного быта и формой распределения доходов («корма») – недаром урегулированию конфликтов на пирах посвящены и многие статьи древнейшего письменного законодательства, «Русской правды», а побежденные древляне обязаны были доставлять мед – напитки для тризны по Игорю.

Само посольство болгар соответствует и общеисторическому контексту – контексту традиционных исторических связей Киева в Х в.: через Болгар со времен Вещего Олега поступает на Русь (в обход Хазарии) восточное серебро и осуществляются связи с исламским Востоком, среднеазиатской державой Саманидов и Хорезмом. Характерно для летописных прений о вере, что посольство приписывается не неким «абстрактным» агарянам или измаильтянам, но имеет конкретный этноконфессиональный адрес – как и последующие посольства в исследуемом сюжете.

«Потом же, – продолжает летописец, – придоша немцы от Рима, глаголюще: “Придохом послании от папежа (папы). И реша ему (Владимиру. – В.П., О.Б.): “Рекл ти тако папежь. Земля твоя яко и земля наша, а вера ваша не яко вера наша. Вера бо наша свет есть. Кланяемся Богу, иже створил небо, и землю, звезды, месяць, и всяко дыханье, а боги ваши – древо суть”. Володимер же рече: “Кака заповедь ваша?” Они же реша: “Пощенье по силе. “Аще кто пьеть или ясть, то все в славу Божью”, – рече учитель наш Павел“. Рече же Володимер немцем: ”Идите опять, яко отцы наши сего не прияли суть”».

Вероятно, что слова «немцы от Рима» отражают ту реальную историческую обстановку, которая сопутствовала времени выбора веры и крещения Руси, когда германские императоры, начиная с Оттона I (962 г.), овладели Римом, подчинили своему влиянию пап (немцы пришли из Рима от папы – «папежа») и вступили в конфликт с Византией: в этом конфликте они стремились заручиться поддержкой Руси. «Папеж» – слово, появившееся с первыми немецкими миссионерами у западных славян в Моравии и оттуда попавшее в древнерусский язык. А.В. Назаренко усматривает в летописном известии о немцах из Рима отражение сведений о посольстве от Оттона II (которое датирует 982/983 г.) и даже в самом летописном диалоге с немцами видит намек на неудачную миссию Адальберта, присланного епископом на Русь еще при Ольге в 961 г., – недаром Владимир отсылает послов со словами, что «отцы наши сего не прияли суть» (Назаренко 1999). Едва ли можно, впрочем, рассматривать летописный сюжет вне греко-латинской, греко-мусульманской и греко-иудейской полемики, которая представлена в последующей речи греческого посла – Философа: Философ упрекает латинян, что они «не исправили веры» – причащаются опресноками, а не хлебом и не творят причастия вином.

Не вполне ясно из летописного текста, чего именно «не прияли» предки Владимира – «заповеди» в целом или обычаев поста – «пощенья». В недавних комментариях к этому мотиву А.С. Демин предположил даже, что речь в первоначальном летописном тексте (Древнейшем своде) вообще не шла о посте, а имелось в виду «потщенье» – посильное усердие в служении Богу, цитата же из Павла была приведена редактором Начального свода, переиначившим исходный смысл фразы. Однако структура самих прений о вере – слов, произносимых послами, – предполагает описание пищевых запретов: они приводятся в речах болгар и иудеев и относятся к числу обязательных объектов полемики с иноверцами в древнерусской литературе. В полемике с латинянами наиболее остро переживались как раз расхождения в области пищевых запретов и поста. Вообще, требование ритуальной чистоты было свойственно начальному русскому христианству, в том числе княжеским церковным уставам – вопрос о сути Божества, равно как о добре и зле, по летописи, не затрагивался в прениях о вере при дворе Владимира. Но скорее речь в отповеди князя немцам идет все же о латинском «законе» в целом: летописец, естественно, не мог приписать язычнику Владимиру антилатинские аргументы, употреблявшиеся в «Речи Философа», поэтому вынужден был глухо сослаться на неприятие латинской веры «отцами». Ответные посольства князя к болгарам, немцам и грекам призваны испытать их «закон», и отсутствие «красоты» в богослужении отвращает послов, пришедших «в Немци». Тогда послы идут далее «в Греки» и возвращаются на Русь, пораженные «небесной» красотой греческого богослужения: «не свемы, на небе ли есмы были, ли на земли».

Показательно, что летописный маршрут русского посольства не включает Рим – послы не следуют по пути «из варяг в греки», а идут напрямую «в Немцы», а затем в Царьград, в чем также можно усматривать отражение в летописи исторических реалий второй половины Х в. – они следуют путем немецких миссионеров. Как уже говорилось, эти реалии погружены в контекст традиционной полемики (доходящей в «Речи Философа» и последующей «Корсунской легенде» до религиозных наветов в отношении как мусульман, так и латинян), но историческая актуальность самого выбора веры – греческого или латинского обряда, «обретение» веры в Византии или крещение от немецких миссионеров – в начальной истории христианства на Руси и в начале княжения Владимира представляется достаточно очевидной.

Пристального внимания заслуживает и конкретно-историческая характеристика иудейского посольства – «жидове козарьстии»: характерно, что это едва ли не единственный случай в древнерусской (и византийской) литературе, когда говорится об иудаизме хазар. Испытание Владимиром их веры сводится в летописи к риторическому и вместе с тем важному для выбирающего государственную религию князя вопросу: «То где есть земля ваша?» Князь (и летописец) не мог не знать, что земля хазар разгромлена его отцом Святославом. Попытка хазарских иудеев объявить, что земля их – «в Ерусалиме», была немедленно разоблачена, и, когда те признали, что за грехи Бог «расточи» их по странам, Владимир обвинил их посольство в злонамеренности: «Еда и нам тоже мыслете прияти?» (мотив злонамеренности иудеев характерен для византийской и древнерусской литературы).

Признание иудеев в том, что «их земля» – Иерусалим – «предана хрестеяном», было воспринято исследователями как свидетельство позднего происхождения всего мотива иудейского посольства: действительно, Иерусалим был захвачен христианами-крестоносцами в результате Первого крестового похода в 1099 г. Это соображение, однако, не может быть принято по двум причинам. Во-первых, прения о вере включены не только в Повесть временных лет, но и в Новгородскую первую летопись и, стало быть, имелись уже в Начальном своде 1095 г. Во-вторых, город был отвоеван не у иудеев, а у мусульман. Скорее, в летописных прениях о вере речь идет о традиционных «имперских» притязаниях Византии на Святую землю: в «Речи Философа» (равно как и в идейно близком ей «Слове о Законе и Благодати» Илариона) и говорится о том, что иудейской землей завладели «римляне» – ромеи. Греки Византии продолжали считать себя ромеями – гражданами Римской империи. Значит, в мотиве о хазарских иудеях летопись следует ранней традиции, а не конструкции начала XII в.