Текст книги "Еврейский миф в славянской культуре"

Несмотря на постулат об одном Боге для всех народов, при реальной множественности конфессий неизбежно возникает вопрос об объекте/объектах культового почитания приверженцев той или иной «веры».

Я. Ст. Быстронь, анализируя явление мегаломании применительно к народной культуре, отмечал, что в данный комплекс представлений неизменно входит такое явление, как «национализация» Бога (подробнее см.: Benedyktowicz 2000: 66–67). При такой постановке вопроса неизменно возникают представления о том, что у каждого народа есть свой Бог, оказывающий ему покровительство, и в этом контексте «свой» Бог всегда оказывается самым могущественным.

Письменные источники и фольклорные свидетельства фиксируют представления о русском (московском, староверском), польском, немецком, хохляцком, жидовском боге.

Обратимся к фольклорному сюжету «Чей Бог старше», где действующими лицами спора оказываются в разных вариантах легенды мужик и еврей, русский и немец, «хохол» и «москаль», православный и старообрядец. Одного из спорщиков запирают в церкви (в кутузке), где он справляет нужду и объясняет потом, что это следы того, что «наш» Бог победил «жидивського», «немецкого», «московського» или «староверского» (варианты см.: Белова 2005: 51, 88–89).

Поединок сакральных персонажей представлен и в поэтических жанрах, например в песне из Малопольши: «…biły się dwa bogi // Nasz Pan Jezus żydowskiemu chiał połamać nogi [дрались два бога // наш Пан Езус жидовскому хотел поломать ноги]» (Benedyktowicz 2000: 68).

Мотив «этнического» бога бытует и в украинских колядках, пример одной из таких колядок мы рассмотрели ранее, когда речь шла о роли чудес в обращении иноверцев: воскресение «русского бога» устрашает еврея, насмехающегося над самой такой возможностью. Наименование Христа «русским Богом», вложенное в уста еврея, указывает на православную среду бытования данного текста (см. 2.4.).

Каков же «еврейский бог» в представлениях славян? Скажем сразу, что основной «странностью» этого персонажа в глазах носителей народно-христианского сознания является то, что у него нет имени и никто не видел его изображений.

Все славяне-христиане – независимо от конфессии – знают, что «ў жыдоў другий Бог» (Белова 1994: 47), и «Бог» этот представляется в самых причудливых формах. Так, в Подлясье рассказывают, что в божнице у евреев стоит «баран позолоченный» или «телец раскрашенный», изображающий их Бога (говорят, что евреи своего «божка» в виде «золотого баранчика держали запертым в шкафу», а по праздникам он «стоял на столе в божнице»); иногда это изображение выглядит «как пес», «как корова без рогов с коротким хвостом», как некий «болван» или «божок в виде змеи», потому что якобы «со времен Моисея символом евреев была змея, обвившаяся вокруг жезла» (см.: Cała 1992: 33, 34, 35, 36, 59–60. 84). Именно так интерпретируется один из основных иудейских культовых предметов – украшенный свиток Торы, а в комментариях по поводу него в рассказах славян-христиан прослеживается не только тенденция представить «чужого» Бога в качестве зооморфного существа, но и некоторые аллюзии, связанные с ветхозаветными образами из Книги Исход (ср.: поклонение золотому тельцу – гл. 32; превращение жезлов Моисея и Аарона в змей – гл. 7, ст. 8–12).

Представления о зооморфном облике «чужого» бога или «чужих» святых широко распространены в регионах этнокультурных контактов, составляя один из наиболее устойчивых стереотипов относительно «чужой» культуры. В Подолии, например, бытовали рассказы о явлении «еврейского бога» в виде некоего звероподобного существа (см. подробнее гл. 5). Польские песни упоминают «жидовского бога без одного рога» (Lud 1896/2: 347), что также отсылает нас к демонологическим представлениям, связанным с религией «чужаков»; ср. рус. бог с рогами, ангел с рожками ‘черт’.

В рассказах о том, как выглядели объекты культового поклонения евреев, проявляется одна общая черта – рассказчики постоянно апеллируют к опыту «своей» традиции, пытаясь описать элементы «чужого» культа в привычных и знакомых им терминах. В первую очередь отмечается отсутствие икон, но от этого в синагоге было не менее красиво:

«Синагога була, я помню, двухэтажна, дуже красива выделка <…> Синагога дуже красива була. Ходыла я в суботу свичкы гаситы. “Юзя, иды свичкы погаси, тоби можно”. В суботу. Лихтари [светильники. – О.Б., В.П.] були покрашены. Дэсять божьих заповедей було там… Таблыця Мойсея була. Но Мати Божьей и Исуса Христа не було. Христа нигдэ там не булo» (Ю.С. Резник, 1929 г.р., Мурафа, Шаргородский р-н Винницкой обл., 2001, зап. О.В. Белова, В.Я. Петрухин).

«Они строили <…> рукамы, зáра машины есть, и такая высокая [синагога] була. Воны все рукамы делали постройку. Дуже була, шэ лучше, як наша церква. Большая, но правда, там иконыў нэ бyло, всё надписи…» (А.А. Скибинская, 1915 г.р., Сатанов Городокского р-на Хмельницкой обл., 2001, зап. О.В. Белова, А.В. Соколова, В.Я. Петрухин).

Но помимо «объективных» свидетельств, в славянской традиции фиксируются также суеверные представления о таинственных изображениях «еврейского бога», обладающих магической силой. О них будет рассказано в разделе 5.6.

При всем различии обрядности и церковного календаря православные, католики и даже протестанты признают близость своих вер на том основании, что они «уклоняются Христу и Богу верують» (Белова 1994: 46). Совершенно иное отношение у славян всех конфессий к религии евреев.

В отношении к иудаизму – «жидовской вере» – у носителей славянской традиции наиболее ярко проявился взгляд «извне», когда элементы чужой религии интерпретируются преимущественно на основании внешних представлений о них (такая интерпретационная модель приложима и к другим конфессиям: взглядом извне определяются большинство суеверных представлений, связанных с «чужой» религией). Обычно в расспросах о «чужих» религиозных практиках мы сталкиваемся с ситуацией, когда внутри традиции уже имеется некое коллективное, сформированное a priori мнение, которое и излагается нашими рассказчиками.

По поводу жидовской веры и ее равноправия с иными конфессиями славянская традиция фиксирует самые разнообразные представления. Наряду с точкой зрения, что вера евреев – это вера Ветхого Завета и от нее происходит христианство (пол., Cała 1992: 84), бытует мнение, что у евреев есть свой собственный Бог; при этом представления о «чужом» объекте культового почитания подвергаются значительной мифологизации (см. выше). Если обратиться к материалам, зафиксированным на Русском Севере или в центральных губерниях России (т. е. в тех регионах, где местное население не имело возможности контактировать с евреями), налицо окажется устойчивый и крайне малый набор стереотипов книжного происхождения, опирающихся на определенные тексты. В первую очередь среди источников следует назвать «Сон Богородицы» (текст имеет широкое хождение в крестьянской среде и хорошо знаком носителям традиции) – клише типа «жидoвики-некрещeники» происходит как раз оттуда (см.: Мороз 2002, Прохоров 2000). Образом евреев-«нехристей», виновных в распятии Спасителя, и исчерпываются, собственно, представления о евреях (иудеях).

Доминирует представление, что вера евреев – нечто «ненастоящее», ведь евреи не узнали в Иисусе истинного Бога: «Религия евреев освящена Богом <…> но они ошиблись, когда не поверили в приход Мессии – думали, что придет великий царь, а не такой убогий Пан Езус» (см.: Cała 1992: 94; запись сделана в восточной Польше (Билгорай) от православного информанта). Мотив неузнавания евреями в Иисусе истинного Мессии значим также в контексте фольклорных нарративов о том, что религия евреев связана с ожиданием прихода Антихриста, и именно Антихрист есть не кто иной, как «жидовский Мессия» (подробнее см.: Белова 2005: 90–100; Czaplak 1987: 126–127, Cała 1992: 93, Federowski 1903: 281).

Евреям «отказано в твердой вере», потому что, согласно народной легенде из Западной Белоруссии (Волковыск), «в начале света все люди были мертвы», и «Пан Езус» ходил по земле и оживлял их (клал в котел, варил, затем дул на человека); один еврей вызвался сопровождать Христа, чтобы стать таким же всемогущим. Он проделал все то же самое с мертвой девушкой, но потерпел неудачу, за что все его потомки и были лишены «правильной» веры (см.: Federowski 1897: 11; аналогичный сюжет, как и сюжет с участием цыгана, обманувшего Христа, бытует в Галиции, см.: Гнатюк 1902: 103–105; 105–106).

Народные рассказы о том, что евреи поклоняются солнцу, звездам, месяцу, основаны на наблюдении за молитвами на новолуние и за ритуальными действиями в период между еврейским Новым годом и Судным днем (моление над водой и так называемое вытрясание грехов; подробнее об этих ритуалах см. в разделе, посвященном празднику Кущей) (Cała 1992: 57, 59).

Каковы же на взгляд традиционного славянского сознания основные признаки «еврейской веры»? В первую очередь это тесное переплетение «нечистого» и «сакрального». Присутствие иноверца оскверняет священное место (легенды Русского Севера говорят об ушедших при приближении «литвы», «немцев», «шведов» и т. п. в землю храмах) и трапезу православных (Новгородская I летопись свидетельствует о наказании за трапезу с инородцами или некрещеными).

В XI в. Феодосий Печерский обличал латинян-католиков в том, что «неправо они веруют и нечисто живут: едят со псами и кошками, пьют свою мочу и едят ящериц, и диких коней, и ослов, и удавленину, и мертвечину, и медвежатину, и бобровое мясо, и бобровый хвост» («Послание к князю о вере латинской», БЛДР 1: 449). В XX в. православные Височкой Нахии (Босния) утверждали, что католики (шокци) едят мышей, удавленных кур, павших домашних животных, барсуков и слизней (Филиповић 1949: 294–295). Аналогичный «навет» бытует среди славян-католиков Западной Белоруссии относительно лютеров – представителей протестантизма; они якобы едят собак, «у них принято есть, потому что можно» (Rozmowy 1996: 199).

С понятием «нечистоты» иных конфессий связаны представления о том, что сакральные символы одной культуры являются неприемлемыми для иноверцев, как они неприемлемы для представителей потустороннего мира и нечистой силы. Ср. поговорки типа Boi się jak Żyd święconei wody [Боится, как жид святой воды] (пол., NKPP 3: 978), Боится, как чорт ладану (рус. Даль 1: 232).

С понятием «нечистого» связано представление о запахе «чужой» веры (о стереотипе «запах чужого» мы подробно расскажем в гл. 4). В болгарском песенном фольклоре христианская вера именуется «чистой», «благоуханной», пахнущей базиликом; «турецкая вера» расценивается как «собачья», «никакая», «смрадная» (Ангелов 1997: 110). Упомянем в связи с этим поверья, широко распространенные в средневековой Европе, что окрещенные евреи утрачивают присущий им особый смрад, который сменяется благоуханием (Трахтенберг 1998: 45, Тодорова 1994: 13).

Показательно народное представление о том, что для «своих» («правильных», «чистых») ритуалов, связанных с конфессиональной сферой, должны быть использованы только «чистые» аксессуары. Так, гуцулы считали, что для изготовления пасхальных яиц (писанок) следует использовать только натуральный пчелиный воск – руський вiск, а не парафин, который именовался жидiвським (Шухевич 1904: 219). В этом контексте значимо употребление определения справедливий для обозначения «правильного» вещества, играющего важную роль в контексте обряда.

За связь с инородцами женщин ссылали в монастырь, мужчин отлучали от церкви (СД 2: 416). По свидетельству из Добжиньской земли, «в прежние времена» на том, кто согрешил с нехристианкой, сжигали рубаху (Petrow 1878: 25).

Связанный в народном сознании с нечистой силой «чужой» этнос может стать причиной появления в мире Антихриста перед концом света (см.: Cała 1992: 93; Белова 2005: 90–100). См. также раздел 2.7.

В то же время «чужие» культовые объекты и предметы включались в систему «своих» религиозных магических практик, направленных на достижение здоровья, успеха и благополучия (см.: Белова 2005: 128–130, 135–148), а также раздел 5.6. в этой книге.

Предметом полемики относительно «правиль ности» выбранной (изначально данной) веры становится вопрос о возможности переменить веру. Эта проблема отражена в фольклорных текстах самых разных жанров – от «библейских» легенд до современных меморатов.

Белорусы-католики Гродненской губ. считали, что человек обязан всю жизнь пребывать в той вере, в которой был рожден, «вяроломство» (т. е. перемена веры) оценивалось крайне негативно: «Хто веру зла-маў, страциў [потерял] душу», тот не лучше бешеной собаки и Бог его покарает пеклом (Federowski 1897: 255). Перемена веры опасна еще и потому, что отступники становятся уязвимы для происков нечистой силы. Но если человек меняет веру с «неправильной» на «правильную» (конечно, с точки зрения доминирующей конфессии!), то новая вера способна уберечь от демонов.

Высокий статус «правильной» веры подтверждается народными легендами о том, как выбирали веру сакральные персонажи. Так, в современных польских легендах встречается мотив перемены веры Богородицей и Христом. Когда на реке Иордан св. Ян крестил евреев («потому что во всем мире были только евреи»), крещение приняли Мария и Иисус – «Матка Бозка с Паном Езусом перешли в польскую веру», что и стало причиной неприязненного отношения к ним евреев – «евреи не любили Пана Езуса за то, что он принял польскую веру» (Zowczak 2000: 291–292).

Согласно легенде из белорусского Полесья, Христос менял и имя, и веру, при этом последнее слово было за Богородицей. «Исус Христос в Иурасалиме радиўся. Еўрэй быў. Имя [его] Юд Навин. Пражыл 35 лет еўрэйским царом. На Ердани крэстиўся. Як ён уже стаў крэстица, так ёго схватили и замучили. Ён пакинуў еўрэйску веру, а пэрэшол в рускую. В руской вере дали ему имя Петро-Илья. А Багародице не панравилась руска цэркаў. И ана пэрэвела яго у касцёл. И пэрэхрэстили яго. И дали имя Исус Христос. [Вот поэтому переходить из православия в католичество можно, а из католичества в православие – нельзя.]» (Т.В. Байкова, 1901 г.р., Комаровичи Петриковского р-на Гомельской обл., ПА 1983, зап. О.В. Белова). Так вместе с получением «настоящего» имени Христос оказывается причастен к «правильной» вере.

Для восточноевропейских регионов славяно-еврейских контактов актуальным оказывался вопрос о выкрестах – евреях, принявших христианство. В традиционном пространстве села или местечка такое явление было достаточно редким, но именно поэтому каждый факт крещения еврея становился поводом для комментариев. Еврейская община крайне отрицательно относилась к переходу своих членов в христианство, отторгая от себя новообращенного христианина и на семейном, и на общественном уровне (так называемый херем ‘проклятие’). Показательно в этом контексте свидетельство из Галиции: местные жители-украинцы объясняли наличие поломанных каменных придорожных крестов тем, что евреи бросают в них камнями в отместку своим бывшим единоверцам, которые крестились и «убежали от них в свет» (Гнатюк 1899: 203). Но и в пределах нового сообщества крещеные евреи оставались «чужими», к ним относились с подозрением, о чем свидетельствуют многочисленные славянские поговорки о выкрестах.

Ср.: Жид крещеный, недруг примиреный да волк кормленый, Не верь жиду крещеному и вору прощеному (рус., Сморгунова 2003: 180–181); В кане личонам, в вори пращонам, в жидé кришчонам толку не бувайить (рус. воронеж., Дикарев 1892: 93); Вовк хований (с рук вигодований), приятель перепрошений, син прибраний, а жид хрещений, то все не певнi, З ворога примиреного, з жида хрищеного, з вовка годованого добра и не буде! (укр., Номис 1993: 364); Wuoйk hadowány, niepryjáciel jednany i żyd chryszczóny, usio ruóйno (бел., Federowski 1935: 371); Żyd chrzcony, chłop nobilitowany, wilk chowany rzadko natury swojet zapamiętywają (пол., NKPP 3: 988); Żyda ochrzconego tylko utopić, Z przechrzty rzadko co dobrego (пол., NKPP 3: 989); Žid krstený – vlk skrotený (словац., Krekovičová 1995: 233); Žid krštjanin vuk pitom (хорват., Rothstein 1985: 184);

Схожий образ еврея – «неправильного христианина» – представлен в украинском фольклорном анекдоте о выкресте: приняв новую веру, еврей сохраняет свои «еврейские» качества – торгуется на крестинах (Гринченко 1901: 283).

Помимо общепринятого термина выкрест в украинской традиции зафиксирован термин шишимит ‘выкрест’, представляющий собой трансформацию еврейского мешумад, мешимед в том же значении. Можно предположить, что слово шишимит было усвоено украинцами из еврейской среды, которая именно так именовала своих бывших единоверцев.

«[Как называли выкрестов?] Есть такое слово, но я его забыла <…> Есть такие… многие евреи действительно выкрестились, потому что не просто ради интереса, ради каких-то меркантильных интересов. [Как их называли?] Я знала, но вот забыла <…> А мешимэд? Я не знаю, а мешимэд – это выкрест? А мешимэд – есть такое слово! Но оно немножко, по-моему, обидное <…> Ну, значит, а мешимэд является Карл Маркс тоже! [смеется]» (К.И. Горовец, 1926 г.р., Черновцы, 2005, зап. О.В. Белова, М.М. Каспина).

Став христианами, крещеные евреи как будто бы приобретают духовные блага, становятся равными «природным» христианам, каковыми мыслят себя носители народной религии. Практически же выкресты остаются изгоями, что подтверждают суеверия, связанные с крещеными евреями. Например, считают, что выкрестов и людей, родившихся от смешанных браков, после смерти черт забирает себе (подробнее см. 5.1).

Маркированное отношение к крещеным евреям фиксируют и современные полевые материалы: в глазах соседей-христиан еврей-выкрест все равно остается «евреем»: «[А в Кутах сейчас евреи есть?] Нет. А шо были, то повыхрещивались. [А как называли евреев, которые «повыхрещивались»?] Ну всё равно, она хоть выхрестилась, она всё равно еврэйка» (М. Кукурба, 1969 г.р., Куты Косовского р-на Ивано-Франковской обл., 2005, зап. О.В. Белова, М.М. Каспина); «Был у нас жид-католик <…> пошел в костел <…> и переписался на поляка. И жид, и поляк! <…> И получился из жида человек» (Rozmowy1996: 187).

В последнем примере показательно наименование еврея, принявшего крещение, «человеком». Отметим в связи с этим любопытную «этногенетическую» легенду, записанную у лемков из окрестностей Кросно, согласно которой христианские народы – «люди» – происходят от тех евреев, что уверовали во Христа; те же евреи, которые Христа не признали, так и остались евреями (Zowczak 2000: 294).

Определение представителей «своего» конфессионального сообщества термином люди, видимо, является универсальным. Сравним два свидетельства. В Полесье мы записали легенду о том, что евреи не употребляют в пищу заднюю часть коровьей туши, потому что там находится крестец (подробнее о причинах пищевых запретов см. раздел 4.7). «А мьясо оны, задка воны не ядять, воны раньшэ отдавалы людям…» (М.М. Костючик, 1937 г.р., Речица Ратновского р-на Волынской обл., 2000, зап. О.В. Белова). В Подолии, отвечая на вопрос о том, бывало ли, что еврея хоронили на христианском кладбище, информантка-еврейка отметила: «Никогда, никогда, ни на украинском, ни на польском нет людей <…> Так они меня – говорят: “Ну, а почему в большом городе все вместе?” Ну, понимаете – там хоронят всех, ну, как говорят, – там дети разных народов, всех хоронят. Ну нет же отдельно еврейского, польского. Ну так там уже вынуждены хоронить» (Д.И. Яцкова-Креймер, 1924 г.р., Копайгород Барского р-на Винницкой обл., 2001, зап. О.В. Белова, А.В. Соколова, В.Я. Петрухин).

Согласно широко распространенным верованиям крещение осмысляется не только как обретение истинной веры, но и как приобщение к «своему» этносу (Белова 2005: 80–81, Zowczak 2000: 291–292). В этой связи интересно рассмотреть целый спектр «чужеродных» наименований, существующих у славян по отношению к некрещеным детям, которые осознаются как еще не принадлежащие «своему» этносу: болг. еврейче, турко/турченче, циганче, мохамуданче; серб. турче, циганчища, бугарче, влашче; пол. Zyd; ю. – рус. жидок некрещёный, с. – рус. лопь от «лопарь», бел. чужаземец и др. Согласно украинскому поверью, душа умершего некрещеным ребенка не может попасть на небо, «бо вона ше жидiвка» и в течение 7 лет должна пребывать под придорожным крестом (Гнатюк 1912a: 202). В современном рассказе из Гродненской обл. о реалиях советского быта, когда партийные работники тайком венчались и крестили детей, содержится показательная деталь: мать одного ответственного товарища настояла на крещении внука, мотивируя это тем, что она «некрещеного еврея воспитывать не будет» (Rozmowy 1996: 185).

У болгар, македонцев, словаков, лужичан, поляков был такой обычай: по возвращении из церкви крестные родители или повитуха передавали окрещенного младенца матери со словами: «Дали вы мне его язычником (евреем), отдаю его вам христианином» (см., напр.: ДОО 1: 68, 91, 93, 212; Кръстева-Благоева 1999: 35–37).

По русскому поверью, усопших младенцев нужно непременно подпоясывать «для того, чтобы их на том свете по первому взгляду можно было распознать от татарчат и жиденят» (Даль 1996: 97); пояс здесь выступает как заменитель креста, как знак принадлежности к «своей» традиции.

В связи с этноконфессиональными стереотипами может быть рассмотрена и фигура Христа, вопрос об этнической принадлежности которого тесно связывается с идеей вероисповедания, крещения, а также является крайне важным в свете идеи «национального» Бога.

В славянской среде преобладает точка зрения, что Иисус Христос не был евреем: «Сус Христос жэ хрэшченый, а жыды нехрэшченые» (ПА 1981, зап. О.В. Белова), «Июда родиўся з еўрэйки, а Сус Христос з Божой Матери», ср.: «Иуда Исуса замучил – з жыдоў быў» (М.И. Левченко, 1903 г.р., Тхорин Овручского р-на Житомирской обл., ПА 1981, зап. О.В. Белова), «Иуда з жыдоў быў, а Христос нэ. Руский» (М.И. Левченко, 1903 г.р., Тхорин Овручского р-на Житомирской обл., ПА 1981, зап. О.В. Белова); «Ани ж были русские, Яким и Анна, а ён же ат них радиўся» (Н.П. Левонова, 1898 г.р., Грабовка Гомельского р-на Гомельской обл., ПА 1982, зап. Т.В. Рождественская).

В польском рассказе о крещении Иисуса утверждается, что Христос стал поляком, как только крестился, а до этого он был евреем (Cała 1992: 37). В болгарской легенде Дева Мария прячется от евреев, потому что они «против болгарской веры и против болгар», а Христос говорит еврейскому царю, что оснует «болгарскую веру» (АИФ 330: 28–29, Врачанско, 1985, зап. А. Георгиева). Согласно другой легенде, евреи не хотели, чтобы Иисус стал их царем, потому что мать его не была еврейкой, она была «другая, ка к болгарка» (АИФ 353: 205, окр. Бургаса, 1980, зап. А. Анчев). Мотив «нееврейского» происхождения Христа звучит и в следующей легенде: «Мать Иисуса была девушкой, и был у нее друг еврей Яков, и она забеременела»; поскольку у ребенка не было признанного отца, его назвали «син божи»; впоследствии Иисус проповедовал, что «евреи и богачи – враги человечества», за что они и уничтожили его (АИФ 328: 109, Михайловградско, 1983, зап. А. Георгиева).

В других фольклорных свидетельствах совершенно справедливо утверждается, что Христос был евреем: «Христос же сам из еврэйского рода <…> Вин, значыть, прийшоў до своих <…> Вин до еврэеў прийшоў тылько, алэ евреи не принялы, а принялы такие, шо зoвсим нэ признавалы Бога – язычники… (Е.В. Супрунюк, 1910 г.р., Речица Ратновского р-на Волынской обл., 2000, зап. О.В. Белова). При этом другая сторона этого этноконфессионального диалога, а именно информанты-евреи, могут выражать удивление по поводу того, что христиане, веруя в Христа-еврея, столь подвержены антисемитизму: «Вообще ужасный антисемитизм, я хочу вам сказать, среди христиан. Несмотря на то, что Исус Христос еврейского происхождения. Несмотря на это» (К.И. Го ровец, 1926 г.р., Черновцы, 2005, зап. О.В. Белова, М.М. Каспина).

Но факт этнической принадлежности Христа является в то же время залогом того, что в конце концов евреи обратятся к «истинной вере» – признают Христа и Божью Матерь: «Читаю, читаю, шо придэ такий час, шо хоть бы Израэль быў, як пэсок мoрский, алэ до Исуса и до Мати Божой, до свoго рода навэрнуца… Довирать до Исуса Христа – бо цэ йихний родыч! Исус Христос еврей и мама його еврэйка. Т о навэрнуца тильки при кинци свита» (Ю.С. Резник, 1929 г.р., Мурафа Шаргородского р-на Винницкой обл., 2001, зап. О.В. Белова, А.В. Соколова, В.Я. Петрухин).

На том же основании христиане считают, что сила Христа может помочь евреям – ведь Христос не оставит в беде своих единоплеменников. Так, украинка дает соседке-еврейке образок Спасителя, чтобы икона помогла ей в преодолении болезни, ведь Иисус Христос – это «еврейский сын» и он «не может не помочь» евреям (см. также раздел 5.6).