Текст книги "Еврейский миф в славянской культуре"

Совершившееся чудо не проходит бесследно. Его результаты всегда видимы и физически ощутимы – особенно для тех, кто противился этому чуду, пытался его предотвратить или скомпрометировать. Если снова обратиться к легендам об ожившем петухе, то можно выделить целый ряд версий, объясняющих появление тех или иных внешних отличительных черт, присущих евреям (именно как конфессиональным противникам, не верившим в Воскресение).

Так, согласно западноукраинским и болгарским легендам, многие евреи имеют веснушки с тех пор, как воскресший вареный петух взмахнул крыльями и обрызгал евреев подливой – у них на лицах навсегда остались отметины. Так же объясняют болгарские легенды наличие у евреев парши (болг. кел) – евреи келяви, потому что оживший петух обрызгал их горячим супом, а в гуцульской легенде это же происшествие становится причиной появления у евреев коросты на руках. Неверившие в воскресение Иисуса были жестоко наказаны: ослепли, потому что в глаза попали горячие брызги, или «окаменели» от страха (Белова 2005: 105). Мотив своеобразного «окаменения» (неподвижности) присутствует в гуцульской легенде (ср. выше мотив «жид остовпiв» в колядке): когда Христос воскрес, Божья Матерь покрасила «галунку», дала девочке-еврейке и велела бежать с этим яйцом и кричать, что Христос воскрес. Евреи услышали и удивились, ведь они уже погребли Христа и камнем привалили. Когда пришли посмотреть, увидели, что камень отвернут, а стражники со страху «попадали до землi и там задубiли» (Онищук 1912: 36–37).

Славянские легенды об Исходе евреев из Египта также полны видимых и ощутимых чудес. Так, переход через Чермное море, ставший для евреев спасением, для их преследователей – фараонова войска – обернулся превращением в морских обитателей и демонологических персонажей.

В основе подобных представлений лежат апокрифические легенды, основанные на переработках библейского текста о переходе Моисея через Красное море. «Сказание о переходе Чермного моря» известно в древнерусской книжности довольно широ ко, являясь составной частью большого числа сборников смешанного содержания, имеющих в своем составе исторические, хронографические и «естественнонаучные» статьи. Так, под названием «Сказание московских купцов о рыбах» этот апокриф содержится в лицевом сборнике 24.5.32 (первая четверть XVII в.) Основного собрания Библиотеки Академии наук (Санкт-Петербург): «В Чермнем мори есть рыбы, что были люди фараоновы <…> а у рыб главы человеческие, а тулова у них нет, токмо едина глава, а зубы и нос человечьи, а где уши, тут перье, а где потылица, тут хвост. (На л. 97 об. миниатюра: голова человека с торчащими «шишом» волосами – ср. традиционное для средневековой русской иконографии изображение беса.) <…> А и кони их обратишися рыбами же, а на коньских рыбах шерсть конская, кожа на них толста на перст, а ловят рыбы для кож, тело их мечют, и в кожах делают переды и подошвы и воды те кожи не терпят, а в сухе носити на год станет» (л. 97–98).

Этот книжный сюжет стал источником многочисленных фольклорных версий перехода через Чермное море – легенд о появлении морских существ «фараонов» и «фараонок». У них голова и руки человеческие, остальные члены рыбьи, – рассказывали в Новгородской губ. В ясную погоду выскакивают из моря и кричат: «Царь Фараон на воде потонул!» (Зеленин 1914: 858). «Морьски люды» (утонувшее фараоново войско) украинских легенд наполовину рыбы, ночью выходят из моря на берег и кого только встретят – непременно съедят. В то же время они сочиняют песни и перекладывают их на ноты (ср. сирены!) (Чубинский 1872/1: 208). Черты людоедов приписываются «фараонам» на Смоленщине. «Ягипецкие цыгани, што за жидами гнались, у мори затанули, да фараонами аднаглазыми паделались. Яны людаеды, чишуя на них рыббя <…> Голыв и и руки у их челавечьи, па аднаму глазу, а кара рыббя» (Добровольский 1891: 147). Утонули они потому, что Моисей перекрестил их жезлом. В рыбьем обличье им суждено быть до Страшного суда. В рассказе, записанном от русских в Эстонии, также отмечается, что «дети фараона живут в море. Придет время, то опять людьми будут. До конца света такими будут» (МРЛРС: 57).

Во Владимирской губ. рассказывали, что, когда Моисей выводил евреев в прекрасные земли, им нужно было перейти море. Моисей разделил море на две части и провел евреев посуху, а за ними шли египетские народы, которые их догоняли. Моисей проклял египтян, и море залило их, но не всех: кого залила вода, те превратились в водяных и русалок, а кто остался на берегу – в леших (РДС: 307; БВКЗ: 125).

Согласно легенде из Угорской Руси, Исход евреев из Египта состоялся в те времена, когда «цигани мали свого царьйа, бо то циганський царь буў Фарайон». Когда евреи перешли расступившееся перед ними Красное море, фараоново войско последовало за ними. Впереди на коне ехал сам фараон. Выезжая из моря, он, вместо того чтобы поблагодарить Бога, поблагодарил своего коня: «Слава тобi, мой коньу бiлобокий, шчо ти мине чириз мори пириньiс глубокойи!» – и в то же время море сомкнулось и потопило всех цыган. Далее легенда продолжает: «Почему цыгане письма не имеют? – Все утонуло в море. – Почему цыгане царя или пана не имеют? – Утонул в море». Откуда же взялись сегодняшние цыгане? От фараонова войска отстала одна хромая цыганка. Тут явился ей черт и вместе с ней «справил других цыган»: «чорт циганку приспаў i цыганцьi черево справиў» – так появились на свете «нынешние» цыгане (Гнатюк 1897: 17). Этот же мотив присутствует в легенде из Галиции: фараоновы люди шли следом за Моисеем и евреями; когда евреи перешли море, вода сомкнулась и затопила людей фараона. Одна хромая девушка отстала и уже хотела прыгать в воду следом за остальными, как явился черт и предложил ей пожениться: «та цигане по нас будут хоць». Вот цыгане «чорньи тому, бо дытко (черт) чорный був»; их и крестят не как всех людей, а только по пояс (ведь они только наполовину люди): сверху вроде как христиане, а снизу – как черти (Гнатюк 1902: 33–34).

После перехода через Чермное море последовали долголетние странствия евреев по пустыне, во время которых Бог неоднократно являл им свои чудеса. Посланные страждущим манна небесная и перепела – только одно из таких проявлений. Однако, как повествуют народные легенды, евреи не смогли правильно распорядиться чудесными дарами и были наказаны за свою жадность паршой и неистребимым запахом, по которому всегда можно отличить еврея от людей других национальностей (об этой мифологеме подробнее см. в гл. 4).

В легенде из Закарпатья говорится, что неразумные евреи самонадеянно отказывались от Божьей пищи – чудесной манны, которая одному казалась мясом, другому хлебом (ср. Исх. 16: 12, 15), и говорили, что им больше нравится еда, «шчо ми собi зарiжеме самi, курицьу або гуску!» (Гнатюк 1897: 18). За пренебрежение к явленному чуду их постигло наказание – ядовитые змеи, нещадно кусавшие евреев, и перепела, от пресыщения которыми евреи умирали (Гнатюк 1897: 18; ср. Исх. 16: 20; Числа 11: 20, 33; 21: 6). Для укрепления веры своих соплеменников являл чудеса и сам Моисей. Он убил огромного змея и вывесил его на обозрение: кто этого змея поцелует, тому полегчает. Это оказалось убедительным, и «отставшие» от веры евреи снова обратились к Господу: «жидoм страх прийшoў твeрдо. I обернyли сьа к Богу ўже тоти, шчо опстaли» (Гнатюк 1897: 18; ср. эпизод с медным змием – Числа 21: 8–9).

Славянские легенды рассказывали также о пребывании Моисея на горе Синай, попутно расцвечивая библейский сюжет упоминанием технических новшеств, таких как… электричество. Спустившись с горы с двумя скрижалями, Моисей увидел, что евреи «дужи грiшать», и разбил скрижали, а потом пообещал евреям, что он представит их пред самим Господом. Моисей велел евреям одеться в смертное («поўбирайити сьi так, йак на смерть»), потому что грядет «такий страшний день, шо ньiґди ни буў на сьвiтьi i ни буди». Затем он собрал самых злостных подстрекателей, привел их к подножию Синая и, сказав, что идет к Богу, поднялся на гору, а евреям спустил сверху длинный провод и велел одному из грешников взяться за него. Евреи схватили друг друга за руки, и тут Моисей «покрутиў за ту корбу (повернул ручку) и спустиў ельектрику дротом до них». «Чудо» технического прогресса оказалось внушительным: «то вiдразу ўсьi жиди двацьiть три тисьач попадали трупами», а остальные больше не бунтовали против Моисея (Галиция; Гнатюк 1902а: 226–227).

Мотив чуда присутствует также в легендах об индивидуальном или массовом обращении иноверцев (язычников) в христианство. В фольклорной прозе таких рассказов не много; формируются они в основном под влиянием книжной традиции или иконографии.

В Вологодской губ. было записано следующее предание: во время похорон Богоматери из какого-то дома выбежал еврей и хотел было опрокинуть гроб. Но с небес слетел ангел и отсек дерзновенному еврею руки. Чудо это произвело глубокое впечатление на присутствующих, но больше всего на самого еврея, который сразу же уверовал в Богородицу и стал горячо молиться ей, после чего у него приросли отсеченные руки (Максимов 1995: 638–639). Этот сюжет, помимо книжного источника, имеет и живописное «подтверждение» – на иконах «Успения Богородицы» в центре композиции изображен святотатец и ангел, замахивающийся на него мечом. Любопытно отметить, что на иконах, созданных в русле западноукраинской или западнобелорусской народной живописи, часто представлен не «абстрактный» еврей (как, например, на образцах из северных или центральных губерний России), а вполне узнаваемый этнический сосед, облаченный в традиционную еврейскую одежду, украшенную цицит, или в «городское» платье, в белых чулках и характерной обуви без задников.

Легенда из Угорской Руси повествует о чуде, произошедшем с дочерью кузнеца. Скрывающиеся от преследователей Иосиф и Мария ищут пристанища, заходят к кузнецу, который кует три гвоздя для распятия – те самые, которыми Христос будет прибит к кресту. Богородица находит приют в хлеву, там рождается Иисус. Мария просит безрукую и слепую дочь кузнеца («ковальoво дзíўче, рyкi ньe мáло, на oчi ньe вíдзело») подать ей ребенка, и происходит чудо – у девочки появляются руки и она прозревает. Увидев это, кузнец раскаивается в своем негостеприимстве: если б он знал, что перед ним «панна Мария», он бы сделал ей постель из золота и серебра, а сам бы лег головою на камень… (Гнатюк 1911: 21–22).

По преданию из Мазовше, однажды священник указал еврею, где найти украденных коней. Еврей захотел поблагодарить благодетеля, пришел в монастырь и узнал доброго советчика в фигуре св. Антония. После этого иудей принял христианство и построил часовню (Kolberg DW 24: 22). Согласно другой легенде из Познаньского края, еврей-чернокнижник крестился, после того как некий человек, задумавший самоубийство, обратился к нему за ядом, но перед тем как выпить отраву осенил себя крестом и яд потерял силу (Kolberg DW 15: 263–264). О том, как христианский святой чудесным образом спасает евреев из лап демона Хапуна, мы расскажем в гл. 5 (раздел 5.5).

О популярности легендарных сюжетов об обращении иноверцев свидетельствует включение «слов» и «повестей» на эту тему в сборники смешанного содержания, составлявшие основной круг светского чтения в период XVII–XVIII вв. Приведем ряд примеров из южнославянской книжной традиции.

Драматическая история убийства сына, случайно причастившегося в христианской церкви, отцом-иудеем, завершившаяся чудесным воскрешением ребенка и массовым крещением евреев, составляет основу «Слова егда са прїчасти дете евреїскої, сажеже го оць му» (Народна библиотека «Св. св. Кирил и Методий» (София; далее – НБКМ), № 435, кон. XVIII в., л. 72–74об.). Содержание «слова» вкратце таково.

В «анадолской стране» в одном городе жил еврей, у которого был семилетний сын. Однажды ребенок играл с другими христианскими детьми на улице. Христианские дети пошли в церковь и причастились, потому что был «царский праздник». Еврейский ребенок тоже подошел к попу, и поп причастил его. Дома сын рассказал отцу, что был с детьми в церкви, где ему дали вина и хлеба (л. 72об.–73). Отец понял, что это было причастие, разгневался, растопил печь и бросил туда сына, а дверцу печи привалил камнем. Через час мать, узнав о случившемся, открыла печь. Но там вместо пепла был живой и невредимый ребенок. Слух распространился по всем селениям, собрались христиане, уверились в чуде и бросили отца в печь, где он тут же превратился в пепел. Спросили сына, как он спасся. Тот ответил, что «жена, которая стоит в церкви и держит на руках ребенка», вошла в печь, осенила его покровом, он почувствовал холод, и огонь ему не повредил. Все поняли, что это была святая Богородица. И присутствовавшие евреи, видевшие и слышавшие о чуде, все уверовали и крестились.

Еще одна коллизия, связанная с обращением иноверцев, представлена в болгарской повести о христианском и еврейском купце (НБКМ, № 1078, нач. XIX в., л. 32–33об.). В Александрии по соседству жили в добрых отношениях христианин и еврей. Уезжая по торговым делам, еврей оставил христианину на хранение запечатанный ларец с золотом. Христианин «наваждением дьявольским» решил присвоить деньги и принести потом ложную клятву, что не брал. Посоветовался с женой, и она ему сказала, что у еврея украсть не грех и клятва, данная не христианину, силы не имеет.

Вернувшийся еврей обнаружил пропажу и в поисках справедливости предложил пойти в церковь Св. Мины, чтобы христианин поклялся там. При принесении клятвы еврей в церковь не входил, остался снаружи, т. к. христианин сказал ему, что он не достоин войти в храм: «Он же [христианин. – О.Б., В.П.] реч ему ты несы достоенъ вълести въ црковъ, зане жидовинъ еси. Он же [еврей. – О.Б., В.П.] речаште нодостоенъ (sic!) есмь вънаоутръ вънити аже стану въне оуду» (л. 32об.). Во дворе храма иудей молит на коленях св. Мину (показательно, что Мина представляется здесь как женский персонаж) разрешить по правде его спор с христианином. По выходе из церкви (где он принес ложную присягу) христианин выронил ключ от ковчежца с золотом, утаенным от еврея, не заметил потерю и поехал пировать. Неожиданно на пир явился его слуга с поручением от жены, принес ключ и золото еврея. Выяснилось, что к жене явился некий всадник и велел передать спрятанные вещи мужу. Так клятвопреступник был публично уличен в содеянном.

Еврей на радостях решил креститься со «всем домом своим»: «Великъ бгъ христїанскыи и стыи мчникъ его Мина, чудна ес вера хва <…> Отселе боуду и азъ хрстїанынь <…> и крстисе съ въсемъ домъ своймъ. И от сею вештїю быс жидовинъ хрстїанинъ» (л. 33об.). Треть обретенного богатства он отдал в церковь Св. Мины. Христианин-клятвопреступник раскаялся и также отдал половину имения в церковь Св. Мины.

Тема обращения может быть представлена и в бытовых сюжетах, оформленных в виде традиционных быличек. Укажем в качестве примера вариант широко распространенного рассказа о встрече человека с чертом, принявшим вид барана, ягненка, теленка (специально мы рассмотрим такие легенды в гл. 5). Еврей нашел на дороге теленка, который вскочил к нему на воз, и прогнать его было невозможно. Еврей понял, что это дьявол, взял две соломинки, сложил их в виде креста и спросил теленка: «Знаешь, что это за знак?» Теленок тут же исчез в виде вихря. Еврей после этого окрестился в костеле и женился на деревенской девушке (Siewinski 1903: 85). Таким образом, поводом для перемены веры может стать и вполне бытовое «страшное» чудо…

Конфессиональный аспект оппозиции «свой – чужой» является одним из основных факторов самоидентификации, что особенно ярко проявляется в полиэтничных и поликонфессиональных ареалах, где традиция соседства славян-христиан с представителями других конфессий насчитывала несколько веков. Регионы, где проводились наши полевые исследования – от Буковины до Гродненщины, – в этом плане представляют собой показательный пример, т. к. здесь на протяжении длительного времени (до Второй мировой войны) в тесном соседстве проживали православные, католики и униаты, христиане-баптисты, иудеи. Опыт непосредственного соседства не мог не оставить следа в народных представлениях о вере и культовых обрядах этнических соседей, что подтверждается живучестью фольклорных нарративов на тему религии и веры (см.: Белова 2005, Zowczak 2000, Engelking 1996).

Материал показывает, что во взгляде носителя традиционной культуры на «чужую» веру, «чужого» Бога и «чужих» святых, а также в суждениях о ритуальных практиках иноверцев преобладает не объективное знание, а комплекс фольклорно-мифологических (суеверных) представлений, сформированный внутри «своей» традиции, для которой принцип этноцентризма является базовым. Именно поэтому для формирования представлений о «чужой» вере не требуется объективной информации, факты, которыми оперирует традиция при описании «чужого» культа, не нуждаются в верификации.

Белорусская легенда гласит, что «в начале света» все люди на земле имели один язык и одну веру. Как бы наследуя этому рассказу, в народной среде широко бытует представление о едином Боге для всех народов: «Все один Бог, что у нас, что у них», «Ускрозь Бог е, Бог для ўсих народоў», «Бог один, а вера разная», «Бог адзин, а вер многа», или свидетельство из Полесья: «Бог адин, а веры все на разных языках гавoрять».

Но при этом фольклорная традиция должна найти объяснение «объективной реальности» – наличию в мире различных «вер».

О появлении различных религий повествуют в первую очередь фольклорные версии библейской легенды о строительстве Вавилонской башни, при этом последовавшее за разрушением столпа «смешение языков» напрямую связывается с разделением некогда единой веры на разные конфессии (об этом уже шла речь в разделе 1.3).

Многообразие языков является причиной наличия разных вер (которые устойчиво соотносятся с определенными этносами): «Смешал Господь Бог языки, и вот сколько сейчас религий! И литвины, и поляки, и французы и всякие прочие» (Zowczak 2000: 191).

Аналогично тому, как объясняется число различных человеческих языков (70, 72, 9 – по количеству строителей Вавилонской башни, подробнее см.: НБ: 287–288), объясняется в народных легендах и количество различных вер. Например, в одной старообрядческой легенде говорится, что башню строили 79 человек и Бог дал им 79 вер (Zowczak 2000: 191).

Таким образом, в народной традиции декларируется одно из важнейших положений – наличие различных вероисповеданий. При этом преобладающим является мотив праведности своей веры и греховности чужой (ср. рус., укр. нехристи как общее название всех иноземцев; название права вяра – католичество у болгар-католиков Баната, при этом представители всех других конфессий именуются кривоверци – СбНУ 1963/51: 192). Как свидетельствуют этнографические материалы XIX в., подобная этическая установка оказывала влияние и на отношение к иноземцам: «Всех инородцев (т. е. “не русских” – французов, немцев, греков, цыган) зовут нехристями, их не задевают, но относятся с презрением» (БВКЗ: 151). Этот конфессиональный «абсолютизм» народной традиции созвучен зафиксированному в книжной традиции отношению к иноверцам, ярко проявившемуся в раннесредневековых диспутах о выборе веры (см. подробнее: Петрухин 2000а: 263–270).

Настороженное отношение к иноверцам проявляется и в том, что «чужие» вера/этнос определяют ся различными эмоциональными эпитетами: рус. поганая вера; немечина хитрая, безверная, басурманская; литва поганая, безбожная, беззаконная; укр. бисовi жиди, укр. недовiрок, невiра ‘еврей, иудей’, пол. newiara ‘москаль’, укр. Иродове кодло, гаспидська жидова, невiрний гiрш жида, або турка (о евреях). Ср. также высказывания евреев о христианах: дурний гой ‘неверный’ (Номис 1993: 80, 82), «Мешигенер гой – цэ нэразумна людына» (Яруга Могилевского р-на Винницкой обл., 2004, зап. А. Кержнер).

В то же время народная традиция демонстрирует достаточную конфессиональную толерантность: «Я шчитаю, у шоб людына не вирила, як бы не вирила, но то е людына, шо яка в шось верит. Но якшо людына яка нэ вири ни в шо, най она будэ яка там, всё равно она бэздушевна, бэз души и так дальше, шо вона ни в шо нэ вирит. Ты вирь ў корову, ў кота, ў собаку вирь. А то названо Бога, вирь ў Бога, чи в Аллаха. Ў шоб ты не вериў, значыть, ты людына, як ты вириш, а шо ты нэ вириш, ни в шо, значыть, ты ничто» (Н.А. Ковальский, 1951 г.р., Вербовец Муровано-Куриловецкого р-на Винницкой обл., 2001, зап. О.В. Белова, А.В. Соколова, В.Я. Петрухин). В этом рассказе выражена простая мысль: только человек, имеющий веру (любую), может считаться человеком; без веры человек «без души», «ничто».