Текст книги "Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала…"

Править могучей после победы в войне Россией хотели они. Заговорщики понимали, что после начала запланированного весеннего наступления 1917 года и вызванного им подъема патриотизма их шансы на взятие власти будут равны нулю – поэтому февраль-март 1917 года был для них решающим.

Напомним также, что, согласно воспоминаниям начальника Петроградского охранного отделения генерала К. И. Глобачева, в начале 1917 года Николай II планировал отменить все ограничения для евреев в апреле 1917 года [33, гл. 5]: «Министр юстиции Добровольский мне лично говорил, что проект закона о равноправии евреев был уже приготовлен и, по всей вероятности, закон был бы объявлен на Пасху 1917 года».

Возможно, еще и поэтому заговорщики-масоны (здесь речь идет о русских масонах и Военной ложе, в которую они вовлекли несколько генералов Русской армии) так спешили с заговором – после отмены Государем всех ограничений для евреев они вряд ли с таким восторгом встретили бы перемены во власти.

Конечно, известно, что Николай II «в личном качестве» был антисемитом (как и прежние российские императоры), но как глава государства он руководствовался именно и только интересами России и спокойствия всех народов, ее населяющих. Известно, что он считал отмену всех ограничений для евреев возможной и необходимой только после повсеместного повышения уровня образования русского народа. Введение всеобщего обязательного среднего образования планировалось на 1918 год; всеобщее обязательное начальное фактически планомерно вводилось еще с 1908 года.

Тем не менее именно в его правление, в 1903–1904 гг. были предприняты первые заметные шаги к ослаблению ограничений прав евреев. А. И. Солженицын в книге «Двести лет вместе» [106] отмечает, что первым и самым значительным из них было освобождение от запрета для проживания евреев в крупных населенных пунктах, не считавшихся еще городами. Во многих из них велась оживленная торгово-промышленная деятельность. Затем – распоряжение о переводе группы евреев в присяжные поверенные из помощников (что было преграждено с 1889 года. После убийства Плеве и начиная с «эпохи доверия» министра внутренних дел Святополк-Мирского (лето и осень 1904 года, до января 1905) ослабления продолжались. Тут – снятие ограничений из Правил 1882 года с евреев, получивших высшее образование, включая жительство в запретных дотоле областях Войска Донского, Кубанской и Терской. Тут был и отменен запрет жительства в 50-верстной приграничной полосе; а также возвращено (отнятое при Александре II после 1874 года) право повсеместного в империи жительства и «воинским чинам из евреев беспорочно служившим в действующих войсках».

Солженицын подробно исследовал также и известные еврейские погромы начала XX века (Кишиневский 1903 года и другие) и пришел к выводу о непричастности к их развязыванию царских чиновников и полиции (тем более – самого Николая II). Все виновные в погромах были арестованы и осуждены. Это происходило в атмосфере полной гласности. Не все знают, что с резким осуждением еврейских погромов и их православных зачинщиков сразу после Пасхи 1903 года (после Кишиневской трагедии) обратились к народу почитаемый всеми православными отец Иоанн Кронштадтский и митрополит Антоний. Их обращения зачитывались во всех церквях.

Не все знают и то, что в августе 1914 года, когда по городам России прокатились немецкие погромы (громили немецкие магазины, лавки), евреи, чьи фамилии были похожи на немецкие, вывешивали на дверях своих магазинов и лавок объявления типа: «Этот магазин принадлежит еврею, а не немцу» – и горожане в пылу патриотического угара их не трогали. Возможно, Николай II все же опаздывал с решением еврейского вопроса и с окончательной отменой всех ограничений для евреев. Быть может, это нужно было сделать осенью 1914 года. Хотя, конечно, легко рассуждать об этом сейчас, почти сто лет спустя…

* * *

Вернемся в февральские дни 1917 года. Заговорщики воспользовались шансом во время начавшихся в Петрограде беспорядков – трехдневного перебоя с поставками хлеба (из-за снежных заносов) – первыми и единственными за всю войну (сравните с 900-дневной блокадой Ленинграда в 1941–1944 гг.!).

В самом начале беспорядки мог остановить Святейший Синод, если бы на заседании 26 февраля поддержал предложение части синодалов выпустить воззвание к народу – не принимать участие в беспорядках и демонстрациях под красными флагами. Но большинством голосов это предложение было отвергнуто. Уже 9 марта, через неделю после отречения Николая, Синод признал и благословил новую власть – Временное правительство.

Россию с марта по октябрь 1917 года называли самой свободной, самой демократической страной в мире. Даже Ленин, вернувшись в апреле в Петроград, именно так определил Россию того времени в «Апрельских тезисах». И одновременно призвал покончить с властью этого самого демократического в мире Временного правительства.

Однако многие упорно забывают важный аспект внутренней политики Временного правительства – антимонархический, который выразился в вопиющих ограничениях свободы и демократии, а также наглой лжи в «самых свободных» газетах.

• С самого начала Временное правительство запретило все монархические партии, организации и газеты.

• Временное правительство отказалось зачитать в войсках и опубликовать последнее обращение Николая II к войскам (8 марта), в котором, кстати, он призывал войска верой и правдой служить Временному правительству. Достаточно прочесть это сильное и искреннее обращение, чтобы понять, что Временное правительство боялось живого слова Николая II, боялось, что народ и армия встанут на его сторону!

• За это время в самой свободной стране в мире не было взято ни одного интервью у бывшего Царя, его министров, его сторонников.

• С самого начала «свободная демократическая печать» публиковала под крупными заголовками на первых полосах откровенную ложь, слухи и измышления о Царской семье (и глупые карикатуры), а сообщения о работе Всероссийской следственной комиссии Временного правительства (ВЧСК), которая вынуждена была признавать, что одно за другим обвинения в адрес Царской семьи и царского правительства опровергаются – эти сообщения публиковались мелким шрифтом на последних полосах. Ну а на следующий день печатались новые порции лжи на первых полосах правительственных газет, а также (само собой) в левых, эсеровских и большевистских изданиях.

• Уже летом 1917 года ВЧСК, весьма пристрастно ведшая следствие, тем не менее пришла к выводу о полной невиновности Николая II и Александры Федоровны во всех обвинениях, что были им предъявлены. Керенский сказал об этом послу Великобритании Джорджу Бьюкенену. Следствие было пристрастно, но следователи того времени еще дорожили своей репутацией и были объективны.

• Казалось бы, Царскую семью должны были освободить из-под ареста, должны были позволить ей уехать в любое место России или в другую страну. Нет! Результаты следствия не были опубликованы, а ложь и клевета о Царской семье продолжались!

* * *

Возникает естественный вопрос: чего боялось Временное правительство, если, как считалось тогда и считается до сих пор якобы народ радостно приветствовал свержение самодержавия?!

Зачем было запрещать монархические партии и печать? Зачем изолировать Царскую семью от журналистов? Зачем в печати нужна была непрерывная ежедневная ложь о Царской семье? Почему правда о работе ВЧСК так и не была опубликована? Почему Царская семья оставалась под арестом?

Все это – даже только это – начисто опровергает советские мифы о всенародной радости от свержения самодержавия. Не говоря уже об объективных свидетельствах современников тех событий, особенно в российской глубинке. Отнюдь не народная и вовсе не всеобщая радость присутствовала только в пьяном истеричном Петрограде и еще трех-четырех крупных городах России.

ПРИЗНАНИЯ П. Н. МИЛЮКОВА И А. Ф. КЕРЕНСКОГО

Некоторые активные участники непримиримой оппозиции Николаю II вскоре после отречения как бы прозревали, начинали понимать, в какую бездну они толкают Россию.

Вот что сказал своим коллегам по Временному правительству уже в мае 1917 года главный либерал России Павел Милюков:

В ответ на поставленные вами вопросы, как я смотрю на совершенный нами переворот, я хочу сказать… того, что случилось, мы, конечно, не хотели… Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета, что громадную разруху в армии остановим быстро, если не своими руками, то руками союзников добьемся победы над Германией, поплатимся за свержение Царя лишь некоторой отсрочкой этой победы. Надо сознаться, что некоторые, даже из нашей партии, указывали нам на возможность того, что произошло потом… Конечно, мы должны признать, что нравственная ответственность лежит на нас.

Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота было принято нами вскоре после начала войны, вы знаете также, что наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования. Вы понимаете теперь, почему я в последнюю минуту колебался дать свое согласие на производство переворота, понимаете также, каково должно быть мое внутреннее состояние в настоящее время. История проклянет вождей, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.

Что же делать теперь, спросите вы. Не знаю, т. е. внутри мы все знаем, что спасение России – в возвращении к монархии, знаем, что все события последних двух месяцев явно доказывают, что народ не способен был принять свободу, что масса населения, не участвующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие, голосующие за республику, делают это из страха. Все это ясно, но признать этого мы не можем. Признание есть крах всего дела, всей нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы являемся представителями…[53].

Примерно то же написал Милюков и бывшему члену Совета монархических съездов Иосифу Васильевичу Ревенко в конце декабря 1917 или начале января 1918 года [53].

Прочтем внимательно еще раз эти свидетельства принципиального и непримиримого оппонента и врага Николая II, врага самодержавия, видного кадета и либерала Павла Николаевича Милюкова.

В ответ на поставленные вами вопросы, как я смотрю на совершенный нами переворот, я хочу сказать… того, что случилось, мы, конечно, не хотели…

Итак, уже через два месяца после отречения Государя «в самой свободной стране мира» этот столп либерализма понял и признал, что заговорщики не этого хотели. Чего же они хотели? Читаем дальше.

Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета, что громадную разруху в армии остановим быстро, если не своими руками, то руками союзников добьемся победы над Германией, поплатимся за свержение Царя лишь некоторой отсрочкой этой победы.

Именно так: заговорщики хотели воспользоваться плодами победы, отстранив от власти главного архитектора, руководителя и вдохновителя этой победы – Государя!

Надо сознаться, что некоторые, даже из нашей партии, указывали нам на возможность того, что произошло потом… Конечно, мы должны признать, что нравственная ответственность лежит на нас.

Это признание Милюкова опровергает распространенное мнение о том, что все оппоненты Государя считали отречение необходимым. Даже среди его главных врагов, либералов, не было единодушия в этом. Что уж говорить о других, не столь невменяемых оппонентах. Что говорить о простом народе?! Но об этом ниже…

Пойдем далее.

Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота было принято нами вскоре после начала войны…

Итак, заговор был, и план свержения Государя разрабатывался с начала войны, с 1914 года (по другим данным, как мы указывали выше, с 1915 года).

И еще одно откровенное признание:

…вы знаете также, что наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования.

Поэтому февраль 1917 года был для них последней возможностью. И они ее использовали.

Вы понимаете теперь, почему я в последнюю минуту колебался дать свое согласие на производство переворота, понимаете также, каково должно быть мое внутреннее состояние в настоящее время. История проклянет вождей, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.

Повторю еще раз: уже через два месяца после отречения Милюков понял, что они ввергли страну в катастрофу!

Что же предлагал Милюков в этой ситуации?

Что же делать теперь, спросите вы. Не знаю, т. е. внутри мы все знаем, что спасение России – в возвращении к монархии, знаем, что все события последних двух месяцев явно доказывают, что народ не способен был принять свободу, что масса населения, не участвующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие, голосующие за республику, делают это из страха.

Это признание от столпа русского либерализма дорогого стоит! И начисто опровергает сказки старых и новых либералов, а также советских историков и нынешних «красных» о том, что весь народ был против монархии!

Но Милюков вовсе не предлагает восстановить монархию и спасти Россию:

Все это ясно, но признать этого мы не можем. Признание есть крах всего дела, всей нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы являемся представителями…

Этот крах произошел тогда. Мы расхлебываем его последствия до сих пор!

* * *

И еще одно признание, на этот раз Керенского. Князь А. П. Щербатов (1911–2003), председатель Российского дворянского собрания Америки, известный в США и на Западе историк и специалист по генеалогии, который встречался с Керенским в 1967 году (незадолго до его смерти), свидетельствовал в 2001 году, в конце своей жизни. Интервью со Щербатовым было опубликовано в газете «Комсомольская правда»[96]96
  Интервью, взятое в Нью-Йорке Андреем Барановым: Прах Царской семьи снова потревожили. В Японии // Комсомольская правда, 24 июля 2001.


[Закрыть]. И оно стоит того, чтобы привести его полностью.

– Как вы, потомственный дворянин, олицетворяющий дореволюционную Россию, относились к человеку, приложившему руку к свержению Царя?

– Я его не уважал за прошлое, за ошибки, которые он сделал, но по-человечески любил. Чувствовалось, что он ощущал на себе колоссальную историческую тяжесть и явно хотел выговориться. Мы проводили долгие часы за беседами: он вспоминал революцию, свое недолгое властвование. Наши разговоры я с разрешения Александра Федоровича записывал на пленку. Этих катушек набралось больше десятка, и на них запечатлены просто фантастические признания человека, во многом вершившего судьбу России между февралем и октябрем 1917 года.

– А какое из них потрясло вас больше всего?

– Меня в первую очередь интересовало, как принималось решение об аресте Государя и членов Царской семьи и была ли хоть какая-то возможность избавить их от того страшного пути, который завершился подвалом Ипатьевского дома в Екатеринбурге. Мало кто знает, что, подписав отречение, Николай на пути из Пскова в могилевскую ставку попытался аннулировать свой манифест и снова возложить на себя монаршую власть. Его, однако, никто не поддержал, но об этом тотчас стало известно в Петрограде. По прибытии в Царское Село Император с семьей был арестован. Керенский в наших беседах долго избегал обсуждать тему о том, кому же принадлежала инициатива взять под стражу «гражданина Романова». Наконец я спросил его об этом прямо.

– И каков был ответ?

– Совершенно невероятный. Внимательно посмотрев на меня, Александр Федорович произнес: «Решение об аресте Царской семьи вынесла наша ложа». Речь шла о могущественной масонской ложе Петербурга «Полярная звезда», членом которой состоял и Керенский. Он признался мне, что сам является «масоном 33-й степени» (это – одна из самых высших ступеней в их иерархии). «Полярная звезда» поддерживала тесные связи с влиятельнейшими «вольными каменщиками» из Парижа.

– Уж слишком это смахивает на пресловутую теорию «масонского заговора»…

– Я и сам не сторонник этих баек. Но сведения исходят, что называется, от «первого лица». И, кроме того, выяснилось, что все члены первого состава Временного правительства за исключением профессора Тимашева тоже были масонами. Все они были ярыми антимонархистами. Кстати, вот еще одна связанная с ложей тайна истории, поведанная мне Александром Федоровичем. После свержения Государя Россия еще полгода формально оставалась империей. Керенский долго не решался официально провозгласить республику. Наконец на исходе августа к нему явился член «Полярной звезды», один из видных представителей партии трудовиков Фабрикант. «Довольно тянуть, Александр Федорович, – сказал он. – Ложа просит вас сделать это». Керенский с ним согласился, и 1 сентября Россия была объявлена республикой.

– Выходит, что Керенский был лишь марионеткой в чужих руках?

– Мне казалось, что в нем постоянно борются два начала. Одно – это непомерные амбиции, тщеславие, самоуверенность, авантюризм. С другой стороны, он был, безусловно, русским человеком, по-своему болел за Россию.

– Есть версия, что сразу после Февральской революции у Керенского были возможности переправить Царя и его родных за рубеж, но он не воспользовался ими…

– И да, и нет. Он рассказывал мне, что, когда Николай находился под арестом еще в Царском Селе, секретную миссию по переправке его за границу (через Финляндию в Швецию) предлагал организовать генерал Маннергейм, будущий главнокомандующий финской армией. Находясь на русской службе, он был беззаветно предан Государю. Кстати, в 30-х годах я встречался с Маннергеймом (он был очень дружен с моей теткой), и он подтвердил мне эти факты. Вывезти Царскую семью на «тайном эшелоне» было тогда нетрудно, но Керенский на это не пошел. Ведь бегство Императора сразу после революции привело бы к краху Временного правительства.

– А почему Николая не отправили в Англию, к его двоюродному брату королю Георгу? Есть версия, что договоренность об этом была достигнута.

– Переговоры шли, но резко негативную роль сыграл британский премьер Ллойд-Джордж. В марте 1917 года в войну на стороне Антанты вступила Америка, и Лондон очень дорожил хорошими отношениями с новым союзником. Но из США в адрес английского правительства потоками шли письма от очень влиятельных американцев-евреев (политиков, представителей капитала) с требованием не принимать на Альбионе бывшего русского самодержца. Об этом мне потом рассказывал тогдашний американский посол в Англии Дэвис. В итоге Ллойд-Джордж во избежание осложнений с Вашингтоном и опасаясь, что эмиграция Николая дестабилизирует обстановку в России и ослабит ее в борьбе с Германией, направил Керенскому шифровку, в которой уведомил его, что приезд низложенного российского Императора в Великобританию «сейчас крайне нежелателен».

– Были ли еще варианты?

– Приютить Царскую семью предлагали испанцы. Для этого можно было бы отправить Государя в Крым, где тогда находилась его мать – императрица Мария Федоровна. Не участвовавшая в мировой войне Испания легко могла прислать в Черное море корабль. Но Керенский сказал мне, что везти Царя через бурлившую Украину было опасно. Тут он явно лукавил. Моя семья покинула Петроград в конце июня 1917 года и совершенно спокойно добралась на поезде до Симферополя, а оттуда в Ялту.

– В итоге Император и его родные оказались в Тобольске…

– Керенский сказал, что этот город тоже был выбран Ложей. Там Государя застал Октябрь, и оттуда начался его путь на Голгофу.

– Алексей Павлович, Керенский переживал судьбу Николая II?

– Он страшно мучился. Он, безусловно, не желал его смерти и считал все происшедшее с Государем, с Россией своим неискупаемым грехом. В ноябре 1967 года, в полувековой юбилей большевистской революции, его хватил удар. Я пришел навестить его в больнице. Александр Федорович был совсем слаб (ему было тогда 86 лет). ««Князь, вы должны ненавидеть меня, – произнес он. – За все то, что я сделал, а еще больше – не сделал, будучи российским премьером. Меня стыдятся собственные дети, говорят что я вошел в историю как “отец керенщины”. Прощайте и забудьте меня. Я погубил Россию! Но, видит Бог, я желал ей свободы!»

КАК ВСТРЕТИЛА РОССИЯ ИЗВЕСТИЕ О РАССТРЕЛЕ НИКОЛАЯ II

Широко распространено мнение, что Россия равнодушно встретила известие о расстреле Николая II (о расстреле всей Царской семьи большевики не решились сообщить сразу, об этом начали говорить лишь много лет спустя). 21 июля 1918 года Патриарх Тихон решительно осудил это убийство. Но в те дни на улицах говорили разное: некоторые и злорадствовали, и одобряли, большинство же, как считается до сих пор, были безучастны и равнодушны. Такие свидетельства о реакции людей в Петрограде есть например, в воспоминаниях бывшего премьера В. Н. Коковцова, о подобной реакции в Добровольческой армии вспоминал в своих «Очерках русской смуты» А. И. Деникин [38, т. 1, с. 128].

Из воспоминаний В. Н. Коковцова [52] часто приводят его слова о безучастной, а то и злорадной реакции «толпы на улицах», но перед этим он пишет о реакции своих знакомых, людей своего круга. Цитирую полностью:

На всех, кого мне приходилось видать в Петрограде, это известие произвело ошеломляющее впечатление: одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало. Но на толпу, на то, что принято называть «народом» – эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал. В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: «давно бы так», «ну-ка – поцарствуй еще», «крышка Николашке», «эх, брат, Романов, доплясался» – слышались кругом, от самой юной молодежи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали. Видно было, что каждый боится не то кулачной расправы, не то застенка [52, т. 2, ч. 7, гл. 3, с. 531].

Есть и другие подобные свидетельства, в том числе со стороны большевиков. Вот отрывок из записи воспоминаний Исайи Родзинского (из команды убийц Царской семьи) о первом митинге в Екатеринбурге по поводу казни

Николая II (и там сначала большевики скрывали правду и говорили только о казни бывшего Царя):

Ну, одним словом, это тогда был, по-моему, театр драмы назывался он. Там митинг организовали. Но мы все пришли. Нас интересовало реагирование. Поэтому максимальное число людей, которое могло от нашей организации прийти, пришли и разместились там. Я тоже был там. И митинг открыли областные организации. С докладом выступил Голощекин с сообщением. Вот, надо сказать, что публика собралась случайная: дамы со шляпками, обыватели сидели тут. Рабочего класса не было, потому что и время такое. Не знаю, почему так собрали митинг, ничего не могу сказать. Но во всяком случае вот так. Впечатление было от собравшихся самое такое, что обывательщина пришла.

Вот, я вам рассказывал: дамы в шляпках. Причем кое у кого на глазах слезы были. Мы наблюдали. Понятно, и такие вещи были. Кое-кто не верил, говорил, что врут большевики, что расстреляли. Это мы уже слышали после митинга. Не верилось им, что Царя могли расстрелять. Надо сказать, что Голощекин, когда выступил на митинге, он так вдруг «от Николая до малого» сказал, чего он не должен был, конечно, говорить. Но публика, видимо, не поняла. Потому что все-таки говорили о Николае, а не о семье [26, глава 4][97]97
  Из беседы с И. И. Родзинским в Радиокомитете о расстреле Царской семьи. Москва, 13 мая 1964. Источник: Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории. Ф. 588. Оп. 3. Д. 14. Л. 23–25, 31–35, 41, 45.


[Закрыть].

Вот как. Даже в Екатеринбурге, который славился революционностью горожан и якобы поголовной ненавистью к царизму, у обывателей были слезы на глазах при известии о казни бывшего Царя. А если бы убийцы рассказали всю правду – о зверском убийстве еще десяти невинных людей, в том числе невинных девушек и тринадцатилетнего Алексея?

Но и это еще не все. Вот любопытные сведения из книги, вышедшей еще в СССР [94]:

…Расстрел последнего российского Императора осложнил обстановку на Урале. Мятежи вспыхнули в Оханском, Осинском, Кунгурском, Красноуфимском, Чердынском и других уездах Пермской губернии, в ряде районов Уфимской, в Уржумском уезде Вятской губернии. Под влиянием эсеров и меньшевиков взбунтовалась не только мелкая буржуазия города и деревни, но и значительная часть среднего крестьянства. К мятежникам примкнули отдельные слои рабочих. Бунтовщики жестоко расправлялись с коммунистами, работниками государственных учреждений, их семьями. Так, в селе Сепыч Кунгурского уезда в первые дни мятежа кулаки замучили и расстреляли 46 советских работников, в Кизганбашевской волости Уфимской губернии от рук мятежников погибло 300 человек. Некоторые белогвардейско-эсеровские мятежи подавлялись в короткие сроки. Однако чаще они приобретали затяжной характер, восставшие длительное время оказывали сопротивление советским войскам [94, глава «Главный фронт республики»].

Действительно интересно! Оказывается, сами большевики тех лет, а затем и советские историки (авторы цитируемого сборника) считали если не главной, то очень важной причиной мятежей и бунтов на Урале во второй половине лета 1918 года расстрел Царской семьи! Против большевиков бунтовали меньшевики и эсеры (даже без белых или монархических «закоперщиков»). Неудивительно: ведь и сами уральские большевики считали расстрел Царской семьи событием, которое должно сплотить и усилить уральских рабочих – мол, отступать некуда, белые этого не простят! А вышло наоборот: многие города и села под началом эсеров и меньшевиков взбунтовались против большевиков – значит, они считали убийство Царской семьи преступлением, излишней жестокостью большевиков!

При этом сначала ведь большевики сообщили только о расстреле Николая II. Но и этого оказалось достаточно для начала бунта на Урале. Конечно, это не было главной причиной. Важнее было то, что большевики к июлю 1918 года уже всех «достали» своим военным коммунизмом и жестокостью. Известие же о безсудном расстреле Царя переполнило чашу терпения…

* * *

Современные ленинисты, социалисты и либералы могут сказать, что результаты выборов в Учредительное собрание в ноябре 1917 года оказались антимонархическими: большевики набрали около 25 % голосов, а левые партии в целом – до 70 %.

Однако напомним, что:

• монархические партии, организации и газеты были после отречения запрещены Временным правительством;

• вся либеральная и левая печать все это время (с марта по ноябрь) вела разнузданную антимонархическую пропаганду, скрывая при этом правду о результатах работы следственной комиссии Временного правительства (ВЧСК), которая полностью опровергла все обвинения против Царской семьи;

• к ноябрю 1917 года Временное правительство полностью обанкротилось, выборы, хотя и были свободными и демократическими, но проходили уже после свержения Временного правительства, и при этом – до того, как большевики показали свой звериный оскал. Народ жаждал наведения порядка – этим и объясняется высокий процент голосов в пользу большевиков. Но им и этого показалось мало – через полтора месяца они разогнали Учредительное собрание и расстреляли из пулеметов мирные демонстрации в его защиту. Бесы заполонили Россию.

Как написал замечательный поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1917 года:

Звонарь

 
Грозно удары гудят и гудят,
Колокол плачет и стонет;
Пьяный народ под зловещий набат
Совесть навеки хоронит.
 
 
Дергает веревье страшный звонарь
С злобой и яростью пьяной;
В зареве красном зловонная гарь
Носится в дымке туманной.
 
 
Громко скликает гудящая медь
Чернь на кровавое вече:
Рвется на волю двуногий медведь,
Падая кубарем с печи.
 
 
Рушатся кровли церквей и палат,
Падают в парке березы;
Эхом звериным далеко звучат
Вопли, хулы и угрозы.
 
 
Челядь под крики и звон топоров
Празднует праздник свободы,
С песнями пляшут у ярких костров
Диких людей хороводы.
 
 
Льется сивуха; ликует разврат;
Боги летят с пьедесталов;
Зычно скликает погромный набат
К падали красных шакалов.
 
 
Шапка упала к ногам звонаря;
Ждать, мол, осталось немного:
Выкинул он из России Царя,
Выкинет кстати и Бога.
 
 
Грозно удары гудят и гудят,
Колокол плачет и стонет;
Пьяный народ под зловещий набат
Совесть навеки хоронит.
 

г. Елец, ноябрь 1917 года

БЕЛОЕ ДВИЖЕНИЕ И МОНАРХИСТЫ

Отдельные генералы Белого движения были убежденными республиканцами (например, Деникин), другие в сущности не были против монархии (Алексеев, Корнилов). Уже на первом этапе некоторые белые военачальники пытались создавать монархические воинские части. Генерал от кавалерии Федор Артурович Келлер, известный своей телеграммой в поддержку Государя против отречения, получил согласие Деникина на самостоятельное формирование монархической Северной группы Добровольческих войск в районе Пскова и Витебска и имел на это благословение Патриарха Тихона. Заметим, что Деникина Патриарх отказался благословить, но затем благословил Верховного Правителя адмирала Колчака.

В 1918 году на северо-западе и юге была возможность создания антибольшевистского фронта под монархическими знаменами, совместно с Донской армией атамана-монархиста П. Н. Краснова, Южной армией генерала Н. И. Иванова в Воронежской губернии, Астраханской армией полковника князя Тундутова и будущей армией генерала Н. Н. Юденича на северо-западе, и с армией гетмана Скоропадского на Украине. Были надежды, что при успехе этих планов и Добровольческая армия Деникина войдет в этот общий фронт. Однако близорукая германская поддержка большевиков как своих ставленников и ориентация Деникина на верность Антанте, требовавшей восстановления восточного фронта против немцев, не позволили этому плану осуществиться.

Некоторые генералы, предавшие в феврале-марте 1917 года Николая II (Алексеев, Рузский), вскоре горько пожалели об этом. Понимали это и многие другие лидеры Белого движения. Идея реставрации монархии в прежнем виде была непопулярна среди большинства его организаторов (генералитета и прежней российской элиты), но простой народ принял бы Царя со вздохом облегчения. Вот, например что писал генерал-лейтенант К. В. Сахаров (телеграфировавший 2 марта за отречение) о разочаровании, с которым крестьяне встретили Белую армию в 1918 году:

Встала русская земля. За что же готовы они отдать свою кровь, сложить свою голову, пожертвовать своими семьями? Не за партии, не за дешевые лозунги социалистов идут они в смертный бой с интернационалом… Послушайте, что говорят эти крестьяне в своих семьях и на своих сходах: «Надо кончать с этим делом. Как разрушили землю нашу! А все оттого, что Царя им не надо стало. Вишь, сами власти захотели. Всех врагов Царских истребить надобно…»

Сильно была распространена в народе версия, что Белая армия идет со священниками, с хоругвями и поют «Христос Воскресе»… Спустя пять недель, когда я прибыл на фронт, мне передавали свои думы крестьяне при объезде мною наших боевых частей западнее Уфы:

– Вишь ты, Ваше Превосходительство, какое дело вышло, незадача. А то ведь народ совсем размечтался, конец мукам, думали. Слышали, с белой армией сам Михал Лександрыч идет, снова Царем объявился, всех милует, землю дарит. Ну, народ православный и ожил, осмелел, значит, комиссаров даже избивать стали. Все ждали, вот, наши придут, потерпеть немного осталось. А на поверку-то вышло не то».

Именно этим чувством, что «вышло не то», и объясняется главная причина народной пассивности. Раз «господа» не шли под знаменем Царя, не подымали его на стяги, не стремились видеть его на престоле, то народ не знал, что ему и думать. В народе началось расслоение: кто поддался красной агитации и пошел с большевиками, кто – белой и пошел с генералами. Хотя и тех и других в душе своей народ почитал за узурпаторов. Отношение же к свергнутому Императору и его семье в народе было либо сочувственным (в большинстве), либо внешне равнодушным, либо яростно отрицательным, – но все эти чувства скрывали общую народную растерянность.

Конечно, все сказанное не умаляет достоинство и подвиг Белого движения для спасения России от ига большевизма, но все же, все же… Можно не сомневаться, что Белые победили бы с большинством народа, если бы имели общую объединяющую идею – не только против красных, но и за Царя. Но, что было, то и было [73].

Приведем выдержку из воспоминаний одного из лидеров Белого движения генерала Дитерихса[98]98
  Дитерихс Михаил Константинович (1874–1937) – русский генерал и общественный деятель. Один из организаторов Белого движения в Сибири. В июле 1919 года командовал Сибирской армией А. В. Колчака, в июле-ноябре 1919 – Восточным фронтом. Лично курировал следствие по убийству Царской семьи, проводимое следователем Н. А. Соколовым. Отстаивал православно-монархические позиции. Сумел сплотить вокруг себя православных русских людей и провести в 1922 году в Приморье Приамурский Земский собор, на котором участники объявили, что «верховная всероссийская власть принадлежит царскому дому Романовых». На этом соборе генерал был избран правителем и воеводой земской рати, правителем Приамурского Земского края. С октября 1922 в эмиграции, где на основе следственного дела Н. А. Соколова выпустил книгу об убийстве Царской семьи и других членов дома Романовых.


[Закрыть]: