Текст книги "Мстительница"

– Но это на зоне, – осмелился перебить грузина Игнат.

– Если желаешь, путевку на этот курорт я тебе обеспечу вне очереди. Хоть прямо сейчас отвезу Тамару в прокуратуру. И там она даст показания о том, как ты замочил из волыны ее родаков. Как вместе с сожительницей завладел всем ее имуществом, включая коттедж и две дорогие машины. Как почти год вы держали ее в заточении. Как истязали и пытались лишить ее рассудка. Как сначала хотели ее закопать, но потом ты, Игнат, передумал и решил загнать мне свою подопечную за пятнадцать тысяч «зеленых». Как перед встречей со мной ты избил ее до беспамятства, а потом изнасиловал. В общем опера, если поднести им такой букет преступлений, опухнут от счастья. А потом ни один адвокат не отмажет тебя от вышака, а твою Светлану Петровну – от «красненькой»[48]48
  Красненькая (уголовн.) – десять лет заключения.


[Закрыть].

– Зачем ты все это мне сейчас говоришь? – уже не пытаясь хоть как-то маскировать свою слабость, разрыдался Игнат.

– А затем, чтоб ты знал… – неопределенно ответил грузин.

– Что знал?!!

– То, что в любой момент за тобой могут явиться легавые. Здесь последнее слово – за Томой, и писать или не писать заяву в прокуратуру, решает только она. Пока еще не решила. Так же, как я пока еще не решил, стоит ли тратить на тебя, дефективного, время или оставить в покое.

– Оставить в покое! – тоненько взвыл уже абсолютно не владевший собой Игнат. – Пожалуйста!!!

– Пожалуйста? Оставить в покое? – развеселился грузин. – Да вроде бы как не положено. Нельзя, чтобы такой извращенец, как ты, спокойно разгуливал на свободе, да еще с непочатым дуплом. Нет, Игнат Анатольич! Помочь тебе с этой проблемой я, наверное, не в силах. Значит, быть тебе пидером! Так что не удивляйся, если возле тебя вдруг тормознет блестящая лайба и оттуда предложат проехать в укромное место. А там ты спустишь штанишки, встанешь рачком, и тебя зачуханят в дристалище. Кстати, не вздумай, ублюдок, когда все это будет происходить, выкинуть какой-нибудь номер. И не пытайся куда-нибудь слиться из города. Живи у себя на квартире, побольше гуляй, дыши свежим воздухом. И подходи к телефону, а то до тебя не дозвонишься. И еще… Слышишь, Игнат Анатольевич?.. Не забывай про прокуратуру… Слышишь, Игнат?.. А, Игна-ат?

Он все слышал. Но сказать в ответ хоть слово не мог. Ходила вверх-вниз нижняя челюсть, мелкой дрожью тряслись голова и колени. Казалось, еще миг и он грохнется в обморок.

– Игна-ат? А, Игна-ат? Что ж ты, падла, не хочешь разговаривать? Хотя я тоже не горю особым желанием общаться с таким недоноском, как ты. Поэтому закругляюсь. Что хотел, вроде, тебе передал. Еще раз говорю: подходи к телефону. И не вздумай куда-то свалить. Не прощаюсь. Глядишь, доведется нам еще встретиться… Жди!

И – короткие гудки в трубке, выскользнувшей из безвольно повисшей руки опустившегося на диван Игната… И – гудящая от ударов сердца голова… И ни сил, ни желания шевельнуть хоть рукой, хоть ногой…

А к чему все, если впереди – глухая стена, через которую не перелезть, сквозь которую не просочиться?!!

В этом сомнамбулическом, почти бессознательном состоянии и застала своего гражданского мужа вернувшаяся через шесть часов домой Светлана Петровна.

* * *

Добиться от Игната хоть каких-то ответов удалось лишь на следующий день. Проглотив слоновью дозу снотворного, он проспал двенадцать часов и наутро поднялся с постели больше похожий на зомби, чем на нормального человека, но все же способный произносить короткие фразы. И толстуха, боясь, как бы супруг снова не погрузился в глубокий транс, безотлагательно приступила к допросу.

– Что вчера довело тебя до такого состояния? Таблеток переел?

– Нет, – покачал головой Игнат. Выглядел он ужасно: опухшее, словно после запоя, лицо, подергивающаяся в нервном тике щека, трясущиеся, как у законченного алкоголика, руки.

– Тогда это из-за какого-то телефонного разговора, – пришла к резонному выводу Светлана Петровна. – И, насколько я понимаю, неприятного, если после него ты даже не смог повесить трубку. Пока не уснул, ты был как парализованный. До кровати волоком тащить тебя пришлось. Игнат, это как-то касается девки?

– Нет.

– У тебя неприятности?

– Да.

– Попал на деньги? Наезжают бандиты?

– Вроде того.

– Это и есть причина того, что творится с тобой последнее время? – высказала догадку Светлана Петровна. – А то, что ликвидировал девку, подлило масла в огонь?

– Ты права, – вздохнул Игнат и с трудом закурил первую за утро сигарету. – Только не расспрашивай, что это за неприятности. Все равно ничего не скажу. Не хочу втягивать тебя в это дерьмо.

– Хорошо, не буду расспрашивать, – согласилась толстуха. – Но и ты, пожалуйста, выполни одну мою просьбу.

– Какую? – В голосе Игната звучало полнейшее безразличие.

– Наплюй на работу, на бандитов, наплюй на все. Собирай вещички и сегодня же отправляйся в Неблочи к моим родителям. Поживешь там до осени. Все равно в таком состоянии ничего делать ты не способен. Вместо того, чтобы что-то поправить, только еще больше все усугубишь. Смена обстановки тебе просто необходима. Вот увидишь: в деревне сразу пойдешь на поправку. Психика наладится. И увидишь, что это все и не проблемы, а надуманные пустышки…

«Эх, Света, Света, – затушил в пепельнице не докуренную и до половины сигарету Игнат. – Хотел бы я посмотреть, как побледнела бы твоя красная рожа, узнай ты всю правду про эти “пустышки”!»

– …Вернешься к осени другим человеком, – продолжала толстуха, – и начнешь все с нуля. Не ты первый, не ты последний, кому пришлось перешагнуть через такое. И ничего, перешагивают. После все складывается даже лучше, чем раньше. А у меня к твоему возвращению, если ничто не помешает, дела очень резко должны пойти вверх. Может даже так сложиться, что тебе придется оставить свои телефонные переговоры и помогать мне. Переключаться на совершенно другую работу, которая должна принести нам очень приличный доход. Не буду вдаваться в подробности, чтобы не сглазить, но когда все, что сейчас пробиваю, станет реальностью, расскажу тебе. И ручаюсь, что без дела не останешься… Так как, Анатольевич, отправляешься в отпуск в деревню? Собирать твои вещи?

Мордоворот с пистолетом: «И даже не думай, что сумеешь от нас куда-нибудь загаситься. Отыщем везде. Мы – очень серьезные люди, а ты – дерьмо собачье».

Грузин: «Не пытайся куда-нибудь слиться из города. Живи у себя на квартире, побольше гуляй, дыши свежим воздухом. И подходи к телефону, а то до тебя не дозвонишься. И не забывай про прокуратуру…».

«А ну их всех в задницу! – вдруг встрепенулся Игнат. – Мордоворотов, Тамар и грузинов! Пропади все они пропадом с их угрозами и заявами! Не желаю плясать под их дудку! Лучше глотнуть полной грудью вольного сельского воздуха и пожить по-человечески еще хотя бы недельку, а потом умереть, чем заживо гнить в этой квартире, обливаясь потом от страха и вздрагивая при каждом звонке в дверь!»

– Да, Свет, ты права. Собираем манатки, садимся в машину и – в деревню. Ты ведь со мной?

– Конечно. Сегодня ж суббота! – обрадовалась Светлана Петровна. – Вернусь в понедельник на поезде. А ты уверен, что сможешь сидеть за рулем?

– Почему это нет?! Не такой уж я инвалид! – Игнат закурил еще одну сигарету и на этот раз досмолил ее до самого фильтра.

Все! Решено! Катись все к чертям – и воровские понятия, и смертные приговоры!!! Мосты сожжены! Игнат Анатольевич в бегах.

Basta!!!

* * *

Но спокойной и беспечной жизни в деревне не получилось.

Взглянуть со стороны, так все складывалось – лучше не пожелаешь. Никаких забот, никаких угроз по телефону, никаких звонков в дверь, после которых приходилось по полдня приходить в себя. Да и не было здесь телефона, не было звонка возле двери, а сама дверь целыми днями была нараспашку и запиралась лишь на ночь. Мычали коровы, кукарекали петухи, гудел на ветру корабельными соснами бор, начинавшийся прямо за деревенскими огородами. Никого здесь не опасались, ниоткуда не ждали неприятностей, никаких происшествий не происходило даже раз в десять лет. Перепалка возле колодца проживших шестьдесят лет бок о бок соседок становилась событием дня. А Кирилл Уныченко, вернувшийся как-то под утро из Неблочей с бланшем под глазом, мог с полным правом претендовать на звание героя криминальной хроники деревеньки Капраново, если б, конечно, подобная хроника в деревеньке велась.

Петр Тимофеевич и Анна Ивановна, родители жены, просто стелились перед драгоценным Игнатом Анатольевичем, обеспечивая его всеми удобствами, какие только были в состоянии предоставить, и теперь искренне мучались тем, что резервы исчерпаны и хоть еще чем-нибудь потрафить драгоценному гостюшке они просто не в силах.

«А не истопить ли вам опять баньку, Игнат Анатольевич?»

«Хотите, схожу к Рудаковым, спрошу велосипед? Прокатитесь в Неблочи. Проветритесь. Выкупаетесь во Мсте».

«Сегодня утром дошла до карьера, набрала стакан земляники. Вот вам, пожалуйста. Попробуйте с молочком».

«Петя завтра на лошади едет в поселок. Вам что-нибудь надо купить? А если хотите, так поезжайте с ним вместе. Тогда я скажу, чтобы подождал, пока вы не проснетесь».

«Игнат Анатольевич, опять вам письмо. Конечно, от Светы. Вот ведь паршивка! Как родителям – так пишет, дай Бог, чтобы раз в месяц. А как любимому мужу – так по письму через день».

Не ведала бесхитростная Анна Ивановна, что не от сладкой жизни и тем более не от страстной любви отправляла ее дочь в деревню по письму через день. Света лишь скрупулезно исполняла просьбу Игната регулярно извещать его обо всех неординарных событиях, обо всех странных звонках, обо всем, что вызвало бы хоть малейшее подозрение и могло бы иметь к ним двоим даже самое ничтожное отношение.

– Все гораздо серьезнее, чем тебе может присниться даже в самом кошмарном сне, – озадачил толстуху Игнат по пути в Новгородскую область. – Не хотел тебя расстраивать, Света, но, боюсь, что на этот раз я влип основательно. И влип там, где не ждал никаких осложнений. Если эта беда обойдет меня стороной, схожу в церковь и поставлю Николе-угоднику пудовую свечку. Так что, пожалуйста, отнесись к моей просьбе с полной ответственностью. Будь предельно бдительна, не оставляй без внимания даже то, что раньше показалось бы тебе несущественной мелочью. И обо всем обязательно отписывай мне. Через день. Даже если ничего не произошло – все равно напиши, что ничего не произошло. А уж если случится что-нибудь из ряда вон – немедленно отбивай телеграмму. И заказывай телефонные переговоры. Очень рассчитываю на тебя. И уверен, что ты не подведешь.

– Конечно, не подведу, – немного испуганно пробормотала толстуха.

И действительно не подводила. Минуло уже больше полутора месяцев, а Светлана исправно слала отчеты обо всем, что произошло в течение последних двух дней (или ничего не произошло). И ее письма пока не давали поводов для беспокойства. Начиная с конца июня, когда Игнат укрылся в деревне, его спрашивали по телефону всего несколько раз, и Света неизменно интересовалась, кто звонит и по какому вопросу. И ни разу не случилось такого, чтобы звонивший ей не представился. Все это были знакомые, по старой памяти решившие предложить Игнату какой-то товар. И всем Светлана ответила, что ее муж уехал из города до октября. В квартиру один раз заходила женщина из Ленэнерго проверить показания счетчика, два дня по подъезду бродили цыгане, обзванивали все квартиры подряд и предлагали сначала мед, а потом картошку. Еще приходили вызванные Светой рабочие, чтобы снять железо с окна Тамариной комнаты. Вот и все звонки, все посещения. Грузин или его пацаны больше на горизонте не появлялись. Не проявлял себя пока и крысеныш. По-прежнему оставаясь в неведении, что Тамара жива, Светлана писала, что по сведениям, полученным от ее друзей из милиции, сыскари особой активности в поисках девки не проявляли и все шло к тому, что ее дело сначала зачислят в разряд «глухарей», а потом и вообще спишут в архив.

Одним словом, в Пушкине тихо, все хорошо. А ты отдыхай, Игнат Анатольевич, дыши свежим воздухом, пей молочко. И ни о чем не беспокойся.

Это если взглянуть со стороны.

Изнутри же все было иначе.

Как ни пытался Игнат убедить сам себя в том, что проблемы уже позади, ничего из этого не получалось. Нервное напряжение не спадало ни на секунду. А вытравить страх, въевшийся во все клеточки тела, во все поры души, казалось задачей и вовсе невыполнимой.

«Да этот грузин уже давно забыл обо мне! – в который раз пробовал успокоить себя Игнат, прогуливаясь по бору или куря на скамеечке возле крыльца. – Разве нужна такой щуке мелочь вроде меня? На один кус, как говорится! Не стою внимания! А тем более того, чтобы тратить на меня, ничтожного, время! А то, что он тогда позвонил и принялся стращать меня прокуратурой и тем, что пришлет пацанов, чтобы меня опустили, так это был просто бандитский кураж. Попался случайно на глаза подвыпившему придурку номерок моего телефона, вот и решил поразвлечься, нагнать страху на дешевого фраера. Нагнал, удовлетворился. И выбросил меня из головы.

Из-за девки тоже можно не волноваться. Тысяча против одного, что ее уже давно переправили на Кавказ или в Среднюю Азию и загнали какому-нибудь местному нуворишу. А если даже Тамара все еще в Питере, то свободы передвижений она лишена и (это уж без сомнений!) никогда ее не получит. Было б иначе, так уж крысеныш не упустил бы возможности отыграться за все, что устроили мы со Светланой. И уж точно не стал бы с этим тянуть, первым делом поперся б в милицию. Без вариантов, что тогда бы уже я сидел не на этой скамеечке, а на нарах. Или под нарами».

Но тут же всем этим доводам (словно специально, чтобы поиздеваться над собой, посильнее растравить в душе страх) Игнат спешил предъявить контраргументы:

«И вовсе не забыл обо мне этот грузин. Подобные волки никогда ни о чем не забывают, ничего не прощают, тем более таким дешевкам, с их точки зрения, как я. Со мной надо расправиться уже только за то, что перед тем как отдать этим бандитам девчонку, я сам ломанул ей целяк. А значит, кинул своих “покупателей”, подсунул им второсортный товар. К тому же не относящийся к их кругу фраер, изнасиловавший малолетку, для этих бандюг – как бельмо на глазу. По воровскому закону такое нельзя оставлять безнаказанным. Рано или поздно, каких бы это ни потребовало затрат и усилий, но трахнуть в жопу меня должны обязательно.

Так почему же сейчас грузин оставил меня в покое? Этому можно найти хоть сто объяснений.

Например, он затеял какое-то крупное дело, и на меня у него сейчас просто нет времени.

Как только немного освободится, так сразу и…

Или другое: сейчас лето, так почему даже бандюга не может взять на пару месяцев отпуск и не уехать куда-нибудь отдохнуть? Может вполне.

Как только вернется, так сразу и…

И вообще, чего это я там нафантазировал с тем телефонным звонком? Типа “попался случайно на глаза подвыпившему придурку номерок моего телефона”. Какое случайно?!! Ведь грузин тогда не раз повторил, что ему до меня никак не дозвониться. А значит, набирал мой номер и раньше. Не ради какого-то там бандитского куража, а вполне целенаправленно — надо было сделать первый шаг к запланированной расправе, припугнуть меня так, чтоб я от страха не мог найти себе места. А потом уже опустить меня, предварительно заставить помучиться от неопределенности положения. Кстати, вот еще одно из объяснений тому, что грузин пока никак не дает о себе знать. Не спешит, и делает это умышленно, отлично знает, что ожидание наказания всегда мучительно.

Так что радостные отчеты Светланы о том, что сейчас дома все спокойно, не стоит принимать во внимание. Прошло меньше двух месяцев. Возможно, пройдет еще один или два, прежде чем грузин напомнит о себе. Позвонит и узнает, что я наплевал на его требование и смотался из города. Нетрудно предположить, что тогда, чтобы выяснить, где я, бандиты наедут на Свету. И расколоть ее для них не составит проблемы. Достаточно будет лишь объяснить, что я все ей наврал. А Тамара жива, находится у грузина и в любой момент готова дать показания в прокуратуре не только против дяди Игната, но и против его гражданской жены. А дальше – без вариантов. Взбешенная на меня и перепуганная до смерти Светлана без возражений выложит мои нынешние координаты. И никакой телеграммы отправлять мне даже не подумает. А бандиты спокойно сядут в машину и поедут.

Может, сейчас они как раз на пути сюда! Их появления можно ждать в любой момент!

Сегодня.

Завтра.

Через неделю.

Через два месяца.

До конца жизни!

Да это ж ужаснее всяких мук!!!»

* * *

Ничто не помогало! Ничто не отвлекало!

Он сидел перед телевизором, уперев взгляд в мелькавший цветными картинками экран, но видел перед собой только черную дыру все глубже и глубже затягивающей его безысходности. Пытался спрятаться от кошмарной реальности между страниц пропахших сыростью книг, целую связку которых Петр Тимофеевич достал с чердака, но во всех них без исключения жирным курсивом было тысячекратно напечатано лишь одно короткое «ЖДИ!!!». Отправлялся в баню, и всякий раз, прежде чем зайти в парную, нерешительно топтался в предбаннике, боясь открыть дверь, словно за ней могла стоять Тамара с ковшом кипятка наготове.

Крышу сносило!

К сентябрю у Игната отросла жидкая бороденка, на ногах уже начали загибаться и трескаться длинные желтые ногти, в противоположность которым на пальцах рук все было сгрызено до крови. Зубная щетка последний раз использовалась месяц назад, а задубевшими от грязи носками можно было заколачивать гвозди. После того как однажды он разминулся на узкой тропинке в бору с двумя местными девками – прошлогодними Тамариными подружками – и увидел (для этого даже не пришлось оборачиваться), как они, остановившись, хихикают ему вслед и шепчутся между собой о том, насколько же он омерзителен, Игнат почти перестал выходить из дома, делая исключения лишь для того, чтобы добраться до туалета или иногда покурить на скамеечке возле крыльца. С Анной Ивановной и Петром Тимофеевичем он теперь почти не общался, ограничиваясь лишь дежурными фразами и односложными ответами на эпизодические вопросы.

С тревогой наблюдая за стремительно ухудшающимся состоянием своего постояльца, старики старались без нужды его не тревожить и искренне мучились от своей неспособности хоть чем-то помочь все глубже и глубже увязающему в трясине депрессии Игнату Анатольевичу. Лишь вздыхали с сочувствием, сокрушенно покачивали головами и обменивались понимающими взглядами: «Какой же ранимой души человек! Весь мир обойди – не встретишь такого мужчины, чтобы так убивался по утрате собственной дочери, как этот несчастный переживает пропажу племянницы. Даст Бог, еще, может, отыщется девочка. Эх, Тамара, Тамара! Эх, Игнат Анатольевич, и как только мы, два старых дурня, могли в прошлом году подумать о тебе плохое после той нелепой истории с баней!»

Эх, Игнат Анатольевич, до сумасшедшего дома тебе оставался всего один шаг!

* * *

Он еще не достиг той степени полнейшего отупения, чтобы этого не сознавать. А доводить свое состояние до того, чтобы в конце концов, за ним приехала крейзовозка, два дюжих санитара сковали бы наручниками запястья и на виду у всей деревеньки (правда, к осени почти обезлюдевшей) препроводили б в машину, чтобы доставить в дурдом, Игнат не желал.

Какое позорище!

Хоть на себя ему было давно наплевать, но при чем здесь Анна Ивановна и Петр Тимофеевич? Зачем здесь пересуды о том, что их зять – сумасшедший и этим летом скрывался у них от врачей-психиатров, пока за ним не приехала «скорая» и его прямо из дому не забрали в психушку? В том, что такое событие будет потом всплывать в памяти жителей не только Капранова, но и соседних Неблочей не один год, обрастая с каждым разом все новыми фантастическими подробностями, не могло быть никакого сомнения.

«А если не избежать дурдома, то лучше уж сдаться туда добровольно, так, чтобы не привлекать к этому внимания. Отправиться завтра же к местному психиатру и попросить дать направление в больницу: “Так, мол, и так. В июне меня постигло большое несчастье – пропала без вести моя подопечная, и с того времени в голове у меня все буквально перевернулось. Ни на секунду не отпускает депрессия, постоянно преследуют необъяснимые страхи, и в результате всего этого я просто не могу найти себе места. Не в состоянии ни читать, ни смотреть телевизор, ни даже просто спокойно прогуляться по лесу. Давно перестал следить за собой, опустился. Единственное, чем занимаюсь целыми днями, так это сижу на скамейке около дома, курю сигарету за сигаретой и истязаю себя черными мыслями. Пока я еще вроде бы в здравом рассудке, но всем нутром чувствую, что скоро утрачу контроль над собой, и даже страшно подумать, что тогда могу натворить. Пожалуйста, помогите! В одиночку справиться с тем, что со мной происходит, я не смогу”.

А вдруг и правда помогут? Почему бы и нет?

Завтра же отправляюсь в Неблочи на прием к психиатру!»

Впервые с момента, когда он согласился с доводами Светланы уехать из Ленинграда в деревню, Игнат сумел самостоятельно принять какое-никакое, но, несомненно, важное решение. И осознание того, что, несмотря ни на что, он оказывается еще на что-то способен, сразу же придало ему сил, из каких-то скрытых резервов подзарядило энергией. Он сходил в баню, почистил зубы, побрился, постриг на ногах кошмарные ногти и вышвырнул в помойную яму стоявшие колом носки.

В тот вечер Игнат почувствовал себя настолько уверенно и спокойно, как еще не бывало за все время его «отдыха» в деревне. Он даже сумел убедить себя, что причина измучившего его маниакально-депрессивного психоза вовсе не грузин и Тамара, а обычное психическое расстройство и от него легко можно вылечиться процедурами и таблетками, проведя пару недель в местной больнице. А может, даже удастся избежать крайних мер и пройти курс лечения амбулаторно – просто, продолжая жить у родителей Светы, каждый день ездить в поселок к врачу. И вообще, может, кризис уже миновал, и теперь каждый следующий день станет приносить все большее облегчение. Вплоть до полного излечения.

– Хочу сходить завтра в больницу, – сообщил Игнат за ужином Анне Ивановне.

– Что такое? – насторожилась хозяйка. – Плохо чувствуете себя, Игнат Анатольевич? Может, какую таблетку…

– Разве вы не заметили, – перебил Игнат и впервые за три месяца сумел улыбнуться, – что плохо чувствую я себя постоянно. И никаких пилюль против этого вы мне не найдете. Здесь нужна консультация специалиста. Вот и хочу побеседовать. С психиатром. Где он у вас принимает?

…На следующее утро, прихватив с собой пакет с минимумом вещей первой необходимости на тот случай, если его сразу положат в больницу, Игнат пешком отправился в Неблочи.

Ясное теплое утро, предвещающее погожий денек, как нельзя лучше располагало к пешей прогулке. Депрессия как отступила еще вчера вечером, так больше и не возвращалась. Постоянное напряжение и ощущение безысходности, изводившие Игната уже три месяца, убоявшись, наверное, визита к врачу, вдруг испарились, не оставив за собой и следа. Мрачные думы о неизбежности встречи с грузином и неприятностях от Тамары сменились мыслями о том, что все-таки правду говорят, что время лечит и теперь можно смело возвращаться домой, что Светлана сумела организовать какое-то предприятие, обещающее приносить хороший доход и ей теперь не обойтись без помощи мужа. Во всяком случае, в нескольких последних письмах она давала понять, что все обстоит именно так – даже лучше, чем ожидала. Тепленькое местечко в мэрии – ей; беспроигрышное и доходное дело – Игнату. Надо лишь не лениться, и деньги польются рекой.

Неспешно шагая по узкой тропинке, протоптанной вдоль обочины грунтовой дороги, Игнат буквально млел от ощущения умиротворенности. И достигнув поселка, он уже твердо решил, что ни о каком стационаре не может быть речи. Просто побеседует с доктором, тот назначит ему на первое время курс лечения, а уж возвратившись из этой глуши в цивилизованный Пушкин, он, Игнат, займется всерьез поправкой своих расшалившихся нервов. Обязательно надо будет сходить на прием к тому психиатру, которого Свете порекомендовал Руневич.

Все складывалось хорошо – лучше не пожелаешь!

Если не брать в расчет того, что на массивной, обитой жестью двери, возле которой криво болталась облупленная по углам табличка «Психоневрологический диспансер», был навешен огромный амбарный замок. И никаких других дверей в обозримом пространстве не наблюдалось. Так же как и расписания приема врачей. Только «Психоневрологический диспансер».

Попасть в который в ближайшее время не представлялось возможным.

И ничего другого не оставалось, как отправляться на поиски справочного бюро.

А потом возвращаться в Капраново, выяснив в справочном, что психиатр в районе только один, сейчас он на больничном и при благоприятном стечении обстоятельств записаться к нему на прием можно будет не раньше, чем через неделю.

«Через неделю я, наверное, уже буду в Пушкине, – не особо расстроился Игнат. – И вообще, сдался мне этот неблочский мозгоправ? Дома пусть лучше потрачусь на гонорар, но зато покажусь конкретному специалисту. Да и вообще неизвестно, придется ли кому-нибудь показываться. Вроде мои дела и без врачей пошли на поправку».

Возвращаться в тоскливое обезлюдевшее Капраново не хотелось. Помахивая пакетом с собранными для больницы пожитками, Игнат неторопливо добрел до вокзала, почитал расписание поездов, поглазел на девчонок, кучковавшихся на автобусной остановке, дождался, когда они сядут в подъехавший желтенький «пазик», и решил заглянуть в попавшийся на глаза магазин, посмотреть, чем торгуют сейчас на селе, насколько местный ассортимент отличается от городского.

Из магазина Игнат вышел минут через двадцать, добавив к вещичкам в пакете бутылку «Пшеничной», пластмассовый стаканчик и кружок краковской колбасы на закуску. Прежде чем купить водку, он довольно долго потоптался возле прилавка. С одной стороны, донимало страстное желание устроить по пути домой скромный «пикник на обочине», беззаботно выпить, погреться на солнышке и помечтать о том, как все будет теперь хорошо, а с другой стороны, оставалась боязнь того, что, как это и раньше бывало не раз, безобидная выпивка могла послужить толчком к началу вовсе не безобидного запоя. И еще неизвестно было, как это могло сказаться на расшатанной за три месяца психике.

И все же насколько неодолимым было желание выпить!!!

…А, ладно, – все-таки не нашел в себе сил перебороть порочную страсть Игнат и достал из кармана бумажник. – У меня еще есть время подумать. Никогда не поздно по дороге домой просто вышвырнуть эту бутылку в кусты. Или разбить о какой-нибудь камень. И пропади она пропадом! Мог не брать ни капли в рот все лето, так почему бы не жить так и дальше!

Надоело! Устал!»

Оттеснив в сторону мыльницу, бутылка «Пшеничной» уверенно утвердилась в пакете между халатом и полотенцем.

…Наверное, прав оказался доктор Руневич, предрекая Светлане Петровне, что болезнь ее мужа может обрести хроническую форму. Похоже, обрела. Притом не только хроническую, но еще и весьма извращенную. С одержимостью мазохиста Игнат, избавившись от одного мучительного и продолжительного головняка, позволил себе лишь короткую передышку и сразу же поспешил заменить его новым. Пусть незначительным, пусть куда более безобидным, но все-таки снова внесшим немалую смуту в покрытую еще не затянувшимися шрамами душу.

Принц Датский: «To be or not to be?»[49]49
  Быть или не быть? (англ.)


[Закрыть]

И. А. Астафьев: «To drink or not to drink?[50]50
  Пить или не пить? (англ.)


[Закрыть] – вот в чем вопрос!»

Вопрос, единовластно царивший в голове у Игната все время пути из Неблочей в Капраново. Бутылка «Пшеничной» буквально рвалась на волю из тесного полиэтиленового пакета, разве что не верещала во весь свой бутылочный голос: «Слабак! Импотент! Хорош кочевряжиться! Да достань ты меня, наконец! Свинти пробку. Заряди пару добрых глотков и не корчи из себя абстинента! Один хрен, любому известно, что ты алкоголик. Э-эй, Игна-ат! Расслабься. Не мучь себя, выпей». Противостоять ее бесовскому напору удавалось с неимоверным трудом, лишь собрав в кулак всю свою волю. Вернее, наскребя по сусекам ту жалкую пыль, что осталась от воли за лето. И все же этого пока доставало, чтобы не сдаться и не выпустить на свободу зеленого змия.

Пока…

Каким-то чудом вопрос «To drink or not to drink?» все еще оставался открытым.

В темпе столетнего паралитика плелся Игнат, медленно приближаясь к Капранову, а тем временем его взгляд неосознанно изучал окрестности: «Где?!! Где удобнее всего приткнуть задницу, расстелить на траве арендованную у Петра Тимофеевича телогрейку, опереться спиной о белый ствол одиноко стоящей посреди просторной поляны березки и, млея на жарком не по-осеннему солнышке, почать не дающую покоя бутылку? А потом закусить колбасой и, блаженно зажмурив глаза, предаться мечтам о предстоящих успехах в том предприятии, что за лето организовала Светлана.

Где?!!»

А вот и березка. Вокруг аккуратного белого ствола – мягкая травка, уже присыпанная желтыми листьями. Уютней местечка не отыскать во всей округе.

А вот и булыжник, неизвестно каким ледником занесенный на обочину бугристой грунтовки, соединяющей районный центр Неблочи с вымирающей деревушкой Капраново. За Капрановым эта грунтовка продолжается в две еле заметные заброшенные колеи, сворачивающие в лес и там уже окончательно растворяющиеся в густых зарослях малинника.

«To drink or not to drink?» – вот в чем вопрос. Вот где соблазн! Который за какой-то час может так скомкать всю жизнь, что ее уже будет никогда не разгладить.

Игнат достал бутылку из пакета. Ее горлышко приятно холодило ладонь. В ней плескалась такая желанная жидкость!

Которая так и просилась внутрь!

Которая могла оказаться смертельным ядом!

До березки – шагов пятьдесят, до булыжника – в два раза меньше. Если бы наоборот, – не возникло бы и капли сомнений. А так…

«Нет!» – не оставляя себе ни единой лишней секунды, Игнат (как панфиловец с «коктейлем Молотова» к фашистскому танку) стремительно бросился с «Пшеничной» в руке к камню…

Раньше он не раз совершал какие-нибудь поступки под воздействием короткого импульса, и обычно потом в этих поступках раскаивался. Но сейчас, отбросив в сторону бутылочное горлышко и тупо взирая на сверкающую в ярком солнечном свете россыпь влажных осколков и потемневший от водки булыжник, Игнат понимал, что завтра жалеть об этом поступке не будет. Ведь уже к вечеру наступило б похмелье, захотелось бы продолжения. И завтра – то же. И послезавтра…

Потом – депрессия, страхи, гудящие от напряжения нервы… психушка! И – прощай мечты о предстоящих успехах в организованном Светой предприятии, сулящем солидную прибыль! Тогда прощайте, деньги, которые скоро должны политься рекой. Тогда прощай все!