Текст книги "Мстительница"

– О чем я и предупреждала. – Виктория уверенно прошла в комнату, прогнала из кресла большого кота и заняла его место. Кот тут же нацелился к ней на колени, но, напоровшись на недружелюбный взгляд, передумал и, пару раз дернув тощим хвостом, отправился нюхать Тамарины туфли.

– Если ей еще покрасить волосы в черный цвет, вас не отличит даже лучший физиономист, – продолжал беззастенчиво обсуждать внешние данные Тамары Петр, не забыв в то же время гостеприимно указать ей на узкий диван. – Располагайся. Поговорим о наших делишках. Кофе не предлагаю – у меня его нет. Чаю тоже. Ничего нет, – театрально развел он руками. – Даже супруги.

«Если это намек, – недовольно поморщилась Тома, – то, парниша, ты угодил в молоко. Здесь тебе ничего не обломится».

Новый знакомый с первого взгляда вызвал у нее антипатию, и с каждой секундой это чувство крепло. До того, что уже минут через пять Тамара с отвращением представляла, как будет работать вместе с этим простым, словно валенок, балаболом. Рубаха-парень – тьфу! Подобные мужики никогда не вызывали у Тамары симпатии. А если человек только строил из себя «рубаху», а на самом деле таковым не являлся, то он был несимпатичен вдвойне. Нет, даже не вдвойне, а десятикратно. Стократно! Подобные люди были просто опасны! Их следовало обходить стороной! Не связываться с такими ни при каких обстоятельствах! А еще лучше – сразу от них избавляться! Тем паче, от бывших легавых.

«Неужели Вика ошиблась с этим Петром так же, как я неделю назад с двумя сопляками, которым дала скопировать зип? Только ее ошибка может нам стоить гораздо дороже.»

Ох, как не нравился Тамаре этот частный детектив Петр!

Она вопросительно посмотрела на Викторию. Та ответила ободряющей улыбкой, подмигнула и перевела взгляд на усевшегося рядом с Тамарой Петра.

– Итак, дорогой? Каковы результаты? По телефону ты вчера похвастался, что за две недели накопал на пять уголовных дел и один скандал федерального уровня. Действительно так? Или преувеличиваешь?

– Скорее, преуменьшаю, – резко изменив игривый тон на деловой (более того, официальный), ответил Петр.

Тамара с неприязнью отметила, что Энглер, оказывается, имеет дела с этим «Гудвином» уже две недели. И ведь, стервоза, до вчерашнего дня не обмолвилась ни единым словечком!

– В общем, так, Вика, – продолжал тем временем детектив. – Считая, что занимаюсь обыденным делом, я с твоей легкой руки наткнулся на такую клоаку, что не знаю, как теперь поступить. Пока не поздно, у меня еще остается на выбор несколько вариантов. Давайте-ка вместе обсудим все по порядку.

– Давай, – охотно согласилась Виктория. – Начинай, Арчи Гудвин. Чего тратить время?

– Вариант первый и наиболее приемлемый для меня: я возвращаю аванс, не даю тебе никакой информации и отказываюсь от дальнейшей работы.

– Боишься обжечься?

– Я просто не сомневаюсь, что если начну копать дальше, то даже не обожгусь, а обуглюсь. И вы – вместе со мной. Какова перспективка – три головешки?

– Так горячо? – На лице Энглер не отразилось не единой эмоции. Впрочем, так же, как ни единой эмоции не прозвучало в голосе детектива.

– Как в мартеновской печи, – бесстрастно ответил он. – Итак, это вариант номер один. Что скажешь?

– Скажу: он не принят. Что ты еще припас? Вариант номер два…

– …наиболее глупый, – продолжил Петр. – Вот что он из себя представляет. По закону о любом преступлении, раскрытом в результате моей частно-розыскной деятельности, я обязан безотлагательно доложить в органы внутренних дел или в прокуратуру. Здесь у меня на выбор есть лишь Москва. Федералы. Тогда вполне реальна надежда на то, что клоаку разворошат, а мерзавцев, которых вы ищете, отправят на нары. Пожизненно. Такой исход не устроит?

– Нет, не устроит, – покачала головой Энглер. И на ее доселе бесстрастном лице Тамара отметила легкую тень озабоченности. – Объясни, почему федералы? Москва? В Питере стремно?

– В Питере может не прокатить. У меня есть серьезные опасения, что здесь у тех, на кого мне удалось выйти, очень надежная крыша. Их потери сведутся только к тому, что им придется на время свернуть дело и немного понервничать, пока вместо них не сядут другие. А потом все начнется по новой. Кстати, я к тому времени уже буду мертв. Так что, как видишь, такой вариант не устраивает и меня.

– И что же за клоаку такую ты раскопал, господин частный сыщик? – задумчиво пробормотала Виктория. – Это оружие? Дурь[44]44
  Дурь (нарк.) – наркотики.


[Закрыть]?..

– Не спеши, пожалуйста, – ответил Петр. – Со временем все узнаешь. А сейчас перейдем к третьему варианту. И последнему… – Выдержав эффектную паузу (в меру длинную, в меру короткую), он торжественно объявил: – Я продолжаю работать.

Несмотря на то, что боюсь. Несмотря на то, что не хочу умирать молодым. Несмотря на то, что имею серьезные опасения, что подобный орешек нам не разгрызть. Но есть причины, которые перевешивают все это. Первая: я уже слишком много узнал и теперь это висит тяжеленным булыжником у меня за плечами. Если я ничего не предприму, чтобы его сбросить… Нет, лучше сдохнуть, чем жить с таким грузом. Вторая причина: тому человеку, который вывел тебя на меня с твоей просьбой собрать материал на этих Светлану и дядюшку, я неосмотрительно дал слово оказать тебе любую поддержку не только в их поиске, но и во всем остальном – ты понимаешь, о чем говорю. Отречься от этого слова, не потеряв к себе уважения, я не могу. И, наконец, причина третья и последняя. Меркантильная. Я продолжаю работать потому, что ты, Вика, в связи с изменением обстоятельств, увеличиваешь мой гонорар в десять раз. По рукам? Ты не против?

– Нет, не против, – и не думая торговаться, согласилась Виктория. И сразу взяла быка за рога. – Моральная и финансовая стороны сделки к нашему с тобой обоюдному удовлетворению согласованы. Никаких договоров, надеюсь, подписывать не придется?

– Шутишь? – хмыкнул Петр. – Я даже не интересуюсь насчет следующего платежа.

– Не беспокойся, не кину. Получишь платеж. А сейчас давай выкладывай все, что успел накопать. И что же это за ужасающая клоака, о которой ты талдычишь?

– Вика, я не скажу тебе больше ни единого слова. – Петр отрицательно покачал головой.

– Не поняла! – даже приподнялась в кресле Виктория.

– Ни единого слова, – повторил детектив, поднялся с дивана, подошел к Энглер и, наклонившись, что-то зашептал ей на ухо. При этом на губах у Виктории обозначилась глупенькая улыбочка, как будто ей сейчас говорили какие-то сальности. Но вот Петр распрямился, повернулся к Тамаре, бросил строгий взгляд на кота, поспешившего занять на диване то место, где только что сидел хозяин. – Ну все, девчонки. Идите домой. Жду звонка завтра. И заезжайте. Можно вдвоем, но лучше, чтобы только Тамара, – подмигнул он ей, вновь входя в образ рубахи-парня. Без кофе, без чая и без жены. Ну прям мечта любой засидевшейся на выданье девы…

– Томка, вперед, – Энглер выпорхнула из кресла, Тамара резво устремилась следом за ней и едва успела на ходу бросить: «Пока», как за спиной уже захлопнулась входная дверь. Виктория уже жала на кнопку вызова лифта. А еще через минуту, спустившись с девятого этажа многоквартирного дома, она достала из незапертого почтового ящика с номером «146» и безграмотной надписью «Fuckin schit» конвертик с дискетой. Радостно продемонстрировала его своей спутнице и, бросив: «Едем читать», – направилась к выходу из подъезда.

«Так вот почему этот перестраховщик, – догадалась Тамара, – ни у себя в квартире, ни по телефону не обмолвился ни единым словечком о том, что сумел накопать за две недели! Опасается, что квартира может стоять на прослушке. Неужели то, на что он напоролся, действительно настолько серьезно? Или этот Петр просто раздувает из мухи слона?»

– Он раздувает из мухи слона, – устраиваясь за рулем вслух произнесла последнюю мысль Тамара. – Не за это ли его и выставили из мусарни? Как думаешь, Энглер?

– А? – рассеянно переспросила Виктория. Открыла бардачок, хотела сунуть туда дискету, но в последний момент передумала и положила ее к себе в сумочку. – Нет. Думаю, не за это. А впрочем, пес его знает. С его личным делом я не знакомилась. Мне хватило слов человека, который этого Петра рекомендовал.

– А кто рекомендовал? Я его знаю?

Виктория промолчала, словно не расслышала вопроса. Тамара решила не переспрашивать. Вместо этого поинтересовалась:

– Чего этот сыщик шептал тебе на ухо? У тебя при этом была такая обалделая рожа…

– Чего? – снова не сразу врубилась Энглер. Мыслями она сейчас явно парила в каком-то другом измерении. – Просто сказал, что вся информация на дискете. Тут почти вся жизнь толстухи и дядьки с момента, когда я с ними рассталась и угодила в подвал к Монучару. А кроме того, еще кое-что о том, что Петр так упорно называет клоакой. Что же, приедем домой, почитаем об этом кошмаре. И посмотрим, действительно ли наш Арчи Гудвин раздувает из мухи слона. Очень хотелось бы, чтобы ты оказалась права. Не достает нам еще новых головняков!

Черная «Ауди» резко перестроилась из правого ряда и пошла на обгон вереницы из нескольких фур. Стрелка спидометра устремилась к отметке «180». Встречный «Москвич» издалека испуганно замигал дальним светом.

– Не киксуй. Успеваем.

– Тамар, не гони. Сколько раз говорить!

– Сколько раз отвечать: иначе не умею! К тому же мне просто не терпится почитать, что там, на этой дискете.

Глава третья
Кошмары во сне и наяву.

Лето 1992 года обернулось для Игната Анатольевича Астафьева сущим кошмаром. Ничего подобного он не испытывал даже после двойного убийства, которое совершил год назад. Тогда он нисколько не сомневался, что провернул все безупречно, что ни у одного, даже самого-самого дотошного сыскаря не будет ни единой ниточки, ведущей к убийце, ни тени подозрения, что Андрея Астафьева и его жену застрелил их единственный родственник. Тогда, в мае 1991 года, Игнату тоже, конечно, какое-то время довелось «посидеть на иголках», но потом все эти иголки затерялись в ворохе дел и забот, и их эпизодические покалывания стали практически безболезненны. Крупная сделка с продажей турецкого табака, к которой можно было удачно прилипнуть в роли посредника, и хлопоты по установлению опеки над случайно оставшейся в живых племянницей быстро вытеснили из головы все прежние беспокойства. А вскоре убийство старшего брата и Ольги если и не стерлось из памяти вовсе, то обрело форму уже не чего-то пугающего и угрожающего неотвратимым возмездием, а некоего экстремального приключения, которое довелось пережить. Притом пережить очень удачно, выйдя сухим из воды. Игнат был искренне горд, что тогда, в конце мая, оказался способным на отчаянный, граничащий с безрассудством поступок, достойный настоящего мужика, супермена современной российской формации.

Правда, не все в этом деле сошло гладко. Львиную долю «дохода», полученного в результате «поступка», пришлось отдать тем, кто оказался организованнее и сильнее, и проклятая девка – племянница – тоже осталась жива. Ничего другого не оставалось, как только повесить ее себе на шею. И она сразу же начала доставлять неприятности. Мелкие, почти несущественные, ничем не угрожающие проблемки. Но это – пока. Со временем несущественные проблемки грозили перерасти в гигантские головняки. А этого времени с каждым днем оставалось все меньше и меньше. Надо было что-то немедленно предпринимать.

«Но ведь если нет человека, так нет и проблемы – так было решено на семейном совете между Игнатом Анатольевичем и Светланой Петровной. – Настал час принятия радикальных решений. Тамара должна быть ликвидирована. И чем скорее, тем лучше. Так, чтобы без следа растворилась, “ушла из дома и не вернулась”, закончив свой путь в глубокой могиле где-нибудь в лесной глухомани. Труп никогда не найдут, а значит, и уголовное дело заводить не станут. И не будет больших неприятностей, которые можно нажить, если дать слабину и оставить жизнь этой девице. Итак, решено!

Basta!!!»

Смертный приговор Тамаре был вынесен. Оставалось лишь привести его в исполнение.

Чем скорее, тем лучше!

И тут в ход событий вмешался Его Величество Несчастный Случай. Перепутавший все, казалось бы, уже предрешенное, обрекший Игната на несколько самых ужасных месяцев в его жизни. Как он не сошел за это время с ума? Об этом известно, пожалуй, лишь одному Сатане. Как, чтобы избавиться от кошмара, не наложил на себя руки? На этот шаг «супермену новой российской формации» попросту не хватило решимости.

…И угораздило же его, когда судьба Тамары уже была предрешена, присесть на летней террасе кафе с бутылочкой пива за один столик с каким-то кавказцем. Игнат был к этому времени уже достаточно втертый, кавказец – тоже заметно «на градусе», так что знакомство состоялось без лишних светских условностей. Завязалась беседа. Сперва о политике, потом о работе, потом о домашних делах… Вот тогда-то и дернул Игната черт за язык рассказать о своей подопечной, которой уже четырнадцать лет и ни на что иное, как доставлять головные боли своим «благодетелям», она не способна.

– Ничего не п-поделаешь, но придется… от нее измы… избавляться, – с трудом ворочая языком, посетовал новому другу Игнат.

– Хочешь отказать ей в опеке и отдать в детский дом? – Никаких других вариантов избавления от опостылевшей подопечной Монучар – а это был он – на тот момент просто не представлял. И вообще, семейные неурядицы своего собутыльника его абсолютно не волновали. Он лениво потягивал пиво и рассеянно, просто от скуки поддерживал разговор.

Но его рассеянность и скуку как рукой сняло, когда Игнат, уже не контролируя то, о чем треплет его пьяный язык, ляпнул несколько слов из разряда таких, что порой могут сломать человеку все дальнейшую жизнь.

– Н-не-е-ет, не детский дом. Мы с суп… спру… короче, с су-пру-гой решили иначе. Этой сикухе не место в нормальном человеческом обществе. Сорную траву с поля долой! – резко разрезал воздух ладонью Игнат. – Вывезу в лес, двину по голове и… за-а-акопаю поглубже.

– Зачем же так круто? – с интересом уставился на своего собеседника Монучар.

– А вот так! – Игнат подозвал официантку и заказал себе еще пива и чипсов. – К-круто! П-п-потому что так б-б-будет лучше и для нее, и для всех а-а-астальных. Кем она станет, когда подрастет? Уличной шлюхой! Пьяной вокзальной подстилкой! Ничего д-другого… толкового… из нее не получится.

– Бывает, и шлюхи добиваются многого в жизни. Эта твоя подопечная хоть симпатичная? – с показным безразличием спросил кавказец.

– О-о-очень!!! – эмоционально выкрикнул Игнат, и к нему удивленно обернулись посетители из-за соседнего столика. – Чего не отнять у этой з-з-занозы, так это того, что она сим-па-тич-на-я. Но это ед-динственное, чем она может пыг-х-вастаться.

– Говоришь, очень? – На губах у Монучара обозначилась загадочная улыбка. – Не понимаю тогда тебя, генацвале. Зачем брать лишний грех на душу? Зачем убивать симпатичную девочку? Зачем закапывать ее, бедняжку, в лесу? Зачем швыряться добром, когда гораздо разумнее его взять и продать?

– К-кому? И к-куда?!!

– В гарем. В наложницы. В рабство. Туда, откуда эта розетка[45]45
  Розетка (уголовн.) – девочка.


[Закрыть] уже никогда не выйдет на волю. А ты так не только решишь свой головняк и избавишься от подопечной, но еще и получишь конкретные фишки.

– Сколько? – загорелись глаза у Игната.

– Пятнадцать штук баксов. Если девчонка и правда, как ты говоришь, окажется стоящей.

– А кто покупатель?

– Не все равно? Дело будешь иметь только со мной.

– Ну-у-у… если ты это серьезно! – В сладостном предвкушении буквально свалившихся с неба огромных деньжищ Игнат на какое-то время даже протрезвел. И сильно вспотел. – Если это не пьяный базар…

– Слушай сюда! – жестким тоном перебил его Монучар. – Точнее, сначала смотри. – Он припечатал к столу напротив Игната обе ладони. Тыльные стороны были синие от тюремных татуировок. – На пальцы смотри! Что видишь?

– Перстни наколоты, – промямлил Игнат.

– Что они означают, не знаешь?

– Н-нет.

– Объясняю. Я – воровской. Я – в авторитете. И вся моя жизнь построена по понятиям, ни через одно из которых переступить я никогда не могу. Одно из понятий – всегда отвечать за свои слова. Так что ни о каком «пьяном базаре», как ты сейчас выразился, не может идти и речи. К тому же учти: я – грузин. Гордый горец, – нарисовал на тонких губах чуть заметную улыбку Монучар. – И никогда не поставлю под сомнение свою репутацию, не сдержав слова или не выполнив взятых обязательств. А мои обязательства перед тобой сейчас такие: я готов дать за эту девицу пятнадцать кусков. Если она и правда такая, как ты ее описал. Если козырная…

– Такая, такая, – залебезил Игнат. – Козырная! Красивая!

– Считаю, договорились?

– Да, да! Договорились!

Монучар достал из барсетки записную книжку, вырвал листочек бумаги и, присоединив к нему богатую ручку с золотым пером, протянул Игнату.

– Держи. И запиши свой телефон. Позвоню тебе завтра. Тогда обсудим детали.

Вот так в какие-то пять минут судьба уже приговоренной к смерти Тамары во второй раз за год заложила крутой вираж. Одному заточению предстояло смениться другим…

Узнав об очередном прожекте Игната, Светлана Петровна решительно наложила на эту авантюру запрет. Но разве хоть что-нибудь могло остановить ослепленного пятнадцатью штуками баксов Игната?

Уже через день он забил стрелку с грузином возле своего гаража. И исправно доставил туда «товар» на стареньком «Опеле». Он не сомневался, что сидит за рулем этого гнилого корыта если не в последний, то в предпоследний раз – это уж точно.

Завтра же вложит вырученные за крысеныша доллары в приличную тачку, на которой будет не стыдно проехать по городу!

Но…

* * *

Но вместо обещанных долларов в качестве платы ему достались в ту июньскую белую ночь отбитые почки, разбитая бровь и недвусмысленное предупреждение: «Если вдруг, что по-пьяне, что по-трезвляне, трепанешь хоть кому-нибудь своим помелом, куда делась племянница, жизни тебе будет отмерено децл». В подтверждение, что это не пустые слова, один из мордоворотов, явившихся к гаражу вместе с грузином, ткнул Игнату под нос ствол пистолета и по памяти назвал его адрес и все паспортные данные.

– Теперь ты в курса́х, что нам известно, где тебя доставать, пидараса, – зловеще процедил он. – И даже не думай, что если запорешь какой-то косяк, то сумеешь от нас куда-нибудь загаситься. Отыщем везде. Потому что мы – очень серьезные люди. А ты – дерьмо собачье. Вали домой и радуйся, что по доброте душевной, христианской, еще отпускаем тебя, мохнорылого[46]46
  Мохнорылый (уголовн.) – насильник; зек, отбывающий срок за изнасилование.


[Закрыть], с целым очком. Ну, пшел отсюда, чушок[47]47
  Чушок (уголовн.) – представитель группы с низким статусом в неформальной иерархии заключенных (ниже по статусу только опущенные)


[Закрыть]!!!

Напоследок Игнат получил крепкий пинок, придавший ему ускорение в сторону старого красного «Опеля».

Сделка, можно сказать, состоялась.

Мечта о приличной машине, на которой будет не стыдно проехать по городу, так и осталась мечтой.

* * *

Светлане, естественно, он ничего не рассказал.

– Все в порядке? – спросила она, не успел еще Игнат переступить порог квартиры.

– Все, – коротко ответил он, с трудом сдерживая на разбитом лице гримасу боли.

– А что с физиономией?

– В лесу темно. Напоролся на сук. Хорошо, хоть глаз не выколол.

– Что с крысенышем? Закопал?

– Закопал, – с трудом, еле держась на ногах, выдавил из себя Игнат. Единственной его мечтой сейчас было упасть на кровать и замереть. Может быть, хоть тогда немного отпустила бы буквально разрывавшая всю спину боль в почках. Но надо было крепиться, отвечать на докучливые расспросы Светланы. Нельзя допустить, чтобы в нее закралась хоть капелька подозрения в том, что он все испортачил… Девка жива. Где она сейчас, – неизвестно. Так же, как неизвестно, чего от этого всего в будущем ожидать.

– Где закопал? Глубоко? Грибники не наткнутся? – продолжала толстуха сыпать вопросы.

– Где закопал?..

Он уже почти ничего не соображал. Кружилась башка. Дрожали коленки. В любой момент он был готов грохнуться в обморок.

– Где закопал? – с безразличием переспросил он. – А пес знает… Свернул с Московского шоссе на какой-то проселок, потом на лесную дорогу. Потом тащил ее километра два на себе от машины. Попроси сейчас найти это место, ни за что не найду.

– И все-таки быстро ты обернулся, – заметила Света, но в ее голосе Игнат не расслышал ни единого отзвука недоверия. И то ладно! Я думала, до утра провозишься.

– Просто я спешил, – пробормотал Игнат и, наконец добравшись до столь желанной кровати, принялся со всей осторожностью стягивать брюки.

– Расскажи хоть, как ты ее убивал, – пристроилась рядом толстуха. Заплывшие жиром маленькие глазенки ее возбужденно блестели. Кровожадности инспектрисы РОНО позавидовал бы сейчас сам Фредди Крюгер. – Задушил?

– Раскроил череп лопатой, – из последних сил простонал Игнат. И взмолился: – Светлана, пожалуйста! Оставь меня на сегодня в покое! Я вымотан до предела! Ты даже не представляешь, как все это оказалось для меня тяжело!

– Я понимаю, – нежно погладила мужа Светлана Петровна. – Ложись, отдыхай. Сейчас я обработаю тебе бровь. А то вдруг заражение.

– И прихвати из аптечки каких-нибудь сонников. Чувствую, сегодня мне без них не заснуть.

Эти слова были последним, что той жуткой ночью сумел выжать из себя Игнат.

* * *

Однако той ночью дело не ограничилось. За ней последовали не менее жуткие дни, недели и месяцы.

Пока не отошли основательно отбитые почки, Игнат почти не поднимался с постели, делая исключения лишь для редких вылазок в туалет, чтобы в очередной раз убедиться, что моча по-прежнему основательно окрашена кровью и улучшений не наблюдается.

Светлана целыми днями пропадала на работе, поглощенная хлопотами по переводу из района в городскую администрацию. Перспектива сделать резкий скачок в служебной карьере отодвинула в сторону даже заботу о том, как удачнее спустить на тормозах исчезновение девочки, над которой ее гражданский муж год назад оформил опеку. Впрочем, эту заботу толстуха легко переложила на плечи других – многочисленных друзей и знакомых в Пушкинском РУВД, – ограничившись лишь написанием заявления и представлением справки о том, что Астафьев Игнат Анатольевич болен и потому в ближайшее время явиться в милицию, чтобы дать показания, не может.

– Да и зачем тебе, собственно, нужен именно он? – удивлялась Светлана Петровна, протягивая знакомому следователю медицинскую справку. – Ведь на все вопросы, что ты так мечтаешь задать ему, с не меньшим успехом готова ответить я. Причем куда более предметно и основательно. Игнат-то каждый день с утра до ночи был на работе, а воспитанием Тамары занималась именно я. Трудный ребенок, склонный к неординарным поступкам. К тому же больной. И тропинка в психиатрическую больницу ею протоптана еще год назад. – Толстуха принялась загибать на правой руке пухлые пальцы. – В августе прошлого года – попытка самоубийства. С осени – на учете в психдиспансере. Склонность к токсикомании. И, боюсь, еще и к наркотикам. – Незагнутых пальцев на руке не осталось, а ладонь превратилась в массивный круглый кулак. – К сожалению, о клее «Момент» и каких-то лекарственных капсулах, которые несколько раз находили у Тамары в карманах, мы раньше умалчивали. Сейчас признаю, что это было нашей ошибкой. Попробуйте поискать девочку по каким-нибудь наркоманским притонам. А Игната, прошу тебя, оставьте пока в покое. Ему сейчас нелегко. Побег Тамары буквально его подкосил. Гипертонический криз, а на него наложилась межреберная невралгия. Он даже не может подняться с кровати, чтобы доползти до туалета. Судном пользуется.

Произнося этот выразительный монолог в кабинете Пушкинского РУВД и тряся перед носом следователя медицинской цидулькой о сковавшей Игната Анатольевича Астафьева тяжелой болезни, Светлана Петровна даже представить себе не могла, что тот действительно болен. И если боль в почках через неделю отпустила, а кровь в моче почти исчезла, его натянутые, словно гитарные струны, нервы были готовы лопнуть в любой момент.

Во входную дверь в эти дни, как назло, звонили несколько раз, и при каждом звонке Игната подбрасывало на кровати так, будто через него пропускали электрический ток. К двери он, конечно, даже не приближался, но потом, с ног до макушки покрытый липким холодным потом, лежал, отвернувшись к стене, и гадал о том, кому это вдруг приспичило наведаться в гости? Группе захвата? Или бандитам – посланцам от девки или грузина? В том, что Тамара или этот кавказец так просто в покое его не оставят, Игнат не сомневался. Он ждал гостей, трясясь от страха и чувствуя, что еще немного, еще чуть-чуть, и ему прямая дорога в дурдом. И, возможно, это был бы не самый худший выход из положения, в котором он оказался.

Светлана Петровна к состоянию мужа относилась абсолютно спокойно, списывая все на нервное потрясение, которое тот испытал в темном лесу, сперва разбивая лопатой череп родной племянницы, а потом спешно копая могилу для лежавшего рядом трупа и ожидая, что его в любой момент могут за этим занятием застукать.

«М-да, сделать такое – не поле перейти, – бросала толстуха сочувственные взгляды на скорчившегося на диване супруга. – А ведь год назад, когда прикончил своего братца с женой, он перенес все куда ровнее. Хотя тогда были совсем другие обстоятельства. Пистолет вместо лопаты. Зимний сад вместо леса. И не пришлось рыть могилу. Да… Чтобы довести такое дело до конца, нужна воля».

– Игнат, мой несчастный Игнат. – Толстуха подсела к супругу и нежно погладила его по субтильному плечику. – Не могу смотреть, как ты мучаешься. Сегодня по старой памяти заглянула к Руневичу, рассказала о твоем состоянии. Говорит, что у тебя либо нервный срыв, либо нечто сродни маниакально-депрессивному психозу. Предупреждал, что второе гораздо серьезнее и если запустить, то это может перерасти в тяжелую форму. И приобрести хронический характер. Тогда без стационара не обойтись. Так что тебе, дорогой, обязательно надо показаться хорошему психиатру. Руневич мне тут подсказал одного. А еще выписал транквилизаторы. Правда, я их не успела купить. Аптека закрыта.

– Лучше купи мне бутылку, – уверенный в безрезультатности подобной попытки, все же попробовал закинуть удочку Игнат.

И попытка действительно оказалась безрезультатной.

– Об этом Руневич тоже предупреждал, – бесстрастно довела до сведения мужа Светлана Петровна. – Ни капли спиртного в таком состоянии. Если не хочешь, чтобы на тебя полезли зеленые черти. Бутылка – только через мой труп. И можешь об этом больше не заикаться. Завтра куплю тебе таблетки. Пей их. Только, пожалуйста, не все разом.

…Все разом Игнат выпить и не решился бы – мысль о том, что от этого можно сдохнуть, пугала его даже в таком, возможно, совершенно безвыходном состоянии. Поэтому он ограничился только десятком маленьких белых таблеток. А уже минут через пять с удовлетворением отметил, что лекарство подействовало. Впервые за две недели напряжение отпустило. Будущее показалось окрашенным не в такие уж матово-черные тона безысходности. И рука сама потянулась к телефону.

«Довольно хандрить, – нарисовалась в мозгу вполне здравая мысль. – И так угробил почти две недели. Сколько товара за это время проплыло мимо меня, сколько сделок, и среди них, возможно, та, долгожданная, на которой я наконец смог бы поднять хорошие бабки. А сколько связей потеряно! Ведь не ответь на звонок какого-нибудь маклера три-четыре раза подряд, не перезвони ему потом сам, и тот про тебя уже забывает, вычеркивает из списка партнеров».

На почти непрерывный трезвон телефона Игнат последние две недели не обращал никакого внимания. Если от звонков в дверь его подбрасывало, как в эпилептическом припадке, то телефон он приучил себя попросту не замечать. Когда же дома была Светлана, то она, подняв трубку, коротко отвечала, что мужа нет, а когда появится – неизвестно, и сразу заканчивала разговор.

Теперь предстояла большая работа: обзвонить не менее сотни человек, навешать каждому лапши на уши о своей двухнедельной тяжелой болезни, сказать, что он, Астафьев Игнат Анатольевич, снова в строю, и опять всерьез браться за дело. К черту хандру, ее лучше всего лечить не таблетками, а работой. А месяца через два, когда получится поднять на какой-нибудь сделке хорошие бабки, можно будет с ухмылочкой оглянуться назад, в эти жуткие дни, и посмеяться над своим «простым нервным срывом» или «маниакально-депрессивным синдромом».

Игнат наклонился и принялся шарить по нижней полке журнального столика, выискивая в ворохе старых газет свою рабочую тетрадку. И в этот момент у самого уха ожил обленившийся за последние дни телефон.

«Ха! Оказывается, еще не все забыли о том, что я существую. Кому-то еще нужен Игнат Анатольевич. Здорово, ребята! Поздравляю всех с моим возвращением в эфир!»

Игнат поднял трубку.

– Алло!

– А-а-а… Это ты, пидарас? Ну тогда здравствуй.

Вот так – коротко и ясно!

Голос грузина Игнат узнал сразу. И то ли с испугу, то ли от неожиданности, то ли одновременно от того и другого капнул в трусы. Но все же отыскал в себе толику смелости, чтобы не бросить сразу же трубку, чтобы не промолчать или безвольно ответить: «Да, это я». И негромко, но достаточно твердо произнести:

– Здесь нет пидарасов.

– Пожелаю, так будут. Прямо сегодня оформим тебя в этой должности. Мне ведь только словечко молвить своим пацанам, а твой адрес они не забыли.

Как у дряхлого паралитика, у Игната ходуном заходила нижняя челюсть. По лицу устремились вниз капельки пота. Телефонная трубка лишь чудом не выскользнула из влажной ладони. Для того, чтобы не молчать и проскрипеть следующую фразу, пришлось основательно поднапрячься, при этом еще немного добавив в трусы, и собрать воедино остатки силенок.

– Послушай, зачем ты звонишь? Кажется, все, что хотел, ты уже получил.

– Зато не получил свое ты. То, что заслужил, – спокойно ответил грузин.

Игнат попытался припомнить, как же его зовут, но получалось, что этот бандюга за те несколько раз, когда им довелось пообщаться, так и не соизволил представиться. Или, может быть, назвал себя в самом начале, когда они в кафе пили пиво, но тогда Игнат был слишком пьян, чтобы запомнить имя собутыльника. А теперь спрашивать было поздно. Хочешь, не хочешь, а приходилось общаться с инкогнито.

Век бы ни с кем не иметь такого общения!

– Что заслужил? – пискнул Игнат. И совершенно не к месту подумал о пятнадцати тысячах баксов, которые ему обещал за Тамару «всегда выполняющий взятые на себя обязательства гордый горец».

Какие там обязательства?!! Какие пятнадцать тысяч бачков?!! Да пропади они пропадом!!! Оставил бы только в покое этот бандюга, и на том бы спасибо!!!

– Что заслужил, мохнорылый? А то ты не знаешь, – ухмыльнулся грузин, – что полагается растлителям малолеток. А тем паче насильникам. По ментовским законам – восемь лет строгача. Это в среднем. Плюс-минус годика два. Все зависит от доктора – то бишь, адвоката, – от смягчающих-отягчающих, от того, каково настроение у судьи. Но легавые – это потом. Разговор сейчас не о них. Просвещу-ка я лучше тебя, недалекого, что положено любителям бздюх по воровскому закону. А положены им, Игнат Анатольевич, дупель в жопу, место под шконкой поближе к параше, дырявая ложечка…