Текст книги "Амрита"

16. Секретная комната философа

Две недели назад, холодным зимним утром, пришло письмо от моего бывшего хозяина.

Милая Сакуми!

Извини, что я закрыл «БЕРРИЗ» так неожиданно и никак тебя не предупредил. На днях я перевел на твой счет зарплату, которую не успел заплатить тебе до отъезда, плюс небольшое выходное пособие. Надеюсь, все дошло в целости и сохранности.

На Ямайке все чудесно. Каждый день хожу с женой в дансинг.

Встретил много новых друзей.

Время течет неспешно, как в раю. Живу без напряженъя.

Думаю задержаться здесь на некоторое время.

Соскучишься – приезжай в гости!

Дядюшка «БЕРРИЗ»

Письмо было написано знакомым изящным почерком («почерк гея», как я его всегда называла). Я прочла его, и последняя надежда на то, что хозяин скоро вернется и снова откроет «Берриз», растаяла как дым. Исчезла вслед за стереосистемой и виниловыми дисками, которые Дядюшка «Берриз» любил слушать под настроение. Бедняга, видно, он устал от такой жизни. Оно и понятно, нелегко оставаться семидесятником в современной Японии. «Не вернется он, – подумала я. – Это уж как пить дать».

Значит, надо искать новую работу.

Я энергично взялась за дело и довольно быстро устроилась во французскую булочную в одном из богатых пригородов Токио. Шесть дней в неделю, с одиннадцати утра до восьми вечера.

Мой новый хозяин был настоящим французом. По-японски он знал всего несколько фраз. История его такова: он был вторым сыном владельца одной старой парижской булочной, жил в Париже, работал у отца, пока в один прекрасный день вдруг не загорелся идеей открыть булочную в Японии и продавать японцам настоящий французский хлеб.

Сказано – сделано. Так он и очутился в Токио.

По характеру он был очень похож на моего прежнего хозяина из «Берриз». Видимо, это моя судьба – я всегда нравилась людям такого рода. Из всех кандидатов на это место (а их было немало) он по результатам интервью выбрал именно меня.

Всего нас было четверо: хозяин, двое булочников и я – девушка на кассе.

Непыльная работа.

И к тому же у меня был шанс научиться печь булки и разговаривать по-французски.

Наша булочная специализировалась на багетах. Их выпекали три раз в день. Мой рабочий день начинался за полчаса до того, как выпекалась первая порция. Свежевыпеченный хлеб доставали из печи и для начала раскладывали рядами на столах – он должен был немного остыть и проветриться, чтобы ушел едкий запах дрожжей.

Больше всего я любила вечерние часы.

Мне нравилось, стоя за кассой, наблюдать, как на улице постепенно темнеет, и из этой темноты выныривают один за другим люди: хозяюшки, школьники и хорошо одетые пожилые джентльмены. Они заходят в булочную и выстраиваются в аккуратную очередь.

Кроме нашего магазинчика, в районе нет ни одной булочной. И каждый вечер наша витрина, окруженная темными силуэтами соседних домов, загоралась, как маяк. Все наши клиенты жили по соседству, хлеба всегда было предостаточно – поэтому лица у всех были спокойные и умиротворенные. Они прекрасно знали, что сегодня на ужин им обеспечен свежий вкусный хлеб.

Запах хлеба почему-то вызывал во мне приступы беспричинного счастья.

Ностальгия. Воспоминание о некоем сияющем утре, в которое так хочется вернуться.

Запах – это совсем не то же, что вкус. Даже если бы я съела сто французских булок, это навряд ли пробудило бы во мне те сладкие чувства, которые каждый раз вызывал запах свежеиспеченного хлеба.

Стоя посреди булочной, наполненной чудесным ароматом, я смотрела, как очередь становится все длиннее и длиннее. И вместе с ней сгущается за окнами ночь. Загораются окна в домах, исчезают с небосклона последние отсветы закатившегося солнца. Дома, как сумрачные горы, высятся по обеим сторонам улицы. Но вот из пекарни приносят корзины с душистым хлебом, и начинается суета. Я выбиваю чеки, раскладываю хлеб по пакетам и торжественно, как жрица Хлеба, протягиваю очередному покупателю купленный им товар.

Я быстро полюбила новую работу.

И эта любовь была не меньше, чем моя любовь к Сайпану, к брату или к Рюичиро.

О чем еще мне желать?

Лишь бы любовь не кончалась. Пусть все это повторяется. Раз за разом.

Это был случайный выходной.

«А не сходить ли мне в книжный магазин? – подумала я. – Можно Ёшио с собой позвать…»

Я заглянула в комнату брата. Ёшио сидел перед небольшим телевизором, к которому была подключена игровая приставка. Он оглянулся на дверь за мгновение до того, как я появилась на пороге.

Вроде бы все как обычно, но мне отчего-то стало не по себе.

– Сакуми, ты уходишь? – спросил Ёшио.

– Ага. Собираюсь в книжный. Пойдешь со мной?

– Не-е… Я, пока этот уровень не пройду, буду дома сидеть.

– Ну, как хочешь. Тогда пока. – Я вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

Что ж такого? Мальчик хочет пройти очередной уровень компьютерной игры. В этом нет ничего странного.

Самая обыкновенная улыбка. Честный отказ. В конце концов, он же не обязан каждый раз вскакивать и радостно бежать вслед за мной. И все-таки что-то было не так. В воздухе вокруг него, в его взгляде чувствовалась какая-то еле заметная усталость.

Вот только как понять – это просто переходный возраст или психологическая усталость, когда мозг уже не выдерживает бешеного потока информации? Может, он на грани нервного срыва. А может, и нет. Но как бы то ни было, это не тот жизнерадостный, переполненный энергией Ёшио, с которым мы провели несколько незабываемых дней на Сайпане. Он снова ушел в себя. Закрылся.

На улице было холодно, люди ходили в пальто и куртках, но солнечные лучи едва уловимо пахли весной. Сладковатый запах новизны, запах света. Такого запаха, наверное, нет нигде, кроме Японии. И я уверена, все, кто идет сейчас вместе со мной по улице, ощущают приближение весны. Ее мягкое дыхание. Ее нежное прикосновение.

В одном из зданий недалеко от станции расположен огромный книжный магазин. Когда я только выписалась из больницы и не знала, куда девать время, часто по дороге из океанариума после общения с рыбой – луной я направлялась сюда/Долго бродила между полок, покупала какие-то книжки, потом ехала в «Берриз» и сидела там допоздна, глотая страницу за страницей. Наверное, это как-то повлияло на моего тогдашнего хозяина. Иначе чем объяснить тот факт, что он довольно быстро снова взял меня на работу, хотя в то время я не только почти ничего толком не помнила из своей прошлой жизни, но и вообще зачастую вела себя довольно-таки странно.

Кстати, это тоже было зимой.

Работа в «Берриз» – первый шаг моей новой жизни.

Я часами смотрела на тонкие голые ветви за окном. Окно было маленьким.

Когда у нас много свободного времени, мы становимся сентиментальными.

Душевная вялость приводит к тому, что воспоминания превращаются в призраки. Они наплывают со всех сторон, замыкают тебя в хоровод. Поначалу это даже приятно, но быстро надоедает. Хочется, чтобы эти призрачные видения исчезли, чтобы сознание хоть на мгновение озарилось вспышкой света, которая бы позволила увидеть все так, как есть на самом деле. Но с другой стороны, после вспышки полумрак становится еще гуще… В последнее время мне часто кажется, что «Берриз» был единственным местом, где я легко могла смириться со своими призраками.

В книжном магазине было не протолкнуться. Студенты, офисные служащие (по преимуществу женского пола) и прочая разнообразная публика клубились по всему залу. Я с трудом пробивала себе дорогу к кассе, прижимая к груди французско-японский разговорник, руководство по выпечке хлеба и пару глянцевых журналов.

Недалеко от секции еженедельных журналов я притормозила.

Мое внимание привлекла толстая книжка, лежавшая на самом верху высокой стопки у стеллажа с периодикой.

Книжка называлась «Секретная комната философа». Автор Киёши Касаи[30]30
  Киёши (Киёси) Касаи – публицист, писатель. Основные произведения написаны в детективно-мистическом жанре мистери.


[Закрыть].

Никогда не слышала ни об авторе, ни о романе. Судя по всему, это было что-то мистическое. А я, вообще – то, не большой любитель такой литературы.

Книжка была толстой и очень тяжелой. И денег, чтобы ее купить, у меня не оставалось… Но мне уже было ясно, что я обязательно ее куплю, даже если придется пожертвовать для этого журналами.

Это называется судьба.

Я вдруг страшно захотела прочесть «Секретную комнату», сама не понимая, откуда взялось это желание. Словно кто-то – одновременно и недосягаемый, и очень близкий, такой, что кажется, протяни руку и сможешь его коснуться, – настойчиво требовал: «Купи! Купи!» И противостоять ему не было никакой возможности.

Когда я вернулась домой, оказалось, что Ешио нет дома.

– У него какие-то новые друзья появились. Он сказал, что пойдет поиграет с ними немного, – объяснила мне Джюнко.

«Странно, – подумала я. – А с другой стороны, что ж ему, только со старшей сестрой дружить? Это даже как-то ненормально».

С такими мыслями я поднялась к себе в комнату и принялась за книгу Киёши Касаи.

Действие происходило в Париже. Главные герои: очаровательная умненькая парижанка по имени Надя и молодой японец Какеру – ее таинственный возлюбленный.

… Надя полностью посвятила себя своей любви и за одно только это была достойна всяческого уважения. В то время как Какеру – человек абсолютно другого склада – жил, погруженный в какую-то непостижимую темноту, откуда отстраненно взирал на мир и его устройство.

«Очень интересно…» – думала я, с тихим шелестом перелистывая страницы.

Ближе к середине романа у меня появилось навязчивое чувство, что я уже где-то встречалась с Надей и Какеру. Это чувство становилось тем сильнее, чем дальше я углублялась в сюжет книги. Как будто эти двое были моими давними друзьями. Близкими, почти родными… Я больше ни о чем не могла думать.

Это ненормально!

… я узнала их, как узнала дом и сад Эйко, после стольких лет вдруг снова очутившись у ее порога…

Почему? Откуда я их знаю?

Я отложила книгу и задумалась.

Может быть, это потому, что сумрачный Какеру в чем-то похож на Рюичиро, а я сама немного напоминаю Надю (что, конечно, маловероятно, учитывая ее изысканные манеры и хорошее воспитание)? Может быть, то, что я чувствую, – это просто духовная близость?

Да нет же, нет. При чем здесь духовная близость?! Это что-то другое. Я совершенно точно с ними встречалась!

Никогда еще я не испытывала таких сильных и сложных чувств по отношению к книге.

Почему?

Думаю, что, если в этот момент кто-то из знакомых случайно оказался бы в моей комнате, он бы испугался, увидев меня.

Погруженная глубоко в свои мысли, я сидела, обхватив голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону.

Надо было распутать этот клубок.

… Кто бы мог подумать, что все начнется с такой неприметной мелочи?…

Я даже и предположить не могла.

Так, так, так – нитка понемногу разматывается. Узлы ослабли. И вот, как вспышка света, на меня снизошло озарение. И дальше все потекло своим чередом, так же естественно, как вечер перетекает в ночь.

Ответ был очевиден:

«Боже мой! Ну конечно!! Я же читала эту книгу!»

И не только эту. Ребенком я обожала мистику.

Значит, так, еще я читала «Гуд бай, Энджел», «Женщина с розой»… и четвертую его книгу… ну да – «Апокалиптическое убийство». Помнится, я покупала эти книги в тот же день, как они появлялись в книжных магазинах. Так что же там произошло с Какеру? Он отправился в Тибет и поступил в ученики к одному известному монаху. Учитель завещал ему «ходить по земле и бороться со злом». Тем временем у Нади умерла мама, и она переехала к отцу. Отец Нади работал в полиции. Если не ошибаюсь, он был полицейским инспектором…

«Секретная комната» была первой книгой в серии. Я читала ее всю ночь – просто не могла оторваться. Стояла весна – время цветения вишни. Я заснула перед самым рассветом. А с утра в дверь уже стучались мама и Маю, они звали меня любоваться вишневым цветом. Маю приехала домой на выходные. У нее была непривычная короткая стрижка. Втроем мы сидели под сакурой, на которой уже проклюнулись первые зеленые листочки, и дружно ели яки-соба[31]31
  Яки-соба – жареная гречневая лапша с добавлением капусты, майонеза и специального соуса.


[Закрыть].

Тогда у меня в комнате висели желтые занавески. Через них так красиво просвечивал закат…

Ростом я была метр шестьдесят два. Брат – тогда еще совершеннейший карапуз – ходил в смешном детском комбинезончике. Когда он стал постарше, начал носить шорты. Примерно в это время его отдали в детский сад. Я помню, как в свой первый день в садике он вернулся домой весь в слезах – его обидели старшие мальчишки. Все это происходило осенью, почти сразу после того, как мама рассталась со своим вторым мужем. Она много пила и плакала, без конца жаловалась на свои несчастья Джюнко. Прошло совсем немного времени, и Джюнко переехала жить к нам…

Если пересказывать словами, получается такая вот история. Но то, что я чувствовала в тот момент возвращения ко мне памяти, словами не передать. Это было несоразмерно никаким словам и не ограничивалось только лишь сюжетами – за какие-то доли секунды я получала невероятное количество самой разной невербальной информации: запахи, ощущения, все, все, все… Как будто произошел какой-то сбой и информация вместо того, чтобы поступать по частям, вдруг обрушилась на меня мощным потоком, так что я чуть не захлебнулась.

Это было потрясающее чувство. И все из-за какой-то книжки. Как такое могло произойти?!

Все эти хаотичные отрывки постепенно находили свое место, складывались в гигантскую мозаику, превращались в единый, подчиненный внутренней логике рассказ. Процесс шел независимо от меня, я была всего лишь сторонним наблюдателем. Ждала – что же выйдет в конце?

На моих глазах из небытия возникала история моей жизни, «сказание о Сакуми». Не побасенка, а легенда – нечто усовершенствованное, принявшее идеальную форму. Законченное произведение, в котором нет места моим чувствам и эмоциям.

Гигантский водоворот… Множество людей, мест и событий… Океан, вмещающий в себя всю мою жизнь… Мой и только мой мир, окрашенный в мой цвет… Уникальный и неповторимый… Я представила его себе в виде струящейся спирали, неясные контуры которой объединяют все это разнородное скопление то ли вещества, то ли энергии в единое целое.

Как туманность Андромеды – что-то далекое и прекрасное.

Я отложила книгу в сторону.

Меня окружали вещи, и у каждой из них была своя история.

Мир вокруг теперь нисколько не походил на то, чем был раньше.

Не потому ли, что память наконец-то вернулась ко мне?…

– Не потому ли?! – сказала я вслух, уже успев забыть, что значит «не помнить».

Комната, в которой на первый взгляд ничего не переменилось, ощущалась теперь совсем по-другому – вдруг выяснилось, что каждая мелочь, каждый пустяк содержит море информации.

И вся эта информация обрушилась теперь на мою бедную голову… Сначала медленно сочилась – капля за каплей, а потом хлынула мощным потоком.

Книжная полка – мама купила ее незадолго до того, как я пошла в школу. А в ту ночь, когда умер отец, я несколько часов подряд сидела и бездумно смотрела вот на этот чуть – чуть сбитый угол. Глубокая царапина на одной из стенок – это с той поры, когда Микико училась в старших классах. Она зачем-то полезла на подоконник, свалилась с него и, падая, опрокинула полку на пол… А полку эту мама купила в универмаге «Сэйбу». Прошли те времена, когда во всем Токио был только один такой универмаг – на станции Икэбукуро. Тогда же кроме полки мы купили еще и буфет. Он и сейчас стоит внизу, на кухне. Во время одной из ссор мамин второй муж как-то закричал: «Ты ведь до сих пор его любишь, хоть он и умер!» – и со всей силы стукнул кулаком по столу. И тогда в буфете треснуло одно из стекол. Мой младший брат, тогда еще совсем маленький, испугался и громко заплакал.

Все эти подробности вдруг всплыли у меня в голове, как будто заработал компьютер, настроенный на поиск по словосочетанию «книжная полка».

Вот только, в отличие от компьютера, я не могла контролировать ни количество, ни качество выдаваемой информации.

И это касалось всего, что попадалось мне на глаза: ножницы, книжка, коридор, дверь, карандаш.

«Здорово!!» – подумала я и спустилась на первый этаж.

Там была мама.

Я обвела глазами кухню. Вот кухонный стол – мы купили его в прошлом году. Между прочим, из орехового дерева. Мы тогда пошли с мамой в «Исэтан»[32]32
  «Исэтан» – крупный универмаг.


[Закрыть], пересмотрели кучу каталогов и, в конце концов, выбрали этот. Красивый и большой. Парень, который нам его привез, был похож на Роберта де Ниро. Брат сразу же залез на стол с ногами, чем привел маму в совершеннейшее бешенство.

Катастрофа – я не могу остановиться!

Я с опаской взглянула на маму. Мама – не вещь, а – человек, и не просто человек, а мама! Она вызвала во мне воспоминания о том, чего я не могла помнить сознанием – только телом: о девяти месяцах, проведенных в темной утробе, о самом раннем детстве… Вихрь образов закружился перед моими глазами, окончательно сбив меня с толку.

– Сакуми, ты в порядке? – в ее голосе послышалось беспокойство.

– А что, что-то не так? – спросила я.

– У тебя такое лицо… расслабленное. Будто ты сейчас в обморок упадешь. В детстве ты часто ходила с таким странным лицом.

– Я просто только что встала, – ответила я и продолжила свою экскурсию по кухне. Вещи, каждая в свой черед, делились со мной воспоминаниями, которых я так долго была лишена. Едва сдерживая напор очнувшейся памяти, я сварила кофе себе и маме.

Наблюдая за тем, что со мной происходит, я заметила, что воспоминания «после падения», как тонкий слой масла на душистом куске хлеба, просвечивают, пропускают сквозь себя предыдущие, забытые и теперь вновь обретенные, воспоминания более ранних лет. Это было странное чувство. Все было слишком очевидно, слишком понятно.

До сегодняшнего дня я жила «на ощупь», интуитивно. По сравнению с тем существованием новое «я» казалось мне объемным и тяжелым: как будто отныне и впредь я должна буду все время волочить за собой многотомный толковый словарь. Мысль о будущей жизни в этом плотном мире, наполненном бесчисленными воспоминаниями, страшила меня. Но в глубине души я уже знала, что ничего страшного нет, что все пойдет так, как надо. Самым естественным образом.

Я поставила перед мамой чашку с кофе, а свою забрала с собой в комнату. Я была благодарна Наде и Какеру за то, что со мной происходило. В конце концов, это была их заслуга. «Молодцы ребята! Надо будет прямо сейчас дочитать эту книжку», – думала я, поднимаясь по лестнице, и вдруг нос к носу столкнулась с братом.

Он посмотрел на меня с каким-то странным выражением.

«Да он боится, – вдруг поняла я. – Это страх».

Но не успела я спросить Ёшио, что случилось и чем он так напуган, как он выпалил, не сводя с меня округлившихся глаз:

– Сакуми, ты что-то вспомнила?

– А ты-то откуда знаешь?! – удивилась я, изо всех сил сдерживая натиск внутреннего компьютера, который пытался вогнать в меня гигантский файл под заглавием «Младший брат», содержащий в себе исчерпывающую информацию с того утра, как Ёшио родился, и до нашей с ним поездки на Сайпан. От напряжения у меня закололо в висках.

– Я вдруг увидел… Ну… Как будто в нашем доме две Сакуми – старая и новая, а потом они сливаются в одну тебя, понимаешь?

Мне хотелось сказать ему, что все это чушь. Что нет «старых» и «новых» людей, что никто ни с кем не сливается и что он просто маленький нахал, слишком много читающий научной фантастики и слишком часто играющий в компьютерные игры. Но я сдержалась. Я вдруг поняла, что он-то как раз вполне адекватно формулирует то, что со мной происходит, поскольку чувствует это самым непосредственным образом. Напрямую.

По его глазам я догадалась, что он знает, что я сейчас переживаю…

Будь на моем месте кто-нибудь другой, бог знает, чем бы закончились для этого человека подобные переживания – вид бесконечно развертывающейся вереницы зеркал, отражающих все и вся, этот умопомрачительный хоровод образов: пугающие намеки на силы и возможности человеческой памяти. Но мне нравилась эта феерия, и если бы это было возможно, то я бы хотела запомнить, сохранить это фантастическое зрелище в своем сердце.

Если вдуматься, то наша душа – это механизм, обладающий функцией сортировки. Компьютер, который может выбирать чувства с точки зрения их уместности и удобства. И это вовсе не метафора. Вполне возможно, что если человек будет настроен на позитив, то со временем он научится думать только о хорошем – изменится его поведение, выражение лица и так далее и тому подобное. И соответственно, если параллельно отключить функцию восприятия негатива – то, скорее всего, можно будет добиться еще большего успеха, переосмыслить прошлое и совершить над собой массу «исправительных» операций, которые всем хороши, если не считать того, что они механистичны до идиотизма и противоестественно честны. Наверное, поэтому никто и не ставит над собой таких экспериментов.

По крайней мере, мне этот вариант не подходит

Я родилась не для этого.

В своей жизни я хочу успеть пережить как можно больше. Хочу чувствовать веселье, и страх, и ненависть, и желание убивать.

Хочу – и всегда хотела – быть человеком чувствующим!

Разве это не достойный ответ на вопрос: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», который задают детям в детском саду?

– Знаешь, тебе в ближайшее время будет нелегко, – сказал Ёшио. – Но потом все уляжется. Ты привыкнешь.

– Спасибо за поддержку. Только не мог бы ты мне объяснить, почему у тебя такой трагичный вид?

Брат выглядел как курочка, над которой уже навис нож мясника.

– Просто теперь мне одиноко, – ответил он. – Мне кажется, что, пока у тебя не было памяти, ты могла лучше меня понимать…

– Что за бред! – сказала я, хотя еще сегодня утром, скорее всего, согласилась бы с этим утверждением. – Послушай меня, Ёшио. Это очень хорошо, что ты говоришь то, что думаешь. Но проблема в том, что конкретно эта мысль никуда тебя не продвигает. Если люди становятся друзьями только на том основании, что они мучаются, – это никуда не годится! Ты же сам видел, что бывает по-другому, когда погода прекрасная, океан рядом, все веселы и довольны, и из этого общего радостного чувства рождается дружба.

Брат молча кивнул.

– Глупенький, ну что ты расстроился? Прошлое-то у нас и так, и так общее. Мы вместе росли, вместе ели завтраки и обеды, которые нам готовила мама… Да и мама эта, между прочим, тоже общая… И хотя у нас разные папы – это ничего не меняет. Что ты прямо как маленький?

Ёшио нежно взглянул на меня, и перед моими глазами на секунду возникло свечение, в котором – я знала, – если вглядеться, можно было увидеть его сияющее будущее. Но я не успела.

– Я все понимаю. Не сердись, – тихо сказал брат.

Я улыбнулась и пошла к себе в комнату.

Меня распирало от радости, и я не удержалась и позвонила Сасэко.

– Представляешь? Каждую секунду тысяча новых воспоминаний – одно за другим. Без остановки. Просто ужас какой – то.

– Что ты говоришь? Ну надо же! – Сасэко засмеялась. Я услышала, как она говорит мужу: «К Сакуми вернулась память». Она сказала это очень просто, как будто такие вещи случаются с ее знакомыми сплошь и рядом. Мне нравилось, что она воспринимает все как должное. Спокойно, без охов и ахов.

– Кодзуми говорит, что сначала будет поступать очень много информации и это может тебя запутать. Но потом все устаканится. Это ему его младший брат подсказывает. Тот, который умер.

«Ага. Знаю. Мой младший брат, который пока что, слава богу, живой, сказал то же самое».

– Передай ему спасибо.

– Рюичиро уже знает?

– Нет. Я собираюсь написать ему письмо. Все-таки ко мне не каждый день возвращается память.

– Понятно. Тогда я пока не буду ему говорить.

– Ага. Я вам потом еще позвоню.

– Отлично. У нас все по-старому. Ничего не происходит. Так что приезжай в гости! – сказала Сасэко и повесила трубку.

Удачно, что мы познакомились недавно, – разговор с ней не напрягал, а, наоборот, успокаивал.

Интересно, а что станет со мной, когда все «устаканится»?

Рюичиро!

Чтобы заполнить часы одиночества, коих у меня теперь более чем достаточно, я решила написать тебе письмо.

«Голубые чернила – красивые, правда? А от белой бумаги веет прохладой…»

… Кажется, была песня с такими словами.

Неважно. Как ты поживаешь? Я так скучаю по Сайпану.

Впрочем, за то время, что я в Японии, здесь тоже кое-что произошло. Кажется, я уже рассказывала тебе по телефону, что «Берриз» закрылся. Теперь я работаю продавщицей во французской булочной. Новая работа мне очень нравится, но я с гораздо большим удовольствием прогуливалась бы по берегу океана. К тому же я очень соскучилась по сэндвичам.

Мне неприятна мысль, что люди готовы пожертвовать горами, лесом и запахом моря только ради того, чтобы у Токио был еще один богатый пригород.

Существуют какие-то общепринятые понятия о том, что такое безопасность и комфорт. Эти понятия не меняются уже многие годы. Вместо солнечных лучей мы наслаждаемся электричеством, которое можно включать и выключать когда заблагорассудится; вместо моря и гор мы любуемся силуэтами окрестных крыш – мы живем в пространстве, созданном не природой, но человечеством. А на Сайпане я столкнулась с альтернативным пространством. Оно было необъятно. Его было слишком много. Океан. Горы. Джунгли.

Когда я сравниваю то, что было создано людьми, с тем, что создала природа, я понимаю, что людские творения по большей части выглядят блекло и жалко. И мне становится обидно, ведь, в конечном счете, я тоже человек.

Вот, например, миниатюрные ландшафтные сады – они такие красивые, но не потому ли, что в них никогда не бывает холодов, что их не сжигает палящее солнце, и не разрушают тайфуны?…

Людям, которые живут в богатых пригородах Токио, настолько чуждо чувство прекрасного по отношению к тому, что нельзя выразить в денежном эквиваленте, – что просто удивительно. Кажется, они совсем не задумываются об эстетической стороне природы, Наверное, ты бы мог написать об этом книгу.

Ты помнишь мой дом, правда? Он довольно старый, с садом, с вишней, которая расцветает каждую весну, и даже с гусеницами. По сравнению с тем местом, где я сейчас работаю, все это кажется почти что первозданным. Нетронутым. Заповедным. По крайней мере, когда я часами смотрю в окно, мне начинает казаться, что это именно так.

Пожалуйста, приезжай скорее!

Ко мне вернулась память, и теперь мое прошлое приобрело некую более или менее законченную форму. Наверное, тебе интересно узнать, что послужило причиной этого неожиданного «возвращения»?

Так вот – спешу тебе сообщить, что это была книга. Мистический роман.

Пространство литературного произведения – это особенный мир, неподвластный течению времени.

Быть писателем – это прекрасно. Это великое искусство. Я все больше восхищаюсь тобой и испытываю к тебе глубокое уважение.

Думаю, что в большинстве случаев люди читают книги ради удовольствия. После того как книга прочитана, мы далеко не всегда можем вспомнить те образы, которые проплывали перед нашим внутренним взором во время чтения. Но на самом-то деле вся эта информация сохраняется где-то внутри нас. Остается с нами, хотя мы этого и не осознаем.

Герои книг – это такие же люди, как и мы. Они живут, мыслят, чувствуют и обладают характером. И для того, чтобы встретиться с ними снова, надо просто снять книгу с полки и перечитать ее еще раз.

И это то, что произошло со мной. Случайная встреча с героями романа все перевернула. В груди защемило, и на меня внезапно нахлынули воспоминания из прошлого. Это случилось в тот момент, когда я, подстегнутая мыслями и действиями персонажей книги, вдруг нащупала связь с самой собой. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать.

И неважно, люблю я этих людей или нет, главное, что я всех их знаю… Хитклиффа и Кэтти[33]33
  Герои романа Эмили Бронте «Грозовой перевал».


[Закрыть]… Джоела из твоей любимой книжки Капоте… Последний, кстати, совершенно отвратительный тип, но, тем не менее – он мне понятен. А тебе-то самому нравится Джоел?

Литературные произведения – это жизнь.

Жизнь, которая течет параллельно нашим жизням.

Книги и их герои влияют на нас, как влияют на нас наши закадычные друзья или даже просто старые знакомые. Я знаю это по собственному опыту. Иногда мы попадаем в их мир всего на два часа, иногда – на целую ночь. Это неважно, главное – что мы не перестаем их навещать. И не спорь со мной, я знаю, что говорю!

Так вот, мистический роман, о котором я написала тебе несколькими абзацами выше, называется «Секретная комната философа». Автор Киёши Касаи. Этот роман был первым в серии, которую я прочла от начала до конца, еще в школе. Разумеется, я об этом абсолютно ничего не помнила, но, когда увидела книгу в магазине, сразу поняла, что ее надо купить. Вернувшись домой, я начала читать роман. Странное дело, меня не покидало чувство, что я знакома с этими людьми уже давным-давно. Я отложила книгу и принялась раздумывать над тем, как это может быть, и в это-то момент все и произошло – моя память начала возвращаться ко мне. Меня буквально захлестнуло воспоминаниями. Видишь, как все просто? Даже обидно немного…

На самом-то деле все началось гораздо раньше. Сначала была наша с тобой встреча в гостинице, потом моя поездка с братом, потом – Сайпан. Время от времени я вспоминала какие-то сцены из прошлого, маленькие отрывки из моей предыдущей жизни. Например, это случилось, когда я встретилась с Эйко или когда я поняла, что люблю тебя, но иногда это происходило без всякого видимого повода, просто так.

С тех пор как я вышла из больницы после травмы, я прочла довольно много книг и посмотрела несколько десятков фильмов. Я помнила, что некоторые из них и читала и видела еще до падения. Но они не произвели на меня такого впечатления, как этот роман. Они не вернули мне память. Почему? Я не знаю ответа на этот вопрос.

Я почти уверена, что есть еще множество вещей, которые я не успела вспомнить, но большая часть воспоминаний уже со мной. Не думаю, что я одна такая, но мне сложно сравнивать себя с другими. Все-таки личный опыт – это вещь очень специфическая.

Забавно, что окончательное возвращение к прошлому произошло не через альбом с семейными фотографиями и не через встречу со школьной подругой, а через выдуманный мир литературного произведения. Через что – то, что нельзя потрогать, но что определенно существует.

А может быть, все это случилось оттого, что герои романа напоминают нас: тебя и меня? Читая эту книгу, я вдруг осознала, как мне тебя не хватает. Я маюсь от скуки в этом огромном городе… Возможно, поэтому все так совпало, и бессмысленные вещи, наконец, обрели смысл и ожили. Пока что они пребывают в легком беспорядке, но скоро это пройдет.

Когда я думаю о тебе, о твоем писательском даре, во мне растет уверенность, что настоящая причина происходящего кроется именно в нем. Или, что то же самое, во всех тех чувствах, которые ты переживаешь в процессе написания своей книги. Как ясновидящий, ты «видишь» и «слышишь» духов – души своих героев.

То есть написать книгу – это все равно, что создать вселенную. Бесконечную вселенную, внутри которой ты наделен огромной силой. Ты можешь дарить и забирать жизни. Только вдумайся – это так страшно! Поэтому ты так несвободен. Ты все время занят созданием множества вселенных. Это, пожалуй, покруче, чем сила притяжения.

Удивительно и невероятно.

Главная героиня романа – парижанка Надя – в конце концов, приходит к выводу, с которым я не могу не согласиться. «Во мне, – говорит она, – не умирает надежда на нечто большее, нежели счастье и уют – и то, и другое прекрасно, но душа моя просит иного и стремится к чему-то невыразимому. И мне не остается ничего, кроме как прожить свою жизнь, свою любовь до последней капли».

Это поразительные слова! Может быть, они произвели на меня такое сильное впечатление потому, что я, как и Надя, очень долго жила, не зная никаких забот? А может потому, что я женщина. Или и из-за того и из-за другого вместе.

Память вернулась ко мне, и теперь все, что произошло давным-давно, кажется мне таким близким, будто это случилось вчера. Просто невероятно, как много информации содержится в каждой мелочи, в каждой вещи, которая встречается мне на пути. Даже трещины в асфальте – и те неразрывно связаны с воспоминаниями. Жить – это значит забывать. Я свято верю в это. Но так как прошлое вернулось ко мне в одну секунду, это сбило меня с толку. И теперь я чувствую себя еще более неуверенно, чем раньше. Как перегревшийся компьютер.

Интересно, что ты скажешь, когда увидишь меня? Наверное, я снова изменилась.

Ну вот, все мои утерянные воспоминания теперь со мной, но это не значит, что я забыла все то, что произошло в моей жизни после падения. Я не забыла Сайпан. Не забыла теплые вечера, когда мы сидели с тобой на балконе и наблюдали за людьми, суетившимися внизу на улице. И я никогда не забуду звездное небо над нашими головами и тот восторг, который я испытывала, глядя ввысь.

Теперь я чувствую себя как ходячая семейная энциклопедия – я помню множество семейных дат, фамилии и имена четвероюродных братьев и названия всех тех местностей, где живет наша многочисленная далекая родня.

Мама как-то раз заметила: «Слушай, если у тебя провалы в памяти, то ты, должно быть, часто смотришь на нас и удивляешься: а кто все эти люди?»

Не совсем так, но в чем-то она права. Удивление собственной жизнью переполняет меня.

И еще кое – что. В свое время ты сказал про нас с Маю, что мы «жадные до счастья».

Кажется, теперь я понимаю, что ты имел в виду.

Эта жадность или, вернее, жажда у нас в крови. Счастье – это то, к чему всю жизнь стремились наши родители, их главная цель. Прямо как у итальянцев.

Однако между мной и Маю была одна не очень заметная, но очень существенная разница. Приведу пример, чтобы было понятнее.

Как-то раз мы всей семьей отправились в Нару[34]34
  Нару – административный центр одноименной префектуры. В городе проживает 364 тыс. чел. Площадь составляет 212 кв. км. Один из самых известных исторических центров Японии.


[Закрыть].

В первый же вечер мы забрались на обзорную площадку на горе Мива и любовались оттуда закатом. Пейзаж был прекрасен и являл собой живописное воплощение духа Ямато, древней Японии. Вначале воздух был прозрачным и чистым, но постепенно он начал наполняться вечерней дымкой. Вокруг царило мягкое спокойствие. Здания внизу прощально сияли своими окнами, отражая лучи заходящего солнца. Казалось, что это древний город величаво всплывает откуда-то из исторической темноты, отодвигая в сторону современную архитектуру.

Мы стояли вчетвером, вдыхая полной грудью вкусный горный воздух, и глядели на это восхитительное зрелище. Потом я обернулась и увидела, как подсвеченная сзади угасающим солнцем, высится над нами темно – зеленая вершина священной горы.

И если бы в это момент кто-нибудь сказал нам, что пройдет совсем немного времени, и мой отец умрет, а мама выйдет замуж: только для того, чтобы через несколько лет развестись, и что моя сестра станет актрисой, потом уйдет из кино и будет жить с мужчиной, не выходя за него замуж… Если бы мне сказали, что Маю убьет себя, а я упаду с лестницы, ударюсь головой и потеряю память, а после этого безумно полюблю того же мужчину, которого любила моя несчастная сестра… Думаю, услышав все это, мы бы испытали праведное негодование. Да и как можно было поверить такому предсказанию в столь прекрасный вечер?

Никто из нас не знал, что готовит нам будущее. Мы просто стояли на обзорной площадке и улыбались, провожая закат. Вполголоса болтали о всякой чепухе, о вкусном ужине, который ждет нас в гостинице, о планах на завтра. Мама и папа были в прекрасном настроении, они давно уже никуда не выезжали вдвоем и теперь вели себя, как восторженные молодожены… Нет, поверить в такое будущее было абсолютно невозможно!

Но судьба распорядилась так, что все эти события произошли с нами на самом деле. И мне грустно каждый раз, когда я думаю об этом.

… Зрелище было чересчур прекрасным, и впечатлительная Маю вдруг испугалась и заплакала. Да – да, она заплакала от испуга, а вовсе не оттого, что ей стало скучно. «Хочу домой! Пожалуйста, пойдемте домой!» – повторяла она, цепляясь за родителей.

Вслед за Маю заревела и я, но вовсе не из солидарности – мне-то как раз совсем не хотелось домой. Я подозревала, что где-то на горе есть более живописные места, и хотела забраться туда во что бы то ни стало… Как же так получилось, что мы с сестрой оказались настолько разными?

Перед тем как родиться, человек получает душу, и в момент рождения эта душа приходит в мир вместе с ним. Она и есть то, что отличает одного человека от другого. Но почему эти различия так велики? Мы с Маю родились от одних и тех же родителей. Но теперь одна из нас мертва, а вторая все еще живет…

И я хочу жить дальше. Хочу познавать себя познавать мир. Мне нравится, что я не такая, как все. Что я другая, со своей душой, со своими отличиями. И моя тяга к жизни, и все сопутствующие ей желания – они порождены той надеждой, о которой я уже писала раньше.

Я брожу по улицам родного города, захлебываясь в потоке внезапно нахлынувших воспоминаний. Я жду вечера, чтобы повернуться лицом к закату, тлеющему над токийскими небоскребами, и крикнуть во весь голос: «Папочка!!»

Этот закат – мой старый друг. Он пахнет моим детством: щекотный запах отцовского шерстяного свитера… Запах воды, набранной из уличной колонки. Все эти запахи живут во мне.

По сравнению с феерическими закатами на Сайпане токийские закаты изящны и сентиментальны. Они нежнее и изысканнее, и, если ты держишь свои чувства на привязи, ты не сумеешь по-настоящему прочувствовать токийский закат.

Я родилась и выросла в этом городе, но до недавнего времени моя память, как старый калейдоскоп, была всего лишь горсткой разноцветных осколков между тремя зеркалами. Там же, между этих зеркал, я встретила тебя, и во мне зародилось прекрасное чувство. Ты – как чудесный мимолетный сон. Такой можно увидеть в последние минуты жизни, когда лежишь с ледяным компрессом на голове и сознание уже покидает тебя… Далекое, прекрасное, сладкое сновидение.

Как песня Сасэко. Как ускользающий звук ее голоса. Как белый песок на безлюдных пляжах Сайпана.

Наступит день, когда все будет прощено и я исчезну. Интересно, означает ли это, что я снова увижу отца и сестру?

Почему они ушли, а я осталась?

За моим окном льется потоками дождь. Ничего не видно сквозь эту дымку. Я хотела написать тебе о моих чувствах, но… их невозможно описать словами…

Не верь – это все вранье! На небе сияет солнце.

Сегодня с самого утра отличная погода.

Помнишь японскую зиму? Конечно, помнишь, разве можно забыть этот прозрачный зимний воздух?

Приезжай же скорее!

Будем готовить набэмоно[35]35
  Набэмоно – сезонное зимнее блюдо японской кухни. В центре стола на плитке ставится кастрюля со слабокипящим бульоном, в который на непродолжительное время опускаются различные продукты: овощи, мясо, рыба, креветки и т. д. После двух-трех минут кипения в бульоне продукты достают, окунают в специальный соус и съедают.


[Закрыть].

Я страшно скучаю.

Я столько всего хочу тебе рассказать.

И надеюсь, что желание делиться с тобой никогда меня не оставит.

Я не хочу потерять тебя. Хочу говорить с тобой. И буду говорить, даже если ты не понимаешь моих слов, моих чувств.

(Господи, что я пишу?!)

Наше с тобой прошлое, наша «история-на-двоих» – прекрасна.

Она не подлежит сомнению, как древняя легенда Она – как сценарий фильма, как сюжет романа – только одна, и нет такой другой.

И ради того, чтобы понять эту простую вещь, стоило потерять и снова обрести память.

Как хорошо! Мои чувства – цвет и звук, и сухой запах голых осенних ветвей.

Возможно, следующая фраза покажется тебе слишком классической, но тем не менее: «Я знаю причину, по которой все это существует здесь и сейчас».

И я радуюсь этому!

Кажется, все.

Сакуми

Я перечитала письмо и очень четко поняла одну вещь. Я ужасно соскучилась по Рюичиро. Мне нужно было увидеть его, поговорить с ним, с единственным человеком в мире, который понимает меня…