Текст книги "Невинность палачей"
Автор книги: Барбара Абель
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Жоаким Фалле
– Все на пол! Кто шевельнется, получит пулю!
Ступор. Мгновение, когда еще остаются сомнения. И вдруг время застывает, а с ним – сердце, дыхание, слова. Жизнь останавливается. Как пленка в самой середине фильма – резко, внезапно. Так пропускаешь ступеньку на лестнице. Так обрывается траектория…
В магазине тишина длится секунду, от силы – пару секунд. Потом возникает паника. Тотальная, слепая, истерическая. Мишель Бурдье, домашняя помощница, срывается первой. От ее пронзительного, насыщенного ужасом вопля душа выворачивается наизнанку. И не внезапное появление Жоакима Фалле в магазине, а именно крик становится настоящим катализатором повального страха. Как будто получено разрешение бояться, официальное подтверждение катастрофы. Жо стоит перед ними – черный силуэт без лица, размахивающий пистолетом. Угроза на устах, на кончиках пальцев – смерть…
Мишель Бурдье вторит молодая служащая, Софи Шене. Она ощущает ужас и смятение пожилой дамы, и это пугает больше, нежели непосредственная опасность, исходящая от бандита.
– Заткнитесь обе! – выкрикивает Жо.
Женщины моментально умолкают. Одно слово налетчика – и в магазине воцаряется звенящая тишина.
Остальные покупатели в ступоре. Их движения, мысли и слова парализованы.
Молодая мать Леа Фронсак бледна как полотно. В лице не осталось ни кровинки. Ее сердце остановилось. Душа – в агонии.
Тома Пессен, бухгалтер, смотрит на Жо расширенными от ужаса глазами, как если бы увидел привидение. Хотя нет, привидения не бывают такими страшными…
– Всем лечь на землю, или стреляю в первого попавшегося! – вопит налетчик, ощущая новый всплеск агрессии. – Ты, кассир, выходи из-за кассы в проход, я хочу тебя видеть!
Подкрепляя слова делом, он наводит пистолет на домашнюю помощницу и ее подопечную. Женщины оказались ближе к кассе, чем парочка офисных служащих. Жо кладет палец на спусковой крючок.
Все моментально распластываются на полу.
Все, за исключением Жермен Дэтти.
Она замерла в своей инвалидной коляске и даже не пытается переместиться на пол. И смотрит на налетчика так, словно приказ ее озадачил, но в то же время рассердил и вызвал любопытство.
– И ты, старуха! Ложись, быстро! – кричит Жо, прицеливаясь Жермен Дэтти в голову.
– Кретин несчастный, по-твоему, я могу лечь? – зло спрашивает она и указывает на свои ноги.
Тон и слова Жермен Дэтти, а также ее неподвижность приводят Жо в растерянность. Несмотря на кашу в голове, адреналин в крови, наркотическую ломку и ненависть, он вдруг осознает, что приказывать инвалиду-колясочнику лечь на землю – чистейшей воды идиотизм.
Осознание собственной глупости ослепляет его похлеще, чем вспышка ярости. Жо слетает с катушек. Без дальнейших разговоров он подбегает к старухе, хватает ее за ворот и швыряет на пол.
И тут же со всех сторон – возгласы ужаса, пронзительные и громкие. Падение оказалось для Жермен Дэтти болезненным, но хорошо хоть кресло низкое… Как бы то ни было, жестокая выходка мужчины в балаклаве всех шокировала.
Градус страха поднимается еще на одно деление.
И снова тишина. Затравленное молчание изредка нарушается чьим-то всхлипыванием, которое тут же затихает. Только бы не обратить на себя внимание изверга, не навлечь его гнев… Жо наслаждается моментом – и зрелищем тоже. Властью – в особенности. На этот раз к нему прислушиваются. Его видят. Его боятся.
На этот раз он – живет.
Голос в голове нашептывает: «Жо, забирай деньги и сматывайся! Быстрее! Не теряй времени!»
И правда, пора действовать. Жо поворачивается к кассиру Гийому Вандеркерену и с удовольствием отмечает, что тот исполнил приказ – вышел из-за кассы и теперь, едва осмеливаясь дышать, лежит в проходе лицом в пол.
– Ты! – кричит Жо в его сторону.
Гийом замирает от ужаса – каменное изваяние, не способное шевельнуть даже пальцем.
– Эй, кассир, я с тобой говорю! – громче прежнего заявляет Жо.
Дрожа от страха, бедняга поднимает голову и смотрит на налетчика.
– Вставай и принеси мне деньги. Все, что есть в кассе.
Гийом спешит подчиниться. Движения у парня беспорядочные, рассудок затуманен страхом. Он возвращается к кассе, выдвигает денежный ящик и лихорадочно дрожащими пальцами хватает пачку купюр. Замирает, потому что не знает, куда ее положить.
– Куда мне деть деньги? – спрашивает он срывающимся голосом.
Жо смотрит на него с недоумением, словно не понял вопроса. Проклятье, он не подумал про сумку! Не до того было… Гийом смотрит на него из-за кассы, стискивая купюры в руке, и Жо, окинув взглядом перепуганных людей, вдруг понимает, что все они ожидают его ответа.
– Засунь их в пластиковый пакет, кретин! – вопит он.
Головы опускаются на пол, словно этот крик уложил всех на месте, в то время как Гийом, дрожа всем телом, делает что приказано: хватает пластиковый пакет с логотипом мини-маркета и засовывает туда купюры. Его руки снуют от кассы к пакету и обратно.
– И талоны на обед[7]7
Выдаются работодателем и частично им же оплачиваются. Принимаются в качестве платежных единиц в ряде торговых точек.
[Закрыть] тоже давать?
– Все, что есть в кассе!
Гийом сбрасывает в пакет и талоны тоже.
В мертвой тишине Жо обозревает содеянное. Наслаждается ужасом своих жертв, упивается властью, какой никогда раньше не знал, – и почти оргазмическим ощущением господства над людьми, местом и временем. Все это для него в новинку: и радостное волнение, и удовольствие от собственного могущества, и уверенность в своей правоте.
И вдруг движение справа привлекает его внимание. Одна покупательница привстала на локте и старается привлечь его внимание. Жо моментально берет молодую женщину на мушку и, не слушая, что она пытается сказать, вкладывает в угрожающий вопль всю свою ярость:
– Лежать! На пол, дура, или больше никогда не встанешь!
Леа Фронсак
Это какой-то кошмар…
Пытка.
У Леа Фронсак чувство, будто ад поглотил ее целиком. Чернота обрушивается на нее, и этот враждебный, холодный мрак пробирает до костей. Неужели она и вправду лежит на шероховатом бетонном полу магазинчика, куда с недавних пор ежедневно приходит за покупками и в котором все кажется уже таким знакомым, привычным?
Испуганная молодая мать осмеливается поднять голову. Напряженные до предела мышцы противятся, отказываются слушаться. Не столько неудобное положение тела, сколько стресс мешает ей нормально двигаться. Кажется, еще немного – и случится судорога… Леа хочет переменить позу, шевельнуть затекшей левой рукой, повернуть голову. Тупая боль отдается от затылка в поясницу, мучительно ноет живот. Ей хочется подвинуться – чуть-чуть, хотя бы на пару сантиметров.
Но удается только поднять глаза.
Мгновение, и ее взгляд останавливается на темной, устрашающе безликой фигуре, угрожающей им оружием. С лицом, скрытым за шерстяной маской и солнечными очками, мужчина похож на инопланетянина. Их разделяют от силы пять метров, однако ее рассудок настолько парализован страхом, что рассмотреть его внешность в деталях не получается. А в голове, в сердце, в глубине души Леа пульсирует единственное желание, единственная цель – вернуться домой… И как можно скорее. Обнять маленького сынишку, защитить его от этого безумного мира. Сказать ему: «Я с тобой! Теперь все будет хорошо!»
Леа цепляется за эту надежду. Ей нужно, нужно отсюда уйти, все это ее не касается, она ничего не видела, ничего не скажет… Еще есть время уйти, пока не стало хуже, ведь ничего еще не случилось – ну, ничего по-настоящему плохого, – и он должен понять, что она не может остаться, это вопрос жизни и…
Молодая женщина в панике. Она оставила сына дома одного! Разве может нормальная мать так поступить – отлучиться из квартиры, оставив без присмотра трехлетнего ребенка? Прикинув, сколько времени у нее ушло, чтобы добраться до магазина, она понимает: DVD-диск с мультиком закончится минут через пятнадцать, ну, может, двадцать. И когда мальчик поймет, что совсем один, что с ним будет?
Леа не может думать ни о чем другом. Приглушенный стон срывается с ее губ. Невозможно остановить поток картинок, мелькающих перед глазами: Эмиль перебегает из комнаты в комнату и зовет маму; и вдруг он понимает, что в квартире никого нет, он остался один; его охватывает ужас; маленькое личико сморщивается от страха и недоумения; по щекам текут слезы; все тело сотрясается от всхлипываний; он вдруг понимает, что мама его бросила – насовсем…
Ледяные тиски сжимаются, сдавливают ей внутренности – до тех пор, пока не остается сил терпеть. Дыхание становится прерывистым, каждый вдох дается с трудом. До конца не осознавая, что делает, Леа привстает, опирается на руку, поднимает голову…
– Лежать! – приказывает Жо и наставляет на нее пистолет. – На пол, дура, или больше никогда не встанешь!
Леа моментально втягивает голову, словно не хочет видеть угрозу, и закрывается судорожно подергивающимися руками.
– Умоляю, мой мальчик остался дома! – заикаясь и всхлипывая, бормочет она в отчаянии. – Он совсем один, и я должна…
– Заткнись!
И этот предупредительный окрик не сулит ничего хорошего. Леа осознает, что коммуникация невозможна. Тот, кто мешает ей вернуться к сыну, – не человек. Это – препятствие. Чудовище без лица. Черная балаклава и очки закрывают его черты, взгляд, душу. А как можно разговаривать с препятствием? Как принудить чудовище прислушаться к голосу рассудка? Как объяснить, если он не способен понять мотивы, которые ею движут? И молодая женщина снова погружается в состояние ступора, балансируя между нервным оживлением и полнейшим отупением. Сын дома совершенно один. И никто не знает, что он там, предоставленный сам себе. Она никого не может предупредить…
Нет, может! Мобильный тут, в сумочке, на расстоянии вытянутой руки!
Леа замирает. Новая надежда для нее – как энергетический толчок, спасительный и в то же время болезненный. Все ее помыслы сосредотачиваются теперь на сумочке, которую нужно открыть так, чтобы никто не заметил, после чего взять телефон и отправить текстовое сообщение.
Но кому?
Молодая женщина колеблется. От ее выбора зависит, станет ли у одной из сторон, участвующих в судебном разбирательстве за право опеки над сыном, одним козырем больше. В первую очередь, конечно, она думает о своей матери, которая готова все бросить и, не задавая вопросов, приехать и побыть с внуком. Но, к несчастью, мать живет в получасе езды на общественном транспорте. А если она решит взять машину, то и в тридцать минут не уложится. Нет, это слишком долго. Она все равно не успеет доехать до Эмиля, пока не кончился мультик.
А вот Фред живет совсем рядом, через пару улиц. Если попросить, через пять минут – а может, и меньше – он будет у Эмиля. Считаные мгновения – и сын в безопасности!
Вместе с тем Леа прекрасно осознает, что произойдет потом.
Когда выяснится, что она оставила их трехлетнего сынишку дома одного, без присмотра, Фред, конечно же, обвинит ее в небрежности и безответственности, дискредитируя тем самым в глазах судьи по семейным делам. Он потребует единоличной опеки над сыном, без тени сожаления разрушит бесценную связь между мальчиком и его мамой… Легко представить, каких ужасов наговорит Фред о ней сыну, какие убийственные обвинения полетят в ее адрес! И он ни на секунду не задумается, сколько горя это может причинить мальчику…
Можно связаться с Фредом.
Остается только решить, готова ли она принять последствия.
Дилемма… О, как это ужасно, невыносимо!
В минуту сомнения и душевных терзаний мысль, что можно попросить помощи у сил правопорядка, даже не приходит Леа в голову. Ее мысли кружат вокруг единственной навязчивой идеи – убедиться, что ее Эмиль в безопасности и под присмотром ответственного взрослого.
Она проглатывает комок в горле. Смотрит по сторонам, стараясь определить местонахождение всех действующих лиц, выбрать самый лучший момент, оценить степень угрозы и риска.
С величайшей осторожностью она просовывает руку в сумочку и медленно, аккуратно ощупывает каждый предмет. Бумажник, пакетик жвачки, гигиенические салфетки, связка… Леа застывает, когда раздается характерное позвякивание ключей. Закрывает глаза, потому что боится даже посмотреть в сторону грабителя, задерживает дыхание…
И ничего не происходит.
Еще осторожнее она перебирает содержимое сумочки. Наконец пальцы натыкаются на прямоугольник смартфона и схватывают его. Слава богу, нашла! Леа вынимает руку из сумки – очень медленно и бесшумно. Она сосредоточена на этом движении, и ей удается наконец ценой нечеловеческого усилия извлечь телефон из сумки так, чтобы налетчик не заметил.
Сердце рвется из груди, и Леа кажется, что каждый стук эхом отдается в помещении, в такт ее панике.
Дрожащие и влажные пальцы скользят по сенсорному экрану. Она снимает пароль, ищет иконку «SMS-сообщения». Ей видна только часть экрана, а повернуть голову нельзя, поэтому приходится до боли напрягать глаза. И лежит она, как назло, лицом к этому типу! Как это безумно трудно – координировать свои движения, справляться с паникой, наблюдать, что происходит вокруг, и одновременно набирать текстовое сообщение на мобильном… Она прокручивает список контактов скрюченным пальцем и никак не может решиться. Неужели уберечь сына от травматичной ситуации можно только ценой утраты контакта с ним в будущем?
Здравый смысл или стратегические соображения? Ее сердце сжимается, болит, задыхается под невероятным грузом выбора…
Леа останавливает прокрутку на имени «Фред», и боль в сердце становится еще более едкой. Сосредоточившись на важности момента, она уже не видит ничего вокруг себя, теряет терпение, издает стон, замирает…
Проходит секунда, вторая…
– Что это ты делаешь? – истерично взвизгивает голос у нее над головой.
И в тот же миг ледяной металл дула грубо утыкается ей в висок.
Леа вскрикивает от страха, инстинктивно вскидывает руки. Смартфон выпадает, ударяется об пол и отлетает к ногам Жо.
Жоаким Фалле
– Твою мать!
Жо смотрит на смартфон на полу, и эмоции – горючая смесь из ярости, страха и паники – захлестывают его. Эта дрянь позвонила в полицию! В гневе он заносит ногу, чтобы одним неумолимым ударом отбить мерзавке голову… Леа вскрикивает еще громче, и на короткий миг мужчина отвлекается. Этого хватает, чтобы пробормотать несколько слов, заставить его усомниться в своих выводах и… повременить с расправой.
– Я никому не успела позвонить! Я не успела!
Жо в ответ только морщится, знаком давая понять, что ничего не желает слышать. Конечно же, она врет, хитрит. Таким, как она, нельзя доверять.
– Проверьте сами в истории звонков и сообщений! – кричит молодая женщина в страхе, что в любую минуту получит удар ногой в лицо. – Сжальтесь, не надо меня бить!
Жо колеблется. Ему нравится слушать, как эта дамочка умоляет его о снисхождении. Невыразимое удовольствие – ощущать ее страх, смотреть, как она пресмыкается перед ним, корчится у его ног, а ведь еще несколько минут назад ей, как и остальным, было на него плевать, он вызывал только гадливость и презрение…
– Ну давай, упрашивай меня! – приказывает он вдруг металлическим голосом.
Леа ошеломлена этим неожиданным требованием.
– Проси! – повторяет мужчина все тем же тоном.
– Прошу, умоляю! – спешит она подчиниться. – Ради бога, не причиняйте мне вреда!
– Еще!
И тут Леа понимает, что он ее слышит.
– Пожалуйста, отпустите меня! Мой маленький сын остался один дома. Обещаю, я никому ничего не скажу! Он ждет меня, ему всего три годика! Мне нужно домой! Я вас умо…
– Заткни пасть!
Возвышаясь над ней всей своей массой, Жо угрожающе смотрит на молодую женщину, и этот взгляд… он как плевок, растянутый в пространстве, неумолимо стремящийся к земле, ко дну, в самую глубину. Вот оно, настоящее лицо порядочности! Грязь под слоем лака. Приглушенный духами тошнотворный запах дерьма, который не спрячешь. И это принято считать нормой, таких уважают, ставят всем в пример! Такие легко находят себе место в обществе. А его эти люди презирают и осуждают, притом что сами способны оставить трехлетнего малыша наедине со страхом, тишиной и удручающим чувством, что все тебя бросили!
Flash…[8]8
Кадр, который показывают очень короткое время (англ.).
[Закрыть] Перед глазами стремительно мелькают картинки. Крик застрял в горле, во рту – соленый вкус слез, внутри все сжимается, живот сводит, выкручивает, к горлу поднимается тошнота… Жо помнит, как боялся в детстве пустоты и тишины. Помнит часы, проведенные в ожидании матери, когда единственным компаньоном его был страх, что она вообще никогда не вернется. И как он старался не шевелиться, чтобы не пропустить легчайшего шороха со стороны лестничной клетки. Секунды, застывшие в боязни. Объятия одиночества. Тяжкое бремя неведения… Всхлипы, которые часами копятся в груди, превращаясь в компактный сгусток, мешающий дышать. Какой нужно быть матерью, чтобы оставить своего малыша дома одного?
Воспоминания, приправленные ядом горечи, – и кровь вскипает, словно в нее плеснули кислоты. Отвращение ко всем этим людям начинает душить его изнутри, потому что он чувствует себя пристыженным, потому что в очередной раз он оказался на стороне зла. Плохой, уродливый, вонючий, внушающий страх… И у его ног – женщина, которая дрожит и плачет. Аккуратненькая, в одежде, которую наверняка не носит два дня кряду. Такие никогда не лезут без очереди, и жизнь у них похожа на ленточный конвейер, который движется медленно, всегда по прямой и с неизменной скоростью…
Вот они – люди, которые его порицают, зажимают носы, чтобы не чувствовать запах нищеты и отчаяния! И вдруг увидеть их пресмыкающимися, умоляющими, дрожащими от страха, когда он стоит гордо, а они – повержены… О, как это безумно приятно, как это волнует, возбуждает, как будоражит кровь!
Жо с силой наступает на смартфон, и тот раскалывается. Леа проглатывает крик, но тот все равно, против воли, вырывается наружу жалобным стоном. Налетчик в маске делает три шага назад и обращается к своим жертвам:
– А теперь вы все достаете свои мобильные и бумажники! Украшения тоже. Кладете на пол и толкаете все ко мне! Если не хотите получить пулю, никаких глупостей!
Все начинают нервно рыться в сумках и карманах. Вынимают мобильные телефоны, снимают колечки с пальцев, браслеты, сережки, а потом почти одновременно толкают все это по полу к ногам бандита.
Софи Шене, рецепционистка, вдруг заходится рыданиями – у нее сдали нервы.
– Заткнись, корова! – хватает ее за плечо налетчик. – Или дать тебе настоящий повод похныкать?
Перепуганная женщина всхлипывает громче и чаще, она просто не может остановиться.
– Пасть закрой, говорю! – разъяряется Жо.
Тома Пессен неловко пытается успокоить подругу.
– Тише, успокойся! Делай, что велят, и все будет хорошо, – бормочет он и сам не слишком себе верит.
– Я ничего не обещал, придурок! – скалит зубы Жо.
Полнота власти пьянит, и ему хочется растянуть ее во времени. Раньше ничего подобного он не испытывал. Жо чувствует, что живет, осознает собственную важность. Он – в центре внимания. Он существует. Внушает страх и уважение. Ему подчиняются… Он возвращается к Леа Фронсак, хватает ее за волосы и заставляет встать. Молодая женщина вскрикивает от боли и страха, но Жо тут же затыкает ей рот ладонью в перчатке. Другой рукой он приставляет к ее виску пистолет, потом поворачивается к Гийому Вандеркерену, кассиру:
– Ты! Быстро пошел и опустил жалюзи!
– Что, простите?
– Закрывай магазин! Если кто-нибудь зайдет, я вынесу ей мозги! – поясняет Жо и крепче прижимает дуло к виску Леа.
Та жалобно стонет, глаза наполняются слезами. Молодой кассир останавливается: бремя ответственности обрушивается на него и приковывает к месту. Он ошарашенно смотрит на молодую женщину, а Леа, со своей стороны, умоляет его взглядом. Грабитель теряет терпение.
– Если кто-то войдет, я ее убью! – повторяет он, четко отделяя одно слово от другого.
Гийому не остается ничего, кроме как взять себя в руки. Он подходит к щитку управления электроникой – в углу, рядом с входной дверью – и опускает несколько тумблеров. Тут же раздается металлический скрежет, и помещение постепенно погружается в полумрак. Остаются гореть только пара неярких неоновых ламп под потолком.
Гийом Вандеркерен
Пока опускаются стальные защитные жалюзи, Жо излагает новые правила:
– Слушайте все! Если кто-то из вас попытается сбежать и предупредить фликов или выкинуть что-то в этом роде, я пристрелю эту курицу! Capiche?[9]9
От итал. Capisci? – «Понятно?» (амер., сленг.)
[Закрыть]
Все кивают, подбородки трясутся. Все согласны.
– Прекрасно! – изрекает Жо с довольным видом.
И смотрит на Гийома.
– Ты, кассир, быстро идешь сюда и связываешь всем руки!
– Что?
– Хочешь, чтобы я повторил? – И Жо угрожающе прижимает дуло к голове Леа Фронсак.
– Нет! – вопит Гийом, и его крик сплетается с криком Леа, которая безвольно повисает на руках у бандита. – Я… А чем мне их связывать?
– Должна же в вашем вонючем магазине продаваться бечевка или что-то в этом роде.
– Есть, по-моему… Там, справа, в отделе хозяйственных товаров.
– Иди и принеси!
Гийом торопливо исполняет приказ. От волнения походка у него разболтанная, жесты порывистые. За спиной у него Жо повторяет, что ждет заложницу, если кто-нибудь сделает лишнее движение.
Меньше чем через полминуты кассир возвращается с мотком веревки и дрожащей рукой протягивает ее бандиту.
– Мне она зачем? – вспыхивает тот. – Этой веревкой свяжешь всем руки за спиной. И крепко вяжи, я проверю. Сделаешь плохо, будет в магазине на одну курицу меньше!
Жо смеется над собственной шуткой.
– На одну курицу меньше! Неплохо, да?
Операция по связыванию занимает десять минут, и все это время Жо не выпускает Леа из рук: подпитывается ее боязнью, насыщается животным страхом, сочащимся из всех пор ее тела, дрожанием мышц, прерывистостью дыхания. Пробует на вкус свою власть, упивается своей силой. Утоляет жажду жизни… И впервые чувствует себя повелителем мира.
Управившись, Гийом поворачивается к налетчику и смотрит на него вопросительно. Опьяненный новыми, будоражащими ощущениями, Жо моментально срывается на грубость:
– Теперь выгребай что осталось в кассе, придурок!
Юноша кивает, на трясущихся ногах возвращается за кассу и перекладывает в пакет последние несколько купюр, талоны на питание и монеты.
Пальцы у Гийома дрожат, сердце бьется как сумасшедшее. Ему кажется, это худший день в его жизни. А ведь он вообще ни при чем, на его месте вообще-то должна быть Камий! Это Камий должна запихивать сейчас деньги в чертов пакет с логотипом! Камий должна дрожать как осиновый лист, опасаться, что пришел ее смертный час, и молить всех святых, в существование которых никогда не верила, чтобы помогли выбраться живой из этой жуткой передряги…
В своем отчаянии Гийом опускается еще ниже и, будучи уже сам себе противен, начинает думать, что если бы он отказался подменить сегодня утром коллегу, то не было бы никаких проблем. Во-первых, его бы вообще тут не было, и не пришлось бы дрожать под дулом пистолета, не пришлось бы выгребать деньги из кассы хозяйского магазина. И, если дойдет до перестрелки, переживать все это пришлось бы Камий, а не ему. Сам не зная почему, Гийом мысленно представляет завтрашние первые полосы, и в рубрике «Происшествия» черным по белому: Камий, несчастная жертва сумасшедшего грабителя, получает пулю в сердце и умирает на месте…
Взбудораженная фантазия тут же рисует неподвижное тело девушки, лежащее на полу в луже крови. И подбрасывает пугающей простоты умозаключение: «Нет Камий, нет и беременности».
Устыдившись самого себя, Гийом прогоняет отвратительную мысль и старается сосредоточиться на том, что делает. И все же горькое сожаление, что он оказался в скверном месте и в скверный момент, пульсирует в голове, порождает все новые альтернативные сценарии развития событий.
Еще вариант. Другой заголовок, не такой жестокий, и в статье речь о другом: во время нападения на магазин у одной из пострадавших, кассирши, случился выкидыш на нервной почве… Гийом не совсем уверен в терминологии, но если бывает ложная беременность на нервной почве, то почему бы не быть выкидышу?
– Ты выпотрошил кассу, да или нет? – кричит Жо и переводит пистолет на беднягу кассира.
Тот вздрагивает, смотрит вниз, видит, что все ценности в пакете, и поспешно передает его грабителю. Жо выдергивает пакет и, словно награду, толкает ему в объятия Леа Фронсак.
– Свяжи ей руки, как остальным.
Гийом исполняет распоряжение. Связав молодой женщине руки, он помогает ей лечь на пол рядом с другими заложниками.
– Теперь сам ложись там же! – приказывает Жо. – Руки за голову и не шевелись!
Гийом готовится лечь, когда слышит:
– Кошелек и телефон швырни в общую кучу!
Жо указывает на личные вещи заложников, лежащие посреди центрального прохода.
Кассир вытаскивает бумажник из заднего кармана брюк и без сожаления бросает на пол. В мгновение, когда он намеревается сделать то же самое с телефоном, рука вдруг зависает в пространстве. Телефон вдруг прирастает к ладони, как скрепка к магниту, – так, что невозможно оторвать. Он оглядывается по сторонам, потом переводит умоляющий взгляд на грабителя, и вид у него при этом такой, словно телефон – единственное, что связывает его с жизнью.
– Чего ждешь? – злится мужчина в балаклаве.
Гийом неохотно подчиняется. Подходит к куче награбленного, кладет на нее телефон, а потом с тяжелой душой возвращается к товарищам по несчастью и позволяет себя связать.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?