Текст книги "Так далеко, так близко..."

Теперь он – ничто. У него нет ни власти, ни влияния в той компании, где он был некогда королем. Теперь это маленький старичок, и кажется, что его вот-вот унесет порывом ветра.

Я перешла к портрету Себастьяна Лайона Лока, последнему портрету на стене.

Мой отец.

Какой это был красивый мужчина, какой привлекательный! Глаза ярко-синие, волосы черные и блестящие. И лицо такое же интересное – четко очерченное, прекрасной лепки. Неудивительно, что женщины падали к его ногам, как мухи. Я не могу их обвинить. Отец был великолепным образцом мужской красоты.

Пять жен было у него. Но только двое детей от двух жен. Я удивлялась и раньше, и теперь, – почему у него не было больше отпрысков?

Его первая жена, Джозефина Эллисон, был из семьи, владеющей филадельфийской «Мэйн Лайн», которую она и унаследовала. Она – мать Джека; она умерла, когда ему было два года. Все свои деньги она оставила ему, все миллионы, и пока Джеку не исполнилось двадцать один год, его состоянием управлял опекун.

Вторая жена отца – моя мать Кристабель Вильсон. Когда он женился на Кристе, он был горюющим вдовцом. Или меня приучили в это верить.

Я – плод их кратковременного союза.

Я была совсем маленькой, когда мою мать поместили в клинику в Нью-Хейвене – «просохнуть». Она так и не вернулась домой. Я виделась с ней время от времени, но вырастил меня Себастьян.

Разведясь с моей матерью-алкоголичкой, он стал жить с Антуанеттой Дилэни, матерью Вивьен. Их роман не стал ничем большим, потому что она была замужем за Лайэмом Дилэни, который бродил где-то по южным морям.

Отношения Себастьяна и Антуанетты кончились, когда она упала с лестницы в нашем подвале и сломала себе шею. Если бы она осталась в живых, она, видимо развелась бы с Лайэмом по той причине, что он бросил свою семью, и вышла бы за моего отца. Я знаю, он хотел узаконить их любовную связь. Он сам сказал мне об этом. И он, наверное, был потрясен ее смертью.

Третьей женой отца была Стефени Джоунс, которая прожила с нами очень недолго. Она работала с Себастьяном в «Фонде Лока» в качестве его помощницы. Она нравилась и Джеку, и мне. Она была умна, довольно спокойна, хороша собой – сдержанная, утонченная блондинка, напоминающая Грейс Келли. Она была добра ко мне и Джеку, и мы очень горевали, когда она погибла в авиационной катастрофе.

И вот появилась великая Вивьен.

Их брак с отцом длился дольше других. Пять лет. Мне это время показалось вечностью. Я знала, что она забеременела и выкинула. Себастьян сказал мне об этом. Он очень сокрушался, потеряв ребенка.

Я считаю, что их брак с Вивьен был неизбежен. Отец всегда благоволил к ней, когда она была девочкой, а после смерти ее матери стал ее опекуном. Он платил за ее образование и помогал ей деньгами, а все праздники и каникулы она проводила с нами.

Я очень не любила Вивьен. Я просто терпеть е не могла, и была рада, когда отец, в конце концов, разошелся с ней. Я всегда считала, что мой отец заслуживает лучшего.

Его пятая и последняя жена была Бетси Бетьюни, женщина, делающая карьеру. По-моему, эта была самая неподходящая особа, на какой только он мог жениться. Она была слишком озабочена своей карьерой известной пианистки, чтобы быть хорошей женой моему отцу, и я ничуть не удивилась, когда он с ней развелся. Я так и не поняла вообще, зачем он на ней женился. Это осталось для меня загадкой.

Я внимательно смотрела на портрет моего отца, изучая его лицо.

И опять я задалась вопросом – почему он убил себя? С моей точки зрения, это совершенная бессмыслица. Когда я была у него в Нью-Йорке, он выглядел прекрасно, не таким мрачным, каким бывал нередко. Он не был так напряжен, как обычно, был даже счастлив в ту неделю, когда лишил себя жизни. Я бы многое дала, чтобы этого не произошло. Мне его очень не хватает.

Я всегда любила отца, даже несмотря на то, что он во многих отношениях предпочитал Джека. Брату он отдавал больше сил и времени, но я полагаю, что это естественно – ведь Джек его единственный сын и наследник.

Вивьен же встала между мной и моим отцом с того самого момента, как появилась на сцене вместе со своей невыносимой мамашей. Она украла у меня отца, когда я была еще ребенком, но когда я выросла, мне удалось частично отвоевать его обратно.

В конце концов, я – его настоящее дитя, генетически, во мне течет истинная кровь Локов. Когда я была подростком, он видел во мне своего второго сына, которого всегда хотел иметь. Отчасти поэтому он предоставил мне так много власти в «Лок Индастриз». Конечно, он понял, что я – хороший бизнесмен, практичный и деятельный, как и он; и также он понимал, что я его никогда не подведу. И ему было известно, как я пекусь о интересах компании.

Да, отец любил меня. Об этом ясно говорит его завещание.

«Я отдаю и завещаю моей дорогой и любимой единственной дочери Люциане…» Дальше следует перечень того, что он мне завещал.

Отец оставил мне половину своего личного состояния и большую часть своей дорогостоящей собственности. Более того, мне принадлежит теперь бесценная коллекция импрессионистов, в которой были и картины Ван Гога. Этот поступок сам по себе – еще одно проявление его любви.

Я вздохнула, кинув последний долгий взгляд на портрет Себастьяна, потом вышла, выключив свет и закрыв за собой дверь.

22

Пока я наносила визит предкам, моя секретарша Клэр положила мне на стол стопку факсов, в основном, из «Лок Индастриз».

Все внимательно прочитав, я занялась теми, которые требовали ответа, на остальных сделала пометки. Подписав партию писем, я прошла в соседнюю комнату и отдала все Клэр.

Вернувшись к своему столу, я сделала с полдюжины звонков в Нью-Йорк, уладила разные дела и посмотрела, что у меня назначено на остальную часть недели.

Завтра встреча за ленчем в отеле «Кларидж» с Мэдж Хиченс из «Фонда Лока». Она направляется в Африку по делам Фонда и пробудет несколько дней в Лондоне, чтобы повидаться со своей дочерью Мелани, учащейся в Королевском колледже Изобразительных Искусств.

Кроме этого, никаких особых дел не было, обычная работа на весь день, а вечером из Гонконга прилетает Джеральд.

Закрыв свой деловой блокнот, я отложила его в сторону и пошла пожелать доброй ночи Клэр.

Лондонский офис «Лок Индастриз» находится на площади Беркли; выйдя на улицу, я на миг остановилась.

Было шесть часов, еще не стемнело, стоял приятный вечер, какие бывают в конце марта. Я решила идти домой пешком. Я направилась по улице Чарльза, по которой можно выйти на улицу Керзона, а оттуда на Парк-лейн и Гайд-парк-корнер.

Мне нравится ходить по Лондону пешком, рассматривать старые дома, наслаждаться ощущением старины, истории, традиций; к тому же, Лондон – мой любимый город. Отец привез нас с Джеком сюда, когда брату было четырнадцать, а мне двенадцать лет. Я не могла не влюбиться в эту страну, в ее людей, культуру, не говоря уже о манерах англичан. Они так вежливы и цивилизованы, что быть среди них – одно удовольствие.

Это было летом 1979 года, и мой отец приехал в Лондон, чтобы продать свою квартиру в Мейфэр. Но выставив ее на продажу, он вдруг надумал купить дом на Итонской площади.

В тот день, когда он впервые осматривал дом, я была с ним, и не знаю, кому он понравился больше – Себастьяну или мне. Джек не интересовался ничем. Он считал дни, когда же мы отправимся в шато д'Коз в Экс-ан-Прованс, в то единственное на свете место, где ему хотелось находиться постоянно. Он любил это шато с семи лет. Это была великая любовь.

Итак, дом был куплен, декораторы приступили к работе, и в конце года мы опять приехали в Лондон на Рождество. На дом было потрачено много денег и сил, декораторы отлично справились со своим делом и создали жилище элегантное, уютное и очень удобное. Дом выглядел естественно и не был похож на осуществленный проект дизайнера; Себастьян был необычайно доволен результатом.

Для меня поездка была испорчена участием в ней Вивьен, но я так радовалась Лондону, что успешно прятала свое неудовольствие за фальшивой улыбкой. Она не сходила с моего лица.

В ту зиму мне удалось держаться в стороне от всех, – я обежала музей Виктории и Альберта, Британский Музей, Таэр, галерею восковых фигур мадам Тюссо и свое самое любимое место – галерею Тейт. Мне нравилось бродить по этой галерее и рассматривать картины, особенно я любила Тернера.

Когда мы подросли, Джек начал заводить разговоры о том, что отец увивается за Вивьен. Он считал, что это обдуманная программа действий, и называл ее Постепенное Обольщение Вивьен, по аналогии с названиями пьес или фильмов. Джек настойчиво повторял, что Себастьян – толстый кот, который выжидает момент, чтобы наброситься на невинную девственницу. Я с ним не соглашалась: на мой взгляд, все было совершенно наоборот.

Я всегда считала, что Вивьен увивается за моим отцом, даже когда она была подростком и ее жуткая мамаша была еще жива. Ее жадный интерес к Себастьяну стал для меня очевидней, чем когда-либо, в эти Рождественские дни 1979 года: она буквально ходила за ним по пятам, не давая мне и Джеку ни минуты побыть с ним наедине.

Когда я сказала Джеку, что она спит с Себастьяном, он отнесся к этому предположению с презрением. Сколько я себя помню, мой брат всегда любил Вивьен Великую и потому, вероятно, не мог примириться с мыслью о том, что наш отец занимает то место, где хотелось быть ему самому – в ее объятиях.

Помню, что сама я не очень волновалась на этот счет, потому что Вивьен уже давно пыталась вбить клин между моим отцом и мной. В качестве любовницы Себастьяна она могла это сделать с большим успехом, и зная ее, я понимала, что на не упустит возможности воспользоваться своим преимуществом.

Но у меня хватило ума осознать, что я не в силах изменить положение вещей, – если оно действительно было таким, как мне казалось. Поэтому я занялась своими делами, а им предоставила заниматься своими. Джеку я посоветовала поступить также, но он продолжал слоняться вокруг них. Он называл это «следить за ходом дела». Я называла это шпионством.

В эти дни я хорошо узнала Лондон, и лондонский дом стал моим любимым местом пребывания после дома в Манхэттене, где мы с Джеком выросли. К счастью для меня, мы и в следующие годы проводили много времени в Англии. Отец все больше втягивался в благотворительную деятельность в Африке, и Лондон стал для него удобной стартовой площадкой по дороге на этот континент.

Женившись на Вивьен, он как-то утратил интерес к Лондону и лондонскому дому. Когда они ездили в свадебное путешествие, они останавливались в «Кларидже», а потом он купил это поместье в Ломарэне. Я была этому рада, потому что таким образом отец получил возможность подарить шато Джеку, и Джек чуть не сошел с ума от счастья.

Мне было двадцать три года, когда я переселилась в свой любимый город. Себастьян назначил меня на одну из высоких должностей в лондонском офисе, и я наконец-то оказалась на своем месте, руководя несколькими «женскими» отделениями компании.

Спустя годы «Лок Индастриз» превратилась в огромный конгломерат. Мы уже не производим плуги Малькольма, точнее, производим, но только как символ, вместо этого мы выпускаем тракторы и прочую технику для фермеров, а также прицепы для пикапов, джипы, небольшие грузовики.

У нас есть отделение, производящее строительные материалы, – все, начиная от дверей и окон и кончая полами и стенами. Мы изготовляем сборные дома, гаражи и сараи. Отделение сантехники поставляет ванны, души, унитазы и прочие принадлежности ванных комнат, изготовленные по проектам художников-дизайнеров. У нас есть даже отделение, выпускающее занавеси для душа.

Начало этому разнообразию положили мой прадед Коулин и дед Сирес, задолго до того, как оно получило широкое распространение в промышленности. Мой отец шел тем же путем, пока все свое время посвящал руководству компанией, до того, как серьезно занялся благотворительной деятельностью.

За многие годы Себастьян скупил большое количество корпораций, которые затем превратил в «женские» отделения «Лок Индастриз». Он купил компании, производящие хорошо известные марки одежды, белья, трикотажа, обуви, купальников, спортивных принадлежностей и одежды для отдыха.

Когда отец послал меня работать в Лондон пять лет тому назад, первое, что я сделала, – это купила компанию, специализирующуюся на производстве косметики и средств для ухода за телом. За этим последовало еще несколько приобретений, но первое быстро стало приносить огромные прибыли, и этим своим деянием я очень горда.

Много лет я считала, что окончательно и бесповоротно превратилась в женщину, делающую карьеру, и никогда серьезно не думала о замужестве, даже когда у меня было много друзей-мужчин. Но пробыв несколько месяцев в Лондоне, я влюбилась.

Томас Кэмпер, мой деловой знакомый, представил мне своего брата Джеральда, с которым они работали в семейном коммерческом банке в Сити.

Мы с Джеральдом сразу же поладили, и наше чувство было взаимным. Это был худощавый темноволосый красавец с открытым взглядом синих глаз, и я моментально влюбилась. Через полгода после нашего знакомства мы поженились. Мне было двадцать четыре года, ему – двадцать девять.

Я до сих пор не могу сказать точно, была ли мать Джеральда леди Фьюстон очень счастлива оттого, что ее младший сын обзавелся американской женой, но Себастьян приветствовал наш союз. Джеральд ему понравился, он одобрил быстроту, с который мы заключили брак, и подарил нам на свадьбу дом на итонской площади. Я была потрясена и рада не меньше, чем Джек, когда он получил свое шато.

Я любила Джеральда по нескольким причинам, среди которых не последнее место занимало его отношение к женщинам. У него не было времени возиться с ленивыми и праздными дамами, которым нечем заполнить свои дни; он предпочитал женщин вроде меня – сильных, независимых, успешно делающих карьеру. Как и мой брат Джек, он любил умных женщин, которым есть что сказать.

И все же, несмотря на мою любовь к Джеральду, я бы еще подумала, выходить ли мне за него, если бы он стал возражать против моей работы. Мы с ним встречались не так уж много раз, в конце концов можно было бы этим и ограничиться.

Мне необходимо каждый день ходить на работу, необходимо для моего самочувствия и самосознания. Я должна быть занята, должна что-то делать, вносить свой вклад в наше дело, каким бы незаметным он ни был. Ведь «Лок Индастриз» у меня в крови, это – главная часть моей жизни. так было всегда, и я хочу управлять ею сама. Надеюсь, в один прекрасный день так и будет.

Вдруг я увидела, что нахожусь у самого дома. Я шла так быстро, что добралась до Итонской площади за рекордно короткий срок. Когда я сунула ключ в замочную скважину, дедушкины часы в холле пробили 6.30.

23

– Когда Вивьен сообщила мне, что ваш отец собирался жениться в этом году, я была совершенно ошеломлена, – сказала Мэдж Хиченс, внимательно глядя на меня поверх стола, накрытого для ленча. – Я об этом ничего не знала; а вы, Люциана?

Я ничего не ответила, так я была поражена. Мэдж продолжала:

– По выражению вашего лица и по вашему молчанию я вижу, что не знали. У вас такой же удивленный вид, какой был у меня, когда я услышала об этом.

Вновь обретя дар речи, я спросила:

– На ком же он собирался жениться?

– Вивьен не знает ее имени. Вот почему она обратилась ко мне.

Я нахмурилась и быстро сказала:

– Вивьен полагала, что вы должны это знать, потому что вы все время сопровождали Себастьяна в его поездках и много времени проводили с ним.

– Да. Но о его невесте я ничего не знаю. И никто в нашем фонде не знает.

– А откуда это знает Вивьен? – задавая этот вопрос, я уже поняла, как это глупо. Ведь Вивьен всегда была его доверенным лицом.

– Себастьян рассказал ей, – ответила Мэдж, подтверждая мою мысль.

– Но имени этой особы он ей не сказал. – Я покачала головой. – Как это похоже на Себастьяна. Но может быть, он сказал ей еще что-нибудь?

– Сказал. Что она врач. Ученый. По крайней мере, я так поняла. И еще он сказал, что она живет и работает в Африке.

– Какой интерес представляет она для Вивьен теперь, когда мой отец умер?

– Вивьен пишет очерк о Себастьяне и хочет взять интервью у нее.

– Ясно. – Я слегка улыбнулась. – Что ж, по крайней мере нам не нужно беспокоиться ни о тоне, в котором он будет написан, ни о содержании, дорогая Мэдж. Раз за это дело взялась Вивьен, он будет хвалебным, само собой разумеется.

– Да, я в этом уверена.

– Для кого она пишет? Она вам говорила?

– Для лондонской «Санди Таймз». Как я уже сказала, она была в Нью-Йорке, брала интервью у сотрудников «Лок Индастриз» и «Фонда». Насколько мне известно, все говорят о Себастьяне очень хорошо. Почему бы и нет? то был необычный человек, и те, кто работали у него и с ним, очень его уважали. И уважают. Думаю, что Вивьен правильно подойдет к теме.

– А что это за тема? – с любопытством спросила я.

– Она хочет писать о Себастьяне как о последнем великом филантропе. Благотворительность ведь была его стихией.

– Последний великий филантроп, – повторила я. – Неплохое название, совсем неплохое. Вы правы, установка у нее верная.

– Ваш отец был великим человеком, Люциана. Я знала его восемнадцать лет, и не было ни дня, чтобы я не восхищалась им. Он завоевывал человеческие сердца необычностью своей личности и покоряющей незаурядной энергией. И я не встречала человека с подобной силой воли. Он был замечательный человек во многих отношениях, и при этом очень отзывчивый.

– Все это так, как вы говорите, – согласилась я. – И я всегда верила, что он может быть всем, чем захочет, даже если по природе своей он совсем другой. Блестящий человек, он преуспел бы во всем, чем бы ни занимался.

– У него, конечно, был необыкновенная аура, – заметила Мэдж. – Это очень помогало ему, когда он имел дело с правительством стран третьего мира. Он внушал им благоговение, приводил в замешательство и в результате вынуждал соглашаться с собой. А это заставляет меня коснуться еще одной темы.

– Говорите, Мэдж.

– Хотя Джек руководит «Фондом» и распределяет деньги, как и ваш отец, он никогда не бывает на местах. Не могли бы вы повлиять на него и убедить съездить со мной в Африку немного позже?

– Вы шутите! Меня он не станет слушать, Мэдж! Как, впрочем, и никого другого. Джек очень упрям, вы должны это знать. Он же рос у вас на руках, как и я. Он не поедет в Африку. И, боюсь, никуда вообще.

– Вы считаете, мы не сможем на него повлиять?

Я искренне рассмеялась.

– Можно попробовать, но, я думаю, что это бесполезно. Он не хочет уезжать от своих виноградников. – Я глотнула воды и продолжила: – Мэдж, наверное, нам нужно заглянуть в меню и заказать ленч, не так ли?

– Да, конечно. – Она некоторое время разглядывала меня, а потом заметила: – Я рада, что вы немного пополнели. Для вашего роста вы были слишком худенькой.

– Знаю. Ко мне внезапно вернулся аппетит.

Заказав ленч, я опять заговорила о Джеке и его деятельности в фонде.

– Джек не возражает против раздачи денег, Мэдж, – объяснила я. – Он не скупец и понимает, что деньги тратятся на тех, кому нужна помощь. Но он не хочет лично заниматься благотворительностью. Он не умеет обращаться с людьми так, как умел Себастьян. Не спрашивайте, почему, не умеет, и все тут.

– А вдруг нам удастся понемногу втянуть его в эти дела? – начала Мэдж и замолчала, прикусив губу. – Знаете, я всегда чувствовала, что Джеку неприятно жить в тени отца. Может быть, все дело в этом.

– Может быть. Он так похож на Себастьяна во многих отношениях, но делает все возможное, чтобы отличаться от него. Кажется, ему очень не нравится, что он ведет свое происхождение от того же корня, что и отец.

– Уверена, что это так и есть. – Мэдж внимательно посмотрела на меня и спросила: – Как вы думаете, Себастьян действительно был с кем-то помолвлен?

– Возможно, – пожала я плечами. – Мне он ничего не говорил.

– И никому, кроме Вивьен. Но если это так, почему он это хранил в тайне?

– Может быть, он и не хранил. Может быть, она работает где-то очень далеко. Вы же знаете, какой он был – колесил по всему миру. Я никогда не могла уследить за ним, а вы?

– Не всегда, и, конечно, мы с ним часто находились в разных частях Африки. Точнее, в разных частях света. Но все же это таинственно, не правда ли? Кстати, хочу предупредить вас… Вивьен приезжает в Лондон повидаться с вами, чтобы взять интервью.

Я молча кивнула и отложила этот бит информации в сторону.

Появился официант с первыми блюдами, и я не стала возвращаться к разговору о Вивьен. К моему удивлению, я была голодна, и у меня даже слюнки потекли, пока официант подавал на стол. Я столько лет не ела консервированных креветок.

– Приятного аппетита, – сказала я Мэдж, и взяв тонкий кусочек черного намасленного хлеба, с легким сердцем занялась креветками. Впервые я их попробовала в 1979, здесь же, в «Кларидже», куда Себастьян часто приводил нас на ленч и время от времени пообедать. Я давно зареклась их есть, потому что их консервируют в масле, но сегодня я ими наслаждалась беспрепятственно, потому что моя цель – пополнеть.

– Надеюсь, я смогу повидаться с Джеральдом, – пробормотала Мэдж, поддевая вилкой колчестерскую устрицу.

– Он возвращается из Гонконга сегодня вечером. Может быть, вы приедете к нам за город на ленч в воскресение?

– Прекрасно, Люциана, благодарю вас. Он такой славный, и был так добр со мной, когда мы встретились в Нью-Йорке на поминальной службе, так утешал меня.

– Да, он такой, и я боюсь, ему до сих пор неловко, что он не смог присутствовать на похоронах Себастьяна. Но его отец только что перенес операцию, и Джеральд не хотел оставлять его.

– Он рассказал мне об этом, и я очень хорошо понимаю его чувства.

– А вы не хотели бы взять с собой Мелани? Или это для нее будет скучно?

– Конечно нет. Уверена, что она будет рада. Благодарю вас.

– Она делает успехи в своем колледже?

– Да, замечательные. Радуется каждой минуте, проведенной там, – ответила Мэдж и некоторое время рассказывала о своей двадцатидвухлетней дочери.

Слушая коллегу отца и близкого друга нашей семьи, я думала, как хорошо она выглядит. Мэдж начала работать администратором у Себастьяна, когда ей было сорок два года, а Мелани – два. Через восемнадцать лет она выглядит почти так же, как тогда. Ее волосы по-прежнему угольно-черные, а лицо с овалом в виде сердечка – гладкое, без морщин. Она выглядит гораздо моложе своих шестидесяти лет.

– Вы так смотрите на меня, Люси, – сказала она, склонив голову набок. – Что-нибудь не так?

– Простите мою бестактность. Я просто восхищаюсь вами, Мэдж, вы так чудесно выглядите… так же, как в первый день нашего знакомства. Мне тогда было десять лет.

– Доброе слово и кошке приятно, – ответила она, смеясь. – Как это замечательно – слышать такое.

– Себастьян всегда говорил, что вы очень подтянуты и организованны, самый организованный человек, которого он знал. Он даже заметил это при нашем последнем разговоре в Нью-Йорке… как разе перед смертью.

Мэдж посмотрела на меня, а потом неожиданно сказала:

– Я так скучаю по нему, Люси. – Ее прекрасные серые глаза наполнились слезами, и она несколько раз прочистила горло.

Я коснулась ее руки, лежащей на столе.

– Я понимаю. Я тоже скучаю по нему.

Мы помолчали, и, наконец, овладев собой, она спокойно сказала:

– Я много думала о его самоубийстве. Представить себе не могу, почему он сделал это. Все время ломаю голову – в чем причина?

– Может, причины и нет, Мэдж, – ответила я, гладя ее руку. – По крайней мере такой, какую мы могли бы понять.