Текст книги "Затерянная в Париже"

Глава 7

Уна покинула салон в неописуемом восторге.

Добравшись до своего приюта – спальни, она подумала – что бы ни случилось в будущем, ей будет что вспомнить – нечто столь прекрасное, столь удивительное, что никогда ничего подобного с ней уже не произойдет, сколько бы она ни прожила.

Теперь она понимала – с первых минут по отношению к герцогу она ощущала любовь. Лишь потому, что она совсем не знала мужчин, да и самое себя тоже, она не осознавала, что то, что она чувствовала, и то, что происходило, когда они смотрели друг другу в глаза, и было любовью, которая, она всегда была уверена, рано или поздно встретит ее.

Любовь пришла к ней в блеске и сиянии, которое казалось божественным.

Ей хотелось оставаться в объятиях герцога, хотелось, чтобы он продолжал ее целовать, но, будучи особенно чувствительной во всем, что касалось него, она подумала, что тогда ему было бы трудно покинуть ее.

Она понимала, что он должен выполнять свой долг и принять назначение на пост вице-короля Ирландии. Она была не настолько глупа, чтобы не понимать – он не сможет занимать такой важный пост и в то же время сохранять существующие между ними отношения.

Быть с ним было подобно тому, чтобы быть в раю, но она понимала, что находиться в доме герцога одной, без компаньонки, она не должна. Хотя ей казалось, что в этом нет ничего плохого.

Честно говоря, ей сейчас не хотелось думать ни о чем, ей казалось, что ничто не может быть истолковано превратно с тех пор, как герцог увез ее из «Мулен Руж». Его дом, как и он сам, был словно озарен красотой, напоминавшей Уие о матери и о той атмосфере, которая царила в их в домике в пригороде Парижа.

Но она хорошо знала, что бы подумали родители девочек, с которыми она училась в монастырской школе, если бы кто-нибудь из их дочерей вдруг повел бы себя подобным образом.

Она спрашивала себя беспомощно, что же ей было делать, и понимала, что такая жизнь долго не продлится.

Но Уна сейчас думала не о себе, а о герцоге.

Как вице-король Ирландии он будет представлять королеву, а Ее Величество всегда олицетворяла респектабельность и следование традициям. А в эти понятия не входила молодая девушка, у которой нет ни дома, ни денег.

«Что мне делать? Мама, скажи… что же мне делать?» – просила Уна.

Но впервые ее молитва не была отчаянной мольбой о помощи – поцелуй герцога заставил ее сердце танцевать; ей казалось, что весь мир озарен небесным светом.

Она медленно разделась и легла в постель.

В постели она спросила себя, почему бы ей было не побыть с герцогом немножечко подольше, тогда бы он, наверное, поцеловал бы ее еще раз.

«Завтра он оставит меня и вернется в Лондон», – решила она.

Она спрятала лицо в подушку, потому что думать о расставании с ним было невыносимо.

«Я люблю, люблю, люблю его!» – твердила она.

Потом она решила, что будет лежать тихо, чтобы услышать, как он поднимется по ступенькам и войдет в свою спальню, которая располагалась рядом с ее комнатой.

Она знала, что между двумя комнатами была дверь, по для нее эго ничего не значило, разве только то, что он был близко и она чувствовала себя в полной безопасности.

Она знала, что стоит ей только услышать его шаги, и она снова почувствует себя так же, как тогда, когда он держал ее в объятиях, и ей не о чем больше будет беспокоиться.

Чтобы не уснуть, она оставила гореть одну свечу у изголовья и стала вспоминать все, что случилось с ней сегодня вечером: их обед в «Гран Вефур», слова, которые они говорили друг другу, прогулка в открытом экипаже, фонари на площади Согласия, мерцающее серебро Сены.

Все это напоминало волшебную сказку, только на этот раз у сказки не будет счастливого конца.

И все же она была счастлива, вспоминая его слова, его губы на своих губах, силу его рук, близость его тела.

«Всю жизнь я буду молиться о нем, – поклялась себе Уна, – молиться, чтобы он мог помогать другим людям так же, как… как он помог мне; чтобы народ Ирландии процветал, благодаря его блестящему уму и щедрому сердцу.

Думая о герцоге, она, должно быть, задремала, и ей показалось, ito ее голова лежит у него на плече, как тогда, когда они ехали в карете, крепко прижавшись друг у другу.

Вдруг она обнаружила, что уже не дремлет, а проснулась, и увидела, что дверь ее комнаты открылась.

Она услышала это еще в полусне, но не хотела пробуждаться от сладкого сна, в котором герцог был рядом с ней.

Тут она услышала, как густой голос сказал:

– Вы ш-шпите, милая девушка? Уна вздрогнула и открыла глаза.

В ее комнате у открытой двери стоял лорд Стэнтон, и, еще не успев взглянуть на него, только по тому, как он растягивал слова, Уна догадалась, что он был пьян.

В прошлом она несколько раз видела отца пьяным, и это очень испугало ее. Но еще более страшно было обнаружить в своей комнате пьяного мужчину и увидеть улыбку на его устах.

– Пришел… шказать покойно… ночи… – сказал он, – и п'целовать одну из ш-шамых миленьких дам, кот-торых м-мне доводилось встречать!

Уна села в кровати.

– Уходите! – сказала она. – У вас нет никакого права входить в мою комнату!

Ей хотелось, чтобы ее слова звучали строго и уверенно, но ее голос дрогнул, и она проговорила все это голоском, который был едва громче шепота.

– Объехал вешь Париш-ш, – сказал лорд Стэнтон, покачиваясь, – и никого не наш-шел крашивее ваш!

На последних словах он икнул и продолжил:

– Вы мож-шете утешить мое ражжочарование и поцеловать меня перед шном.

– Нет! Нет! – закричала Уна.

Он направился к ней, протягивая руки.

– Нет! Нет! – еще раз вскрикнула Уна.

Она поняла, что он не слышит ее; он уже подошел к ней почти вплотную. Тут она вспомнила, что в комнате была дверь, которая вела в спальню герцога.

Эта дверь показалась ей спасательным кругом, и, сдавленно вскрикнув, когда горячие руки лорда Стэнтона коснулись ее, Уна выкарабкалась из кровати. Затем, не оглядываясь, она кинулась к двери, ведущей в спальню герцога, и распахнула ее.

Дверь оказалась тяжелой, гораздо тяжелее, чем думала Уна, но она навалилась на нее изо всех сил, чтобы открыть, и, уже открыв, услышала за собой призывы лорда Стэнтона.

Она была очень напугана, поэтому бросилась вперед.

Только тут Уна осознала, что находится не в спальне герцога, как она ожидала, а в каком-то маленьком помещении, которое, наверное, в прошлом веке использовалось как гардеробная. Там было незанавешенное окно, и в тусклом свете прямо перед собой Уна увидела еще одну дверь.

Она кинулась к этой двери. Та открывалась внутрь, и Уна скорее ввалилась, чем вошла, в комнату за дверью.

Герцог в изумлении обернулся, а Уна, задыхаясь от страха, кинулась к нему.

Сначала она не могла говорить, только едва могла перевести дыхание, а когда герцог обнял ее, просто вцепилась в него.

– Что случилось? Что вас так испугало? – спросил герцог.

Сквозь тонкую ткань ночной сорочки он почувствовал, как трепещет ее тело, и, обняв ее, подумал, что это судьба привела ее к нему, когда он был настроен не ходить к ней.

– Что случилось? – спросил он еще раз, и Уна, хотя ее дыхание еще было прерывистым, с трудом ответила:

– Эт-то ваш ку-кузен… он испугал меня!

– Испугал вас? Каким образом? – резко спросил герцог.

– Он хотел… поцеловать меня… – прошептала Уна.

Она опять спрятала лицо у него на груди, чувствуя, что раз она с герцогом – значит, в безопасности, и лорд Стэнтон не посмеет ее тронуть.

– Я не позволю, чтобы такое происходило в моем доме! – в гневе воскликнул герцог.

Он сделал такое движение, словно собирался подойти к двери, которую Уна оставила открытой, но она вцепилась в него и закричала:

– Нет, нет, не оставляйте меня! И не надо драки!

– Почему бы и нет? – резко спросил герцог. – Нельзя терпеть, чтобы кто-то вел себя в подобной манере.

Говоря это, он знал, что сам был во всем виноват.

Он дал понять Берти Стэнтону, что для него Уна ничего не значит, и, раз она жила у него одна, что еще мог решить Берти, как не то, что Уна распутная женщина без всяких нравственных принципов?

Уна была права. Ошибкой было бы устраивать сцену.

Герцог просто обнял ее покрепче, чувствуя, что она разрешила вопрос, который мучил его в течение последних двух часов. Он любил ее и не мог оставить ее, беззащитную, какие бы последствия его ни ждали.

– Ты в безопасности, моя дорогая. Никто тебя больше не обидит.

Он почувствовал, как напряжение немного отпустило ее, но, уже подняв к нему лицо, она все еще дрожала.

В неярком свете свечи, стоявшей у кровати, она выглядела так прелестно, что он сначала полюбовался ею, а потом нежно встретил губами ее губы.

Он поцеловал ее и понял, что она больше не дрожит, но трепещет, трепещет от восторга, который он вызвал в ней. Его губы не отпускали ее, пока он не почувствовал, что они словно плывут над миром, окруженные волшебством, равного которому он никогда еще не знал.

Наконец он оторвался от нее и, глядя ей в глаза, сказал, немного волнуясь:

– Я люблю вас, моя бесценная, и хочу заботиться о вас, и вы больше ничего не будете бояться.

Ее лицо осветилось радостью, и она спросила немного неуверенно:

– Я не понимаю… вы сказали… что я не могу быть с вами…

– Я прошу вас быть моей женой, – очень тихо сказал герцог. – Нет ничего в мире важнее того, что вы должны стать моей женой.

Уна издала восклицание, выразившее все ее счастье.

И вот он опять целовал ее, не сдерживаясь, страстно, пока ее мягкие губы не стали отвечать на его поцелуи, и он понял, что она любит его так же безумно, как и он ее.

Не сразу смогла Уна вымолвить прерывающимся голосом:

– Я… люблю вас… Я люблю вас… и я и подумать не могла, что сумею сказать вам когда-нибудь об этом…

– Я люблю вас, – сказал герцог, – и готов повторить вам это миллион раз, повторять вам это всю жизнь.

– Это… правда? Вы вправду любите меня?

– Я не знал, что такое любовь до этого дня, – сказал герцог. – Но я нашел ее, встретив вас, и устоять перед ней невозможно.

Уна глубоко вздохнула и сказала неуверенно:

– Наверное, вам нельзя… любить меня… Герцог молчал, и она заговорила опять:

– Вам нужно жениться на ком-то знаменитом… особенно если вы будете вице-королем Ирландии.

– Я не собираюсь быть вице-королем, – ответил герцог. – Я собираюсь жениться на вас, и мы будем так счастливы, что ничто в мире не будет иметь для нас никакого значения.

Он почувствовал, как Уна застыла.

– То есть вы хотите сказать, что, женившись на мне, вы не сможете стать вице-королем Ирландии?

В ее голосе опять слышался страх, и герцог, не желая пугать ее, сказал поспешно:

– У меня нет желания быть вице-королем. Я хочу вести спокойную, обычную жизнь, и не хочу исполнять никакую другую должность, кроме должности вашего мужа.

Уна взглянула в его лицо, а потом, положив ладошки ему на грудь, немного оттолкнула его от себя.

– Это… неверно, – сказала она. – Я знаю, что это неверный шаг с вашей стороны. Вы такой умный… такой хороший… и сегодня, ложась спать, я подумала, как много вы могли бы сделать для Ирландии.

– Забудьте Ирландию! – резко сказал герцог. – Она ничего не значит. Для меня имеет значение только то, что я люблю вас. И, сокровище мое, мне понадобится очень много времени, чтобы рассказать вам, как сильно я люблю вас.

Он бы поцеловал ее еще раз, но ее руки все еще держали его на некотором удалении.

– Нет! – воскликнула она. – Я не смогу вам этого позволить. Я слишком сильно люблю вас!

Она сделала неожиданное движение и, освободившись из его объятий, отошла и села на край широкой кровати.

Герцог не сделал попытки удержать Уну. Он только смотрел на нее с нежностью во взгляде; никто еще не видел его таким. Он думал, что за всю свою жизнь еще не встречал женщины, которая поставила бы его интересы выше своих собственных. Еще он думал о том, что не одна женщина из его окружения сходила бы с ума, стремясь стать, если только возможно, не только герцогиней Уолстэнтон, но и вице-королевой Ирландии.

Уна, задумавшаяся о чем-то, и не представляла, какую милую картину она являет.

В простой белой ночной сорочке она ярко выделялась на малиновом шелке штор, драпировавших кровать герцога; эти шторы выбрал его дедушка, когда обставлял дом.

Огромный герб Уолстэнтонов был вышит на покрывале, и герцогу показалось, что Уна похожа на нимфу, появившуюся из сказки, слишком хрупкую, чтобы быть человеком.

– Мне… надо подумать… – сказала она, словно разговаривая сама с собой.

– Вы ошибаетесь, – ответил герцог. – Позвольте отныне вашему мужу, каковым я намереваюсь стать, думать за всех. Вам остается, моя прелестная, только любить меня.

Он медленно подошел к ней и, когда она подняла к нему свое озабоченное личико, сказал:

– На сегодня вам хватит волнений. Идите спать, а завтра я решу все наши проблемы простейшим способом, потому что мы поженимся.

Она покачала головой, и он сказал улыбаясь:

– Моя жена должна мне подчиняться. Сказав это, он протянул руки и, подняв ее с кровати, крепко прижал к себе.

– Я… пытаюсь подумать… что для вас хорошо… – прошептала Уна.

Он еще крепче прижал ее к себе и сказал:

– Для вас хорошо бы было поцеловать меня… Она собралась что-то ему ответить, но он закрыл ее губы своими.

Она была возбуждена так же, как и он, и им было трудно думать о чем-либо, кроме друг друга.

Только после того, как они, опять покинув грешную землю, испытали невероятный восторг, герцог опомнился и сказал:

– Дорогая, вы должны идти спать. Я отведу вас обратно в комнату.

Она, похоже, только сейчас вспомнила, что привело ее к нему в комнату, и вздрогнула, а герцог поспешно сказал:

– Никто вас там не напугает, а двери мы оставим открытыми, и я смогу услышать, если вы закричите.

Он улыбнулся, чтобы его слова не прозвучали упреком:

– Вы не должны забывать запирать за собой двери.

– Я… никогда об этом не думала, – просто ответила Уна. – В школе нам никогда не позволялось запирать двери.

Слушая ее, герцог удивлялся – как он мог сомневаться в ее невинности и чистоте? Ей и в голову не пришло, подумал он, что ей следует стесняться – ведь она прибежала к нему в комнату как была, в одной ночной рубашке.

Целуя ее волосы, герцог подумал, что он – счастливейший человек на земле, потому что он нашел то, что ищет каждый мужчина, но мало кто находит.

– Я отнесу вас, – негромко сказал он ей. Он наклонился и взял Уну на руки.

– У вас было много переживаний сегодня вечером, – сказал он. – Я хочу отнести вас в постель, мое сокровище, и хочу, чтобы вы уснули, думая только обо мне.

– Я и не… смогу… думать ни о чем другом, – ответила она.

– Завтрашнюю ночь мы проведем вместе, – тихо сказал герцог, – я расскажу вам о своей любви, а вы мне – о своей.

Герцог нес Уну на руках через пустую комнату в ее спальню. Он ощущал мягкость ее тела, а благоухание ее волос наполнило его сердце новыми, не испытанными ранее ощущениями.

Герцог уложил ее на подушки и укрыл одеялом. Потом он сел на край постели и сказал ей:

– Я люблю вас! И хочу, чтобы вы знали, моя милая, что, хоть мы и не поедем в Ирландию, я буду счастлив жить с вами в Англии, Франции или в любом другом месте, которое вы выберете.

Уна обвила руками его шею:

– Вы такой удивительный, такой замечательный, – сказала она. – Это действительно потеря для общества – если вы весь будете принадлежать только мне одной. Но… пожалуйста… обещайте мне… одну вещь…

– Какую? – спросил герцог.

– Что вы позволите мне… помогать… ну хоть немножко… во всем, что вы делаете. Я не буду вам мешать… Я не буду высовываться… Но я так хочу стать… частью вашей жизни…

Герцог крепко обнял ее.

– Вы всегда будете частью моей жизни, – частью, которая очень важна, частью, которая является и частью меня, потому что, любовь моя, мы будем не двумя людьми, а одним.

Его губы нашли ее губы, и, будучи глубоко тронутым ее словами, он поцеловал Уну с благоговением.

И снова герцог увлек ее прочь, в мир, наполненный почти ослепляющим сиянием счастья.

Это была любовь, любовь, наполнившая все ее тело и ее душу. Любовь, которая, как думала Уна, должна была ее оставить.

Ее руки притянули его ближе к себе, и, сливаясь в поцелуе, полном экстаза, дарованного им Богом, Уна подумала, что никогда больше не будет одинока в Париже, да и в любом другом месте.

Герцог проснулся и понял, что он никогда еще не был так счастлив.

Он понимал – все изменилось просто потому, что Уна вошла в его жизнь. Ему казалось, что она находится на недостижимой высоте, подобно идеалу, который не может существовать в реальной жизни.

Победы над женщинами, которых он знал и на которые ушло так много времени, сейчас казались ему пустым занятием, на которое он растрачивал себя, свою душу. И, подумал герцог, это еще не главное.

С ними он предавал свои собственные идеалы, свою жизнь.

Уна пробудило в нем нечто, оказавшееся неотъемлемой частью его внутреннего мира, и теперь он не понимал, как он мог жить без нее раньше.

Он поднялся с постели и пройдя через комнату, встал у двери, соединявшей их комнату. Он удержался от порыва пройти к ней и разбудить ее поцелуем. Герцог сказал себе, что после вчерашних драматических переживаний она нуждается в отдыхе и он должен думать о ней, а не о себе.

Он осторожно прикрыл дверь и позвонил, вызывая лакея.

Деревья в саду были освещены солнцем, и герцог, глядя в окно, подумал, что жениться лучше всего именно в такой день, который окутает Уну золотистым сиянием.

Он уже почти оделся, когда раздался стук в дверь и лакей, открыв ее, впустил мистера Бомона.

Герцог, причесывавший волосы двумя щетками слоновой кости, с удивлением посмотрел на него.

– Вы сегодня рано, Бомон! – заметил он. – Но, честно говоря, я как раз хотел послать за вами.

– Приехал Дюбушерон, – ответил мистер Бомон, – и вот что он вам привез.

Бомон пересек комнату и протянул герцогу номер газеты «Ле Жур».

Статья внизу страницы была жирно обведена. Герцог взял газету и сказал:

– Я полагаю, Дюбушерон хочет денег. Заплатите ему тысячу фунтов. Он заслужил их!

– Тысячу фунтов? – воскликнул мистер Бомон. – Нет, это слишком много!

Герцог не отвечал, и управляющий понял, что он не расположен обсуждать этот вопрос. Он уже читал заметку в газете. Заголовок гласил: «Разыскивается наследник». И далее:

«Мистер Колдер и мистер Стивене, старшие партнеры известной лондонской адвокатской конторы „Колдер, Стивене и Калтроп“, вчера приехали в Парии-;, чтобы посетить Монмартр. Они однако, интересуются отнюдь не картинами наших молодых художников, привлекших внимание всего мира искусства. Адвокаты разыскивают некоего весьма определенного художника, который, по их мнению, должен иметь студию на Монмартре.

В прошлом месяце стало известно, что скоропостижно, в возрасте пятидесяти трех лет, скончался лорд Дорсет. Он не был женат, и адвокаты, управляющие его состоянием, сейчас разыскивают его младшего брата, мистера Джулиуса Торнтона, который должен унаследовать не только титул, но и значительное состояние.

Девятнадцать лет назад брат лорда Дорсета покинул Англию, подав в отставку из полка гренадерской гвардии. С ним бежала и дочь сэра Роберта Марлоу. Это событие наделало много шуму, и отец, предыдущий лорд Дорсет, прервал все связи со своим младшим сыном, так же, как и сэр Роберт Марлоу со своей дочерью.

Существует однако, версия, согласно которой мистер Джулиус Торо занялся живописью, к которой он проявлял значительные способности, и поселился во Франции.

Вполне могло быть, что он сменил имя, но адвокаты уверены, что если, по их версии, он все еще живет во Франции, то, без сомнения, он должен быть известен среди своих современников на Монмартре».

Герцог дочитал статью до конца, затем, вручив газету Бомону, сказал ему:

– Передайте Дюбушерону, чтобы завтра утром он привел ко мне этих джентльменов.

– Завтра? – спросил мистер Бомон.

– Сегодня мне будет некогда с ними встречаться, – сказал Герцог, – да и вам тоже.

Управляющий немного озадаченно посмотрел на него.

– Во-первых, – сказал герцог, поднимая щетки, – я хочу, чтобы вы отправились на улицу де ля Пэ и велели одному-двум лучшим портным немедленно привезти сюда самые лучшие платья самых маленьких размеров со шляпками в тон.

Глаза мистера Бомона расширились, но он промолчал, а герцог продолжал говорить:

– Покончив с этим, поезжайте, пожалуйста, в мэрию и узнайте, нельзя ли договориться о моей свадьбе на двенадцать часов.

– Свадьбе? – воскликнул мистер Бомон. От изумления его лицо приобрело совсем смешной вид.

– Насколько мне известно, гражданская регистрация во Франции обязательна, – сказал герцог, – а за ней последует небольшая церемония в церкви Британского посольства.

Мистер Бомон с трудом нашел нужные слова.

– Я должен поздравить вашу светлость, – сказал он, – вот это сюрприз!

Герцог задорно ему улыбнулся. Ему всегда нравилось удивлять своего управляющего; на этот раз сюрприз удался. Он положил щетки и обернулся.

– Торопитесь, Бомон.

– Мне придется поторопиться, – отвечал Бомон. – А вы, оказавшись на перепутье, все же приняли решение.

– И как вы считаете – правильное оно или не правильное? – спросил герцог.

– Может быть, я ошибаюсь, – улыбнулся мистер Бомон, – но мне показалось, что вы прислушались к голосу сердца, а это всегда верный советчик.

Герцог рассмеялся; в его смехе звучала почти детская радость.

– Именно так я и сделал. Мистер Бомон направился к выходу.

– Я передам все, что вы просили, Дюбушерону, а потом сразу поеду на улицу де ля Пэ.

– Вы мне понадобитесь как свидетель на моей свадьбе, – сказал герцог, – а больше никого не надо.

– Это большая честь для меня, – тихо сказал мистер Бомон.

Он уже открыл дверь, когда герцог остановил его:

– Бомон!

– Да, ваша светлость.

Герцог поднял письмо, лежавшее на туалетном столике.

– Если у вас сегодня останется время, – сказал он, – напишите черновик ответа премьер-министру.

Он бросил письмо, и оно, закрутившись, упало к ногам мистера Бомона. Тот нагнулся, чтобы поднять его, а герцог в это время сказал:

– Напишите Ее Величеству, что я горд оказанной мне честью предложить мою кандидатуру на пост вице-короля Ирландии и что я и моя жена постараемся сделать все для этой многострадальной страны.

Когда мистер Бомон уходил от герцога, на лице его появилась довольная улыбка, но герцог этого уже не видел.

Он подошел к окну, чтобы еще раз взглянуть на залитый солнцем сад.

Он думал, что только что прочитанная в «Ле Жур» статья делает все гораздо проще и легче не для него, а для Уны.

Он думал сейчас о ее счастье и понимал, что ее родственники – Дорсеты будут чрезвычайно рады приветствовать в ее лице герцогиню Уолстэнтон, да и семья ее матери тоже. Невероятно удачно, что все случилось именно сейчас.

Но что касается герцога, он мог думать только об одном – об Уне.

Он любил ее и был рад узнать о ее родственниках, хотя это было важно ей, а не ему. Он был бы счастлив, счастлив но, если бы провел свою жизнь в тиши, заботясь о ней, защищая ее„ делая все, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Но он понимал, что они оба, будучи незаурядными людьми, вправе требовать от жизни большего, чем просто общество друг друга.

Трудности, которые ждали их в Ирландии, – это то, с чем они встретятся вместе, то, что укрепит их обоих.

Он вспомнил, как вчера ночью она попросила его разрешить ей помогать ему, хоть немножко, во всех его делах.

Сейчас он понимал, что он попросит ее не о малой, а о большой помощи. Он был уверен, что, несмотря на свою молодость, она обладает необычно глубокой натурой, которая не только поможет ему, но будет вести и вдохновлять его всю жизнь.

Выглянув в сад, он увидел, что солнце светит уже просто ослепительно, и тогда он подумал: как хотелось бы, чтобы вся их жизнь была именно такой прекрасной не только для них, но и для людей, которым они смогут помочь.

Это под влиянием Уны он так изменился, изменилась его жизнь – в ней появились смысл и сила, которые раньше были скрыты.

Он почувствовал, что скучает по ней, и не заметил, как произнес ее имя вслух.

– Я люблю тебя! Боже, как я люблю тебя, мое сокровище! – сказал он, словно она стояла с ним рядом.

И впервые за многие годы герцог прибавил к своим словам молитву:

– Боже, благодарю тебя за то, что я нашел ее!