Текст книги "Танец души"

Глава 4

Эти прекрасные дни пронеслись слишком быстро, оставив в памяти лишь ощущение счастья.

Любовь превращает часы в минуты, дни – в мгновения, их счет идет на поцелуи.

Фиона гуляла вместе с Джимом, наблюдала, как он играет в гольф, они ездили к морю купаться, устраивали в лесу пикники, смотрели друг другу в глаза, вздыхали. Так прошла неделя.

Погода стояла великолепная. Супруги Кэри, ценившие собственное счастье, оказались идеальными компаньонами. Одно только пугало и омрачало Фиону – неизбежное возвращение в Лондон.

Она ничего больше не слышала о лорде Уинтропе, прочла только о похоронах, на которых присутствовало множество его друзей и представитель от королевского двора.

Джим запретил ей думать об этом, строго следя за темами разговоров, касающихся ее прошлого и будущего.

– Давай просто радоваться тому, что мы вместе, моя дорогая, – говорил он. – Что значат сейчас неприятности, которые может принести завтрашний день? Не хмурься, Фиона, поцелуй меня!

Фиона легонько поцеловала его, а он ее обнял, прижал к себе, и поцелуй словно проник прямо ей в сердце.

Она закрыла глаза, очутившись как бы во сне. Счастье закружило ее, и Фиона, чтобы устоять на ногах, схватилась за ствол сосны.

Джим, повернувшись к ней спиной, смотрел вдаль, на расстилавшуюся внизу долину, где яркими вкраплениями виднелись тут и там красные крыши домов, на густую зелень, на неглубокую речушку, ленивой серебристой змейкой вьющуюся по полям.

Фиона разглядывала его. Ей нравились солнечные блики на его светлых волосах, сильный загар на шее над воротничком, широкие прямые плечи, придававшие ему такой вид, будто он всегда готов противоборствовать любому нападению.

На глазах ее выступили слезы, она почувствовала на щеках их горячую влагу.

– Джим, – горестно воскликнула она и опять очутилась в его горячих объятиях.

– Милая, милая, – вновь и вновь повторял он, прижимаясь щекою к ее щеке.

Через минуту она улыбалась и смеялась вместе с ним, но облачко грусти еще висело над ней. Им предстояло расстаться, и оба страшились этой минуты.

И вот день настал – последний день среди этих залитых солнцем холмов, последний день с супругами Кэри, последний день с Джимом.

Последнюю ночь Фиона пролежала без сна, перебирая мысленно, как в калейдоскопе, каждый радостный миг, который она испытала здесь. Она заново переживала каждый момент ощущения счастья, каждый взрыв восторга, каждое биение переполненного любовью сердца.

Она никогда не поверила бы, что любовь может доставлять такие тяжелые физические страдания, как ее нынешнее чувство к Джиму. И расставаться с ним было больно, и с ним рядом она испытывала сладкую и мучительную боль.

Он был ей так нужен, ей так хотелось принадлежать ему, стать его частью! Будущее пугало ее, когда она останется одна, без него.

Безумные идеи, сумасшедшие планы мелькали в ее мозгу, надо было что-то придумать, чтобы удержать его.

Она не допускала мысли, что никогда больше его не увидит, никогда не услышит веселого голоса, не встретит улыбки и взгляда, которым он ее одаривал, держа в объятиях.

Никогда больше она не почувствует прикосновение его рук, запах твидового пиджака, его ищущие губы…

Джим серьезный, веселый Джим, Джим встревоженный, Джим озорной, любящий – каждый оттенок его настроения, каждое выражение его лица проплывали перед ее бессонным взором, каждый следующий образ всплывал отчетливее предыдущего, каждое воспоминание наносило ей маленькую рану, которая навсегда останется с ней.

Солнце сегодня сияло, и они с Джимом устроили пикник под деревьями.

Было очень жарко, и после еды они сидели в тени, слушая пение птиц и шелестящий шум леса.

Им вовсе не требовались слова, так хорошо они чувствовали себя вместе, так радостно им было вдвоем.

Через несколько часов они побрели назад к дому. Солнце садилось над Южным Даунсом33
  Южный Даунс – возвышенность в юго-западной части графства Суссекс.


[Закрыть] в полном великолепии.

На фоне величественного багряного заката задрожала, мерцая, первая вечерняя звезда, и луна пока еще бледным, едва заметным призраком начала свой путь по небу.

Джим смешивал коктейль, когда в комнату вошла миссис Кэри.

– Вы не сочтете нас чересчур невежливыми, если мы с Джоном отправимся обедать? – спросила она. – Мы приглашены к дорогим нам друзьям…

– Идите, конечно, – перебил Джим. – Я присмотрю за Фионой.

– Прошу вас, не отказывайтесь из-за меня, – поддержала Фиона.

Как только миссис Кэри вышла из комнаты, их с Джимом взгляды встретились.

– Как мило! – проговорил он. – Пообедаем наедине, дорогая!

Она улыбнулась, а он, вручив ей коктейль, поцеловал ее.

Фиона долго лежала в ванне, наслаждаясь ароматами соли и лавандового мыла, широченной купальной простыней, висевшей в ожидании ее.

Она надела платье, уделила особое внимание косметике и прическе. Наконец, приготовившись, она спустилась вниз как раз в тот момент, когда по всему дому разнесся глухой удар гонга.

– Дорогая, ты выглядишь очаровательно, – вымолвил Джим после того, как дворецкий вышел.

– Спасибо, – шепнула в ответ Фиона. Джим поднял бокал.

– За единственную женщину, которую я любил в своей жизни, – провозгласил он, и кровь застучала в ушах Фионы.

Она была счастлива и понимала, что слова Джима говорят о том, что его сердце рвется к ней.

Они выпили кофе, и он повел ее из-за стола в сад. Шли молча. В тени сиреневого сада он ее обнял.

– Ты моя, Фиона? – спросил Джим, касаясь губами ее губ. – Ты любишь меня?

– Больше всего на свете. Я твоя, до последней капли.

Она закинула руки ему на шею.

Она не знала, сколько времени они там простояли. Потом Джим подхватил ее на руки, как ребенка, и понес назад в дом.

– Ты по-прежнему ничего не весишь, – небрежно заметил он, но она слышала в голосе глубокое беспокойство и, смеясь, возразила:

– Я потяжелела на несколько фунтов!

В гостиной Джим завел граммофон. Нежные звуки скрипичного соло как будто слились со звуками ночи.

Они долго сидели и слушали, не говоря ни слова. Наконец Джим поднялся на ноги и, точно пытаясь уйти от серьезных тем, поставил джазовую музыку.

– Пойдем потанцуем, Фиона, – предложил он, и они окунулись вдвоем в ритмичный танец, лихо исполняемый, можно сказать, на пятачке паркетного пола.

«Завтра вечером я снова буду танцевать, – подумала она про себя, – только все будет совсем по-другому».

Фиона закрыла глаза, прислонилась щекой к плечу Джима, двигаясь вместе с ним в идеальном согласии.

«Какой здесь покой и счастье, – думала она, – тихая музыка, уютная комната, теплый душистый ночной воздух льется в открытые окна…»

Несколько ламп, затененных красивыми абажурами, создавали легкий полумрак в комнате.

– Просто божественно! – пробормотала она, и Джим в ответ коснулся губами ее лба.

Танцевали долго. Джим менял пластинки: танго, быстрый фокстрот, какой-то старомодный вальс, которым они завершили вечер, раскрасневшись и веселясь.

– Ты словно танцуешь в моем сердце, – сказал он чуть охрипшим голосом.

Чувствовалась ночная прохлада. Фиона боялась отойти от освещенных окон. Она не доверяла самой себе и не хотела подвергать Джима испытанию.

Темный лес манил, звезды подмигивали сквозь густые кроны над головой. Но что-то заставляло ее остаться на террасе рядом с гостиной.

Джим беспокойно расхаживал рядом, курил сигарету, но скоро отбросил ее, сел и взял девушку за руки.

– Фиона, – тихо сказал он, и она, ощутив внезапно возникшее напряжение, прошептала:

– Джим…

На мгновение глаза их встретились, и взгляд ее сказал все, что Фиона не смела раньше произнести вслух. Потом она поднялась и без особой уверенности объявила:

– Я пойду лягу, Джим. Завтра мне предстоит много хлопот.

На последних словах голос ее прервался, она быстро пробежала через комнаты и поднялась вверх по лестнице.

В спальне Фиона опустилась на кровать, глаза ее, не видя, смотрели в пространство. Перед ней была пропасть – пропасть отчаяния.

Теперь все кончено, все это счастье, восхитительная неделя – все кончено. Завтра она вернется в Лондон, к работе, расстанется с Джимом, лишится всего, что подарила ей его любовь.

«Не буду об этом думать, – сказала она себе. – Надо поспать».

Но знала, что не сможет спать нынче ночью. Медленно, почти автоматически разделась, погасила везде свет, кроме маленькой лампочки в виде свечи у постели, опустила сшитые из тафты шторы, распахнула большое французское окно на балкон.

Ночь звала ее, и Фиона, накинув халат, вышла на балкон и посмотрела на звезды, облокотившись на холодную каменную балюстраду.

«Я чувствую себя совсем маленькой под огромным небом, – подумала она. – Такой маленькой, что все мои горести не имеют никакого значения».

Но философские размышления не спасали ее от слез, медленно льющихся по щекам. Она услышала шаги и повернула голову.

Дом Кэри был выстроен в итальянском стиле. По всей длине первого этажа тянулся балкон, образуя веранду, а из всех спален на него выходили высокие французские окна.

Оглянувшись на звук шагов, Фиона увидела, что Джим тоже вышел на балкон в дальнем конце дома.

Он курил сигарету, но, завидев Фиону, отшвырнул ее и быстро зашагал навстречу.

Она стояла, не двигаясь.

Это было неизбежно, и, поджидая его, Фиона вдруг подумала, что, видимо, так им суждено.

Ей суждено было вот так стоять и ждать, а случайное их свидание имело особый смысл.

Она подняла глаза при его приближении, он остановился поблизости, не дотрагиваясь до нее. Джим первый нарушил молчание, полное невысказанных слов.

– Ты не пожелала мне спокойной ночи, Фиона, – проговорил он глухим тихим голосом.

Фиона не отвечала. Отвернув голову, она смотрела в сад, и он увидел лишь ее профиль, окаймленный поблескивающими в лунном свете волосами.

– Почему ты не пожелаешь мне спокойной ночи? – настаивал Джим и накрыл ладонью ее руки, лежащие на балюстраде.

Пальцы девушки при этом дрогнули, но Фиона не шевельнулась.

– Я… не хочу, – едва слышно шепнула она.

– Дорогая моя… – прошептал в ответ Джим. Он с нежностью привлек ее к себе.

Сердце Фионы екнуло, хоть она знала, что ей надо оставить его и уйти.

Но ее охватила какая-то странная усталость, ничего не хотелось делать, лишь подчиняться желаниям Джима.

Это чувство оказалось столь сильным, что она доверчиво прильнула к нему.

У нее не было сил сдвинуться с места, она ощущала счастье и полнейшее спокойствие, сердце ее замерло.

Постепенно объятия стали сильнее. Фиона подняла к Джиму лицо.

– Фиона, я люблю тебя! – сказал Джим. – Господи, как я тебя люблю!

Он не поцеловал ее, просто смотрел долго-долго. А потом выпалил:

– Хочешь, поживем вместе, дорогая, чтобы я мог заботиться о тебе, по крайней мере до того как…

Он умолк, и они оба знали, чье имя должно было прозвучать дальше. Через минуту она смущенно пробормотала:

– Я должна сказать «да»?

– Нет, моя драгоценная, – отвечал он, – ничего ты не должна, и с моей стороны некрасиво задавать такой вопрос.

– Я… люблю тебя… – простонала Фиона. – Я люблю тебя…

Джим сделал глубокий вдох.

– Я скажу тебе, что мы сделаем, мое сокровище. Будем вместе, но моей ты не станешь. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы причинить тебе боль.

– Ты… серьезно? – выдохнула Фиона.

– Серьезно, и я клянусь заботиться о тебе и защищать не только от всех прочих страхов, но и от себя самого.

Он прижал ее еще крепче.

– Моя необыкновенная, чудная девочка, мы будем вместе – вот что главное.

Джим брился.

Зеркало на стене висело как раз под таким углом, чтобы в нем отражался свет, и бритва гладко скользила по подбородку.

Он проделывал эту операцию с такой ловкостью и аккуратностью, что сидевшая и наблюдавшая за ним Фиона расхохоталась, как бывало всегда, когда он демонстрировал, по ее утверждению, «манеры старой горничной».

– Никогда не встречала мужчину, столь внимательного к мелочам, – поддразнивала она. – Тебе суждено быть угрюмым старым холостяком, в шлепанцах, с трубкой, с ежедневным выпуском «Тайме», у которого все должно лежать в строго определенном месте. Ты просто не предназначен для семейной жизни.

После той их последней ночи в доме Кэри Джим настоял, чтобы она поселилась в одной с ним квартире и не возвращалась к Пальони.

Фиона с радостью подчинилась, разрешив ему по собственному усмотрению устраивать ее жизнь.

Прежде она даже не понимала, почему ей так не хотелось возвращаться в Лондон, пока не догадалась, что ее терзала мысль о необходимости снова пойти работать в ресторан Пальони.

Она ушла оттуда в тот роковой вечер, не зная, что известно и что неизвестно Пальони, и догадывается ли он о ее причастности к смерти лорда Уинтропа. Вдобавок она очень боялась, что ее обо всем будут расспрашивать Клер и Пол.

Она страшилась увидеть угловой столик, за которым всегда сидел лорд Уинтроп.

Ей казалось, что при появлении у Пальони она встретится с призраком лорда Уинтропа. Поэтому предложение Джима принесло ей не только радость, но и облегчение.

Она приняла это предложение с благодарностью, но все же была решительно настроена искать работу.

Она согласилась с тем, что Джим оплачивает квартиру и время от времени покупает ей одежду, однако принимать от него деньги она не хотела.

Фиона не могла объяснить своего отношения к этому. Где-то в глубине души у нее был как бы пуританский барьер, который не позволял ей видеть в любимом мужчине источник доходов.

Джим не был против ее поисков работы, он запретил ей лишь поиски места в ресторане или ночном клубе с танцами.

– По вечерам ты никуда не должна уходить, – объявил он. – В это время ты нужна мне.

Надо сказать, если бы Фиона не подыскивала работу, она бы страдала днем от одиночества, так как у Джима было множество дел и ему приходилось встречаться со многими людьми.

Он редко мог выкроить время, чтобы позавтракать с ней, и, хотя они после шести, как правило, были неразлучны, утром и днем Фиона оставалась одна.

Они были безумно счастливы в квартирке с пансионом, которую снял Джим. Расположена она была высоко, под крышей дома, и из окон открывался вид на большой парк.

Фиона никогда прежде не знала, что можно быть такой счастливой. Ей нравились красивые вещи в их квартире, хорошая мебель, камин, удобная ванна.

Однако все это не шло ни в какое сравнение с нескончаемой радостью от общения с Джимом. Они были абсолютно счастливы вместе.

Порой они пускались в длинные и серьезные разговоры, обсуждая всевозможные темы, которые только могут интересовать мужчин и женщин.

Потом Джим внезапно превращался в веселого школьника, дразнил Фиону, теребил ее волосы до тех пор, пока она не начинала просить пощады.

Они смеялись как дети, возились до изнеможения, легкие поцелуи, становясь долгими, напоминали им о глубине их чувства.

– Я люблю тебя, дорогая, бесценная, – бормотал Джим.

Его губы манили Фиону, в ней эхом отзывалось его жадное, безумное стремление, которое им обоим приходилось сдерживать.

Порой это давалось с большим трудом, горевшее в них пламя вдруг яростно вспыхивало, и тогда Джим отходил от Фионы, позволив ей отдышаться.

– Прости… – шептала она.

– О, милая, я так страстно жажду тебя! – отвечал он.

После долгих поисков Фиона нашла работу помощницы преподавателя в школе танцев. Это была крупная школа, где обучали всем видам танцев, а помощница требовалась в бальный класс.

Руководитель – тоже итальянец принял Фиону, дав ясно понять, что если она чем-либо не угодит, то будет уволена без предупреждения и без выходного пособия.

На радостях, что она нашла работу, Фиона быстро согласилась, а в результате оказалось, что за двадцать пять шиллингов в неделю придется работать каждый день с одиннадцати утра до пяти часов вечера. Впрочем, после изнурительной и малоприятной работы у Пальони эта работа казалась ей довольно легкой.

Близилось лето, Лондон пустел.

Фиона проработала почти три недели, после чего ее уведомили, что в августе школа на месяц закроется, и никто не гарантирует преподавателям возобновление контракта в сентябре.

Она расстроилась, так как у них с Джимом еще не было планов на август. Возникли опасения, как бы он не уехал в Шотландию, и тогда Фиона осталась бы в Лондоне одна-одинешенька.

Но Джим, выслушав Фиону, обрадовался.

– Думаю, мы могли бы поехать на юг, дорогая, – сказал он. – Я знаю одно маленькое местечко с симпатичным отелем на средиземноморском побережье недалеко от Канна. Там мы были бы совсем одни. Она восторженно улыбнулась.

– О, милый, чудесно! Это было бы просто великолепно. Я всегда мечтала побывать на юге Франции!

Ее готовность рассмешила Джима, потом он посерьезнел:

– Твой восторг превращает все в радость. О, милая, как я хотел принести тебе счастье. Почему нам нельзя пожениться, Фиона?

Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, чтобы я мог всюду ходить и ездить с тобой, чтобы все тебя видели и восхищались тобою так же, как и я. Терпеть не могу прятаться и притворяться перед друзьями!

Фиону удивил его взволнованный голос, и она увидела на лице Джима следы сильных переживаний.

«Наверное, он чем-то расстроен», – подумала она.

Они никогда не произносили имени Энн, но оба о ней помнили, оба знали, что она готова ворваться в их жизнь и Джим уйдет с нею.

«Что случилось? – гадала Фиона. – Почему Джим так взволнован? Может, виделся с Энн?»

При этой мысли на нее нахлынула волна ревности, но если бы Джим встретился с Энн, он сказал бы об этом. Фиона обняла его.

– Не надо, милый, – попросила она, – какой смысл бунтовать? Ничего тут не поделаешь, от наших переживаний, к сожалению, лучше не станет.

Он прижался щекой к ее мягким волосам и глубоко вздохнул. Больше они на эту тему не говорили.

Закончив занятия в школе, Фиона поехала в Челси на свою старую квартиру.

Она договорилась с хозяином о прекращении аренды и попросила, чтобы он где-нибудь пока подержал мебель.

Дома на нее обрушились воспоминания о Дональде, и Фиона решила, что нехорошо с ним обошлась, не повидавшись с ним ни разу за столь долгое время.

От Кэри она написала ему, сообщив об отъезде на отдых в деревню, но по возвращении в Лондон на встречу не отважилась.

Упаковав необходимые вещи, она медленно направилась домой.

Когда Фиона вернулась, в квартире никого не было, и тишина подействовала на нее угнетающе.

Фиона обвела глазами прекрасную гостиную с огромными букетами цветов, с красивыми шторами, колыхавшимися от легкого ветерка, который проникал через открытые окна.

Фиона снова вспомнила об утренней вспышке Джима.

«Почему он вдруг разгорячился?» – гадала она. Она вошла в его комнату, почти не раздумывая. Может быть, здесь обнаружится какой-то ключ к разгадке?

На столе лежала пачка писем и стояла ее фотография в коричневой кожаной рамке.

Неделю назад Фиона сделала Джиму сюрприз, преподнеся свой снимок в подарок, и сейчас у нее снова появилась нежная улыбка при воспоминании о том, как он обрадовался.

Она глянула на пачку писем, поспешно отвернулась, подумав: «Не могу же я в самом деле читать его письма». Она устыдилась самой этой мысли.

Она открыла ящик туалетного столика, навела там порядок, сложила носовые платки в аккуратные стопки, а галстуки разложила веером. Открыла другой ящик и изумленно ахнула.

В ящике лежало письмо без конверта.

Движимая непреодолимым любопытством, Фиона вытащила письмо и посмотрела на подпись в конце – «Энн».

Почему-то она знала, что найдет это письмо. Предчувствие и толкнуло ее на поиски.

Теперь, когда письмо было у нее, она побледнела и задрожала, пальцы ее затряслись, листок ходил ходуном в ее руках, пока девушка вглядывалась в первые строчки.

Она прочла письмо от начала и до конца. Затем перечитала еще раз. Положила на место и пошла к себе в комнату.

Там она долго сидела, не шевелясь, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами. В мозгу ее повторялись прочитанные фразы. Ей уже никогда их не забыть, они навсегда останутся с ней – навсегда.

«Я получаю развод через три дня, – вот что она прочитала, и дальше: – Как я жажду увидеть тебя, дорогой мой Джим! Наконец-то мы сможем пожениться».

«Наконец-то мы сможем пожениться», – безмолвно шевелились губы Фионы, повторяя эти слова.

Ну вот… гром грянул. Энн получила свободу, а свобода Энн означает, что Фиона должна лишиться всего, что является смыслом ее жизни. Она не ожидала, что это будет так скоро.

Ведь знала, что это рано или поздно произойдет, мысль об этом всегда таилась в подсознании. И внутренний голос постоянно нашептывал:

«Будь счастлива, пока можешь. Радуйся, пока можешь. Завтра все может кончиться».

Что теперь делать? Какое будущее ждет ее без Джима? А потом пришла горькая мысль, что и Джима ждет будущее без нее.

«Через три дня».

И Фиона вдруг приняла решение не обсуждать это с Джимом. Что бы ни случилось, им надо расстаться, не прощаясь.

Есть вещи слишком интимные, чтобы их высказывать, слишком личные, чтобы их обнаруживать, слишком болезненные, чтобы их демонстрировать.

Точно так же, как люди отводят глаза от страшной раны, чувствительные натуры уклоняются от проявления чересчур сильных чувств.

«Джим не должен мне ничего говорить», – подумала про себя Фиона.

Она пошла к телефону и заказала два билета в театр на спектакль, который они оба хотели увидеть.

Потом спустилась вниз и попросила прислать обед на двоих, выбрав любимые блюда Джима и бутылку шампанского.

«Я не подам вида, что все знаю, – сказала она себе. – Я должна притвориться счастливой. Наш последний вечер должен быть веселым и беззаботным».

На следующее утро Фиона стояла в гостиной и смотрела через окно на Джима, который шел вниз по улице. Его волосы блестели на солнце. Дойдя до угла, он весело помахал ей рукой.

Потом завернул за угол и скрылся из виду.

– Прощай! – прошептала она и закрыла лицо руками.

Он ушел, исчез из ее жизни, еще не зная об этом, счастливый, пусть даже озабоченный мыслью о необходимости рассказать ей про письмо Энн.

Фиона содрогнулась от неудержимых рыданий, потом усилием воли взяла себя в руки. В течение всего прошлого вечера ей пришлось играть и притворяться, хотя она никогда раньше этого не делала.

Они с удовольствием пообедали вместе, посмеялись за ужином, вернулись домой рано, еще до наступления ночи, ничего более не желая, только бы остаться наедине.

Они многое нашептали и набормотали друг другу, и Фиона предчувствовала, что вечер этот останется сказочным воспоминанием, которое поможет ей пережить много долгих и тяжких лет.

Остатки завтрака на столе напоминали о последней совместной трапезе. Вернувшись вечером, Джим обнаружит пустую квартиру.

Но все равно, лучше оставить его так, чем вместе мучиться в течение долгих часов, испортив счастье, подаренное ими друг другу.

Словно сами боги помогали ей привести в исполнение план бегства. Сегодня утром Джим получил паспорт Фионы, который был нужен для поездки в отпуск на юг Франции.

«Мне надо уехать за границу», – решила она.

Джим распечатал конверт в постели и отдал паспорт ей, подшучивая над фотографией, которая, как все фотографии на паспортах, изображала Фиону ничем не примечательной дурнушкой.

Затем пришла мысль о деньгах. В кошельке оставались пятнадцать шиллингов из жалованья за прошлую неделю.

«На это далеко не уедешь», – подумала Фиона, и сказала, ненавидя себя за эту просьбу:

– Не дашь ли мне немного денег для хозяина дома? Мы еще не оплатили счет за прошлую неделю.

Перед уходом Джим выписал чек на двадцать пять фунтов и оставил на письменном столе.

– Предоставляю расплачиваться тебе, – сказал он, – и, пожалуйста, заплати по небольшому счету в аптеке.

Фиона пообещала, и вот теперь взяла чек и положила его в сумочку. Принялась лихорадочно упаковывать вещи, собирая по квартире подарки Джима.

Она знала, что, даже сердясь на ее неожиданное исчезновение, он расстроится, если она оставит хоть один из его подарков как мучительное напоминание о себе.

Фиона оставила только одно – свою фотографию. Не смогла ее забрать, хоть и понимала, что это неразумно.

Когда все было готово, Фиона сообразила, что в ее распоряжении меньше сорока пяти минут до отправления поезда с вокзала Виктории, а по дороге еще надо забежать в банк.

Она вытащила лист бумаги, чтобы написать Джиму несколько строк, взяла ручку, посидела немного, глядя на белый лист.

Набросала несколько слов и порвала. Что можно написать любимому? Что сказать? Никакими словами нельзя выразить ее чувства. Какие уж тут слова, если она оставляет здесь свое сердце.

Как поблагодарить Джима за выпавшее ей счастье? И могла ли она желать ему удачи на будущее.

Фиона знала, что Джим ее любит, знала, что только долг чести по отношению к другой женщине не позволит ему пуститься за ней вдогонку. Если он будет знать, где искать.

Не успела она войти в его жизнь, как приходится уходить, чтобы исчезнуть в мире, который ей еще неведом.

Она получила свои несколько месяцев счастья. Просить больше нечего.

Фиона медленно положила ручку на стол. Слов не нашлось, а слезы словами не выскажешь.

Вызвав такси, она молча смотрела, как таксист сносит вниз багаж и укладывает в машину. Потом она оглядела на прощание их квартиру.

Взяла со своего туалетного столика одну розу из букета, который Джим принес ей вчера вечером, и приколола к платью.

Потом, вытерев насухо глаза, Фиона медленно пошла вниз по лестнице.

Переправа через Ла-Манш прошла спокойно и без приключений, теперь поезд быстро нес ее в Париж. Фиона никогда прежде не бывала в Париже. Однажды в детстве ездила из Фолкстоуна в Дьепп, на дешевую однодневную экскурсию.

Она немножко говорила по-французски, правда, с английским акцентом, но свободно объясняться не могла.

С ней в купе от Кале до Парижа ехали две женщины, обе англичанки. Окинув Фиону неодобрительными взглядами, которыми путешествующие англичане неизменно одаривают своих соотечественников, они принялись разговаривать, комментируя проплывающие за окном виды.

Фиона, набравшись храбрости, обратилась к ним с вопросом, не знают ли они адреса недорогого отеля, где можно было бы остановиться.

Дамы начали сыпать разнообразными названиями и адресами, а потом та, что постарше, сказала, что может пригласить ее в небольшой пансион, дешевый и чистый.

Фиона поблагодарила, но про себя решила попытать счастья в какой-нибудь из перечисленных гостиниц.

В поезде подали завтрак, и Фиона сочла разумным поесть, чтобы не хлопотать об обеде в Париже.

Она с наслаждением съела великолепный омлет, цыпленка и мороженое – неизменные блюда из меню французских поездов.

Сидела она в дальнем конце салона второго класса, откуда через стеклянную перегородку можно было рассматривать пассажиров, обедавших в первом классе, которых, кажется, угощали ненамного лучше, чем пассажиров второго.

За перегородкой ей сразу же бросился в глаза темноволосый, необычайно привлекательный мужчина.

Явно иностранец. Фиона предположила, что он аргентинец, хотя для южноамериканца он был слишком высоким и широкоплечим.

Одежда на нем была хорошая, может быть, даже слишком изысканная, и Фиона заметила, что мужчина бросает вокруг настороженные взгляды. Казалось, ничто от него не ускользает.

Он отмечал каждого входившего пассажира, разглядывал быстро, но, по мнению Фионы, до мельчайших деталей, которые, видимо, весьма его занимали.

Непонятно, почему этот мужчина пробудил ее любопытство, но она поняла, что присматривается к нему точно так же, как он к окружающим.

Вошла полная женщина в соболях, на ней были безвкусные драгоценности. Под мышкой она держала жирного пекинеса.

Пробираясь между столиками, она уронила собачий поводок, а смуглый молодой человек в ту же секунду подхватил его и протянул ей с очаровательной улыбкой.

Она, пробурчав благодарность, уселась за соседний столик и принялась заботливо пристраивать рядом собаку.

«Интересно, кто он такой?» – гадала Фиона.

Позже, проходя по коридору вагона первого класса, она через окошко увидела его, удобно расположившегося в купе. Колени его были укутаны меховым покрывалом, рядом стоял раскрытый дорогой с виду атташе-кейс.

«Похоже, важная персона», – сказала себе Фиона.

Заглянув в окно, она поймала на себе тот самый пристальный оценивающий взгляд, каким он окидывал каждого пассажира.

Фиона вспыхнула, будто ее уличили в том, что она подсматривает, и заторопилась к себе в вагон.

Через час поезд прибыл в Париж, и девушка не могла сдержать радость, очутившись наконец в городе, о котором столько слышала.

Она долго стояла, высматривая носильщика. В конце концов один подошел, и Фионе удалось втолковать ему, что ей нужно такси до отеля «Вольтер».

Она решила направиться именно в эту гостиницу, упомянутую среди прочих дамами в поезде.

Подъехав к непритязательному подъезду отеля, она увидела, что гостиница выглядит довольно бедно. Однако номер оказался удобным и идеально чистым.

Фиона сняла шляпу, сбросила плащ, туфли и без сил опустилась на постель.

Всхлипывая и бормоча имя Джима, зарылась лицом в подушку и горько заплакала.

После четырехдневных блужданий по городу Фиона начала приходить к выводу, что найти работу не так легко, как она думала.

Наступал август, большинство танцевальных школ закрывались на это время, штатные преподаватели перекочевывали в Монте-Карло, в Канн, в Биарриц, готовые следовать по пятам за своими патронами, куда бы те ни поехали.

Фиона пробовала было получить работу манекенщицы у знаменитых модельеров неподалеку от площади Вандом, однако встречали ее веселым смехом.

«Мы увольняем их, ma cherie44
  милочка (фр.).


[Закрыть], – сообщил жирный владелец, – увольняем! Впрочем заглядывайте в сентябре, погляжу, не смогу ли для вас что-нибудь сделать».

Обескураженная, Фиона медленно побрела вниз по улице. От тротуара шел жар, он обволакивал ее ноги, коробил кожаные туфли.

Очень хотелось выпить в ресторане холодного лимонада, но девушка понимала, что полтора франка – это слишком дорого для нее.

«Они понадобятся на еду», – напомнила она себе и преодолела искушение посидеть в открытом кафе под ярким полосатым навесом, под которым можно было укрыться от солнца.

Фиона знала, что если окажется в соблазнительном плетеном кресле, непременно закажет себе что-нибудь.

Вместо этого она, вдруг осмелев, пересекла Вандомскую площадь и вошла в огромный прохладный вестибюль знаменитого отеля «Ритц».

Слева был читальный зал, где стояли мраморные столы, на которых были разложены газеты на всех языках. В зале были большие глубокие кресла, в которых могли посидеть как читатели, так и те, кому хотелось немного вздремнуть.

Фиона хорошо понимала, что ей нечего делать под этими сводами, но ее приличное платье как бы оберегало ее от каких-либо вопросов.

Она медленно миновала обрамленный колоннами портал, обошла двух бизнесменов, взяла со стола английскую «Тайме» и опустилась в кресло.

Посидела недолго и, услышав чьи-то шаги, подняла глаза и увидела спину мужчины, лениво листавшего страницы газеты.