Текст книги "Песня синей птицы"

– Колумб! – вскрикнула она. – Что с ним?

– Все в порядке, – успокаивающе сказал маркиз. – Человек, к которому я его отнес, сказал, что на лапке порваны мускулы, но кость, кажется, не сломана. Он перевязал ему раны и дал какое-то снадобье, чтобы уменьшить боль, которую собака, наверное, чувствует. Поэтому он хотел, чтобы Колумб около часа спокойно полежал. После этого вы сможете взять его домой.

– Он поправится, правда? – спросила Сильвина.

– Гарантирую вам, ничего серьезного нет. Колумбу повезло. Капкан мог бы его сильно покалечить. А так через две-три недели он будет в полном порядке.

– Это просто чудо! – воскликнула она. – Как мне благодарить вас за вашу доброту?

– Вы можете отблагодарить меня, разрешив занимать вас, пока Колумб отдыхает. Если хотите, я покажу вам озерцо в глубине леса, где по вечерам пьют воду олени и где, я уверен, Пан играет на своей свирели для тех, кто может услышать его музыку.

Сильвина сжала руки.

– Ах, вы правда можете меня туда взять? Как это будет чудесно! А вы когда-нибудь слышали, как Пан играет на своей свирели? Я давно мечтаю об этом – но, наверное, больше всего мне хочется услышать пение синей птицы.

– Синей птицы! – изумленно повторил маркиз.

– Да. Мама рассказывала мне, что когда люди по-настоящему счастливы, боги посылают им синюю птицу с песней радости, чтобы она поведала им о небесных вещах, недоступных словам смертных людей. Песня синей птицы – это песня только для истинно влюбленных.

– И вы думаете, мы могли бы ее сегодня услышать?

Сильвина смущенно покраснела.

– Нет, конечно, я не это имела в виду, – ответила она. – Я хотела только рассказать вам о том, что, по-моему, должно быть чудесным и незабываемым моментом в жизни человека. И сейчас вы заставили меня почувствовать, что я сказала что-то неуместное. Похоже, я теперь все время это делаю.

– Это не было неуместным, – быстро возразил маркиз. – Я просто хотел подразнить вас. Вы не любите, когда вас дразнят?

– Очень не люблю. Мой брат часто это делает. Видите ли, за эти годы я столько времени была одна, что у меня появилась привычка говорить, не думая, первое, что придет в голову. Я знаю, что это не принято и очень глупо, потому что люди все время понимают меня не правильно, и тогда мне бывает стыдно.

– А я очень рад встретить человека, который ведет себя совершенно естественно и говорит то, что считает нужным, а не то, что, по мнению других, следует сказать.

– Мне хотелось бы вам верить, – ответила Сильвина, – но мистер Ка… – она оборвала себя. – Не… некоторые люди говорят, что мне следует обуздывать себя и стараться походить на светскую даму. Но я ненавижу свет, я не хочу быть светской дамой! Я не хочу иметь дела со светским обществом!

Она говорил с таким жаром, что голосок ее звенел и, казалось, эхом отдавался в чаще.

– Вы имели бы большой успех в свете, – сказал маркиз. – Вы прекрасны, а свет любит прекрасных женщин.

– Вы снова меня дразните, – с горечью заявила Сильвина. – Вы прекрасно знаете, что я некрасивая, и сами видите, как я немодно одета. Я сама сшила это платье, и когда смотрю на лондонских дам, то не сомневаюсь, что они, презирая, засмеяли бы меня, окажись я среди них в таком виде. К тому же я не имею желания ходить на приемы или одеваться так, как… хотели бы некоторые.

Ее слова звучали так горько, что маркиз удивился.

– Почему кому-то надо, чтобы вы делали то, что вам не хочется? – спросил он.

Наступило молчание. Потом она проговорила:

– Мы решили, что сегодня забудем… все неприятные и пугающие вещи и… будем думать только о лесе.

– Так мы решили, – улыбнулся маркиз.

– Так давайте так и сделаем! – взмолилась Сильвина. – Ну, пожалуйста, сэр Юстин, давайте хоть ненадолго забудем, что нам придется вернуться обратно. Давайте притворимся, будто за пределами леса нет ничего и мы можем остаться здесь навсегда!

– Навсегда? – повторил маркиз, поднимая брови.

– Навсегда! – почти страстно повторила Сильвина. – Если бы только я могла улечься на мох под деревьями и никогда не уходить отсюда! Если бы время для меня пролетело побыстрее, и я могла бы очнуться старой и седой, я была бы так довольна!

– Но должен же быть какой-то менее радикальный способ разрешить ваши затруднения, – негромко подсказал маркиз.

Она покачала головой.

– Другого способа нет!

– Временами мы все чувствуем себя, как попавший в капкан Колумб, но неизменно, – если приложим все наши силы, – находим выход, – сказал маркиз, а сам подумал: а действительно ли это так?

– Нет, – безнадежно ответила Сильвина, – у меня – выхода нет.

– Откуда вы знаете?

– Я все думала и думала, – просто сказала она, – но не нашла его.

– Так, может, вы разрешите мне подумать за вас? – предложил маркиз. – Я считаюсь мастером по решению головоломок.

Сильвина подняла к нему лицо, и он подумал, что милее девушки еще не встречал. Одарив его улыбкой, какой взрослые улыбаются умному ребенку, она ответила бесконечно печальным голосом:

– Я была бы рада позволить вам попытаться решить мою головоломку, сэр Юстин, но ее секрет принадлежит не мне одной. Так что мне остается только стараться самой найти решение – но, к сожалению, его нет.

– Позвольте мне… – начал было уговаривать ее маркиз, но Сильвина прервала его.

– О, смотрите, смотрите! – прошептала она.

Идя по лесной тропинке, они за разговором дошли до лесного озерца, о котором маркиз рассказал ей. Окруженное деревьями, оно было странно, почти мистически, таинственным. Мерцали лучи солнца, пробиваясь сквозь густые темные кроны, блестела поверхность воды, берега были покрыты золотистыми головками цветов… Озерцо и вправду казалось заколдованным местом.

Тут маркиз почувствовал в своей руке горячую, нетерпеливую ладошку, и прерывающийся голос прошептал:

– Благодарю, благодарю вас, дорогой, добрый сэр Юстин, за то, что привели меня сюда.

Глава 3

У лесного озерца был пологий мшистый берег, и Сильвина уселась, натягивая подол, чтобы спрятать щиколотки. Она взглянула снизу вверх на маркиза.

– Давайте немного посидим здесь, – попросила она. – Может, мы увидим, как олени придут попить.

Он растянулся рядом с ней в полный рост. Начищенные до зеркального блеска сапоги сияли на солнце.

Бросив на него быстрый взгляд, Сильвина перевела глаза в глубину леса и сидела, глядя в тень деревьев, сжав руки, лежащие на коленях, и широко раскрыв полные радостного волнения глаза. Она напоминала ребенка, которого впервые взяли в театр.

Маркиз смотрел на нее, и в этот момент лицо его не узнали бы даже его близкие друзья: исчез его привычный цинизм, губы больше не были сурово сжаты, в глазах не читалась скука.

Ветер, шелестевший листвой деревьев, звучал как еле слышная мелодия, вдали кричала кукушка, где-то поблизости ворковали лесные горлицы.

И тут, как и надеялась Сильвина, грациозно ступая между светлых стволов берез, показался маленький пятнистый олень.

Минуту он постоял на краю озера, будто чувствовал их присутствие. Было что-то захватывающе прекрасное в его позе, изгибе шеи, мягких, влажных коричневых глазах.

Он наклонил голову и стал пить. Потом, так же внезапно, как и появился, он умчался прочь, перескочив через ствол поваленного дерева с небрежной легкостью грациозного животного-Сильвина издала возглас восторга и повернулась к маркизу.

– Ну не дивно ли? – спросила она.

– Дивно, – согласился тот.

Но смотрел он на то, как пробивающийся сквозь листья солнечный луч, позолотив ее светлые волосы, превратил их в ореол вокруг личика в форме сердечка.

В его взгляде было что-то, заставившее ее отвернуться.

– По-моему, нам надо возвращаться, – проговорила она смущенно, как будто только сейчас осознала, что она находится наедине с мужчиной.

– Торопиться некуда, – отозвался он. – Чем дольше Колумб сможет полежать, не двигаясь, тем лучше для его раны.

Сильвина поднялась на ноги.

– И все же, я думаю… мне пора возвращаться, – сказала она не очень уверенно.

– Вы боитесь? – осведомился маркиз. Она решительно подняла вверх подбородок, как будто считала, что такой вопрос оскорбителен для нее, но потом честно ответила:

– Я боюсь не быть с вами здесь, а того, что скажут люди, если узнают.

– А почему они должны узнать? Разве мы не решили, что это – несколько очарованных часов, похищенных у вечности? Мы не знаем друг друга, и никто другой нас тоже не знает. Возможно – как знать? – мы вообще невидимы.

Она рассмеялась, и маркиз почувствовал, что напряжение отпустило ее.

– Пойдемте, – повелительно сказал он, – есть и другие вещи, которые я хочу вам показать.

Маркиз почувствовал, что Сильвина хочет протестовать, но почему-то слова замерли у нее на губах и она позволила ему вести ее по лесу дальше по извилистой, поросшей мхом тропе – казалось, по ней никто никогда еще не ходил.

Спустя некоторое время деревья расступились. Теперь они находились на высоком крутом берегу, поросшем рододендронами, пурпурными и белыми. От их многоцветья на фоне синего неба буквально захватывало дух.

Сильвина молчала, но маркиз был уверен, что глаза ее видят красоту каждого цветка. Они шли , все дальше между цветущими кустами, и наконец девушка спросила:

– Куда вы меня ведете?

– Может ли быть что-то прекраснее? – вместо ответа спросил он. Она покачала головой:

– Я никогда даже не представляла себе такого чуда. Мне кажется, я сплю и мне снится рай.

– Я забыл сказать вам, – будничным тоном сказал маркиз, – что я волшебник. И я употребил чары, результат которых, надеюсь, заслужит ваше одобрение. Закройте на минуту глаза и дайте мне руку.

– Какие чары? – радостно спросила она, повинуясь.

Сильвина закрыла глаза, и ее длинные темные ресницы легли на белую, почти прозрачную щеку. Он взял ее за руку, ощутив прохладу тоненьких пальцев, чуть задрожавших при прикосновении к его сильной руке.

Маркиз повел ее вперед.

– Не открывайте глаз, пока я не скажу, – повторял он.

Алтон провел ее несколько шагов, потом повернул чуть влево и отпустил ее руку.

– Абракадабра! – вскричал он. – Можете открывать глаза.

Она послушалась и с изумлением увидела прямо перед собой греческий храм, сияющий жемчужной белизной на фоне пламенеющего праздника алых рододендронов.

Сжав руки, она молчала. На лице ее читался восторг.

Потом она спросила благоговейно:

– Он и вправду из Греции?

– Да, вправду, – ответил маркиз. – Около ста лет назад мой дед перевез его в Англию. Как вы считаете: это место подходит для того, чтобы олимпийские боги здесь могли бы встречаться и развлекаться?

– Просто идеально, – ответила девушка.

– Чары еще не закончились, – продолжил маркиз. – Давайте заглянем внутрь.

Они прошли меж белых колонн в прохладу храма.

В центре стоял стол, накрытый белой скатертью и уставленный всевозможными яствами. На нем также оказались хрустальные рюмки и бутылки вина в серебряном ведерке, полном льда.

Сильвина с изумлением осмотрела стол и обратила к маркизу вопрошающий взгляд.

– Я решил, что нам обоим следует подкрепиться, – объяснил тот. – Будем надеяться, что яства окажутся достойными окружающей обстановки. Уж вино-то по крайней мере должно быть нектаром.

– Но откуда здесь все это? – спросила она.

– Я же сказал вам, что я волшебник, – ответил маркиз.

– Вы, наверное, распорядились об этом, когда относили Колумба. – Сильвина произнесла эти слова почти шепотом.

– Я не ожидал, что вы будете так прозаичны! – укоризненно сказал маркиз. – Разве нельзя принять дар богов, не задавая вопросов?

На ее щеках снова заиграли ямочки.

– Вы и правда думаете, что я неблагодарная? – спросила она. – Может, я безнадежно земная, но я действительно очень проголодалась.

– Тогда почему бы нам не сесть за стол, – предложил Юстин.

Сильвина подошла к столу, но вдруг остановилась, пораженная внезапной мыслью.

– Этот храм… эта еда – это… не принадлежит… маркизу Алтону?

Маркиз немного помолчал, тщательно подбирая слова.

– И то, и другое принадлежит мне, – честно ответил он.

Озабоченность сбежала ?, ее лица.

– О, я счастлива, сэр Юстин! – воскликнула она. – Может, нехорошо было об этом спрашивать, но мне не хотелось бы быть чем-то обязанной маркизу.

– Почему вы его так не любите? – спросил Алтон. – Насколько я понял, вы с ним не встречались.

– Конечно, нет, – ответила Сильвина, – и я бы не хотела с ним встретиться. Пожалуйста, не будем говорить о его светлости. Одна мысль о нем меня пугает.

– Пугает – чем? – настаивал маркиз. Она сделала чуть заметное движение руками, показавшееся проявлением беспомощности, – Я не могу сказать вам этого, – проговорила она. – Умоляю вас, сэр Юстин, позвольте мне еще ненадолго забыть о моих страхах. Сейчас я была так счастлива… Я уже очень давно не чувствовала себя такой счастливой. Мне казалось, что я свободна и в безопасности, как будто вы и правда убили дракона, который… грозил мне…

Последние слова она произнесла, запинаясь, и маркиз увидел, что глаза ее внезапно потемнели, а на лице отразился такой страх, какой прежде ему приходилось видеть только у новобранцев, ожидающих начала боя.

Он наклонился вперед и накрыл ладонью ее лежащую на скатерти руку.

– Позвольте мне помочь вам, Сильвина, – еще раз попросил он.

В его голосе звучала глубокая уверенность, заставившая ее удивленно поднять глаза. И внезапно ее взгляд будто попал к нему в плен: на мгновение оба застыли в полной неподвижности.

Маркизу показалось, что между ними произошло что-то магическое, не поддающееся описанию, но трепетно-живое.

Потом с негромким возгласом, почти вскриком, Сильвина отвернулась, разорвав чары.

– Я… не могу, – проговорила она почти шепотом, – я… не могу… сказать вам. А если бы и сказала, вы не смогли бы помочь мне… Никто не сможет.

В ее голосе звучало такое глубокое отчаяние, что маркиз был поражен.

Он понял, что Сильвина готова расплакаться, и, пододвинув к себе серебряное ведерко со льдом, достал бутылку вина.

– Мы оба голодны, – сказал он. – Давайте поедим. Я могу только выразить надежду, что это скромное угощение будет достойно вашего одобрения.

– Достойно… моего одобрения?

Голос Сильвины прерывался. Маркиз видел, что она прилагает все силы, чтобы очнуться от охватившего ее тягостного чувства.

– Этой еды хватило бы и на сотню едоков, – добавила она.

– Так что я могу вам предложить? Не начать ли нам с паштета из гусиных печенок? Только это звучит недостаточно экзотично для олимпийских богов. Нужны были бы по крайней мере язычки павлинов или сердце цапли.

– Я не верю, чтобы боги и богини были так жестоки, – отозвалась Сильвина.

Маркиз угощал ее различными блюдами, и девушка не могла запомнить их названия. Она только знала, что все было необычайно вкусно, и хотя она только пригубила вино, ей казалось, что оно вскружило ей голову, потому что все вокруг окуталось необычайным сиянием.

И дело было не только в красоте окружавших храм цветов и абсолютном совершенстве самого храма, и не в том, что аккомпанементом их трапезе служило жужжание пчел и пенье птиц. Просто человек, сидевший подле нее, словно действительно обладал необычайными чарами.

– Знаете, сэр Юстин, – сказала Сильвина после того, как они поговорили о сельской местности и маркиз рассмешил ее рассказами о проделках, которые он устраивал, будучи мальчишкой, – ведь если не считать брата, то я впервые сижу за ленчем – и вообще за столом – вдвоем с мужчиной.

– Тогда я поистине удостоен высокой чести, – отозвался маркиз.

– Это гораздо приятнее, чем в большом обществе, правда? – спросила она. – Не знаю, почему, но кажется намного легче говорить с человеком наедине. Я раньше этого не замечала.

– Похоже, за вами всегда хорошо присматривают, если не считать этой вашей одинокой прогулки в лесу.

– Вам это кажется очень нескромным? – спросила Сильвина.

– Скажем так: среди юных леди это не совсем принято, – ответил маркиз.

– Наверное, да, – согласилась она, – но со мной некому было пойти. А мне так хотелось, чтобы Колумб мог побегать!

– Где вы живете? – спросил маркиз и, еще не договорив, понял, что совершил ошибку. К Сильвине мгновенно вернулась скованность. Он увидел, что она вся напряглась и скрытность, как облако, обволокла ее.

– Нет-нет, – быстро проговорил он, прежде чем она успела ответить. – Мне не следовало спрашивать об этом. Простите меня, я нарушил наши правила. Скажите мне лучше, почему вы так любите сельскую местность.

– А вы тоже ее любите? – спросила Сильвина. – Мне кажется, что да – иначе вы не бродили бы по лесу без шляпы и трости. Да и вообще вы не шли бы, а скакали на лошади. Джентльмены, живущие в Лондоне, редко передвигаются пешком, а ездят только верхом.

– Вот как? – бесстрастно осведомился маркиз.

– Да, уверяю вас, – подтвердила Сильвина. – Они правят своими высокими фаэтонами или карриклями, или каретами, запряженными четверней, и ездят верхом в Роттен Роу. Лошади у них хорошие, это правда, но я всегда думаю: как этим лошадям было бы приятно скакать по полям, чувствуя себя свободными и беззаботными, как мы сейчас.

– А что еще происходит в Лондоне?

– Иногда там холодно, и темно, и очень сыро, когда с реки поднимается туман. Улицы грязные, на них играют оборванные и голодные ребятишки – и никому до них нет дела. Знать проезжает мимо в своих роскошных каретах, а простые люди, вроде меня, чувствуют себя одинокими, потому что они там чужие.

Алтон увидел, как при этих словах опустились уголки ее рта, – и снова вдруг на ее щеках показались ямочки, и она добавила:

– Вот почему я сегодня одна пришла в лес, хоть это и значило нарушить границы частного владения.

– Вы больше их не нарушаете, – ответил он. – В будущем вы можете приходить в этот лес с полным правом – я даю вам свое разрешение на это.

– Вы говорите серьезно? – взволнованно спросила Сильвина, но глаза ее тут же погасли. – Я никогда не забуду, сэр Юстин, что вы подарили мне это право. Я буду помнить об этом, хотя больше никогда сюда не приду.

– Почему вы так говорите? – спросил маркиз. – Лес будет вас ждать.

– И я всегда буду думать о нем, – тихонько проговорила она. – Я буду вспоминать, как пришел напиться олень, как в ветвях ворковали горлицы, а я чувствовала себя в безопасности… В безопасности от того, что ждет меня за лесом.

Ее голосок замер, и маркиз понял, что задавать вопросы не следует. Вместо этого он сказал:

– Похоже, будущее видится вам весьма мрачным. Вы и вправду ясновидящая? Она улыбнулась:

– Я не цыганка, которая просит позолотить ручку, хотя и вправду встречала цыганок, которые могут предсказывать судьбу; но большинство их – шарлатанки. Да, иногда я заглядываю в будущее, если можно так выразиться. Моя мама – шотландка, седьмой ребенок седьмого ребенка (а в Шотландии такие люди считаются провидцами). Мне кажется, она передала мне часть своих способностей.

– Что вы имеете в виду? – спросил маркиз, стараясь ее разговорить.

– Иногда, встречаясь с людьми, я интуитивно ощущаю, что они из себя представляют, – объяснила Сильвина. – Конечно, это получается не со всеми, но порой это… случается.

Минуту помолчав, она сказала так тихо, что он с трудом смог расслышать ее:

– Это случилось совсем недавно. Как только я встретила его… я поняла, что он за человек.

– И что он за человек?

– Плохой, злой. Он просто негодяй! И дело не в том, что он говорил – это было достаточно мило! Но, казалось, от него исходит что-то и тянется ко мне, и я… не могу… вырваться.

Тут голос ее прервался, и маркиз снова увидел в ее глазах такой ужас, какого никогда не ожидал увидеть на лице женщины.

– Это человек… – сказал он. – Вы не можете его избегать?

Сильвина покачала головой:

– Нет, я не могу избегать… его. Маркизу очень хотелось расспросить ее подробнее, но интуиция подсказала ему, что этого делать не следует.

Постепенно, будто составляя детскую головоломку из отдельных кусочков причудливой формы, он пытался получить полную картину, зная, что Сильвина – как олень, которого испугало их присутствие: одно неосторожное слово, и она скроется под защиту своей сдержанности и ее светлая душа будет для него недосягаема.

– Скажите, как вы узнаете такие вещи? – спросил он.

Она на минуту прикрыла глаза, словно для того, чтобы забыться от преследующих ее мыслей, потом повернулась к нему.

– Хотите, я расскажу вам о вас?

– «Я»– это предмет, который все находят завораживающим, как я полагаю, – ответил маркиз.

– Тогда я расскажу вам, – отозвалась Сильвина. – Как только вы подняли Колумба, я поняла, что вы – хороший и добрый. И больше того, в вас есть что-то внушающее доверие всем – и мужчинам, и женщинам, и животным.

– И вы поэтому доверяете мне? – спросил маркиз.

– Вы – рыцарь, пришедший мне на помощь, – просто сказала девушка. – Я сразу, еще до того, как вы заговорили со мной, поняла, что вы – друг и не сделаете мне ничего дурного. Я не могу объяснить, откуда я это узнала, но эта уверенность просто была во мне, такая сильная и непоколебимая, что я пошла бы с вами куда угодно, зная наверняка, что мне нечего бояться.

– Спасибо, – сказал маркиз. – Мне кажется, я в жизни не слышал более добрых и лестных слов.

– Это не лесть, – просто сказала Сильвина, – это правда. Но если хотите, я расскажу о вас что-нибудь еще, если вы не сочтете это за дерзость.

Маркиз, улыбнувшись, ответил:

– Я готов согласиться со всем, что вы сообщите мне. Разве вы уже не сказали мне, что мы – друзья?

Взгляд Сильвины был направлен прямо на Алтона, но тому казалось, что она не видит его.

– Мне кажется, – сказала она тихо, – что в прошлом вам причинили очень сильную боль – кто-то, кому вы доверяли, кого, может быть, любили. И поскольку вы не хотели, чтобы окружающие видели вашу боль, вы словно надели броню, защищающую ваши чувства ото всех.

Она помолчала, потом медленно продолжала:

– Я не могу точно объяснить, что я имею в виду, но я чувствую, что вы отстранены от людей и не дарите им своего душевного тепла, как мне и Колумбу. Иногда вы суровы и резки, но это не настоящая ваша суть, не рыцарственный сэр Юстин, таящийся в глубине вашего сердца.

Маркиз изумленно смотрел на нее.

– Откуда вы берете все это? – спросил он. Сильвина чуть развела руками и устремила взгляд на потоки солнечных лучей, льющиеся за колоннами храма.

– А разве это не так?

– Да, это правда, – ответил маркиз. – Но я не могу понять, как вы могли узнать все это.

На мгновение ему показалось, что, возможно, это ловушка. Может быть, Сильвина – актриса, которая хочет завоевать его доверие и поймать в силки политики.

Но тут же он понял, что это не так.

Девушка с таким полным юной невинности лицом не может быть неискренней. Ее глаза, в глубине которых сменяли друг друга солнечный свет и туман, поднимающийся в темноте сумерек, говорили о душевной чистоте.

– Расскажите что-нибудь еще, – попросил Алтон.

Ее глаза снова устремились на него, и теперь лицо ее выглядело обеспокоенным.

– Нет, – ответила Сильвина, – я не хочу заглядывать дальше.

– Загляните, – властно сказал он. – Загляните и расскажите мне, что вы видите.

Маркиз не смог бы объяснить свою настойчивость, но он чувствовал, что девушка может сказать ему что-то такое, чего даже он не знает о себе.

– Там что-то есть, – сказала она, – но мне бы не хотелось рассказывать вам об этом.

– Пожалуйста, расскажите, – настаивал Алтон, и его слова звучали скорее как приказание, чем как просьба.

– Я редко делаю это. И отец не одобрял.

Но однажды таким образом я помогла людям в беде, и они были мне очень благодарны. Дайте мне что-нибудь, что вы всегда носите с собой.

Маркиз вынул из жилетного кармана часы.

На конце цепочки висел брелок. Часы хранили тепло его тела, но, вкладывая их в руку Сильвины, он почувствовал, что ее пальцы холодны как лед.

Девушка сжала часы в руке и закрыла глаза.

Маркиз сидел, неотрывно глядя на нее. Ее личико казалось ликом какого-то волшебного создания, и он без труда поверил, что она и вправду видит то, что скрыто от простых смертных.

– Вы озабочены… озабочены и, по-моему, немного… рассержены, – сказала Сильвина после минутного молчания. – Подле вас есть… женщина. Она вас не любит, но… ей что-то от вас нужно. Она нехорошая, и она… может причинить вам боль. Она откроет раны, которые казались вам зажившими и забытыми… Вы не должны иметь с ней никаких… никаких дел.

На этих последних словах голос Сильвины окреп. Она продолжала:

– Она попытается… поймать вас в ловушку, она расставит сети для вас. Эта женщина красива, очень красива, но вы должны быть осторожны, потому что в ее власти… причинить вам… боль.

Опять наступило молчание, и маркиз спросил:

– Что еще вы видите?

– Я вижу, что вы ищете что-то… или, может быть, кого-то. Вы озабочены и встревожены… вы не можете найти этого человека, вокруг вас пустота… и тьма. А потом… кровь… кровь… и вы… вы в опасности!

Сильвина негромко вскрикнула и открыла глаза.

– Больше я не могу смотреть, – сказала она. – Я не выношу крови. Когда я вижу ее, то чувствую, что в ней есть что-то зловещее. Она означает насилие и ненависть… Мне жаль, мне очень жаль. Я не уверена, что то, что я вам сказала, верно, но это все… что я смогла… увидеть.

Сильвина была очень бледна, и голос ее дрожал от глубокого потрясения. Маркиз налил ей вина.

– Выпейте, Сильвина. Послушайтесь меня.

Повинуясь его приказу, девушка отпила немного из бокала, и щеки ее снова чуть порозовели.

– Забудьте то, что я говорила, пожалуйста, забудьте, – попросила она. – Не следовало мне заниматься этим, это очень… нехорошо. Я просто уверена, что все это не так.

– Не пытайтесь меня успокоить, – ответил маркиз. – Ведь вам прекрасно известно, а теперь и мне тоже, что когда вы видите что-то вот так, то это правда.

– Все это так неопределенно, – сказала Сильвина. – Я не смогла увидеть человека, которого вы ищете.

– Там было что-то еще? – спросил маркиз. – Что-то, о чем вы мне не сказали?

– Нет! – быстро ответила она, слишком быстро, и Юстин Алтон укоризненно сказал:

– Вы что-то скрываете. Почему? Что вы боитесь мне сказать?

– Я не видела ничего… ничего больше…

– Это не так, – настаивал маркиз. – Скажите мне правду! Обещаю вам, – он тепло улыбнулся девушке, – у меня достанет мужества выслушать все.

– Дело не в этом, – расстроенно сказала Сильвина.

– Тогда чего вы боитесь? Это не может быть хуже того, что вы уже рассказали.

– Пожалуйста, не надо меня заставлять, – попросила она. Девушка сжала руки и смотрела на Алтона, умоляя взглядом не принуждать ее.

Но что-то жесткое и целеустремленное в душе маркиза заставило его не поддаваться на мольбу в ее глазах, не замечать ее дрожащих губ.

– Скажите мне, в чем дело, Сильвина. Разве вы не понимаете, что теперь я не смогу успокоиться, не узнав, что вы скрыли от меня? Мысль об этом будет преследовать меня день и ночь. Вы зашли слишком далеко, теперь вы должны рассказать мне все, что видели.

Голова Сильвины склонилась, так что он больше не видел ее лица. Очень тихо, почти шепотом, она сказала:

– Я видела, что вы пытаетесь… схватить человека… Вы должны были… представить его перед правосудием… Вы были полны решимости уничтожить его, и вы были… словно… словно ангел мщения.

– И как выглядел тот человек?

– Я не смогла его разглядеть… клянусь вам… – ответила Сильвина. – Я пыталась, но не могла… Я видела, что он хотел скрыться от вас, но не мог.

Последние слова были едва слышны, потом Сильвина закрыла лицо руками, и маркиз понял, что она плачет.

Несколько мгновений он озадаченно смотрел на нее, потом спросил:

– Почему вы так расстроены? Что вам до этого? То, что вы рассказали мне, значимо только для меня, но ни в коей мере не должно касаться вас.

– Да-да, конечно, – быстро согласилась Сильвина. – Я не понимаю, почему это так меня взволновало. Человек, которого вы ищете, может быть просто браконьером или мелким нарушителем частных границ, вроде меня. Вы живете здесь и не имеете отношения к тому, что происходит в Лондоне. Я не знаю, почему столь нелепо веду себя.

Она говорила так, словно пыталась разубедить самою себя.

Маркиз с деланной небрежностью согласился:

– Конечно, я уверен, что вы правы. В наших местах браконьеры – просто бич. А может, я ищу грабителя с большой дороги. Говорят, здесь есть один, он прячется в лесах в другой части имения. Я уже несколько лет пытаюсь его поймать.

Говоря это, он видел, как румянец возвращается на ее щеки.

– Вам не из-за чего плакать, – продолжал Алтон успокаивать ее.

– Конечно, вы правы, – ответила девушка. – Просто я такая глупая. Я, наверное, спутала вашу судьбу с чьей-нибудь еще. Право же, я совсем не удивлюсь, если все, что я вам наговорила, – просто бред от начала до конца.

– Это отучит вас предсказывать судьбу незнакомым джентльменам, которым любопытно узнать свое будущее, – пошутил маркиз.

Сильвина рассмеялась этим словам, но он заметил, что слезы все еще блестят у нее на щеках и дрожат на кончиках ресниц.

Алтон достал из кармана носовой платок и протянул ей. Девушка взяла его, заметив, что он сделан из тончайшего полотна и пахнет лавандой, и утерла слезы.

– Мне очень стыдно, – сказала Сильвина. – папа всегда говорил, что джентльмены терпеть не могут сцен, а я вам отплатила слезами за всю вашу доброту.

– Никаких сцен не было, – отозвался маркиз. – Был только недолгий ливень, после которого солнце светит еще ярче.

Сильвина улыбнулась.

– Вы ударились в поэзию, сэр Юстин. Если вы не будете сдерживать себя, вам придется отправиться в Лондон и ухаживать за знатными дамами, которые любят, чтобы в их честь слагались оды и которые ожидают, что с утра до вечера им будут говорить комплименты.

– Вы думаете, мне это не понравится? – спросил маркиз.

– Я в этом уверена, – убежденно заявила его собеседница. – Дерзко заглядывая в вашу жизнь, я ожидала увидеть там лошадей и собак. Я знаю, что у вас должны быть собаки, иначе Колумб так не доверял бы вам.

– Действительно, у меня немало собак. Что же касается лошадей, то, может быть, когда-нибудь мы устроим с вами скачки. Мне кажется, что вы должны превосходно ездить верхом. , – Так мне все говорят, – улыбнулась Сильвина. – Но мой отец очень придирчиво относился к этому искусству. По правде говоря, я езжу верхом с четырех лет: мне не позволили сесть на маленького пони, толстого и ленивого, а дали норовистую лошадку, которая сгодилась бы скорее мальчишке лет пятнадцати.

– Мы с вами устроим соревнование, – пообещал маркиз, – и победитель получит приз. Еще один очарованный день в нашем волшебном лесу!

– Для меня это был бы самый лучший в моей жизни день, – ответила Сильвина. – Но сейчас сказкам приходит конец: мне пора возвращаться, я и так отсутствовала уже слишком долго, но я не забуду этот день. Ах, сэр Юстин, я буду помнить каждое его мгновение!

С этими словами она встала из-за стола, спустилась по беломраморным ступеням храма и на минуту застыла светлым силуэтом на фоне алых рододендронов, протянув обнаженные руки к цветам.