Текст книги "Песня синей птицы"

Он опустил взгляд на сломанный нож для бумаги и подумал, что случилось бы, не удержись он от желания сжать руками толстую шею Каддингтона и придушить его.

Он этого заслуживал! Как смел он так говорить о Сильвине? О СИЛЬВИНЕ!

И теперь маркиз наконец понял, почему она была так испугана, почему ее нежное, грациозное тело содрогалось при приближении мужчины, которому каким-то необъяснимым образом удалось убедить ее принять его предложение.

Как он мог это сделать? Откуда у него такая власть над ней?

Маркизу стало физически нехорошо от мысли, что Сильвина, такая чувствительная, должна терпеть общество мужчины, который даже о женщине, на которой собирается жениться, не может говорить пристойно и с уважением.

– Я спасу ее, – поклялся маркиз. – Клянусь небом, я спасу ее, даже если для этого мне придется убить Каддингтона!

Глава 9

– Погостить в Алтон-Парке! – ахнула Сильвина. – Да ты с ума сошел!

– Нисколько, – ответил ее брат. – И, честно говоря, Силь, такое приглашение счастливы бывают получить и имеющие в обществе вес люди.

– Но не ты! – с ужасом в голосе воскликнула Сильвина. – Не ты, Клайд!

– Уж не думаешь ли ты, что мистер Каддингтон принял бы от нашего имени это приглашение, если бы считал, что в нем таится какая-то опасность? – запротестовал Клайд. – Он не настолько туп, чтобы устроить мне неприятности с маркизом. И вообще, если кто и ходит важный, как павлин с двумя хвостами, так это Каддингтон.

– Ты имеешь в виду – ему хочется побывать в Алтон-Парке?

– Хочется? Это чересчур мягко сказано, – откликнулся ее брат. – Он возбужден, он в упоении, он лопается от гордости и хвастает этим приглашением перед каждым, кто только готов его выслушать.

– Но почему? Почему? – спрашивала Сильвина с нотой отчаяния в голосе.

– Не будь такой дурехой, – ответил Клайд. Разве ты не знаешь, что приглашения маркиза Алтона ценятся дороже бриллиантов? Все в высшем свете только и мечтают о них. Говорят, даже принц Уэльский никогда не отказывается от приглашений в Алтон-Парк.

Помолчав мгновение. Сильвина тихо сказала:

Ну, а я откажусь от гостеприимства его светлости.

Ну что ты так упрямишься? – раздраженно спросил ее брат. – Да маркиз сам говорил со мной и был как нельзя более любезен. Хотел бы я иметь средства на такого портного, какой шьет ему! Может, в Алтон-Парке я научусь так же замысловато завязывать галстук – без единой морщинки! Не могу себе представить, как это удается его камердинеру.

– Неужели ты не понимаешь, что у его светлости должна быть причина, чтобы нас пригласить?

– Почему ты вечно видишь все в черном свете? – с досадой запротестовал Клайд. – Лично я думаю, что маркиз хочет принять твоего протеже, графа, и вежливость требует, чтобы его приглашение включало и нас. По крайней мере так считает Каддингтон.

– Я с вами не поеду, – настаивала Сильвина.

– Прекрасно, тогда я поеду без тебя, – парировал Клайд. – Не собираюсь я так задирать нос, как, видно, намерена делать ты. И не в моем положении отказываться от приглашения, которому позавидовал бы любой мой сверстник.

Секунду он стоял перед зеркалом, прихорашиваясь.

– Если ты хочешь, чтобы я преуспел на дипломатическом поприще, – продолжил он, – я, несомненно, должен угождать своему начальству, не говоря уже о том, что пара дней в Алтон-Парке придадут мне веса в обществе.

– За этим что-то кроется, – не успокаивалась Сильвина, – как ты не понимаешь, Клайд! Маркиз пригласил тебя не из любезности или по снисходительности, он пригласил тебя не потому, что жаждет твоего общества. Зачем ему это? Возможно, он что-то подозревает и хочет обезоружить тебя.

– И что он узнает? – ответил Клайд. – Ничего, как тебе прекрасно известно.

– Но даже намек на подозрение испортит тебе карьеру!

Ее брат только пожал плечами.

– Ты чертовски мнительна, Силь. Откровенно говоря, не могу я жить в вечном унынии из-за того, что Каддингтон что-то имеет против меня. Я молод и намерен радоваться жизни – и это включает в себя приглашение в Алтон-Парк.

– Все равно, я не поеду, – твердо сказала Сильвина.

– А вот этого, боюсь, вы сделать не сможете, моя дорогая, – произнес голос у двери.

Сильвина резко обернулась к незаметно вошедшему мистеру Каддингтону. Он неслышно поднялся по лестнице и появился в такой точно рассчитанный момент, что она не сомневалась он тихо поднялся и подкрался к дверям, чтобы подслушать их разговор.

Но это подозрение она, естественно, не могла высказать вслух.

Сильвина сделала гостю глубокий реверанс, но не пригласила садиться, так что ее брат, немного смутившись, выдвинул стул.

– Не присядете ли, сэр? – спросил он.

– Я надеялся, что ваша сестра будет поприветливей, – ответил тот, глядя на потупившую глаза Сильвину – Вы должны извинить меня, – проговорила она, – но мой разговор с братом заставил меня забыть о приличиях. Могу я вам предложить что-нибудь перекусить?

– Нет, спасибо, – сказал мистер Каддингтон, – я не могу задерживаться. Нам всем надо немало сделать, если мы хотим отправиться в пятницу в Алтон-Парк около четырех часов пополудни, как я планировал. Мне и Клайду придется пораньше уйти из министерства, но я думаю, что в данных обстоятельствах это простительно.

– Но, как вы уже слышали, сэр, – сказала Сильвина, – я, к сожалению, не могу принять гостеприимного приглашения маркиза.

Мистер Каддингтон поднял брови.

– Вот как? А в чем же дело, позвольте осведомиться?

– У меня нет желания ехать в Алтон-Парк.

– Осмелюсь сообщить вам, что я не намерен передавать маркизу эту в высшей степени ребячливую и глупую фразу. Он специально оговорил, что вы входите в число приглашенных, и его бабушка, вдовствующая герцогиня Уэндоверская, напишет лично вам письмо, которое вы, несомненно, получите завтра утром.

– Я поблагодарю ее сиятельство за доброту, – сказала Сильвина, – и выражу сожаление, что не смогу вас сопровождать. Я убеждена, что вам без меня будет гораздо лучше.

– Об этом, конечно, можно было бы поспорить, – возразил мистер Каддингтон, – и тем не менее я настаиваю, чтобы вы приняли приглашение маркиза и провели пятницу и субботу под его кровом.

– Не вижу, почему маркиз может желать моего общества, – возразила Сильвина. – Судя по тому, что сказал Клайд, гостей созывают ради графа Армана де Вальена. Вы с Клайдом будете там и окажете ему поддержку, а мое отсутствие останется незамеченным. – Однако именно вы поручились за графа, проговорил мистер Каддингтон нарочито спокойным голосом человека, сдерживающего ярость.

– Вспомните, сэр: по вашему настоянию, – ответила Сильвина. – И хотя я рада была это сделать, памятуя о дружбе моих родителей с отцом графа, я не вижу оснований и дальше помогать ему.

– У меня нет времени для дальнейших споров, – решительно отрезал мистер Каддингтон. – Мы едем в Алтон-Парк, и моя карета заедет за вами сюда в пятницу ровно в четыре.

– Я не приму этого приглашения, – еще раз твердо проговорила девушка.

Впервые ее глаза встретились со взглядом пристально наблюдавшего за ней человека.

Этот взгляд был жестким и неуступчивым, а губы неприятно улыбались, как будто он смотрел на бьющуюся в силках птичку, зная, что ей не вырваться.

– Вы поедете с нами в Алтон-Парк, – сказал он угрожающе спокойно, – во-первых, потому, что я уже принял приглашение маркиза, а, во-вторых, потому что я этого хочу.

– А если я буду упорствовать в моей решимости, – спросила Сильвина, – если я откажусь собраться к четырем часам пополудни в пятницу, вы потащите меня силой?

– Нет, моя милая, – ответил он, я не опущусь до того, чтобы куда-то вас тащить. Я всего лишь возьму в Алтон-Парк некую черную книжечку, которая заперта у меня в столе. Мне думается, маркиз с большим интересом почитает ее на досуге.

– Силь, ради Бога! – воскликнул Клайд. Она отвернулась к окну, и мужчины поняли, что она отчаянно старается овладеть собой.

– У меня… вообще… нет выбора, да? – спросила она наконец почти шепотом.

– Никакого, – ответил мистер Каддингтон, – вот почему я советую вам, милая моя, в будущем предоставлять такие решения мне. Как я уже говорил вам и раньше, в том, как надо вести себя в обществе, вы, к моему прискорбию, не на высоте, – хоть и были дочерью посла. Вы до смешного наивны и простоваты. К сожалению, вас придется немало учить, прежде чем вы станете такой женой, какая нужна человеку с моим положением в обществе.

– Если у меня такие серьезные недостатки, – с рыданием сказала Сильвина, – то почему, почему вы хотите жениться на мне?

– Думаю, сейчас не время отвечать на этот вопрос, – отозвался мистер Каддингтон неожиданно охрипшим голосом, от которого ее бросило в дрожь. – Но это вопрос, на который я могу дать самый исчерпывающий ответ, уверяю вас, и в должное время и в должном месте я это сделаю, не сомневайтесь.

Сильвина сплела пальцы, чувствуя, что дрожит, как будто по комнате внезапно пронесся холодный ветер.

– А теперь – к делу, – сказал мистер Каддингтон, переменив тон. – Я решил, Клайд, что мы должны ехать стильно. Я куплю новый каррикль. Я его уже присмотрел: его заказал для себя один аристократ, который теперь не может расплатиться с долгами.

Последние слова звучали с явной издевкой.

– Это очень щегольской и элегантный экипаж, – продолжал он, – и рассчитан на быструю езду. Думаю, мою пару гнедых не стыдно будет поставить в конюшню его светлости. Граф поедет со мной, а вы будете сопровождать сестру в моей карете. Как удачно, что она совсем недавно покрашена! Конечно, на козлах будет двое слуг, и один на запятках.

Клайд не ответил, и, помолчав несколько секунд, мистер Каддингтон снова заговорил, на этот раз обращаясь к Сильвине:

– А вам, дорогая, предстоит сделать очень многое за весьма короткое время. Ваши наряды должны соответствовать случаю. Правда, у вас есть платье, которое я подарил вам для приема, но кроме него – ничего.

– Вы и правда думаете, что я разрешу вам платить за мои платья? – гневно спросила Сильвина. – Есть вещи, сэр, в которых я не намерена отступать от приличий. Вы можете угрозами заставить меня принять приглашение маркиза, но вам не принудить меня надеть платья, за которые вы заплатили, как будто я… ваша содержанка!

– Это совершенно бессмысленный спор, если учесть, что мы помолвлены. И вы прекрасно знаете, что у вас нет денег на приданое, подобающее леди из благородного семейства.

– Мы с Клайдом что-нибудь придумаем, – упрямо ответила Сильвина.

Мистер Каддингтон неприятно захохотал.

– Ну, Клайд, что вы на это скажете? Сколько вы можете потратить на сестру, учитывая, что сами вы в долгах как в шелках, как мне прекрасно известно?

Клайд Блейн стиснул зубы и с трудом заставил себя выговорить:

– Бесполезно, Силь. У меня нет наличных, о чем мистер Каддингтон, похоже, знает лучше меня.

– Тогда я поеду в том, что у меня есть, – ответила Сильвина. – Неужели ты думаешь, что мама, будь она жива, или отец позволили бы одевать меня человеку, который мне не муж? Они сочли бы такое предложение унизительным, как считаю и я.

– Когда мы приедем в Алтон-Парк, – сказал мистер Каддингтон, – стильно, в моем новом каррикле, с графом и Клайдом, одетыми, как подобает джентльменам из общества, с кучером, лакеями, камердинером и, несомненно, вашей горничной, Бесси, неужели вы намерены выглядеть нищенкой в лохмотьях и обносках и стать посмешищем не только самого маркиза, но и его друзей, которых он позовет, чтобы познакомиться с нами?

Он замолчал, давая Сильвине время ответить, но она молчала. Тогда он заговорил снова:

– Мы будем почетными гостями, милочка! Неужели вы собираетесь появиться там, одетая, как сейчас, в платье из дешевенького муслина, цена которому пара пенсов, сшитом если не вами, то какой-нибудь швеей?

– Не одежда… важна, – дрожащим голосом проговорила Сильвина.

– Общество, в котором вращается маркиз, оценивает человека по внешности, – отрезал мистер Каддингтон. – Они встречают мужчину по его одежде и женщину – по ее наряду. Как вы думаете, как маркиз воспримет ваш вид после того, как он так тепло поздравил меня с помолвкой?

Сильвина застыла неподвижно, а потом чуть слышно спросила:

– Маркиз… поздравил вас?

– Да, вот именно. И я нисколько не сомневаюсь, что его светлость счел этот брак весьма подходящим.

Сильвине показалось, что все вокруг потемнело.

Если маркиз поздравил мистера Каддингтона, то это могло означать только одно: он отказался от своего намерения преследовать ее. Она слишком долго закрывала перед ним дверь своего дома, отказывалась распечатывать его письма, отдавала другим его цветы…

Он, наверное, видит ее теперь такой, какая она есть: скучная, неприметная девушка, на короткое время привлекшая было его внимание, но теперь уже не будит в нем чувство, которое, как ей казалось, она в нем заметила.

Сильвина почувствовала, что все ее существо восстает против этой мысли.

Потом она напомнила себе, что маркиз убил в ней доверие, разрушил ее мечты и обманул ее, когда она верила ему – верила так, как не верила никому.

Возвращаясь в тот день из министерства иностранных дел, она думала, что ей больше не для чего жить, да и теперь чувствовала, что единственное ее желание – умереть.

Невозможно было сказать, когда уймется мучительная боль, терзающая ее сердце. Но гордость, которая даже в минуты страданий не позволяла ей показывать другим свои слезы, заставила ее сказать мистеру Каддингтону:

– Я… сделаю… как вы пожелаете. Произнеся эти слова, она подняла взгляд и, увидев, как вспыхнули глаза Каддингтона, поняла, что он с самого начала играл ею, как кошка с мышкой.

Он знал, чем неизбежно окончится всякий спор: он оказывался победителем и наслаждался каждым своим триумфом.

– Вы поедете к мадам Бертен на Бонд-стрит, – распорядился он. – Я уже известил ее, чтобы она вас ожидала. Я сообщил ей, что понимаю, как мало времени осталось на то, чтобы подобрать вам разные платья, дорожные плащи и другие женские побрякушки, но я не сомневаюсь, что она сумеет это сделать – если заплатить как следует. Счет пришлют мне. Полагаю, что вы найдете ее достаточно любезной.

На мгновение закрыв глаза, Сильвина думала: можно ли пасть ниже, чем пойти к модистке, зная, что ее сочтут всего лишь женщиной легкого поведения, живущей на содержании у богача?

Тут она услышала, как мистер Каддингтон говорит:

– Вы должны извиниться передо мной. Я был очень терпелив с вами, Сильвина. Могу вас уверить, что не потерплю подобного упрямства, когда мы будем женаты.

– Я… прошу прощения, – покорно сказала Сильвина.

Какая разница, что она будет говорить и делать?

– Это не очень-то подходящий способ извиняться, – укоризненно сказал мистер Каддингтон.

Последние остатки духа заставили девушку гневно повернуться.

– Чего вы требуете? Чтобы я упала перед вами на колени, и, разодрав свои одежды, рвала на себе волосы и умоляла вас простить меня?

– Я могу придумать способ получше, – ответил мистер Каддингтон. – Подите сюда, Сильвина.

Он протянул к ней руку, и тут у Сильвины замерло сердце: она заметила, что Клайд – может, потому, что не мог больше видеть, как унижают его сестру, – вышел из комнаты.

– Я также прошу прощения за… мою невежливость, – поспешно добавила Сильвина. – Иногда я выхожу из себя. Мне надо научиться с этим бороться.

Мистер Каддингтон улыбался.

– Я покажу вам, как этого добиться. Начните с того, что повинуйтесь мне.

Он все еще протягивал к ней свою руку. Глубоко испуганная его внезапно вспыхнувшими глазами и жестокой улыбкой на толстых губах, Сильвина взяла на руки Колумба, лежавшего на подушке у камина.

– Колумбу… пора… идти гулять… Даже сама девушка заметила, – как беспомощно и встревоженно звучит ее голос.

– Колумб может подождать, – повелительно сказал мистер Каддингтон. – Я отдал приказ, Сильвина. Если вы собираетесь стать примерной женой, вам надо научиться повиноваться мне.

Чего вы… хотите? – в страхе спросила она.

– Скажем, поцелуй в знак примирения? – предложил мистер Каддингтон. – Отпустите собаку и подойдите ко мне.

– Нет… нет! – воскликнула Сильвина, и ужас, охвативший все ее трепещущее тело, передался Колумбу. Поняв, что что-то не в порядке, пес угрожающе заворчал.

– Черт побери это животное! – взорвался мистер Каддингтон. – Вам прекрасно известно, что я не люблю собак! Отпустите его и делайте, что я сказал!

На секунду она застыла, глядя прямо на него. Колумб, которого она прижимала к груди, яростно рычал.

Потом, прежде чем мистер Каддингтон успел ей помешать, она выбежала из комнаты с тихим испуганным вскриком и взлетела по лестнице в такой панике, что еще долгое время после того, как он ушел из дома, была бледна и дрожала.

Убегая, она слышала, как он смеется.

Это был смех человека, которому забавно, а не досадно, потому что он уверен, что в конце концов получит то, что хочет.

За каретой мистера Каддингтона, запряженной прекрасными лошадьми, поднимались тучи пыли.

Карета ехала быстро, но все же ее легко обогнал сверкающий желтый каррикль, которым правил сам мистер Каддингтон, в высокой конической шляпе, сдвинутой, как он полагал, по-модному лихо. С ним сидел граф в элегантном наряде светского щеголя.

– Проклятье! – промолвил Клайд, подавшись вперед и провожая их взглядом. – Меня чинно везут с тобой тут, как будто я какая-то старая дева, когда я мог бы править фаэтоном или ехать верхом на приличном скакуне.

– Но кто-то ведь должен был ехать со мной, – извиняющимся тоном сказала Сильвина. – А мистер Каддингтон настоял, чтобы Бесси ехала в карете с багажом.

– Он пытается продемонстрировать маркизу, чего можно добиться с помощью денег, – с горечью отозвался Клайд Блейн. – Но он всегда останется выскочкой, и ему это прекрасно известно.

– Это для меня слабое утешение, – ответила Сильвина.

У ее брата хватило совести смутиться.

– Мне очень жаль, Силь, честно, жаль, что я тебя в это втянул. Господь свидетель, это не моих рук дело, но что мне оставалось в этой ситуации? По крайней мере у Каддингтона есть деньги, и он готов их тратить.

– Только тогда, когда ему это хочется, – заметила девушка. – Сомневаюсь, чтобы он был для тебя щедрым зятем.

– О Боже, ну что за дела! – пожаловался ее брат. – Может, ты и считаешь меня бесчувственным, Силь, но я тебя люблю. Только ведь если я попаду в Тауэр, ты умрешь с голода, как тебе прекрасно известно. А так ты по крайней мере будешь богатой и важной дамой.

Сильвина промолчала, а он продолжил:

– Говорят, Каддингтон наверняка будет в следующем списке награжденных. Можешь быть уверена, он еще станет пэром. Если Хоксбери уйдет в отставку или Питт вернется к власти, он почти наверняка станет министром. Все в один голос твердят, что он необыкновенно талантлив и делает стремительную карьеру.

– Что-то в нем меня пугает, – очень тихо проговорила Сильвина. – Он дурной и злобный человек, я это чувствую. Я поняла это, как только его увидела.

Ее брату было явно не по себе.

– Многие женщины были бы рады заключить столь выгодный брак. Кого ты можешь встретить, пока мы живем на этих задворках? Я нашел несколько хороших друзей с тех пор, как мы приехали в Лондон, и остались еще знакомые отца, которые приглашают меня к себе. Они бы и тебя позвали, если бы ты не отказывалась от всех приглашений.

– Как я могу куда-то идти, одетая, как говорит мистер Каддингтон, в… обноски?

– Он выразился излишне жестоко, – поспешно сказал Клайд. – Никогда ты не была в обносках, Силь, и, по-моему, ты всегда кажешься прехорошенькой. Однако должен сказать, что твои обновы тебе очень к лицу. Они действительно на самом высшем уровне.

– Заказывая их, я чувствовала себя совершенно униженной, – отозвалась Сильвина. – Я все думала, что сказала бы мама, а мадам Бертен все твердила: «Мистер Каддингтон распорядился денег не жалеть, мисс». И было что-то унизительное в том, что она не называла меня «мадам». По-моему, я не могла бы чувствовать себя хуже, если бы он покупал меня на невольничьем рынке.

– Ума не приложу, почему он не настоит, чтобы жениться на тебе сейчас же, и не покончит со всем этим.

Девушка тихо ахнула.

– Ради Бога, не внушай ему таких мыслей! Он говорит, что дожидается какого-то особого события, но я не знаю, чего именно. Только меня преследует чувство, что этот момент все ближе и ближе, и тогда мне хочется умереть.

– Ох, Силь, ну вечно ты преувеличиваешь! – рассердился Клайд. – Каддингтон тобой увлекся, это сразу видно. Больше того, он введет тебя в светское общество, к которому мы принадлежали, пока жив был отец.

– Может, тебе оно и нравится, – ответила Сильвина, – а мне – нет.

– И почему же? Неестественно, чтобы женщина думала так, как ты. Что ты имеешь против светского общества, что так его осуждаешь?

– Самонадеянно звучит, правда? – По лицу Сильвины скользнула мимолетная улыбка. – Но если ты действительно хочешь знать мой ответ, я тебе расскажу, в чем дело. Это случилось, когда мы жили в Испании, папа был первым секретарем при лорде Бате в нашем посольстве в Мадриде. Мама впервые призналась мне, что больна. У нее были боли, Клайд, страшные боли.

Голос ее звучал напряженно.

– Она не подавала вида при отце, – продолжала она, – но иногда я видела, как она бледнеет, дрожит и почти не может двигаться из-за мучительной боли.

Сильвина замолчала, на глаза ее навернулись слезы. Через минуту она снова заговорила:

– Я, бывало, умоляла маму послать за врачом, и она наконец мне сказала, что уже была у врача, и он ничем не может ей помочь. Она принимала какое-то лекарство, которое он дал ей, чтобы справляться с болью, и, делая над собой невероятное усилие, мужественно спускалась вниз, чтобы ехать в свет, и пока была с папой, все улыбалась и шутила.

Девушка прикрыла глаза, как будто для того, чтобы не видеть эту картину.

– Знаешь, – через секунду добавила она, – все говорили, что она – самое ценное достояние Британии на континенте, но никто не видел, как растрачивается ее здоровье.

– Я об этом понятия не имел, – признался Клайд.

– Тебя почти все время не было дома, – объяснила Сильвина, – сначала ты был в школе, потом – в Оксфорде. Я же была всего лишь ребенком… Но я старалась как можно больше быть с мамой, и при мне она никогда не притворялась. – Вздохнув, она продолжила:

– Боли стали намного сильнее, когда мы вернулись в Англию. Папа старался быть все время на виду в обществе, с тем, чтобы, если освободится какая-нибудь дипломатическая должность, ее предложили бы ему. Помнишь, сколько гостей мама принимала в нашем доме на Керзон-стрит? Но приступы боли становились все тяжелее. Пару раз даже папа заподозрил что-то неладное и умолял ее, чтобы она не переутомлялась.

Голос Сильвины дрогнул, но она нашла в себе силы продолжить рассказ.

– По-моему, мама понимала, что умирает, но была твердо намерена помогать отцу. Я часто думаю, что только после ее смерти он понял, как много она для него значила.

– Потом его назначили в Париж, – сказал Клайд. – Мне так жаль, что я не смог быть с папой, может, я смог бы помешать..

– Никто не смог бы ему помешать, – прервала его Сильвина. – Ты не должен винить себя. Без мамы ему было одиноко и тоскливо, а та француженка влюбилась в него. Она не оставляла его в покое. Она была очень красива, Клайд, мне не приходилось видеть женщин красивее ее, и мне кажется, она по-своему сделала папу счастливее. Но она была слишком популярна и прекрасна, и у нее не могло не быть других поклонников. Бедный наш папочка, он, может, и был хорошим дипломатом, но стрелял всегда отвратительно.

– Видела бы ты, как писали о нем в Министерство иностранных дел, – заметил Клайд. – В каждом отзыве только и говорится снова и снова, насколько он выдающийся дипломат Трагично, что ему пришлось умереть.

– Ты должен занять его место, – мягко проговорила Сильвина.

– Если мне ничего не помешает, – отозвался тот. Она положила руку ему на рукав и прижалась щекой к его плечу.

– Я помогу тебе. Клянусь, что помогу Я знаю, папа бы так гордился тобой, и мама так любила тебя… Я постараюсь быть любезной с мистером Каддингтоном, я буду… стараться изо всех сил, Клайд.

– Тогда все будет в полном порядке. Если ты сделаешь это, Силь, у нас больше не будет проблем, я уверен в этом. Будь модницей, если он этого хочет. Он страшно горд тем, что матушка была племянницей герцога: я слышал, как он хвастался этим перед приятелями. Он хочет показывать тебя в обществе, хочет, чтобы ему завидовали. Может, это замужество и не окажется таким плохим, как ты опасаешься. Сильвина с трудом сглотнула.

– Я буду… стараться, – прошептала она. – Обещаю тебе… я буду стараться.

Она сказала себе, что, когда они приедут в Алтон-Парк, самое главное – это вести себя так, как ожидают от нее мистер Каддингтон и Клайд.

Она будет мила со всеми, кроме маркиза. Но если она будет холодна с ним, будет держаться отчужденно, это не вызовет особого интереса у окружающих.

Ни ее брат, ни человек, с которым она помолвлена, не знают о том, что она встречалась с его светлостью, если не считать того раза, когда она приходила в Министерство иностранных дел, чтобы ходатайствовать за графа.

– Я ненавижу его, – шептало ее сердце, а лошади уже поворачивали, чтобы въехать под высокую арку ворот Алтон-Парка.

По обеим сторонам чугунных узорчатых ворот с позолоченными украшениями стояли каменные львы, удерживавшие в лапах щиты с гербом владельца.

Они проехали по длинной аллее, обсаженной дубами, ведущей к дому, и наконец перед ними оказался дом, необычайно красивый в лучах летнего солнца.

Черные и белые лебеди плавали, изгибая шеи, по глади серебристых озер, окружающих здание; через протоки были перекинуты мостики. На флагштоке над серыми башенками и крышей трепетал флаг в знак присутствия владельца поместья, стая белых голубей кружила на фоне синего неба, слетая к блестящим на солнце окнам с частными переплетами, а потом, трепеща крыльями, умчалась к пышной зелени леса, защищавшего дом с севера.

Сильвина глубоко вздохнула. Все было так прекрасно – еще прекраснее, чем когда она была здесь в прошлый раз. Но тут в ее памяти разом всплыли воспоминания последних дней, и острое чувство неприязни охватило ее.

– Я ненавижу его, – прошептала она себе, как будто эти слова были неким талисманом, который мог успокоить ее взволнованно трепещущее сердце.

– Я ненавижу его, – снова повторяла она, выбираясь из кареты, поднимаясь по широким мраморным ступеням и входя в большой квадратный холл, где в нишах помещались греческие статуи и расставлены были необычайной красоты резные позолоченные столы, специально изготовленные знаменитыми братьями Адаме для Алтон-Парка.

Когда они вошли, мажордом поклонился им, а один из рослых лакеев принял у Клайда шляпу и трость.

Потом они медленно направились к двери в дальнем конце холла: Сильвина поняла, что она ведет в салон.

Девушка успела мельком рассмотреть резную дубовую лестницу, поднимающуюся ко второму этажу, и тут внезапно, когда она совсем этого не ожидала, такой знакомый голос произнес у нее за спиной:

– Разрешите приветствовать вас в Алтон-Парке.

Почему-то от этого голоса у нее замерло сердце.

Не поднимая глаз, она присела в реверансе, а Клайд сказал:

– Добрый вечер, милорд. Мы с сестрой счастливы оказаться здесь.

Девушка почувствовала, что маркиз взял ее руку в свою. Он с вежливой холодностью поднес ее к лицу, но хотя прикосновение его губ было решительным и сильным, в этом общепринятом приветствии не было ничего, чем бы он выделял ее из множества других женщин, с которыми ему приходилось общаться.

«Все кончено, все миновало», – сказала себе Сильвина.

Она только не могла понять, почему эта мысль так ее угнетает, а сердце бьется так сильно, что она тревожилась, как бы маркиз не услышал его стука.

– Не пройдете ли в салон? – предложил Юстин Алтон.

Девушка еще ни разу не подняла опущенного взгляда к его лицу, ей видны были только его сверкающие сапоги, когда он шел немного впереди, показывая дорогу туда, где, как догадывалась Сильвина, их дожидались остальные.

– Мистер Каддингтон и граф приехали примерно полчаса тому назад, – говорил маркиз. – Мы уже тревожились: не задержала ли вас в пути какая-нибудь неприятность.

– К сожалению, наши лошади были не такими быстрыми, – сказал Клайд. – Уверяю вас, милорд, я с большим удовольствием ехал бы верхом, но, конечно, мне надо было составить компанию сестре.

– Посмотрим, не найдем ли мы завтра для вас какого-нибудь горячего скакуна, – любезно заметил маркиз. – У меня в конюшне есть несколько – я думаю, они вам понравятся.

– Это было бы замечательно! – возбужденно отозвался Клайд; его горячность напомнила Сильвине, что он еще недалеко ушел от школьника, радовавшегося каждой минуте нежданной радости.

«Я не подведу его», – сказала себе девушка, гордо подняв голову и выпрямившись, чтобы казаться выше. Они вошли в салон.

Это была великолепная комната, шесть огромных, до самого пола, окон которой выходили на террасу. Ее обстановка украсила бы любой музей, и портреты предков маркиза работы кисти Ван Дейка и Хольбейна могли бы служить предметом зависти любого коллекционера.

Но взгляд Сильвины был прикован к женщине, которая стояла в дальнем конце комнаты, разговаривая с мистером Каддингтоном и графом.

Она была маленького роста, но производила впечатление высокой – исключительно благодаря тому достоинству, с которым держалась. Когда-то она, наверное, была очень красива; теперь же волосы ее совсем поседели, а на лицо легли морщины.

И тем не менее ее все равно окружала та не поддающаяся определению аура красоты, которую никогда не теряет прекрасная, привлекательная женщина, какого бы возраста она ни достигла.

Вдовствующая герцогиня, которая теперь одевалась во все белое и не расставалась со своими сказочными изумрудами, в середине прошлого столетия была знаменитостью. Да и сейчас, хотя лишь немногие это знали, она обладала властью, с которой нельзя было не считаться. С пей советовались политические деятели. Говорили, что мистер Питт и она постоянно переписываются. Немало членов Палаты лордов в годы ее молодости клали свое сердце к ее ногам. Однако она предпочитала сельскую жизнь и приезжала в Лондон только раз в году – на пару месяцев. Зато ее сад во «Вдовьем поместье», в нескольких милях к западу от Алтон-Парка, был одним из самых знаменитых во всей Англии.

Ее зоркие глаза, ничуть не утратившие живости, пристально следили за Сильвиной, пересекавшей залу, и старой женщине явно понравилось то, что она увидела.

Поэтому, когда гостья сделала реверанс, герцогиня подала ей руку с приветливостью, редко выпадавшей на долю столь юных особ, и проговорила грудным певучим голосом:

– Счастлива познакомиться с вами, мисс Блейн. Ваша матушка была очень близкой моей подругой, и, конечно, я с восхищением относилась к вашему отцу.