Текст книги "Неожиданное наследство"

Глава 5

В середине августа погода поменялась: холод с дождями уступил место теплу, и все свидетельствовало о том, что скоро придет жара.

Однажды за завтраком Кристина спросила у детей:

– Что вы скажете насчет того, чтобы сегодня во второй половине дня устроить пикник?

– Здорово! – закричал Питер. – Пойдем к Старой мельнице. Там есть местечко, где можно купаться.

– Ты умеешь плавать? – обратилась Кристина к Дональду.

Он не ответил и лишь покачал головой, и она почувствовала те же недовольство и раздражение, на которые наталкивалась каждый раз, когда пыталась наладить контакт со старшим племянником. Она уже две недели жила в «Четырех ивах», но ни на шаг не приблизилась к тому, чтобы узнать и понять Дональда. Он уклонялся от всех ее попыток стать ему если не близким человеком, то хотя бы другом. Он не был грубым, но всегда отвечал односложно, при этом Кристина не сомневалась в том, что ему доступна свободная и образная речь.

Элизабет и Питер, казалось, не видели ничего необычного в поведении Дональда, однако Кристину не покидало подозрение, что они знают, в чем причина. Иногда все трое обменивались понимающими взглядами, значение которых было ей недоступно. И в то же время она не могла представить, чтобы они объединились против нее. Элизабет всегда была дружелюбна, хотя Кристина догадывалась, что в первые дни девушка проявляла настороженность, опасаясь, что тетка станет устанавливать свои порядки в доме.

Сейчас, несомненно, в их с Элизабет отношениях наметился перелом: между ними крепла привязанность. Девушка была очень мила, и когда она поняла, что Кристина стремится помочь ей выглядеть еще красивее – советами и предложением купить ей новые наряды, – то расцвела, как весенний цветок на жарком солнце.

Кристина чувствовала – хотя из соображений тактичности не говорила об этом вслух, – что Артура пугала яркая красота Элизабет. Удивительное сходство между сестрой и дочерью, вероятно, служило для него своего рода предостережением и постоянно напоминало о событиях, случившихся в далеком прошлом.

Элизабет еще в полной мере не осознавала свою красоту. Она знала, что привлекательна, – нужно быть слепым и глупым, чтобы этого не понимать. Однако, как видела Кристина, девушка еще не представляла, насколько сильным оружием может быть женская красота. Она наивно радовалась комплиментам, повторяя лестные высказывания и солдата из проехавшего мимо грузовика, и преисполненного благоговейного трепета юноши, принесшего ей несколько цветочков из родительского сада, с таким же восторгом, как если бы на их месте был авторитетный ценитель и знаток прекрасного. Она отличалась открытостью и отсутствием коварства, и Кристина все сильнее убеждалась в том, что присутствие в доме более опытной женщины, которой можно доверить свои секреты, вполне устраивало Элизабет.

После двух недель жизни в «Четырех ивах» Кристина была в полной мере довольна тем, как развиваются ее отношения с племянницей. А вот Дональд пугал ее и наполнял душу опасением, что и за сотню лет она не справится со своей новой миссией.

Питера же Кристина обожала. Это был очаровательный мальчишка. Он обладал утонченными манерами, которые, казалось, были не благоприобретенными, а присущими ему от природы. Более того, он с первого мгновения проникся любовью к тетке и везде следовал за ней, как щенок терьера. Кристина же вела себя очень осторожно, опасаясь слишком быстро демонстрировать ему свою любовь, чтобы случайно не испугать или не смутить его.

Однажды вечером она поднялась к нему, чтобы пожелать спокойной ночи. Мальчик с серьезным видом наблюдал за ней, пока она открывала окно.

«Спокойной тебе ночи, Питер, – сказала Кристина, подходя к кровати. – Сладких тебе снов. А завтра мы придумаем какое-нибудь веселое дело».

«Спокойной ночи, тетя Кристина. А сегодня было весело, правда?»

«Правда! Я получила огромное удовольствие».

Улыбнувшись ему, Кристина направилась к двери. Когда она уже взялась за ручку, ее остановил тихий голосок:

«Тетя Кристина, я хочу вас кое о чем спросить».

Она вернулась к кровати.

«В чем дело, дорогой?» Ласковое обращение вырвалось у нее случайно.

После довольно долгой паузы Питер тихо проговорил:

«Вам не хочется целовать меня на ночь?»

Кристина не нашлась что ответить. Чувствуя, как горло сжимает спазм, она наклонилась к мальчику. Ее шею обвили две тоненькие ручки. Питер прижался щекой к ее щеке. Кристина обняла его и ощутила, как сильно бьется его сердечко. Они застыли в молчании, как будто только в этот момент каждый из них осознал, насколько одинок другой.

Испугавшись собственных эмоций, Кристина разжала объятия, укрыла Питера до подбородка, поцеловала его в лоб и, дрожащими губами произнеся «Да хранит тебя Господь», вышла из комнаты.

«Давно я не была так счастлива», – сказала она себе, спускаясь вниз.

Кристина мысленно оглянулась назад, на бескрайнюю пустыню времени, и ей показалось, что очень долго, почти целый век, она была неприкаянной и никому не нужной. Перед ее внутренним взором прошла череда лиц – суровых, алчных, жадных, пустых, бездумных лиц, которые для нее ничего не значили, которые становились частью ее жизни лишь на короткий срок, а потом исчезали навсегда. Сейчас же она снова на своем месте, она снова стала частью мира, к которому принадлежит по праву рождения.

Ее душа наполнилась благодарностью. «Наконец, – подумала она, – я понимаю, что на самом деле означает милосердие Божье». Восторженный взгляд Питера, его радостная реакция на какое-нибудь ее предложение, его доверие и безусловная, как у всех детей, любовь. Кристина чувствовала: теперь эти вещи для нее важнее всего, что было в ее прежней жизни.

– Мы еще не купались этим летом, – тем временем продолжал Питер, намазывая конфитюр на тост. – Сомневаюсь, что я влезу в свой купальный костюм, он мне мал, а костюм Дональда в прошлом году поела моль, так что его тоже носить нельзя.

– Придется как-то решить эту проблему, – сказала Кристина, вспомнив, как они с Артуром купались у Старой мельницы в детстве, как однажды отважились на риск и, объятые страхом, который очень мешал им в полной мере наслаждаться приключением, тайком выбрались из дома, чтобы поплавать нагишом при лунном свете.

– Я не смогу пойти купаться, – заявила Элизабет. – Я вечером уезжаю.

В ее голосе слышался вызов, и Кристина приказала себе соблюдать осторожность.

– Как здорово! – воскликнула она. – На танцы?

– Отгадали с первой попытки, – ответила девушка. – Мы с Агнес Вуллок едем на аэродром Норман. Помните, мы там были, когда вы приехали.

– А где вы собираетесь ночевать? – поинтересовалась Кристина.

– Там же, где и раньше, – беззаботно – вероятно, излишне беззаботно – ответила Элизабет. – Раз вам так хочется знать адрес, то в «Четырех колоколах» в Нортоне.

Кристина судорожно втянула в себя воздух.

– Надеюсь, вы будете ночевать не одни? – спросила она. – С вами будет миссис Вуллок?

Элизабет отодвинулась от стола и встала.

– Боже мой, нет. Миссис Вуллок страшно старомодная. Ей совсем не нравится, что Агнес ходит на танцы. Предполагается, что бедняжка должна ждать «выхода в свет», но кто знает, а вдруг к тому времени аэродрома уже не будет и танцы устраивать перестанут!

– Ей не нравится, но она отпускает Агнес, так? – продолжала расспросы Кристина.

Элизабет все еще стояла у стола и бездумно переставляла перечницу, солонку и бутылочку с горчицей.

– Ну, – протянула она, – дело обстоит так… – Наступила долгая пауза, но потом Элизабет, слегка покраснев, заговорила снова. При ее первых словах Кристина испытала великое облегчение. Племянница не будет ей лгать, она скажет правду. – Видите ли, тетя Кристина, мы с Агнес считаем себя достаточно взрослыми, чтобы ходить на эти танцы и развлекаться. Мы считаем, что можем сами позаботиться о себе, хотя миссис Вуллок с нами не согласна.

– Значит, вы останавливаетесь в «Четырех колоколах» по приглашению кого-то с аэродрома? – предположила Кристина.

– Именно так.

– А у вас… у вас есть особый друг, который приглашает вас туда?

Элизабет кивнула.

– В общем, да… мой друг, – ответила она и покраснела сильнее. – Агнес гуляет со всеми. Ее не интересует никто конкретно.

– А тебя? – спросила Кристина.

Элизабет бросила быстрый взгляд на Дональда и Питера, которые доедали завтрак.

Кристина все поняла и встала из-за стола.

– Я помогу тебе собраться, – проговорила она, – и ты мне все расскажешь.

Когда они закрыли за собой дверь столовой, Элизабет поспешно взяла ее за руку.

– Я знала, что вы поймете, – радостно произнесла она. – Агнес говорила, что не поймете, а я знала, что вы будете молодчиной.

Кристина промолчала. Она очень боялась разрушить доверие Элизабет и в то же время живо представляла, какая опасность подстерегает это красивое создание, неопытное и не знающее жизнь и окружающий мир.

– Расскажи мне об этом «особом друге», – попросила она, когда они вошли в спальню девушки.

Элизабет выглянула в окно. Кристина чувствовала, что племянница не тянет время, а пытается подобрать правильные слова, чтобы описать нечто, что не поддается описанию.

– Даже не знаю, что сказать, – наконец нарушила она тишину. – Есть один человек, он был очень добр ко мне. Именно он и приглашает нас туда. Он майор авиации и много воевал.

– Как его зовут? – спросила Кристина.

– Стенли Джойнсон. Вряд ли вы слышали о нем, хотя его и наградили Авиационным крестом[9]9
  Этим крестом награждают персонал Королевских военно-воздушных сил за мужество и преданность долгу.


[Закрыть] и орденом «За выдающиеся заслуги». Он ненавидит славу и прячется от газетчиков.

– Я бы с удовольствием с ним познакомилась, – сказала Кристина. – Хочешь пригласить его к нам на выходные?

– А можно? – встрепенулась Элизабет. – Ах, тетя Кристина, это будет замечательно. Мы думали об этом, мы с Агнес, но не знали, правильно ли это. Вы же знаете, что такое жить в деревне!

Кристина вспомнила разговор о гостевой комнате в день ее приезда. Так вот о каком госте шла речь. Этот Стенли Джойнсон пробудил в ней сильнейшее любопытство.

– Пригласи его на эти выходные, – предложила она. – Прошу тебя, Элизабет, помни, что это твой дом. Ты должна приглашать сюда всех своих друзей. Я приложу все силы к тому, чтобы здесь им было уютно.

– Ой, спасибо вам, – обрадовалась Элизабет. – Тетя Кристина, вы такая лапочка! – Чмокнув Кристину, она добавила: – Знаете, я очень испугалась, когда вы приехали. Глупо с моей стороны, правда? Но я так долго была в доме единственной женщиной.

Эта фраза позабавила Кристину, однако ей удалось сохранить серьезный вид.

– Папа был замечательным, – продолжала Элизабет, – но очень старомодным в отношении многих вещей, так что мне было гораздо проще не волновать его. «С глаз долой», как говорит миссис Поттон. А еще Агнес – она ужасно плохой знаток характеров – была уверена, что вы будете возражать против наших с ней походов на танцы. Естественно, ей приходится лгать своей маме. Она говорит, что ночует у своей старой няни, которая живет в Нортоне. Но я не люблю лгать. Я предпочитаю говорить вам правду.

– Надеюсь, так будет всегда, – сказала Кристина. – Элизабет, давай всегда будем откровенными друг с другом. Если я сочту что-нибудь неумным – с твоей точки зрения, естественно, – я так и скажу. Сделай мне одолжение, честно рассказывай о том, чем занимаешься, и тогда, я уверена, мы всегда сможем найти компромиссное решение, даже если наши взгляды разойдутся.

– Это уговор, – заключила Элизабет. – Ой, как все замечательно!

Кристина оставила Элизабет собирать вещи. Спускаясь вниз, она говорила себе, что поступила мудро, не став возражать против ночевки девочек в «Четырех колоколах». «Сначала взгляну на молодого человека, – думала она. – Если решу, что ему можно доверять, то легко донесу до него свою мысль, а если нет, тогда мне придется набраться мужества и пресечь его встречи с Элизабет».

Она уже была в холле, когда услышала звонок у входной двери. Миссис Поттон появилась из столовой с грязной посудой, оставшейся после завтрака.

– Я открою, – сказала ей Кристина.

На крыльце стояла изящно одетая женщина средних лет.

– А мисс… – начала гостья.

В это мгновение лица обеих женщин засияли от радостных улыбок – они узнали друг друга.

– Миссис Бейкуэлл!

– Кристина, деточка моя дорогая.

Люси Бейкуэлл прошла в дом, обняла Кристину и расцеловала в обе щеки.

– Боже правый! – воскликнула она. – Что ты с собой сделала? Ты стала кожа да кости, куда делась твоя красота!

Люси Бейкуэлл славилась своей грубоватой манерой резать правду-матку в глаза вместо приветствия.

Кристина рассмеялась.

– Ах, миссис Бейкуэлл, – проговорила она, – я так рада вас видеть. Я слышала, вы уезжали.

– Я вернулась вчера вечером, – низким, звучным голосом ответила миссис Бейкуэлл. – Пройдем в гостиную, детка, дай взглянуть на тебя.

– Нет, не надо, – поспешно возразила Кристина. – Вы уже сказали, что думаете, а я стыжусь того, как выгляжу. Но самое грустное то, что вы сами совсем не изменились.

– Чепуха! – запротестовала Люси Бейкуэлл, однако ее глаза удовлетворенно заблестели – какая женщина устоит против лести, когда ей говорят, что возраст над ней не властен. Люси была из тех, кто выглядит мудрым в молодости и юным – в старости.

Дочь лорда Рочестера, она общалась с обеспеченными и «правильными» – с точки зрения ее родителей – людьми, пока ей не исполнилось двадцать восемь. А потом неожиданно и без родительского благословения взяла да и вышла за Джорджа Бейкуэлла, деревенского врача и внука валлийского священника. Сразу после свадьбы Бейкуэллы переехали в Грин-Энд и со временем стали достопримечательностью деревни. Все их любили и уважали.

Люси быстро освоилась и заняла уникальное положение. Стабингтоны всегда покровительствовали местному доктору и удерживали его в деревне определенными привилегиями, однако к Люси Бейкуэлл невозможно было относиться ни покровительственно, ни пренебрежительно, потому что по социальным стандартам она была им ровней. На нее не произвел никакого впечатления тот важный вид, который каждый раз напускала на себя леди Стабингтон, общаясь с менее знатными обитателями деревни.

Кроме того, Люси от природы была одарена открытой и честной душой и искренне ненавидела всяческие увертки, для нее было немыслимо притворство любого сорта. Остроумные замечания Люси Бейкуэлл становились достоянием общественности, а так как она высказывала свое мнение по любому случаю, то со временем накопилось такое количество легенд о том, как кого-то она поставила в неловкое положение, а кого-то подняла на смех, что их хватило бы на несколько книг.

Кристина всегда нравилась ей, она лучше, чем кто-либо в деревне, понимала, какие трудности и соблазны рано или поздно появятся на пути девушки, наделенной такой необычной красотой. Пусть сейчас Люси Бейкуэлл была женой доктора из Грин-Энда, однако она довольно долго вращалась в свете и знала, какой мощной движущей силой станет красота Кристины, когда та осознает ее. Она сделала для девушки немало и сделала бы еще больше, если бы ей не мешал преподобный Уильям Диллон, который терпеть не мог миссис Бейкуэлл, хотя и не признавался в этом, и который просто боялся ее откровенности. Как и многих мужчин и женщин, которые не совсем честны сами с собой и тщательно скрывают от других свои душевные тайны, поведение Люси обескураживало его.

Но для Кристины Люси Бейкуэлл стала единственным человеческим существом, которое понимало суть ее всепоглощающей страсти к Гарри. Многократно девушку охватывало желание зайти к доктору и обо всем рассказать его жене. Не сделала она этого только потому, что каждый раз ей мешали какие-то непредвиденные обстоятельства, те самые несущественные на первый взгляд инциденты, которые иногда так кардинально меняют жизнь человека.

Одна встреча сорвалась из-за того, что, собираясь в дом викария, чтобы повидаться с Кристиной, Люси Бейкуэлл поскользнулась и вывихнула лодыжку. В другой раз Кристина, придя в гости к Люси с твердым намерением вверить ей свою тайну, обнаружила, что миссис Бейкуэлл уже принимает гостью, причем не кого-нибудь, а саму леди Стабингтон. Последняя могла легко испортить настроение любому.

Когда Кристина, чрезвычайно красивая в простом хлопчатобумажном голубом платье, которое подчеркивало прелесть ее светлых волос и цвет глаз, вошла в комнату, леди Стабингтон обратилась к ней со словами: «А, вот и вы, Кристина. Я хотела повидаться с вами. В воскресенье я заметила, что на вас новая шляпка».

Девушка согласилась, что да, на ней была новая шляпка. За этой шляпкой она специально ездила в Мелчестер, желая, как любая женщина, купить себе обновку, потому что существовал некто, перед кем ей хотелось выглядеть особенно красивой. Она купила шляпку, которая оказалась значительно дороже, чем она могла себе позволить, лишь потому, что продавщица в магазине заверила ее, что это последняя модель из Парижа. Конечно, юной девушке не пристало носить такие дорогие шляпки, к тому же она совсем не шла к тем платьям, которые Кристина носила летом. Однако Кристина еще не разбиралась в таких тонкостях, а если бы и разбиралась, то все равно поступила бы так же. Шляпка была очень красивой, и она гордилась ею. Она олицетворяла для нее все то, что хотел увидеть в ней Гарри.

Кристина поняла, что именно сейчас произойдет, еще до того, как леди Стабингтон вновь заговорила.

«Совершенно непригодная вещь, – скривилась та. – В ней вы выглядите фривольной и взбалмошной, что абсолютно недопустимо для дочери викария. Кристина, вы должны помнить, что вы пример для жителей деревни. На вас смотрят дети, и девочки постарше наверняка перенимают от вас манеры и образ поведения. Соблаговолите больше не надевать эту шляпку».

Кристина почувствовала, как краска заливает щеки. Она устремила взгляд на Люси Бейкуэлл, которая сидела с прямой спиной на стуле. Супруга доктора была одета в поношенный, очень неприглядный твидовый костюм, но, несмотря на это, благодаря уверенности в себе и чувству собственного достоинства каким-то образом ухитрялась выглядеть внушительно.

У Кристины на языке уже вертелись гневные слова. Она с вызовом посмотрела на леди Стабингтон. «Скажу ей все, что думаю, – решила девушка. – Скажу ей, что имею право жить своей жизнью, что если она может указывать другим, что они должны делать, это вовсе не означает, что она вправе указывать мне». Однако слова так и остались непроизнесенными. Влияние Стабингтонов, которое омрачало все ее детство, оказалось слишком сильным. Она стояла, дрожа под холодным взглядом леди Стабингтон, и вдруг гнетущую тишину нарушил ее короткий всхлип. Кристина, как слепая, вышла из комнаты, по привычке закрыла за собой дверь, а потом опрометью выбежала из дома.

С тех пор она больше не виделась с Люси Бейкуэлл. Через три дня она сбежала с Гарри Хантером. И сейчас, слушая ее голос, глядя на нее, такую надежную, такую знакомую, Кристина поняла, как сильно все эти годы она скучала по подруге юности. Поддавшись порыву, она взяла руки миссис Бейкуэлл в свои.

– Я так скучала по вас.

– Сядь, детка, и расскажи, чем ты занималась, – попросила Люси Бейкуэлл. – Мы все тут с ума посходили, пока тебя разыскивали. Хорошо, что ты здесь, ты нужна детям. Какие у тебя отношения с ними?

– Вот это я и хотела рассказать вам, – призналась Кристина. – Мне нужен ваш совет, ваша помощь. И вообще мне нужно о многом поговорить с вами.

Люси Бейкуэлл внимательно посмотрела на нее, и ее лицо смягчилось.

– Рассказывай обо всем, – требовательно произнесла она. – Сначала расскажи о себе. Чем мир досадил тебе, что ты теперь так выглядишь?

Кристина пожала плечами, затем спокойно, без горечи, ответила:

– На неудачах не отъешься.

– Ты о себе?

– Боюсь, да – во всех смыслах. Я не преуспела ни в чем – ни на сцене, ни…. – Кристина заколебалась, но все же заставила себя произнести: —…ни в том, чтобы удержать мужчину, которого любила.

– Он бросил тебя?

Кристина кивнула.

– Я его не осуждаю: он старел и уже не был так популярен, как раньше. Из-за экономического спада 1931 года закрылось большое количество театров. У него появилась возможность уехать в Америку, в Голливуд, и он ею воспользовался.

– Один?

Кристина покачала головой. Она не могла смотреть в глаза Люси Бейкуэлл. Даже сейчас воспоминания о Гарри причиняли ей боль.

– Нет, с другой женщиной. Она американка, очень богатая, связана с кинобизнесом. В то время дела у нас шли неважно. Все было отвратительно. Полгода мы были на гастролях, ездили по заштатным городкам. Вы же знаете, что это такое, – хотя нет, это трудно представить, пока не испытаешь на себе. В общем, вдруг объявилась она и, естественно, влюбилась в него. Он все еще умел быть привлекательным, когда хотел. Больнее всего мне было… от того… как он бросил меня. Мне трудно об этом рассказывать. Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь кому-то об этом рассказать. – Теперь Кристина слышала в своем голосе муку. Странно, прошло столько времени, а рана не заживает.

Даже после стольких лет боль, которую она испытала в то утро, когда проснулась в номере убогой гостиницы и нашла у лампы письмо от Гарри, оставалась острой, жалящей. Прошло несколько мгновений, прежде чем она протянула руку к конверту. «Что это Гарри так рано встал, на него это совсем не похоже», – отстраненно подумала она. Внезапно она ощутила пульсирующую боль в голове и сухость во рту. Вчера, перед сном, Гарри принес ей горячего молока. Это удивило ее, но его внимательность ее тронула. Гарри вообще никогда не переживал за нее. А она была простужена почти три недели. Он посетовал на то, что она кашляет по ночам, и сказал:

«Выпей молока. Тебе пойдет на пользу».

От изумления она даже не поблагодарила его. Молоко было теплым и сладким, и она отлично помнила, как ей потом захотелось спать. Она словно тонула и тонула в постели, на нее снисходил покой.

Кристина заставила себя перевернуться на бок, заставила себя открыть глаза и подумала: «А вдруг Гарри вчера что-то подсыпал в молоко. Я чувствую себя так, будто выпила снотворного». Она посмотрела на часы: почти полдень. Обескураженная, она резко села, схватила конверт и медленно вскрыла его. Пальцы слушались ее плохо, будто все были большими, как шутили в школе.

Предчувствуя беду, Кристина задрожала. «Что-то случилось», – подумала она. Правду она поняла интуитивно еще до того, как прочитала первые строчки письма, жестокого, грубого в своей прямоте. А что еще он мог сказать?

Самую сильную боль ей причинило то, что прилагалось к письму, – чек на сто фунтов, подписанный женщиной, которая увела Гарри. Уже потом Кристина заставила себя признать, что только из лени Гарри решил вложить чек в конверт, а не обналичить его.

У него, естественно, денег не было. Кристина знала это не хуже его, или, вероятно, лучше. Но мысль о том, что он посмел откупиться от нее деньгами другой женщины, больно ранила душу и унижала. Ей казалось, что она больше никогда не научится уважать себя.

Гарри воспринял бы эту ситуацию по-другому. Кристина знала: для него сто фунтов – это сто фунтов, кто бы их ни заплатил. Для нее же все выглядело так, будто он не только бросил ее, но и нанес удар в самое сердце.

Кристина смотрела на цветистую, в завитушках, подпись, и ей казалось, что та навсегда впечаталась в ее мозг. Сто фунтов! Сто фунтов, заплаченные другой женщиной за то, чтобы она стерла из своей памяти годы любви и самопожертвования. Чтобы забыла те оскорбления, которыми осыпал ее Гарри, когда напивался; забыла все усилия, потраченные ею на то, чтобы удержать его от выпивки, чтобы он смог выйти на сцену и сыграть свою роль. Забыла бесчисленное количество унижений перед агентами и режиссерами; забыла, сколько раз ей приходилось им врать, что Гарри «приболел», что он приходит в себя после «гриппа», что во всем виноваты доктора, которые неправильно прописали ему лекарство. Забыла годы препирательств с домохозяйками, со сборщиками налогов, с управляющими гостиниц, которые не хотели отдавать их чемоданы, пока они не расплатятся. Годы попыток разбудить злого, мучающегося похмельем мужчину, чтобы успеть на ранний поезд; годы обиды за то, что при общении с чужими людьми Гарри в мгновение ока превращался в обаятельного человека, умеющего делать тонкие комплименты, обладающего великолепными манерами и заставляющего других женщин завидовать ей. Сто фунтов за то, чтобы уничтожить воспоминания, которые просто не могут быть уничтожены!

Кристина прижала руки к лицу.

– Я не могу вам этого рассказать, – повторила она. – Я этого никому не смогу рассказать.