Текст книги "Неожиданное наследство"

Глава 6

Элизабет, возбужденная, полная впечатлений от танцев, вбежала в дом.

– Я шикарно провела время, – сообщила она, обнимая Кристину, затем целуя Питера. – И новое платье имело ошеломляющий успех. Честное слово.

– Я очень рада, – ласково проговорила Кристина. – А Агнес тоже понравилось?

Элизабет состроила гримасу.

– Думаю, да. Но Агнес, между прочим, полная тупица. Она здесь единственная моя ровесница, поэтому мы с ней подружились, но она страшно жеманная. Сомневаюсь, что мужчинам это нравится. Вчера она почти весь вечер просидела с жирным подполковником авиации, который, между нами, слишком много выпил.

– А ты, как я понимаю, все время танцевала?

– Почти все, – ответила Элизабет и с озорным видом добавила: – Луна светила, знаете ли.

Она шутила, и Кристина надеялась, что ничего плохого не случилось. Ей претила мысль, что свежая невинность Элизабет будет запачкана легким флиртом и поцелуями, которые ничего не значат для мужчин, стремящихся лишь хорошо провести свободное время. Девушка слишком красива, слишком привлекательна, слишком юна для всего второсортного, что может лишить блеска этот цветок невинности и чистоты.

– Для меня есть письма? – спросила Элизабет, глядя на столик в холле.

– Кажется, нет, – ответила Кристина. – Нет, точно нет. Сегодня утром почтальон принес только письмо от сборщика налогов.

– Не понимаю, – задумчиво произнесла девушка.

– В чем дело? – встревожилась Кристина. – Что ты ждешь?

– Ой, всего лишь приглашение работать в цветочном киоске на деревенском празднике.

– Каком празднике?

– Неужели вы о нем не слышали? – удивилась Элизабет. – Его каждый год устраивают в Парке. С начала войны его устраивали для сбора средств для Красного Креста, а в этом году – просто так. Там деревни графства будут соревноваться, кто больше заработает денег. В общем, несколько месяцев назад мы решили, что приз должен достаться Грин-Энду.

– И ты будешь торговать в цветочном киоске?

– Я всегда там торгую на празднике. Агнес мне помогает, а у Питера просто талант уговаривать людей покупать цветок в петлицу, который им совсем не нужен. Правда, Малыш?

– В прошлом году я заработал три фунта, пятнадцать шиллингов и шесть пенсов, – гордо объявил Питер. – Естественно, многие давали мне больше, чем стоил цветок.

– В общем, нужно постараться и в этом году установить рекорд, – подвела итог Кристина.

– Ой, если бы вы помогли, было бы просто здорово! – воскликнула Элизабет. – Но я не понимаю, почему приглашение еще не пришло. Мне известно, что леди Стабингтон разослала их еще неделю назад.

– Это леди Стабингтон решает, кто будет торговать в киосках? – спросила Кристина, встревожившись.

– Конечно, – ответила Элизабет. – А разве в нашей деревне есть что-нибудь, чем леди Стабингтон не распоряжается? Должна признать, что праздник она организует великолепно.

Как только Элизабет поднялась наверх, Кристина поспешила к телефону и набрала номер доктора. Спустя мгновение она услышала голос Люси Бейкуэлл:

– Алло?

– О, миссис Бейкуэлл, это вы? Это Кристина. Мне нужно спросить вас кое о чем. Вы не слышали, кто должен торговать в цветочном киоске на празднике в этом году?

После короткой паузы Люси Бейкуэлл ответила:

– Я действительно слышала кое-что, но надеялась, что это неправда. Как я понимаю, Элизабет не получила приглашение?

– Да, не получила.

– О, дорогая, я сожалею. Это очень нехорошо со стороны Маргарет Стабингтон. Я, конечно, поговорю с ней, но сомневаюсь, что от этого будет польза.

Кристина ничего не сказала Элизабет, но за обедом чувствовала себя так, будто над ней тяжелой тучей нависло дурное предзнаменование. Если леди Стабингтон из-за нее намерена ставить палки в колеса детям из «Четырех ив», не будет ли лучше, если у них появится другой опекун?

У нее еще были живы воспоминания детства, как вся деревня разом настраивалась против кого-то и как этот несчастный не мог ничего сделать, чтобы исправить положение. То, как жители деревни немилосердно преследовали свою жертву, независимо от ее положения и звания, напоминало средневековье. Чтобы не подвергаться постоянным нападкам со стороны окружающих, гонимые предпочитали уехать.

«Конечно, – думала Кристина, – в том, что касается меня, ситуация не так плоха. Это мой дом, я здесь родилась». Но ее мучили тревога и довольно сильный страх.

Телефон зазвонил, когда они заканчивали обедать. Кристина закрыла за собой дверь столовой, чтобы никто не услышал ее разговор, и взяла трубку.

– Алло!

– Это ты, Кристина? Теперь слушай. Я встречалась с леди Стабингтон. Элизабет пригласят торговать в цветочном киоске.

– О, слава богу! Миссис Бейкуэлл, вы просто золото! Вы не представляете, как я вам благодарна. Я так переживала.

– Слушай дальше, дорогая. Есть одно условие. Ты не должна появляться на празднике.

– Ох!

– Сожалею, детка, но я не смогла сдвинуть ее с места и заставить внять голосу разума. Пока ты не пообещаешь, что не войдешь в ворота Парка, Элизабет не подключат к подготовке.

– Обещаю, конечно, – поспешно проговорила Кристина. – Я вообще не собиралась идти на нелепый праздник леди Стабингтон.

– Все ясно. Только постарайся, чтобы дети не узнали, что произошло. Ты же не хочешь, чтобы они тебя стыдились. А еще может получиться так, что из солидарности они откажутся туда идти.

– Предоставьте это мне, – сказала Кристина. – В последний момент у меня поднимется температура.

– В таком случае я пришлю к тебе Джорджа, чтобы он тебя полечил, – рассмеялась миссис Бейкуэлл. – Да поможет тебе Господь, детка, ты идешь правильным путем. Жаль, что я не смогла сделать больше.

– Вы сделали главное, – заверила ее Кристина. – Могу я передать Элизабет, что ее пригласят?

– Да, конечно. Письмо для нее уже у меня. Я захватила его, чтобы оно было в безопасности. Хотя вряд ли Маргарет Стабингтон взяла бы свое слово назад.

– Я пришлю к вам Элизабет, – сказала Кристина.

Она положила трубку. Ее охватило облегчение, и она даже удивилась, насколько оно сильное. Пусть жизнь в деревне и кажется иногда нелепой и ограниченной, но Грин-Энд живет по традиционному укладу. Одобрение людей, чье мнение имеет значение, уважение прихожан – все это, такое тривиальное, такое несущественное на фоне страшного пожара, бушующего в Европе, – было для Элизабет краеугольным камнем мира, в котором она жила.

«Бесполезная победа», – с улыбкой подумала Кристина и, придав серьезное выражение своему лицу, вернулась в столовую.

– Звонила миссис Бейкуэлл, – сказала она. – Просила передать тебе, Элизабет, что у нее письмо к тебе от леди Стабингтон, в котором тебя приглашают торговать в цветочном киоске, как в прошлые годы. Думаю, тебе стоит забрать его сегодня.

Радость Элизабет, ее возбуждение, ее идеи по украшению киоска и по аранжировке цветов – все это вихрем закрутило Кристину, и у нее не было времени проанализировать свои эмоции, свою реакцию на вполне предсказуемое и в то же время неожиданное, очень тревожное объявление войны со стороны леди Стабингтон.

Когда же Кристина наконец освободилась, она сбежала от удушливой жары сада, сняла шляпу, неторопливо перешла дорогу и через церковный двор направилась к лесу, который манил прохладой и тишиной. Перебравшись через изгородь, она стала подниматься к «наблюдательному пункту». Она вспомнила, как много лет назад они с Гарри той же дорогой убегали от экскурсантов, приехавших в церковь. То был очень важный день – день, который кардинально изменил всю ее жизнь!

Забавно: если бы она тогда не пришла сюда, не уединилась бы с Гарри в тени сосен, то, возможно, и не убежала бы с ним, не прожила бы ту заманчивую, безвкусную и в конечном итоге убогую жизнь с ним и не вернулась бы в Грин-Энд, чтобы подвергнуться остракизму и наказанию за грехи, совершенные много лет назад.

Кристина добралась до «наблюдательного пункта» и села на землю, покрытую толстым ковром из хвои. Ничего не изменилось: тот же запах, то же ощущение безопасности, изолированности от суеты и шума.

Она спрятала лицо в ладонях. Как много всего случилось с тех пор, как она в последний раз была в этом месте! Но сильно ли изменилась она сама, спросила себя Кристина. Естественно, она стала старше, но научила ли ее чему-нибудь жизнь? Принесли ли ей боль и страдания, через которые ей пришлось пройти, что-нибудь еще, кроме разочарования и потери уверенности в себе? Какой бы она стала, если бы не познакомилась с Генри, если бы не прожила эти полные сначала восторга, а потом разрушенных иллюзий годы с ним? Стоило ли оно того? Стоили ли первые годы счастья страшной душевной боли и страданий впоследствии?

Как же трудно понять, что творится в собственной голове, как сложно бесстрастно взглянуть на себя! Кристине казалось, что у нее в сознании царит полнейший хаос, как будто мысли в мозгу сталкиваются друг с другом и разлетаются в разные стороны.

Воспоминания внезапно нахлынули на нее в виде разрозненных фотоснимков. Вот Гарри целует ее на сцене после того, как упал занавес и закончился первый спектакль, в котором она сыграла главную роль. Вот Гарри стоит прислонившись к кроватному столбику в мерзкой меблированной комнате в Бристоле, жилетка расстегнута, волосы свисают на лоб; он пьян и чем-то недоволен, а она ошеломленно смотрит на него из кровати. Гарри, все время Гарри. Все ее воспоминания только о Гарри.

А о тех годах, что были после того, как он бросил ее, ей практически нечего вспомнить. Жизнь стала монотонной в своем убожестве. Не было никаких главных ролей, лишь длинная, наводящая ужас череда крохотных ролек, меблированных комнат, ссор из-за денег, жесткой экономии и неудач, неудач, неудач. Не было ничего, что стоило бы вспомнить, высоко оценить. Ни дружбы, ни любви.

– Какая пустая трата жизни!

Кристина сообразила, что произнесла эти слова вслух. Отняв руки от лица, она услышала приближающиеся шаги, оглянулась и увидела, что к ней приближается какой-то мужчина. Он нес под мышкой ружье, а у его ног бежал спаниель. Тут Кристина узнала его. Она не сочла нужным встать и сидела, ожидая, когда Майкл Фарли подойдет поближе. На его лице отражалось крайнее раздражение.

– Вы находитесь в частных владениях, – коротко и резко произнес он.

Его тон вызвал у Кристины негодование.

– Это так важно?

– Это моя земля, и я не желаю, чтобы ее использовали как общественную территорию.

– Я готова заплатить за «преднамеренный» ущерб, который могу нанести.

Кристина злилась, поэтому не удержалась от колкости, а Майкл Фарли эту колкость заметил. Он изумленно уставился на нее.

– Теперь я вас узнал. Вы опекун того самого дьяволенка, которого я поймал на браконьерстве. Так, ясно, он снова был здесь. Вы знаете, чего ожидать, когда я в следующий раз поймаю его.

Кристина окинула его ледяным взглядом. «Он угрожает, – подумала она. – За его свирепостью, за этой злостью на всех, кто ступает на его землю или охотится на ней, что-то кроется». Задыхаясь от негодования, она выпалила:

– Известно ли вам, мистер Фарли, что очень многие обитатели Грин-Энда, которые прожили здесь всю жизнь и предки которых тоже жили здесь веками, считают, что имеют такие же права, как и вы, если не большие, находиться здесь.

– Это противоречит закону, – возмущенно процедил он.

– Может быть, – сказала Кристина, – но в некоторых случаях это просто проявления человеческой природы.

Спаниель, вертевшийся у ног Майкла Фарли, подошел к Кристине. Она машинально протянула ему руку. Он обнюхал ее и замахал хвостом. Она погладила его по голове.

– Ко мне, Брут, – приказал хозяин. Собака лишь оглянулась на него, но не подчинилась. – Что, здесь мало лесов? – агрессивно осведомился Майкл Фарли. – Зачем ходить в мой, чтобы удовлетворять свои коммунистические наклонности?

– Вы обращаетесь ко мне или к делегату от населения Грин-Энда? – съязвила Кристина. – Если ко мне, то у меня есть особые причины, чтобы прийти сюда, мои собственные воспоминания. Если хотите знать, я здесь родилась и приехала домой после восемнадцатилетнего отсутствия. И нашла массу перемен…

– В том числе и неприятных, как я понимаю, – грубо перебил ее Майкл Фарли. – Одна из которых, к примеру, это то, что мой дядя умер и его место занял я.

– Я очень любила вашего дядю, – сказала Кристина, с трудом удержавшись от негодующего тона. – Он был очень добр ко мне, когда я была ребенком. Между прочим, мы все любили его, вся деревня.

– А теперь, когда появился я, вы все испытали глубокое разочарование.

Кристина пристально посмотрела на него. Майкл Фарли не производил впечатление дурного человека, как ей показалось в их первую встречу. Злым его делало хмурое выражение лица и сведенные брови, а также глубокие носогубные складки. Интересно, сколько ему лет, спросила она себя, его возраст трудно определить по внешнему виду. Взгляд Майкла Фарли был устремлен не на Кристину, а вдаль, где за деревьями виднелись крыши и дымовые трубы Манора. Глядя на плотно сжатые губы и играющие желваки, Кристина поняла, что мужчина напряжен, что он сдерживает себя, как животное, готовое прыгнуть.

– Вы сами способствуете тому, чтобы местные жители ненавидели вас, но зачем? – напрямик спросила она.

Майкл Фарли тут же перевел взгляд на нее.

– Значит, вы признаете, что они меня ненавидят. Да пусть подавятся своей ненавистью. Я тоже умею ненавидеть. Может, из меня получился бы плохой друг, но зато я отличный враг.

Неожиданно Кристине стало жалко его. Он борется с чем-то, чего она не понимает, он ожесточен и полон яда, который и разрушает его. Она медленно поднялась на ноги.

– Я не знаю, ненавидит вас Грин-Энд или нет, – сказала она. – Меня слишком долго не было здесь, чтобы это определить. Но если вы будете устанавливать различные правила и ограничения для жителей деревни, то в конечном итоге окажетесь в изоляции, а это не очень-то радостная перспектива. Быть изолированным в крохотной общине – это, знаете ли, чрезвычайно неприятно. Мне это известно по собственному опыту.

Кристина взяла свою шляпку, погладила спаниеля и повернулась, чтобы идти к тропинке, ведущей вниз с пригорка.

– Всего хорошего, мистер Фарли.

Она успела сделать всего несколько шагов, прежде чем он остановил ее:

– Эй! Подождите минутку.

Кристина остановилась. Майкл Фарли шел к ней, неуклюже припадая на ногу в сапоге с ортопедической подошвой.

– Что вы имели в виду, сказав все это – что вас подвергли остракизму? Ведь вы сами из них, вы тоже принадлежите к этой всемогущей, чванливой местной знати, которая считает, что все дается ей легко, потому что она родилась для этого.

Кристина засмеялась.

– Вы сильно ошибаетесь, – сказала она. – Вы, очевидно, не удосуживались послушать деревенские сплетни. А стоило бы. Тогда вы узнали бы много интересного о ваших соседях.

– Мне не с кем сплетничать, – раздраженно отрезал он и почти просящим тоном добавил: – Вы ответите на мой вопрос?

– Обо мне? – Кристина улыбнулась. – Предпочла бы не отвечать. Это скучная и довольно грязная история. Но скажу вам вот что: я пришла сюда, потому что мне было плохо. Когда я была юной, это место было для меня своего рода убежищем. Мы называли его «наблюдательным пунктом». Думаю, здесь мы чувствовали себя над миром, в стороне от всех сложностей и трудностей. И сегодня, когда я почувствовала себя несчастной, я, поддавшись порыву, пришла сюда. У меня даже мысли не было сказать себе: «Я пойду на «наблюдательный пункт», я просто пришла.

– А что вас расстроило?

– О, именно то, о чем вы говорили, – небольшая изоляция со стороны той самой всемогущей, чванливой местной знати. Можно сказать, что я это заслужила. Я не одна из них, видите ли, – во всяком случае, в настоящее время. Звучит глупо и мелко, но ситуация такова.

– Послушайте, я хочу во всем разобраться. Давайте присядьте, я хочу поговорить с вами.

Кристина покачала головой.

– Нет, уж лучше я пойду домой. Я и так сказала больше, чем собиралась, а еще у вас в голове страшная каша, и это раздражает меня. Кроме того, не забывайте, я нахожусь на чужой территории.

– Не глупите, – брякнул Майкл Фарли и тут же извинился: – Прошу прощения. Нельзя было прогонять вас в такой форме. Наверное, я помешался на тех, кто вторгается в мои владения, но я чувствую, что они делают это нарочно. Хотят надуть меня и сделать из меня изгоя, каковым, по сути, я и являюсь.

– А почему вы стали изгоем? – спросила Кристина. – Вы же племянник полковника, не так ли? Как такое могло случиться?

– Да, я его племянник, – невесело хмыкнув, ответил Майкл Фарли. – И ведь как все удачно сложилось: наследство досталось мне через голову молодого парня, в два раза младше меня, который погиб за свою страну! Вы думаете, я хотел вот так получить наследство? Я не смог пойти воевать из-за ноги и вынужден был сидеть дома, пока другие сражались и умирали за меня.

Ожесточенность, звучавшая в его словах, так изумила Кристину, что она даже на мгновение онемела, а потом, внимательно глядя на него, тихо произнесла:

– Сожалею. Я хотя бы отчасти понимаю, что вы чувствуете. Но больше никто не взглянет на этот вопрос под таким углом.

– Откуда вы знаете? – спросил Майкл Фарли. – Я не нравлюсь этим деревенским, они не хотят, чтобы я жил здесь. Я чужак, который хочет пролезть в их среду, я тот, кто отсиживается дома, я калека, неотесанный мужлан, занявший место мальчика, которого все любили и уважали.

– Вы живете в Маноре один? – поинтересовалась Кристина.

Судя по его виду, вопрос удивил его, как будто Кристина уловила ход его мыслей.

– Да, с несколькими слугами. Есть старая экономка, которая уже сто лет живет здесь и не выносит меня, потому что я не мастер Нейл. Еще есть денщик, который ничего, за что бы я ни взялся, не дает мне делать, потому что «этого не делали» во времена полковника.

– Тогда почему вы продолжаете жить здесь, если все вам так противно? – спросила Кристина.

– А куда мне идти? – ответил Майкл Фарли. – Если хотите знать – да и нет повода скрывать это от вас, – я практически умирал с голода, когда мне сообщили, что я унаследовал это поместье. Я целый год болел, тяжело болел – у меня было осложнение после пневмонии и плеврита. Я как раз раздумывал, броситься в реку темной ночью или пустить себе пулю в голову, когда поверенные сообщили мне, что нужно ехать сюда. – Он обвел рукой лес.

– Место, красивее которого я в жизни не видела, – призналась Кристина.

– Вы так думаете?

– Конечно, я так думаю. Вы должны гордиться им, вы должны быть счастливы здесь.

– Уверен, что должен, – криво усмехнулся Майкл Фарли, – особенно когда все вокруг так дружелюбны! Дружелюбны! Они терпеть меня не могут, им противно само мое существование, потому что я жив, а настоящий хозяин мертв.

– Это полная нелепость, – резко возразила Кристина. – Я ни на минуту не поверю, что у кого-то из здешних обитателей появлялась такая мысль. У вас мания преследования. Это форма самодовольства, честное слово.

– Самодовольства! – возмущенно воскликнул он.

– Да, самодовольства, – подтвердила Кристина. – Вы считаете, что все только и думают что о вас, а я сомневаюсь, что кому-то до вас есть дело. В Маноре всегда было радостно. Мы любили его, нам нравилось ходить в лес. У вас нет права менять сложившуюся традицию только из-за ваших глупых подозрений. Единственная ваша проблема – это то, что у вас плохо с головой.

Майкл Фарли уставился на нее. Его лицо стало пунцовым, глаза гневно блестели, как и в тот день, когда он привел домой Дональда. На мгновение Кристине показалось, что он вот-вот ударит ее. Неожиданно его гнев улетучился, и в его взгляде промелькнуло веселье.

– Господи! – произнес он. – Как же мне хочется верить в то, что вы правы!

– Конечно, я права, – твердо заявила Кристина. – Вы не понимаете этих людей. Чем они досадили вам? Тем, что не радуются при встрече с вами, не разражаются восторженными воплями, стоит вам появиться? Но они никого так не встречают. С нашей деревней нельзя спешить, вы должны подступать к Грин-Энду медленно. Наверняка вы понимаете, что, если Манор простоял здесь четыре века, несколько лет ничего в нем не изменят. Теперь вы часть его, это ваша история. Вам придется принять вещи такими, какие они есть, и не пытаться переделать их по своему разумению.

Майкл Фарли отбросил волосы со лба.

– Вы действительно вот так меня воспринимаете или я грежу? – спросил он.

Кристина вдруг засмущалась.

– Даже не знаю, почему я об этом заговорила, – сказала она. – Причем с совершенно чужим человеком. Надеюсь, вы простите меня. Мне пора домой.

На этот раз он не пытался остановить ее. Кристина стала спускаться вниз, осторожно ступая, чтобы не споткнуться. Она была в самом низу, когда услышала его голос:

– Эй!.. А вы завтра сюда придете?

Она остановилась и посмотрела на него.

– Зачем?

– Потому что я хочу вас увидеть. Вы дали мне пищу для размышлений. – После паузы он повторил: – Так вы завтра сюда придете?

– Я подумаю над этим, – крикнула Кристина. – Вообще-то я боюсь заходить на чужую территорию.

Он улыбнулся в ответ на ее последние слова, и она продолжила свой путь. Неожиданно она сообразила, что впервые увидела на его лице выражение, которое никак нельзя было назвать хмурым.

«Удивительный человек! – подумала она. – У него своего рода комплекс. Интересно, что стало его причиной? Искалеченные люди иногда бывают своеобразны».

Часы на церкви пробили пять. Кристина ускорила шаг: она опаздывает на чай. Проходя мимо церкви, она услышала звук и вздрогнула. Это был звук органа. Если бы исполнялось что-то обычное, она бы даже внимания не обратила, но эта музыка была странной. Одна нота, другая, а затем быстрая череда звуков, как будто кто-то подбирает мелодию на слух. Кристина на мгновение остановилась, гадая, что это взбрело в голову миссис Хьюлетт, которая играет на органе уже тридцать лет, и поспешила к дому.

Несмотря на жару, расстояние от калитки до двери она пробежала. На лужайке, где по традиции под старым кедром сервировали чай, были только Элизабет и Питер.

– Надеюсь, вы не обижаетесь, что мы начали, – сказала Элизабет, когда Кристина быстрым шагом подошла к столу.

– Нет, конечно, – ответила она, – но мне ужасно хочется пить. Вы оставили мне хоть капельку чаю? Где Дональд? – спросила она, оглядываясь по сторонам.

– Не представляю, – пожала плечами Элизабет. – Я думала, он с вами.

– Нет, я его не видела.

В это мгновение Питер воскликнул:

– Вон он!

Кристина обернулась и заметила Дональда, который шел от калитки. Она не знала, откуда у нее возникла уверенность, но в тот момент она поняла, кто играл в церкви на органе. Она была твердо убеждена, что это был Дональд, как будто бы видела его там собственными глазами. «А вдруг у него есть способности к музыке?» – подумала она и вдруг сообразила, что изменилось в гостиной «Четырех ив». Оттуда исчез рояль.

Кристина отлично помнила, что он стоял в дальнем углу. На него была наброшена ажурная шаль, а на шали стояли многочисленные фотографии в серебряных рамках. Как же она ненавидела этот рояль, когда по утрам, до завтрака, ее заставляли заниматься музыкой. Такой порядок – что уроки должны быть сделаны до завтрака – завел отец. Они с Артуром занимались музыкой по очереди с без четверти семь до половины восьмого. Ей никогда не забыть слабый запах затхлости, витавший в комнате, и промозглый холод, который пронзал ее насквозь, когда она красными, покрытыми цыпками руками поднимала крышку и начинала играть.

Рояль она ненавидела, а музыку любила. Вряд ли из нее получилась бы выдающаяся пианистка, но ей нравилось, что можно себе аккомпанировать, а позже, уже во взрослом возрасте, полученные навыки пригодились ей, когда нужно было играть с листа.

Артур же музыку терпеть не мог. У него не было слуха, поэтому игра на рояле превращалась для него в самую настоящую муку. Отец – по сути, он был довольно хорошим музыкантом – давал им задания. Кристина помнила, как он стоял у рояля с линейкой в руке и то и дело бил Артура по пальцам, когда тот ошибался. «Раз, два, три, раз, два, три. Возвращайся в начало и играй этот кусок снова». Кристина помнила, с каким ужасом слушала повторяющиеся и повторяющиеся музыкальные фразы, помнила лицо Артура, бледное и напряженное, с выражением отчаяния, – казалось, он знает, что никогда не сыграет правильно. Неудивительно, что рояль исчез. Вероятно, Артур убрал его, чтобы навсегда забыть свои страдания во время уроков музыки.

Дональд подошел к чайному столу и, взяв сэндвич, сел.

– Где ты был? – спросил Питер. – Мы думали, ты с тетей Кристиной, но она тебя не видела.

– Я гулял, – коротко ответил Дональд.

И Кристина поняла, что ни под каким видом не должна упоминать его игру на органе или спрашивать его об этом.

Позже она поинтересовалась у Элизабет, обладает ли кто-нибудь из них музыкальными способностями.

– Боже мой, нет! – уверенно ответила девочка. – Папа ненавидел музыку. Мне даже кажется, что для него было страшной мукой петь в церкви псалмы. В общем, ни один из нас не знает ни одной ноты.

Кристина промолчала, но задумалась. Инцидент с органом вызывал у нее немало вопросов. Вечером, когда она направлялась в свою спальню, что-то заставило ее остановиться у двери Дональда. Он ушел из гостиной, где она осталась вдвоем с Элизабет, полчаса назад – неожиданно встал в своей резкой манере и объявил:

– Я иду спать.

– Я тоже скоро пойду, – сказала Элизабет. – Я ужасно хочу спать после вчерашней ночи.

– Советую тебе принять ванну и сразу пойти в кровать, – предложила Кристина. – А мне еще надо закончить с этими счетами.

– Спокойной ночи, – уже у двери сказал Дональд. Он никогда не обращался к Кристине по имени.

– Спокойной ночи, – ответила ему Кристина.

Несмотря на благие намерения, после ухода Дональда и Элизабет она не поспешила в кровать. Закончив со счетами, она прошлась по комнате, поправляя картины и выдвигая ящики, чтобы выяснить, что в них. Ее грела мысль, что этот дом, который она всегда считала родным, теперь на ее попечении. Она выдвинула ящики высокого серванта в углу и обнаружила, что они забиты фотографиями, книгами, колодами карт, открытками и прочими мелочами, которые копились здесь годами. Было забавно смотреть на снимки, на которых она была сфотографирована в детском комбинезончике и с длинными светлыми волосами, ниспадавшими на плечи. Эти фотографии делала ее старая няня. Затем Кристина занялась обследованием комода с выпуклым фасадом под окном. В нем лежало рукоделье, начатое кем-то, но не законченное, заготовки для деревянных поделок, куски шелка, рисунки для перевода на ткань, канва для гобелена. Кристина двинулась дальше по комнате, прикасаясь то к одному предмету, то к другому, взяла книжку, немного покрутила ее в руках и положила обратно, затем поправила цветы в вазе, подвинула стул, а потом поставила его на прежнее место.

Ее охватила радость.

«Пока все это мое; я могу делать с этим что угодно; можно что-то передвинуть, и никто не будет возражать». После стольких лет, проведенных в меблированных комнатах, обставленных по вкусу чужих людей, ей было приятно ощущать себя хозяйкой и знать, что никто ни в чем ее не обвинит, не будет ворчать и выражать недовольство.

Было одиннадцать, когда она поднялась наверх, предварительно выключив свет и проверив, все ли окна закрыты и все ли щеколды задвинуты, хотя было маловероятно, что кто-нибудь предпримет попытку забраться в «Четыре ивы».

Кристина шла в свою комнату и вдруг остановилась у двери Дональда. Ей стало интересно, спит ли он. Если не спит, решила она, можно отговориться тем, будто ей послышалось, что он кашляет. Кристина не могла объяснить, почему вдруг ей так захотелось поговорить с ним. Она осторожно постучалась, потом повернула ручку. Окно было открыто, шторы раздвинуты, и комнату заливал лунный свет. Ей понадобилась секунда, чтобы оглядеться и понять, что кровать Дональда пуста. И она испытала самый настоящий шок.