Электронная библиотека » Барбара Михайловска » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Уроки вечности"


  • Текст добавлен: 4 октября 2014, 23:20


Автор книги: Барбара Михайловска


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Измена

Мать девочки была в отчаянии. Она старалась сдержать слезы, но у нее ничего не получалось. Они катились по щекам, а она неловко пыталась утереть их ладонью.

– Понимаете, – говорила она, – моей девочке Агнешке совсем-совсем ничего не помогает. Она полтора года по больницам, и я с ней. Она совершенно другая, не та, что была до болезни.

Я смотрю на девочку. На вид ей лет семь. Бледная, с большими черными кругами вокруг глаз, она внимательно слушает нашу беседу. И я понимаю, что для нее я – продолжение всего медицинского кошмара, в котором она живет. Мне очень не хотелось, чтобы она меня боялась. Поэтому я сняла белый халат и обратилась к Агнешке: «Малыш, мы с тобой просто побеседуем». А сама взяла ее за руку и вслушалась в ее пульсацию жизни. Тем временем Ядвига, ее мама, рассказывала:

– Агнешка перенесла тяжелое инфекционное заболевание с осложнением на сердце. Врачи не сразу поняли, что у нее миокардит, а когда поняли и начали лечить, ей стало немного лучше, но на этом все остановилось. До сегодняшнего дня она задыхается, не может пробежать и двадцати метров. Она стала совершенно пассивной: сидит целыми днями, уткнувшись в телевизор или книжки с картинками. Агнешка совсем ничего не хочет. Раньше она была очень веселым, задорным ребенком, такой себе маленькой разбойницей. У нее всегда было много друзей и подруг. Она бегала наперегонки, каталась с горки, прыгала на скакалке.

Я уточняю, сколько ей лет. Оказывается, ей почти девять, на которые она совершенно не выглядит. Я по-прежнему держу в руке ее бескровные пальчики и думаю о том, что поднять такого ребенка, довести его почти до нормы – задача невероятно сложная.

Я посмотрела медицинскую карту. Ничего утешительного не обнаружила. Еще я понимаю, что если в результате инфекционного процесса осложнение пошло именно на сердце, она должна иметь к этому предрасположенность. Спрашиваю Ядвигу:

– Чем болели вы, ваши родители, их родители?

Она, надолго задумавшись, отвечает:

– У бабушки был рак матки. Все остальные родственники доживали до очень преклонных лет без особых болезней. Ни я, ни мои родители особо на сердце не жалуемся. У кого-то желудок, у кого-то бессонница, у кого-то песок в почках. А кардиология нам совсем не была знакома до болезни Агнешки.

Мне было непонятно. Это не укладывалось в мое представление о развитии болезни. Поэтому я постаралась разобраться в психосоциальных проблемах их семьи.

Я стала спрашивать. Кем работают Ядвига и Анджей – ее муж? Когда они познакомились? Какие у них взаимоотношения в семье? Была ли Агнешка желанным ребенком? Как протекала беременность? Были ли стрессы? Какие взаимоотношения с родителями мужа? Насколько Анджей любит Ядвигу? Какой он человек? Насколько он конфликтен?

Пока я выстраивала в голове перечень необходимых вопросов, я невольно склонялась к вопросам об Анджее. Мой интерес концентрировался на его личности. Я вроде бы хотела спрашивать оних обоих, но вопрос формулировался только о нем. С Ядвигой мне примерно все было ясно. Она была неизбалованной, трудолюбивой. До мужа она имела некоторый сексуальный опыт, но откровенной гуленой не была. Семья для нее – это всё. Наверное, это вложила ей мать. Ядвига наверняка хорошая хозяйка, но умом не блещет. Чересчур далека она от семьи мужа, подумала я, когда Ядвига сказала, что они – хорошие архитекторы. Архитектором работает и Анджей, причем достаточно успешно. Он достаточно рано сориентировался, что нужно заниматься самостоятельным бизнесом, чтобы выжить, и уже несколько лет жил на частных заказах.

Анджей чем-то меня настораживал. Они были слишком разные – Ядвига и Анджей. Но не только это мне не нравилось. «Лед и пламень» иногда могут создавать уникальные по прочности союзы. Но здесь было что-то другое.

Ядвига, вызванная на откровенность, продолжала говорить, а я отрешилась от всего. Мое внутреннее видение заглянуло в их жизнь. Перед глазами встала картинка: стены квартиры в кремовых обоях, совсем молоденькая Ядвига, с еле-еле проглядывающим животиком, одинокая постель и полная тишина в доме.

– А что, Ядвига, было с вами, когда вы были на третьем-четвертом месяце беременности?

Ядвига удивилась:

– Да ничего особенного. Это было лето. Экзамены тогда я уже сдала и отдыхала. А муж мой в это время нашел себе подработку – проектировать группу коттеджей в курортной зоне. И он с друзьями ездил посмотреть что к чему. Он вернулся недели через три. А что?

Тут в который раз возникла проблема: как помочь человеку и ничего ему при этом не говорить. Дело в том, что я внутренним зрением явственно увидела, что в то время, когда у Агнешки в утробе матери формировалась сердечно-сосудистая система, ее муж внес грязь в единое информационное пространство их семьи. Дело не только в том, что он переспал с какой-то знакомой, хотя и этого могло быть достаточно. Он на какое-то время поверил, что всерьез готовится к разрыву с семьей, и ребенок был лишним в этой ситуации.

Пока Ядвига все свои чувства, все свои эмоции направляла на их ребенка, на него, на их отношения, Анджей захотел все поменять и, будучи человеком не самых прекрасных моральных качеств, рассказывал своей новой пассии, какая Ядвига плохая. А его любовница, имевшая на него виды, активно ему поддакивала и предлагала себя в качестве спасательного круга. Он быстро прозрел, но любовницу обнадежил, и она боролась за него тоже не самыми прекрасными средствами. Как бы не с помощью магии – подумалось мне. Не то чтобы она в ней была профессионалкой, но равновесие в семье Анджея нарушилось не только изменой, но и ее последствиями. Тогда и сформировалось у Агнешки ослабленное сердечко, готовое в любой момент стать болезненным.

Я уточнила у Ядвиги:

– Как вы себя тогда чувствовали?

– Нормально. Правда слабая была, еле ноги таскала, но не тошнило, все могла есть.

– А когда прошла ваша слабость?

– Через месяц или через два.

Я решила ничего ей не говорить, а основательно поговорить с Анджеем. Сославшись на то, что мне необходимо его посмотреть, я позвала его к себе и настроилась на сложный разговор.

Он пришел, уверенный в себе, с мобильным телефоном в руке, гордый от осознания собственной деловитости. Я не стала подбирать корректные слова и заявила следующее:

– Анджей, я попрошу вас меня не перебивать. Мне нужно сказать вам нечто очень важное; даже если вы будете в корне не согласны, я прошу вас выслушать мою точку зрения. Я считаю, что в заболевании сердца вашей дочери виноваты вы. В то время, когда ваша жена была беременной, вы изменяли ей и собирались разорвать семейные отношения. Это все происходило в то время, когда у плода формировалось сердце. То, что произошло, повлияло на состояние ребенка через тонкие нити, связывающие родителей и дитя. Ваша вина недоказуема. Но она есть. Вы можете рассмеяться мне в лицо и сказать, что этого никогда не было. Но это было. Или вы можете задуматься и покаяться в том, что вы совершили. И если даст Господь Бог, вашей девочке станет лучше.

Тогда Анджей стал у меня интересоваться, откуда я это знаю, откуда его жена получила эту информацию, которую передала мне. И когда я сказала, что это знаю только я, а Ядвига совершенно не в курсе, и, более того, я настаиваю, чтобы она об этом никогда не узнала, Анджей немного расслабился и смог вести конструктивный разговор. Я спросила его:

– Анджей, вам действительно нравилась та женщина? Вы хотели создать с ней семью или это было легким служебно-курортным романом?

– Конечно, нравилась. Тем более, вы же видели, жена моя не самая умная женщина. Вопросы профессионального роста, например, я с ней обсудить не могу, а некоторых вещей она вообще не понимает. А Фелиция очень грамотный специалист, она моя коллега достаточно давно. И все это время она испытывала ко мне симпатию. Только тогда, в отрыве от семьи, я оценил ее достоинства. У нас была близость, нам было хорошо. Я даже подумывал, чтобы узаконить эти отношения. Но она начала на меня давить, а я этого страшно не люблю. Поэтому все осталось, как есть.

– А Ядвига? Вы бы оставили ее с ребенком?

– Ну, конечно, ребенок тоже тормозил. Но мы современные люди. Я бы ее на голод и нищету не обрек, обеспечивал бы полностью. Она была бы не в обиде.

– Но она же любит вас! Вы не представляете, что бы это было…

– Да не сомневайтесь. Поплакала бы, успокоилась, а потом вышла бы замуж. Такие, как она, не прозябают в одиночестве.

– Почему?

– Она всю жизнь мужу в рот заглядывает. Многих это прельщает.

– Но не вас?

– Нет, не меня.

– Почему же вы до сих пор вместе?

– Привыкли друг к другу. Она пообтерлась. В общество с ней уже можно выходить. Опять же ребенок…

Когда я перевожу разговор на болезнь Агнешки, лицо Анджея мрачнеет. Он всеми силами старается показать себя эдаким психологическим суперменом, но у него не получается. Он теряется, фразы его уже не так категоричны, голос подрагивает.

– Анджей, вы считаете, что мои объяснения по поводу вашей роли в болезни дочери неправомерны?

– Я в свое время интересовался восточной философией, Кастанедой, астрологией. Но чтобы настолько жесткая и однозначная зависимость… Не знаю… Я не верю, что вы полностью правы. Этого не может быть. Миллионы мужчин изменяют женам, из них многие – ив период беременности жены. У нас бы детей здоровых уже не осталось.

– Должна с вами согласиться. У нас нет здоровых детей. А исключения только подтверждают правила.

Анджей неподдельно удивлен:

– Как нет? А чем они болеют?

– Уже никого из врачей не удивляет остеохондроз в двенадцать лет, инсульт в девятнадцать, инфаркт в шестнадцать, камень в почке в восемь лет. Среднестатистические дети в Европе чаще всего болеют вторичными иммунодефицитами, неврозом, воспалениями в желчном пузыре, желудке, яичниках, нарушениями водно-солевого обмена, мочекислым диатезом, эндокринными патологиями, прежде всего щитовидной железы, аллергиями, астмой, дегенеративными процессами в позвоночнике и суставах, сколиозом и др. Тысячи детей ежегодно умирают от рака. Мало? Могу продолжить. Конечно, причин тут море: и экологический кризис, и стрессы у родителей, и наследственность, и быстрое питание, и, что очень важно, конфликты в семье – и явные, и тайные.

– Я все равно не понимаю. Как это?

Я протянула Анджею, хорошо знающему русский язык, книгу священника и хирурга архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) «Дух, душа и тело».

– Читайте. Что непонятно – спросите. Прошу вас не то чтобы поверить мне безоговорочно. Я не волнуюсь, что вы мне не поверите, это не ударит по моему самолюбию. Мне нужно вылечить вашу дочь. Захотите помочь – я возьмусь за нее. Не захотите – ищите другого специалиста.

– Как? – в глазах Анджея удивление, ведь в его представлении я должна бы хвататься руками и ногами за пациентов, которые платят.

– Потому что без вас я ничего не сделаю. Я могу месяцами закачивать в вашего ребенка силы, и, может быть, ей станет немного лучше. Но принципиально я ничего не изменю. Ну как, будем лечиться?

– Будем, – растерянно сказал Анджей.

– Очень хорошо. Неужели вы не сожалеете, что изменили жене с Фелицией?

– Я бы не сожалел, но Фелиция следующие года три мне прохода не давала. Я очень тяготился ею. Конечно, я сожалею.

– Вы осознаете, что это грех?

– Да… Сознаю…

– Вы мне сегодня солгали.

– Я?! В чем?

– Анджей, из ваших слов я должна сделать вывод, что отношения с женой у вас нормально-примирительные. А я уверена, что вы страстно ее любите. Ведь так? Вы себе создали идеальный образ, какой могла бы быть ваша жена. Ядвига ему не соответствует. Но любите-то вы ее. А что вы мне наговорили? Вы – патологический лжец?

Анджей становится пятнисто-пунцовым. Я продолжаю:

– И не поведение Фелиции оттолкнуло вас от нее. А что?

Он собирается с духом и говорит почти шепотом:

– Она холодная…

– В смысле фригидная?

– Нет… Конечно, нет! Она только своими интересами живет, и в том числе в постели. Но я не сразу понял. Был как в тумане. А дома Ядвига… Никто ее не просветил. «Друзей» много, а роман служебный. Но обошлось… Нет, не обошлось…

Анджей становится жалким, руки слегка дрожат.

– Анджей, успокойтесь, давайте все менять.

Дальше я рассказала ему о необходимости причастия в православной церкви, в которой когда-то в детстве он был крещен. Он мне не сопротивлялся, а добросовестно слушал. А потом подтвердил, что еще подумает и пойдет. Он говорил:

– Я надеюсь, что это поможет Агнешке.

– Чтобы помогло, вы не должны относиться к причастию как к лекарству для дочери. Это должно быть важно для вас, Анджея Козельского, 1965 года рождения, поляка, уроженца г. Белостока, архитектора, частного предпринимателя – для вашей души, для вашего будущего.

На этом мы расстались. Я попросила Анджея позвонить, когда он причастится.

Он позвонил через две недели. Голос уверенный, деловой:

– Я прочитал книгу архиепископа Луки, подумал и уже три раза был на богослужении, а сегодня принял причастие. Я не думал, что это может быть так хорошо.

– Рада за вас.

– Что теперь?

– Не забывайте о Боге. Воцерковление – сложный процесс. Но он необходим всей вашей семье. А насчет Агнешки – теперь моя очередь.

Курс лечения Агнешки длился четыре месяца. Кроме кардиологии и биофизических методов также понадобилась помощь натуропатии, рефлексотерапии, психотерапии. Девочке стало значительно лучше. Теперь ничто не препятствовало лечебному процессу. Она снова стала подвижной, энергичной.

Агнешка подарила мне на память свои самые красивые рисунки. И, глядя на них, я думаю, что в ее семье будет еще один архитектор.

Гадалка

– У меня жена сошла с ума! – это были первые слова, сказанные мужчиной лет пятидесяти пяти в моем кабинете.

Он волновался ужасно. «Давление под 170», – прикинула на глаз я.

– У меня жена психопатка! Вы таких берете?

Я деликатно объяснила, что если она нуждается в госпитализации, то взять ее на лечение я не смогу.

– Да нет, она дома. Я могу ее привезти?

Я согласилась.

И вот она передо мной. Серо-желтое морщинистое лицо, седые космы, выбивающиеся из-под берета, дрожь в руках. Нужно иметь очень сильное воображение, чтобы представить ее, например, в тридцать лет. Сейчас она выглядела удручающе. Я выяснила, что ее зовут Людмила Мироновна, что в течение двадцати лет она преподавала историю в вузе, не работает уже десять лет.

– Чем вы болели в жизни? – спросила я.

Она монотонно начала перечислять свои похождения по психиатрам, но я перебила:

– Кроме психоневрологических проблем.

Это ее удивило, она задумалась, а затем оживилась. Она мне рассказала о детском туберкулезе, свинке, болезни Боткина, операции по поводу внематочной беременности, двух абортах, аллергии на тополиный пух, переломе ноги, покалывании в области сердца, панкреатите – все, что накопилось у нее за пятьдесят три прожитых года. Но оживленность Людмилы Мироновны быстро закончилась, глаза потухли, речь замедлилась, а потом и вовсе она замолчала.

И тогда я заговорила с ней обо всем и ни о чем: о ее предмете в вузе, о студентах и начальстве, о ее замужестве, о детях и школьной программе, об отношениях России и Польши, об особенностях польского языка, о перспективах Евросоюза. Я напряженно слушала ее и не чувствовала тяжелой психопатии. Конечно, судить об этом должен психиатр.

Но видно, что она нуждается в помощи, хотя бы потому, что ее преследует страх, конкретный, объяснимый, очень длительный – страх за свою семью. В отличие от многих других больных, Людмила Мироновна не акцентирована на себе, своих личных проблемах, своих проблемах здоровья. Она ужасно, до душевной тоски, до бессонницы и дрожи во всем теле боится за своих детей. Она твердо уверена, что с ними произойдет нечто ужасное. Она не знает, что именно. А бывает, что пациент до мельчайших подробностей – из сна, видений, бреда – знает, чего ожидать. Здесь – нет.

Людмила Мироновна своим ожиданием беды довела семью до невроза. Ее сын Денис несколько лет назад из-за этого уехал учиться в другой город и старается не приезжать домой. Представляете, каково парню двадцати лет, за которым постоянно следит мать: ожидает его ночами с дискотеки, сидит около бассейна, когда сын плавает, не разрешает ему есть нигде, кроме дома, в больнице выясняет состояние здоровья девушки, с которой сын единственный раз поговорил около дома и т. д.

С дочкой Ксюшей было еще сложнее. У нее с детства были две медицинские проблемы – дискинезия желчевыводящих путей и родинка на шее. Когда у Людмилы Мироновны начались нервные припадки, а произошло это впервые десять лет назад, она настроилась на несчастье с этой стороны. Ксюша бесчисленное множество раз глотала зонд, все ее вены были исколоты. За время похождений Ксюши с мамой по больницам ни один врач не заподозрил ненормальность в тревоге матери за дитя, ни один не сказал – хватит мучить ребенка. Были новые и новые больницы, врачи, анализы, диагностические методики, лекарства. Все-таки Людмила Мироновна добилась, чтобы онколог удалил родинку. Девочке на память остался грубый шов на шее, очень заметный при повороте головы. Еще одним из самых отвратительных страхов по поводу дочери был страх электротравмы. Мать не разрешала дочери включать электроприборы, даже утюг и фен.

Я выяснила все это за два часа. Людмила Мироновна устала, но я не могла потерять ниточку доверия, сформировавшуюся за время разговора. Бог знает, в каком настроении она могла прийти в другой раз. Поэтому я продолжила:

– Тогда, десять лет назад, не было ли события, когда вы испугались за жизнь детей? Травма? Болезнь?

– Да нет, все как обычно. Было ровно, без стрессов.

– У вас должен был появиться какой-то фактор. У вас была предрасположенность, но что-то вас подтолкнуло. Что же?

Мы говорили о разном, пока Людмила Мироновна не вспомнила одно приключение на кафедре. Она вначале даже не могла на нем сосредоточиться. Из памяти многое пришлось извлекать с большим трудом.

Как-то на кафедру пришла мать одного из студентов. Студент учился плохо, его хотели отчислить, а мамаша пришла улаживать дела. Когда она пообщалась с заведующей кафедрой, та вышла в преподавательскую комнату и шепотом сказала двум-трем коллегам: «Хотите, вам погадают?» Это было время, когда еще все мистическое было в диковинку. А женщины, даже преподаватели истории КПСС, более склонны к оккультизму, чем мужчины. Поэтому у этой дамы появилось сразу несколько клиенток. Одной из них была Людмила Мироновна.

Гадалка, разложив карты, сказала ей, что та замужем, есть двое детей – мальчик и девочка, даже назвала точный возраст детей. Сказала, что у Людмилы Мироновны в молодости было два отвергнутых ухажера, что скоро умрет ее свекровь (это исполнилось) и еще несколько очень личных подробностей, так что доверие было полное. А когда гадалка уже убирала карты, то обронила такую фразу: «Ой, береги детей, будешь плохо беречь – потеряешь». Побелевшая от ужаса клиентка вцепилась в гадалку двумя руками с вопросом, как уберечь детей. Но та отмахнулась: «Мать ты или не мать? Сердце подскажет».

Для Людмилы Мироновны это были роковые слова. Через год она уже впервые лежала в неврологии по причине хронической бессонницы. А дальше – хуже. Она ждала от сердца подсказок, но их не было. И тогда отягощенный разум начал свою извращенную работу. Были разбужены фантазии на грани бреда. И через два года Людмила Мироновна смогла на пустом месте создать невыносимую обстановку в семье. Муж и дети рядом с ней находились в состоянии невроза.

Психиатры объясняли мужу: «Петр Семенович, надо быть терпимым. Вам предстоит жить рядом с душевнобольной женой многие годы. Мы поможем, назначим лекарства, подержим в стационаре. Но основное – ваше отношение». И супруг с тех самых пор утопил свои эмоции очень глубоко. Но физиологию не обманешь. Колоссальный избыток адреналина привел к двум инфарктам. Петр Семенович очень сильно постарел за это время. Невроз детей требовал от него ежедневной полной мобилизации сил, но сил уже не было. К концу седьмого года болезни жены ему стало все равно. Он тупо выполнял хозяйственные дела, тупо общался с детьми. Такой была его реакция на многолетний стресс, своего рода защитная реакция организма на возможные собственные психические и телесные расстройства.

Оцепенение прошло совсем недавно из-за того, что восемнадцатилетняя дочь начала устраивать бурные истерики, а потом перестала ночевать дома. Тогда-то Петр Семенович решил обратиться к нетрадиционным врачам. Я была четвертой в списке.

К моменту нашей первой встречи Людмила Мироновна была истерзана собственными страхами, даже оглушенность от препаратов не убирала эту сосущую боль. Что я могла сделать? Провести психотерапию? Нет. Своими силами подпитать ее нервную систему? Нет. Я избрала длительную, мучительную, но единственно эффективную методику – молитву и беседу. Муж возил Людмилу Мироновну в церковь. Она пробовала читать молитвослов, но быстро срывалась на слезы.

Дважды в неделю она приезжала ко мне. Я долго разговаривала с ней, объясняла, растолковывала духовно-психологические вопросы. Я заставляла ее вести дневник – не симптоматический и эмоциональный, а событийный. Не «я испугалась, у меня закружилась голова… полились слезы…», а «вошел муж… я подала завтрак… позвонила соседка… написала открытку подруге…» и т. д. Видимых результатов не было пять месяцев. Но я подбадривала их семью, я верила, что станет лучше.

Это произошло. Вначале у Людмилы Мироновны значительно улучшилось засыпание, которое раньше было ужасным, на суперсильных снотворных. Затем ее речь стала более ровной, без истерических интонаций и в то же время без надрывного безразличия. Когда же Людмила Мироновна сказала дочери, отправляющейся в гости: «Позвони, когда будешь выходить, папа тебя встретит», реакция семьи была оглушительно радостной. Ведь мать впервые за долгие годы не начинала плакать и собираться идти следом за дочерью, а проявляла значительно более благоразумную реакцию.

Отношения в семье постепенно налаживались, но годы болезни Людмилы Мироновны сделали свое дело. Дети отдалились. Муж – инвалид по сердцу. Потеряны старые друзья. Дважды в год Людмила Мироновна проходит курс лечения нервной системы, обходясь без психотропных препаратов. Она научилась расслабляться сама.

Ей много дала церковь. Именно в церкви она впервые за долгие годы почувствовала себя без страха. А настоящее улучшение началось у нее после соборования.

Мне тяжело и грустно вспоминать эту историю болезни. Передо мной встают другие лица. Например, тридцатилетняя женщина. Она до мозга костей боится своей свекрови, которую экстрасенс с дипломом целителя назвал ведьмой. Мне вспоминается маленький мальчик, о котором ясновидящая с многолетним стажем сказала матери: «Ты еще хлебнешь с ним лиха». Он стал отщепенцем в своей семье. Передо мной возникает лицо эффектного молодого мужчины, страдающего болезненной мнительностью. Ему нагадали раннюю смерть, после чего он запил. Список могу продолжать до нескольких десятков. Все эти люди в свое время стали жертвами неквалифицированных, если не сказать преступных, действий парапсихологов.

Я не сомневаюсь, что Людмила Мироновна с ее уязвимой психикой могла быть выбита из реальной жизни не только роковой гадалкой. Это был повод. Причины значительно глубже. Но с гадалки это не снимает ответственности. Это не снимает ответственности и с врача, говорящего родителям больного ребенка: «Что вы от меня хотите? Он все равно умрет». И врач, и экстрасенс, и шарлатан – любой человек способен словом внести человеку негативную информацию.

Я преподаю начинающим нетрадиционным специалистам с медицинским дипломом. И в каждой лекции говорю об этике врача, тем более врача с парапсихологическими наклонностями, ведь каждое сказанное им слово обладает большей внутренней силой и впечатывается намертво в сознание человека. А подсознание пациента уловит и жест, и интонацию, и подтекст. Травмировать человека легко. А избавить его от этой травмы далеко не всем под силу. Когда-нибудь психонейроиммунология, новая медико-биологическая наука, подведет под мои слова аргументы в виде физиологического и биохимического механизма словесной травмы.

А пока: не делайте человеку больно!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации