Текст книги "Уроки вечности"

Сны

За неделю до встречи с Наташей мне начали сниться неожиданные сны. Тот период жизни был для меня утомительным. В такие моменты сны мне снятся редко и по сюжету напоминают продолжение рабочего дня. Поэтому сны иные – солнечные, красочные, карнавальные – оглушали меня предчувствием чего-то неведомого. В кипении жизни сонного видения многое настораживало: лица были совершенно незнакомы, я чувствовала некоторую неловкость. Позже я присмотрелась – некоторые лица были живыми, а некоторые – нарисованными, сияние было блеском мишуры, листья, цветы – увядающими. Я не могу сказать, что сны были неприятны, но они превращались в один большой знак вопроса. Они воспринимались как загадка, головоломка.

Я отношусь к снам сложно. Во сне человек более всего уязвим для бесовских сил. Но сам Господь через сон может дать человеку знание. Большинство же снов – игры подсознания, укрощаемого днем и освобождающегося ночью. Сны-знаки или видения редки чрезвычайно и помнятся человеком всю жизнь. Искушения, испытываемые во сне, иногда легче преодолевать, если правильно их понять. Я не люблю сонники. И, пытаясь прокомментировать сон, учитываю скорее настроение, общее впечатление, чем конкретные предметы, явления, события. О карнавальных снах у меня осталось впечатление, что они искусственные, мертвые, специально оживленные декорации, или, одним словом, – театр.

А потом пришла Наташа. На вид ей было не более тридцати лет. Круглое славянское лицо с длинными пушистыми волосами, розовая помада, строгий деловой костюм. Она мне понравилась. И я стала задавать вопросы:

– Наташа, я думаю, что вы пришли не с проблемами здоровья.

– Да… Я затрудняюсь сказать. Возможно, дело в моей психике. Мне кажется, что я схожу с ума…

– Очень смелое заявление. Давайте вы расскажете о своих симптомах, а я уже сама решу.

– Хорошо… Началось это пару лет назад. Видите ли, я с детства была впечатлительной. Я могла рыдать над больным котенком. Мне было всех жалко: бабушку старенькую, девочку с гипсом на руке, тетю с тяжелыми сумками, пьяного дядю, лежащего на дороге. Потом у меня был момент, когда я ожесточилась. Отец ушел из семьи. Мы остались с мамой вдвоем. И я ужасно разозлилась на отца. Я порвала все его фотографии. Я выбросила вещи, что он мне дарил. Даже мою любимую книгу сказок с красивыми иллюстрациями. Однажды я так увлеклась этим разрушением, что не заметила, как в комнату вошла мама. Она расплакалась, увидев, как я, растрепанная, с красными пятнами на лице, неистово уничтожаю платье, подаренное папой накануне. Мамины слезы меня остудили, и я больше никогда ей не показывала бурю своих эмоций. Мне было одиннадцать лет. И до сих пор со мной что-то неладно.

– Что же именно? Что мешает вам жить?

– Я хорошо училась в школе и институте. На работе меня уважают. У меня есть подруги. Внешне я достаточно благополучна. Но семью я не создала и не чувствую, что когда-нибудь ее смогла бы создать. Первое предложение о браке мне поступило в двадцать один год. Сергей мне нравился. Мы были близки. Но уже тогда я поняла, что никогда не смогу доверять ни одному мужчине. Умом я понимаю, что это глупость. Но подсознание мое сильнее меня. Я внутренне уверена, что когда-нибудь окажусь такой же отвергнутой женщиной, как моя мать.

– Вы не пытались обратиться к психологу, к психоаналитику?

– Да, я пыталась. Но, очевидно, я попадала не к самым лучшим специалистам. Один психотерапевт даже пытался предложить стереть у меня из памяти ту детскую обиду. Но я же понимаю, что с воспоминаниями нельзя так легко обращаться, что они – часть меня и без них я перестану быть собой.

– Но семью создать вы пытались?

– Да, я вышла замуж за Сергея. А потом в один момент меня как бы отрезало. Я не могла его даже видеть, а ему было очень плохо. Я знаю, что виновата, но не могла ничего с этим поделать.

– У вас есть сейчас близкий друг?

– Нет. Я не чувствую в этом никакой потребности.

Я смотрю на Наташу и чувствую недосказанность ее слов.

– Скажите, вы не пытались встретиться со своим отцом?

Наташа неприятно удивлена, становится резкой, категоричной:

– Я не вижу в этом никакой нужды.

– Ваша мама жива?

– Да, но она тяжело болеет в последнее время. Из-за суставов она практически не ходит.

– Но вы виделись с отцом после развода родителей?

– Да. Дважды. Но это было в первые три года.

– Где он живет?

– Не знаю. Мать говорила, что он собирался уехать на родину. В какой-то маленький городок в Поволжье… Но я не понимаю, зачем вы меня об этом спрашиваете. Я не собираюсь прощать его.

Такой разговор по кругу, время от времени упирающийся в эту тему, мы продолжали больше часа. Мне было трудно поддерживать этот разговор. В вопросах, не касающихся отца, Наталья была умненькой, рассудительной, здраво смыслящей. А в разговоре об отце ей явно не хватало этих качеств. В конце концов я спросила:

– Наташа, я поняла суть вашей проблемы. Этой проблемой занимаются психоаналитики. Я могу вам дать совет, опираясь на понимание человека как духовной сущности, но я думаю, что вы мне рассказали не все. Почему вы думаете, что сходите с ума?

Наталья опустила голову и продолжала опускать ее все ниже и ниже, затем встряхнулась и глухо сказала:

– Я вижу сны.

– Что же такого удивительного в этих снах?

И тогда Наталья положила на поверхность стола руку и начала какими-то замысловатыми движениями выгибать ладонь и пальцы. Пауза продолжалась минуты две.

– Они меня убивают… – сказала наконец Наталья. – Эти сны вытягивают у меня все силы. Начинается все буднично. Я вижу старый наш дом с крошечным садом и беседкой. Вроде бы мне лет шесть. И тоненькие деревца кажутся большими. А затем картинка будто бы выдвигается вперед, и я смотрю на это, как на театральное представление. Я чувствую, как за моей спиной вырастает чья-то темная спина. Я очень боюсь и начинаю с криком убегать в гущу сада и конца этому саду нет, хотя я знаю, насколько он маленький. Потом я слышу, как мама зовет меня. Ей вторит голос отца, и я догадываюсь, что это он нечаянно меня напугал. Но остановиться у меня не получается, и просыпаюсь вся в слезах.

– Когда же эти сны начали сниться?

– Не менее шести лет. Причем во сне начали появляться новые персонажи. Например, покойный дедушка, мамин отец, который пытается остановить меня, когда я убегаю в страхе. Он не хватает меня руками. Он бежит ко мне, раскрыв объятия, а я, уворачиваясь от него, попадаю в дебри сада и не нахожу выхода. Еще за мной наблюдают глаза, тысячи глаз разных людей – настороженных, живых, мертвых, гневных, сочувствующих. Они ранят меня. Они смотрят из-за забора, из темноты кустов, некоторые даже сверху. А я бегу и не могу остановиться. У меня текут слезы и, наверное, слюни. Я вся мокрая, а потом еще начинается дождь.

Глядя на Наталью, вдруг замечаю, что она несколько не в себе: ее глаза медитативно полуприкрыты, и движения ее – ритмичные покачивания из стороны в сторону. Я внезапно громко спрашиваю:

– Вы хотите избавиться от этих снов?

Наташа вскидывается, будто из дремоты, и не сразу понимает, о чем речь. Позже она ответила:

– Хочу.

А я с твердостью и безаппеляционностью произнесла:

– Это ложь.

Наталья посмотрела на меня в упор и попыталась возразить. Я не стала ее слушать.

– Наташа, вы не просто обиделись на отца, вы нянчите эту обиду с детства. Вы не хотите с ней расставаться. Ваш отец – всего-навсего объект, на который удобно излить свои отрицательные эмоции и обвинить в своих проблемах. Почему он развелся с вашей матерью? Почему он ушел из семьи? Вы не пытались его понять? Что произошло?

Удивленная Наталья нехотя говорит:

– Мать рассказывала, что он загулял.

– А он что-нибудь говорил вам?

– Ничего.

– Не оправдывался?

– Нет. Он только пожелал мне, чтобы я не стала такой, как мать.

– Что же плохого он увидел в матери?

– Сложно сказать. Мать у меня очень властная женщина. Все должно быть, как она скажет. Покуривает, выпивает до сих пор. Но я ее люблю, очень.

– Она унижала, оскорбляла вашего отца во время совместной жизни?

– Я не хочу об этом говорить… Да… они ссорились, потом мирились… Отец больше молчал, а мать выступала…

– И ему это надоело?

– Да, возможно…

– И кто же виноват в разводе? Я думаю, оба. Вина никогда не лежит на одном. Или вы считаете, что он должен был терпеть всю жизнь?

– Не знаю. Но он очень меня обидел. Отец не общался со мной. Он был мне очень нужен, а его не было рядом. Где он был?

– Я думаю, вам нужно спросить у матери. Я думаю, она запретила ему видеться с вами, спекулировала на ваших отношениях.

– Мама?! Это неправда! Она не могла!

– Спросите ее.

Наталья ушла, чуть не хлопнув дверью. А я, измученная этим разговором, думала о придуманном враге молодой женщины – собственном отце. Как примирить их? Тем более что уже тогда у меня созрело чувство потусторонности его образа. Я решила, что Натальиного отца нет в живых. Как примирить Наталью с ее памятью? Как ее отцу обрести покой?

Следующая моя встреча с Натальей произошла через два месяца на улице, случайно: она несла покупки и столкнулась со мной буквально лицом к лицу. Мы поговорили несколько минут. А в конце я не удержалась от таких слов: «Я думаю, что ваш отец умер. Вы не хотите это узнать?»

В тот момент я не почувствовала, что Наташа откликнулась душой на эти слова. Но спустя неделю она уже была в моем кабинете. Она была готова слушать. И я заново рассказала ей историю ее жизни. Ее детские впечатления, отношения с родителями, семейные драмы на ее глазах. Я говорила ей, что человек не может быть унижен. У настоящих людей спасение чести зачастую сильнее инстинкта сохранения жизни. Рабство в семье унизительно и беспощадно, поскольку это унижение – один из факторов воспитания ребенка. И так не должно быть.

Наталья слушала. Ей все это не нравилось, но она не сопротивлялась. В конце она сказала: «Я хочу найти отца или хотя бы узнать о нем». А еще она подтвердила, что ее мать всячески препятствовала общению отца с дочерью. Мать говорила, что все это было только для блага Наташи, оправдывалась до последнего мгновения.

Наташа послала запрос в тот маленький военный городок, и через некоторое время пришла бумага, что отец ее умер семь лет назад. У него остался сын-подросток.

Теперь Наталье стало как-то неудобно изливать свою обиду на умершего человека. В ее словах уже сквозила жалость, но не раскаяние.

Мне было очень трудно убедить Наталью заказать отцу панихиду в церкви. Она не то чтобы отказывалась, считая отца недостойным молитвы. Она не понимала важности этого. В ее голове не укладывалось, как я, будучи врачом, могу быть настолько суеверной. Разницу между суеверием и верой я постаралась ей объяснить. В один из моментов Наталья согласилась сходить в церковь со мной.

В Родительскую субботу мы с ней отстояли литургию и панихиду. Наталья непрерывно вертела головой. Ей все было в диковинку. Она обнаружила, что прихожанами храма являются не только старушки крестьянского вида, но и множество хорошо одетых, внешне благополучных людей. Были и совсем молодые люди.

Несмотря на то что Наталья совершила это не по велению души, а под моим нажимом, несмотря на то, что она далека от церкви, вскоре ей стали сниться другие сны. Начиналось все также: тот же сад, удаляющийся в перспективе, та же огромная тень, нависающая над ней, но бег ее легок и радостен. Тут же она забывает о своем страхе и бежит, подпрыгивая, а затем взлетает. И солнечные лучи тянут ее вверх.

Похоть

Станислав был уверен, что у него счастливая семья. Женился он рано. Его жена Неля была красивой пышечкой с тонкой талией и большим бюстом. Но их объединила не юношеская страсть, это было позже. А вначале была соседская и школьная дружба. Соседские дети – почти родственники. Правда, их родители относились друг к другу прохладно, так как Нелин отец был крупным торговым работником, и дом у них был полная чаша, и жили они обособленно. Материальное положение семей было различным, что сказывалось на их общении.

Когда Стас и Неля начали встречаться, родители не были очень довольны, но потом смирились. Квартира, подаренная отцом невесты молодоженам, решила многие вопросы быта, и они практически без проблем прожили десять лет. Двое мальчиков родились один за другим. Неля не работала, а занималась домашними делами. Стас за это время сделал карьеру в автосервисе. Потом отец Нели умер, но «молодята» уже стали на ноги, и это прискорбное событие не сказалось на их благосостоянии. Финансовый кризис 90-х годов немного потрепал им нервы, Станислав быстро приспособился и сделал свою фирмочку. Так, в хлопотах, но в твердой уверенности, что дома у него все отлично, жил Стас.

А за год до нашего с ним знакомства в его семье произошла катастрофа. В один из привычных будних дней Неля выставила его вещи из квартиры со словами: «Катись на все четыре стороны». Объяснений не последовало. Стас был не только оскорблен, но и удивлен безмерно. Накануне все было нормально, а потом в пять минут все поменялось. Ничто не предвещало грозы, а тут – ураган, торнадо.

Когда Стас попытался упорствовать, Неля открыла рот, и оттуда полились потоки грязи, о которой муж даже не догадывался. Станислав, конечно, ушел, оставив жене все – квартиру, машину, дачу. О детях – особая тема. Он хотел, чтобы старший сын жил с ним. Но ему уже было двенадцать лет, и мать проявила изощренную хитрость, чтобы уговорить мальчика остаться с ней, хотя к отцу тот был очень привязан.

Когда Стас позже рассказывал об этом, лицо его ожесточалось, голос становился звонким, мальчишеским, непримиримым. Он говорил: «Я хотел понять. Это не укладывалось в моем сознании. Это все равно как в сказке: “женился на женщине – оказался крокодил”».

Через месяц Станислав узнал, что его жена сошлась с армянином, старше ее по меньшей мере на пятнадцать лет. По слухам, армянин этот был низенького роста и очень упитан. Имя его было Вазген, а все его называли Гена. У Гены была собственная строительная фирма, но говорили, что он занимается также подпольным бизнесом. Стас, не имевший до этого предубеждений к «лицам кавказской национальности», был оскорблен до глубины души. Его возмущало все – и внешность, и возраст, и бизнес нового избранника Нели. «Что она в нем нашла?» – думал Стас и днем, и ночью.

И, прожив у родителей месяца два, он решил поговорить с Нелей. Но оказалось, что это не так просто сделать. К телефону она не подходила, на улице не появлялась. Покараулив ее несколько дней, Стас пошел к теще. А теща бросилась к нему на грудь с причитаниями: «Стасик, любимый мой». Стас оторопел от такого обращения, потому что раньше теща четко соблюдала дистанцию в семейных отношениях. Оказалось, что Неля с ней практически не общается, звонит раз в неделю и отделывается односложными предложениями. Теща говорила Стасу: «Ну ты же мужчина! Они же, наверно, ее насильно удерживают в квартире».

Стасу очень бы хотелось объяснить происходящие события чужой, злой волей, но он не мог забыть оскорблений, высказанных ему женой. Но этому у тещи тоже были свои объяснения. Она таинственным шепотом поведала ему о каких-то психотропных штучках, облучающих мозг, будто бы ими могут заставить человека совершать необдуманные поступки.

Стас, надеясь все-таки на личный контакт с Нелей, договорился с их приятельницей Тоней, что она попытается вытащить Нелю в гости. Но у Тони ничего не получилось. Неля звонила, но от личных встреч отказывалась. А потом один знакомый рассказал Стасу, что видел Нелю в компании кавказцев в ресторане. И постом наблюдений для Стаса стал этот ресторан. Если бы в это время дети не были бы на летнем отдыхе, он мог бы попытаться через них организовать эту встречу. А так ему пришлось на время переквалифицироваться в шпионы.

Он дождался появления армянской компании в том ресторане. Неля и четверо армян, состоящих, по-видимому, в родстве, пришли поразвлекаться. И Станислав с его попытками поговорить с женой им был явно ни к чему. Для Стаса дело закончилось легким сотрясением мозга, выбитым зубом и ушибом ребер.

Станислав, рассказывая мне потом об этом, говорил: «Мне не было обидно из-за полученных травм. В тот момент моя жизнь была полностью в их руках. И меня, очевидно, решили пожалеть. Но Неля!.. Она же сидела, как отмороженная. Она не сделала ни единого движения. Как будто эту боль и этот позор испытывал совершенно посторонний человек. В ней все было новое: прическа, одежда, макияж, выражение лица. Она была в ярко-фиолетовом костюме. А ведь раньше она ненавидела этот цвет в одежде. И маникюр ее был пестрым. И тогда я решил, что теща права, может не по форме, а по сути. Нелю чем-то одурманили».

Тогда Стас и пошел по пути контакта с всякими бабками, знахарями.

Одни говорили «порча» и пытались совершать над ее фотографиями какие-то обряды. Другие говорили, что «сделано» ему, если от него жена сбежала к толстому армянину. И только один дед, уже совсем старый, сказал: «Порченая баба». А когда Стас понял, что «порченая» не то же самое, что «порча», а больше похоже на вариант слова «испорченность», дед добавил: «Отвыкай помаленьку».

Ко мне Стас пришел через год с проблемой непрекращающихся головных болей. И дело было не в том злополучном сотрясении мозга, а в хроническом стрессе, из которого Стас так и не вышел. Я назначила ему лекарства, дала некоторые советы.

Когда Стас узнал, что я не только врач, но и своего рода «духовный психоаналитик», он рассказал мне историю своего брака. Он говорил: «Этот Гена или посадил ее на иглу, или навел какую-то порчу, но не могла она по собственной воле сделать такой шаг».

Это был тот случай, когда для того, чтобы дать совет, мне потребовалось несколько дней. Я не знала, как ему сказать правду. Более того, я даже перенесла запланированную ранее встречу еще на три дня. Чтобы говорить об этом, мне нужно было очень много душевных сил.

Наконец я решилась. Это был преимущественно мой монолог на сорок минут.

Передам его вкратце:

– Станислав, проблема в том, что вы совершенно не знали свою жену. Она была девочкой раннего сексуального развития с бурной фантазией. Ваши с ней отношения, в том числе интимные, были для нее будничными, без выброса того количества адреналина, которое в ней накапливалось. Вы были для нее настолько привычны и неинтересны, что когда в ней начала развиваться болезнь, она даже не избирала вас объектом своих вожделений.

– Какая болезнь? – посеревшими губами вытолкнул Стас.

– Нимфомания, иначе женская сексуальная неукротимость.

– Но я же ничего не замечал.

– Стас, вы слишком много работали. А болезнь ее не проявилась внезапно. Симптомы были нарастающими. Неля еще очень долго держалась. Она еще соблюдала внешние приличия. Она готовила, убирала, была с вами приветливой. Но наступил момент потери контроля, и откуда-то появились любители женщин, пользующиеся бесплатно или почти бесплатно тем, что в их среде зачастую покупается за деньги.

– Я ничего не понял. Гена – не муж ей? А как же дети?

– Дети – ее последняя привязанность к прошлому. Но дети, очевидно, большую часть времени проводят у бабушки?

– Да.

– Понимаете, Гена – не муж. Если быть конкретной, его роль ближе всего к роли сутенера. Они держат Нелю для группы лиц. И она очень довольна этим.

Стас мне верит и не верит. Мне невероятно тяжело говорить ему это, но я продолжаю:

– Они ее хорошо содержат, водят в рестораны, одевают, содержат ее детей. Для группы обеспеченных мужчин это не затраты. Эти мужчины друг друга хорошо знают, возможно, они родственники, так что делить одну женщину на всех для них не проблема. Это, конечно, отвратительно, но объяснимо. Знаете кавказские обычаи о женах умерших братьев? Там это в порядке вещей. Возможно, им нравится ее неукротимость. Опять же, это своя, проверенная женщина. Не проститутка, не нужно бояться заразы. Но пройдет некоторое время, и это все кончится. Она им надоест. Они могут ее отдать другим группам.

К сожалению, Неле все равно, с кем иметь интимные отношения. Кроме акта, ее ничего не интересует.

Стас ужасно бледен, кажется, будто он сейчас потеряет сознание, поэтому я тороплюсь:

– Мне очень жаль. Но здесь вы ничего не сможете сделать. Нелю нужно лечить, а шансы вылечить ее полностью – ничтожны. Хотя, конечно, болезнь не дошла до пика. – Я сознательно упускаю подробности этого «пика». – Понимаете, Стас, я оцениваю такие болезни не только как врач. Церковь называет это блудным возбешением. И это одержание злым духом и требует причащения и очищения. Но в ваших условиях это невозможно. Брать приступом квартиру вы не будете, и то, что вы можете увидеть, вряд ли понравится вам. Я вижу, что вы уже излечиваетесь от своих страданий. Не нужно их усугублять. Но будьте готовы к тому, что дети будут жить с вами.

Станислав ушел, даже не попрощавшись, в такой прострации он был. К сожалению, я оказалась права. Еще через год болезнь Нели дошла до крайней точки. Что произошло в квартире – неизвестно, но сожители Нели вызвали скорую психиатрическую помощь, и она была госпитализирована. Оглушенная лекарствами, Неля не узнавала никого из близких очень долго. Стас, увидев ее в больнице, разрыдался. Он понял – будущего у них нет.

Сейчас он живет один с двумя сыновьями. Возможно, он скоро женится. Неля бывает месяц у матери, месяц – в больнице. Дети ее иногда навещают. Ужасно то, что мальчики были несколько раз свидетелями оргий. Но, Слава Богу, кроме удивления, это не вызвало никаких других чувств. Мать они жалеют. Но следует ожидать отдаленные последствия этого стресса у детей – и физические, и психологические.

Меня уговаривали, чтобы я свозила Нелю к святым местам. Я не рискнула это сделать. Уж очень высока вероятность кризиса. Стас заставляет ее читать молитвы и неоднократно привозил к ней священника. Но Неля боится всего, что связано с церковью, и спит после этого значительно хуже. Тогда Стас отступается на несколько дней, но вновь собирается с силами и вновь вкладывает Неле в руки молитвослов. А она смотрит на него глазами затравленного зверя и молчит, а потом начинает дико хохотать. Потом все проходит, и вновь она не спит почти всю ночь даже под действием лекарств.

Молитва весьма эффективна даже при тяжелых психических расстройствах. Но есть целый ряд состояний, при которых психиатрическая и духовная помощь должны быть согласованы между собой. У больной души трудное прозрение. По силе оно бывает подобным смерти.