Текст книги "Желание"

Семь

Когда я дошла до дома, уже начало темнеть. Старая колымага Гаса, на которой он ездил в город, стояла на дорожке, а запах соуса для спагетти разносился из-за двери.

Ноги налились свинцом, пока я шагала через двор к дому. Больше всего на свете я хотела просто вернуться в свою комнату и притвориться, что этого дня никогда не было.

Но я этого не сделала.

Я переставляла свинцовые ноги до тех пор, пока не добралась до заднего крыльца, где сидели Гас и Берта, созерцая вид на горы.

– Привет, – сказала я, и мой голос звучал как у расплакавшегося ребенка. Я не отрывала глаз от покрытого листьями пола на крыльце.

– О, привет, – отозвался Гас.

Я не могла посмотреть на Берту, но ее молчание невыносимо на меня давило. Я уселась и начала изучать побледневшие звездочки и сердечки у себя на руке. Откуда-то далеко снизу, из леса, послышалось кваканье жабы, посылающей свой гортанный зов отражаться эхом в холодном вечернем воздухе.

Я сосчитала в голове до трех и… сказала это:

– Мне жаль, Берта.

А потом я сделала кое-что, что, как я всегда считала, ни в коем случае не сделаю.

Я заплакала.

И клянусь, я не могла остановиться, как сильно мне этого ни хотелось.

А самое худшее было то, что я не сумела заставить себя сказать Берте все те вещи, которые отрепетировала у себя в голове. О том, что я совсем не хотела кричать на нее. И что я вовсе не ненавижу этот дом, крепящийся к горе, с созвездием Пегаса, сияющим над крыльцом. Что те консервные банки меня ничуточки не беспокоят. И особенно о том, как я люблю Золушку, потому что… ну кто же ее не любит?

Но все, что я могла делать, – это плакать. Берта опустилась на одно колено передо мной, а ее теплая рука легла на мою испачканную чернилами ладонь.

– Ты – благословение этого дома, Чарли.

Благословение?

Она не назвала меня злой, жестокой, глупой или виноватой, она назвала меня благословением.

Затем встал Гас и произнес абсолютно по-гасовски:

– Давайте съедим немножко ежевичного пирога перед ужином?

Так мы и сделали.

Мы втроем сидели на крыльце, пока звезды одна за другой зажигались над нами в небе Каролины, и ели ежевичный пирог перед ужином. И когда Берта рассказывала нам историю, как ее подруга Расин врезалась на своей машине прямо во флагшток у почтового отделения, а потом уехала оттуда, как ни в чем не бывало, с дуба, склонившегося над крыльцом, прямо к моим ногам упал желудь.

Я чуть не поперхнулась пирогом, когда вскочила, чтобы скорее схватить его. Я почти позволила этому дню пройти без загаданного желания, и вот у меня появился желудь, как будто его скинули прямо с небес. Я засомневалась, но потом сделала то, что надо было сделать. Я три раза прошлась по кругу, крепко сжимая желудь, и загадала желание.

Потом я пошла в свою комнату и положила желудь на подоконник. Он должен был оставаться здесь три дня, чтобы мое желание было мощнее. Про желания с желудями мне рассказала лидер герлскаутов в Райли, и это точно не могло быть неправдой, потому что лидеры герлскаутов не врут.

После ужина мы поели еще ежевичного пирога. Гас отправился в огород – проверить, выключен ли опрыскиватель, – а Берта попросила:

– Посиди немного, Чарли. Я хочу показать тебе кое-что.

Она пошла в свою комнату и принесла оттуда потрепанную обувную коробку.

Она сняла крышку:

– Смотри.

Я заглянула внутрь. Там были фотографии.

Берта перебрала их и вытащила одну. Она улыбнулась, взглянув на нее, и передала ее мне.

– Твоя мама и я, – сказала она, показывая надпись на обороте. Берта и Карла, гласили большие печатные буквы.

Я взяла побледневшую фотографию.

Две девчонки сидят на капоте автомобиля, обняв друг друга за плечи.

– А которая из них мама? – спросила я.

Берта показала на девочку поменьше. Я посмотрела на фото, прищурившись. У нее не было пары передних зубов, а на локте красовалась повязка.

Я не могла оторвать глаз от этой девочки. Я представила, как она спрыгивает с машины и начинает нарезать вокруг круги. Я представила, как она поет вместе со своей старшей сестрой, Бертой, на заднем сиденье машины их папы. Я представила, как она рассказывает шутки, начинающиеся с «Тук-тук. – Кто там?», катается на роликах и ест мороженое на крыльце ночами.

Когда эта маленькая девочка без передних зубов превратилась в ту печальную женщину в темной спальне в Райли?

– Вы любили друг друга? – спросила я Берту.

– Конечно же любили.

Потом она показала мне еще фотографии. Мама открывает подарок, сидя под рождественской елкой. Они вдвоем играют в снегу со щенком. Берта тянет маму в фургон на грязной дороге.

– Почему вы больше не видитесь?

Берта сделала один глубокий вдох и покачала головой.

– Мы выросли, – сказала она. – Иногда, когда ты вырастаешь, жизнь становится сложнее.

Это был не очень хороший ответ, но я сразу поняла, что могу получить только его, и просто выдала:

– О-о.

Когда Гас вернулся, мы пошли на крыльцо. Пока они держались за руки, Берта рассказывала нам о каком-то старике, продающем подгнившую клубнику, сидя на прицепе фургона на Шоссе 14. Потом она предложила:

– Ты можешь позвонить завтра Джеки, если хочешь, Чарли.

– Нет, спасибо…

Было настолько тихо, что я слышала дыхание Берты. Я чувствовала, что она смотрит на меня, но я уставилась на верхушки деревьев.

– Чарли, не сердись на Джеки.

– Я не сержусь на Джеки, – выдавила я, но эта ложь опустилась на нас, как темное облако.

Я сердилась на Джеки. Она вела себя так, будто не было ничего такого в том, что у нее постоянно занята линия и ей было совершенно наплевать на меня.

Потом мы посидели в тишине, вдыхая свежий ночной воздух и слушая сверчков под крыльцом.

Когда я легла спать той ночью, то долго лежала в темноте и представляла длинную веревку для белья из чужих проблем. Я была уверена: там имелись такие проблемы, что я скорее бы выбрала их, чем одну из своих. Я представляла, какие вообще бывают проблемы. Например, зубная боль или проваленный тест по математике. Потерянные кошки и плохие волосы. Неверные парни и разбитые машины. Но не одна из них не могла даже рядом встать с моими, которые так и тянули эту воображаемую веревку вниз, словно мешки кирпичей.

Я подошла на цыпочках к окну и уставилась в ночь, надеясь увидеть падающую звезду, чтобы загадать желание. Луна ярко светила над горами и испускала мерцающий свет, создавая во дворе тени, гуляющие вокруг кизила и ползущие вдоль забора.

Я знала, что Косточка где-то там, совсем один. Ест черствый хлеб из чьей-то помойки? Трусит вдоль шоссе в лунном свете? Спит под забором?

Я надеялась, что Гас не прав насчет того, что Косточке нравится быть бродячим. Но потом я вспомнила, как он завилял мне хвостом. Я ему понравилась. В этом я была уверена. И если бы он стал моим и ему уже не надо было быть бродячим, он наверняка полюбил бы меня.

Я сложила руки вместе, как для молитвы, и прошептала в темноту:

– Пожалуйста, вернись, Косточка.

Восемь

В субботу Говард должен был помочь искать Косточку, но сначала мне нужно было отправиться за покупками с Бертой.

– Сто лет не была в Эшвилле, – сказала она, усаживаясь за руль старой машины Гаса.

Машина закряхтела и завелась, пуская из выхлопной трубы черные облачка дыма, расплывавшегося по всему двору.

Пока мы ехали по дороге через горы по пути к шоссе, Берта болтала без остановки. Она поведала, как однажды они с Гасом выбрались в поход, а к ним в холодильник залез медвежонок и украл их хот-доги.

– Ты можешь себе это представить? Медведь, поедающий хот-доги!

Она рассказала, что жутко не любит змей и, когда к ним в дом однажды пробрался маленький аспид, она еще неделю жила у своей подруги Джонелль, пока Гас не поклялся на Библии, что жуткого создания больше нет.

И она все не могла прекратить хохотать, когда вспоминала, как мужик по имени Артур Крюгер напился и потерял вставную челюсть на церковном пикнике.

– Я даже думать не хочу о том, где потом отыскались эти зубы, – шутила она, утирая слезы. – Но картофельный салат я потом даже видеть не могла, это точно.

В конце концов я решила, что ее стоит прервать, что я и сделала.

– А что насчет вас и мамы? – спросила я.

– В каком смысле?

– Расскажите что-нибудь о вас.

– О, ну, надо подумать…

Я ждала, наблюдая за ее лицом. Видя, что она ищет в памяти что-то, что было бы правильно оттуда достать.

– Когда мне было около десяти, – начала она, – то… так, давай подумаем, Карле должно было быть около семи, мы провели целое лето, делая плетеные браслеты на продажу, чтобы купить рыбку для аквариума, который нам подарил дядя.

Плетеные браслеты?

Интересно, почему это мама никогда не показывала мне, как плести браслеты.

– А потом, – продолжила Берта, – злой мальчик, который жил через дорогу от нас, закинул все эти браслеты на ореховое дерево на нашем переднем дворе. Прямо на те ветки, с которых мы не могли их снять. – Она покачала головой. – Ну не жестоко ли это?

– И что же вы сделали?

– О, потому я и рассказываю эту историю, что это так в духе Карлы. Она напустилась на этого парня и укусила его за руку так сильно, что он визжал, будто эту руку ему отрезали ножом мясника. А потом он побежал домой, пока она выкрикивала ему вслед ругательства. – Берта усмехнулась. – У этой девчонки был характер!

Характер?

Может, на самом деле, я унаследовала свой характер не от Склоки? Может, я унаследовала его от мамы?

Я засомневалась, но потом просто решила рискнуть.

– Как получилось, что вы перестали видеться друг с другом? – спросила я, надеясь, что, может быть, на этот раз она даст мне ответ получше, чем в прошлый.

Берта уставилась на дорогу перед собой:

– Ну, ты знаешь, когда мы стали подростками, то были очень заняты тем, этим, всякими вещами. А потом она бросила школу, и следующее, что я о ней узнала, – что она удрала в Райли.

– Но почему вы не видитесь теперь?

Берта сжала губы и кинула на меня коротенький взгляд.

– Это немного сложно, Чарли, – сказала она.

Ну вот, опять. Очередной не очень хороший ответ.

Дальше мы ехали в тишине, пока не добрались до Эшвилла. В торговом центре я никак не могла перестать думать о Джеки. Мы с ней раньше целые дни проводили в торговом центре, блуждая от магазина к магазину и примеряя топики и мини-юбки, которые нам никогда бы не позволили купить. Подбирая сережки, которые бы мы купили, будь у нас проколоты уши. Прыская друг на друга дорогими духами из тестеров в парфюмерных магазинах.

– Пошли в «Сирс»[9]9
  Sears (англ.) – американская компания, управляющая несколькими международными сетями розничной торговли.


[Закрыть], посмотрим платье для воскресной школы, – предложила Берта.

Так мы проходили по магазинам все утро, и к тому времени, когда мы добрались до Колби, у меня уже было два новых платьях и лавандовый свитер. Берта думала, что одно из платьев может быть слишком коротко для церкви, но все равно купила его.

Когда мы добрались до дома, Говард сидел на раскладном стуле в огороде и наблюдал, как Гас чинит забор.

– О, привет! – крикнула Берта.

Говард подошел к машине своей походкой вверх-вниз, пока я доставала пакеты с покупками с заднего сиденья.

– Привет, – сказал он Берте. – Потом повернулся ко мне: – Я нарисовал карту.

– Для чего?

– Чтобы помочь нам искать Косточку. – Он достал из кармана сложенный лист бумаги, вырванный из блокнота, и показал поближе. – Я подумал, мы могли бы помечать места, где уже были, и это поможет не сбиться с пути.

Я пожала плечами:

– О’кей.

Берта потянулась за сумками из магазина:

– Я внесу их внутрь.

Затем мы с Говардом отправились в сторону дороги, вглядываясь в запутанные заросли кустов и щурясь в темноту леса. Парень считал, что нам нужно проверить тропинку, на которой мы видели пса вчера.

– Могу поспорить, он частенько там появляется.

– Может быть. – Я ухватилась за высокую траву и перепрыгнула через неглубокую канаву, вырытую вдоль дороги. – Но Гас говорит, что он может быть где угодно, – добавила я.

Мы искали и искали, перелезая через упавшие деревья и пробираясь сквозь колючие заросли. Через какое-то время стало слишком жарко, мы устали, да и не увидели ни одного следа Косточки. Так что Говард достал свою карту, коротенький карандаш, пометил места, где собака не обнаружилась, и мы решили завершить на этом поисковую операцию.

На следующий день я гордо пошла в воскресную школу в новом платье и плюхнулась прямо рядом с Одри. Я сказала ей «Привет», но она вела себя так, будто я – невидимка. Предполагаю, она забыла, что я была частью ее церковной семьи.

Сначала мы снова играли в эту игру – «Библейский детектив», и Говард пополнил свою коллекцию долларов. Я не могла поверить, сколько всего он знал о Библии.

Как звали брата Моисея?

Сколько раз в день вороны приносили пищу Илие?

Одри поднимала руку почти так же часто, как Говард, звеня своими браслетами и повторяя: «Я знаю! Я знаю!»

После этого миссис Маки сказала, что мы должны сделать стенгазету для общего зала, в котором обычно собираются взрослые, называться она будет Сад благословений.

– Мы создадим сад с цветами, чтобы показать, как мы благословлены.

Потом она объяснила, что мы сложим цветы из бумаги и напишем на каждом из них благословления друг для друга.

Признаюсь, я не очень поняла, что все это значит, но пошла за остальными учениками и взяла цветную бумагу, ножницы и клей. Я делала все очень медленно, надеясь увидеть, что получается у других. Разумеется, Одри первая закончила свой цветок, большую желтую маргаритку. Потом она взяла голубой карандаш и написала на одном из лепестков: «Моя семья!»

Мой живот свело, и лицо запылало. Я положила руки на колени, чтобы никто не увидел, как они тряслись.

Эта желтая маргаритка лежала на столе передо мной, напоминая: меня здесь вовсе не должно быть. Давая понять, что хоть я и сидела тут, в церкви, в новом платье, но не была благословлена.

– Позвольте выйти? – спросила я миссис Маки.

Но я даже не дождалась ответа. Я выбежала из кабинета и пошла на воздух, на парковку.

Но прежде чем я начала жалеть себя, произошло нечто хорошее. Я увидела красную птичку. Большой, яркий кардинал сидел на телефонном проводе с другой стороны улицы. Я закрыла глаза, плюнула три раза и загадала желание.

Девять

– Приходи ко мне домой завтра после школы, – сказал Говард в автобусе следующим утром. – У меня есть план.

– Какой такой план? – спросила я.

– План по поимке собаки.

– Косточки. Его зовут Косточка, – напомнила я.

Говард откусил кусочек тоста, который взял с собой в автобус:

– Без разницы. Нам все равно нужен план получше, чем рисовать карты.

– Я не понимаю, почему мы не можем… – Я выпрямилась и схватила Говарда за колено. – Не двигайся!

Он вытаращил глаза:

– Что такое?

– Сними очки, – приказала я. – Очень медленно.

– Зачем?

– Просто сними, и все, – огрызнулась я чуть громче, чем хотела.

Он снял очки и сощурил на меня глаза.

– У тебя тут ресничка, – сказала я, указывая на одну из толстых линз. – Она мне нужна.

– Зачем?

– Загадать желание.

– Желание?

– Если подуть на ресничку, можно загадать желание. – Я взяла у него очки и приложила палец к линзе. Потом подняла его, чтобы Говард мог увидеть тоненькую рыжую ресничку: – Видишь?

Затем я закрыла глаза, загадала желание и дунула, отправив ресницу в полет, который она, скорее всего, окончит на полу среди комков пыли, изжеванной жвачки и смятых контрольных работ.

– О чем же твое желание? – спросил Говард.

– Я не могу сказать тебе.

– Почему нет?

Я откинулась на спинку сиденья и закатила глаза:

– Боже, Говард…

– Что?

Я объяснила ему, что если раскрыть желание, то оно не сбудется.

– Это все знают, – добавила я.

Говард протер очки кончиком футболки и снова надел их на нос.

– Я загадываю желание каждый день с четвертого класса, – призналась я.

Говард вытаращился на меня:

– Много же чего ты хочешь.

Я покачала головой:

– Нет, только одну вещь. Я все время загадываю одно и то же. Каждый раз.

Когда я произнесла это, то сразу же пожалела. Я знала, что он на это скажет, и, разумеется, так и произошло.

– Ну, если ты загадываешь одно и то же раз за разом, то не очень-то похоже, что это сбудется. Так в чем смысл? Мне это кажется довольно глупым.

Я почувствовала, как мое лицо наливается краской и знакомое чувство ярости начинает скручивать желудок.

– В том, что когда-нибудь оно сбудется! – прокричала я, заставив нескольких ребят оглянуться.

Говард посмотрел на меня поверх своих очков и произнес: «Ананас».

Я с силой пнула его рюкзак, и он проехался по проходу между сиденьями. Признаюсь, я почувствовала укол вины, когда кто-то из ребят рассмеялся. Но Говард, он просто поднял его, отряхнул от грязи и напомнил:

– Ананас, Чарли. Помнишь?

Я злилась целое утро, используя любую возможность бросить убийственный взгляд в сторону Говарда или как можно сильнее его толкнуть, проходя мимо классной точилки для карандашей. Совсем не стоило говорить ему про желание. Я никогда и никому не рассказывала про него, и теперь, когда сделала это, оно действительно звучало глупо. Зачем вообще кто-то будет загадывать одно и то же желание каждый день, если оно не сбывается? Возможно, стоит прекратить все это.

Но потом… угадайте, что случилось! Я посмотрела на часы, и там было 11:11! Я закрыла глаза и загадала желание.

К тому времени, когда я вернулась домой из школы, вся моя злость на Говарда прошла, и я радовалась, ведь у него есть план по поимке Косточки. Когда я сказала Берте, что пойду к мальчику домой на следующий день, она страшно обрадовалась. Она все говорила мне, как хорошо с моей стороны дружить с Говардом, ведь остальные дети были так злы с ним.

«Даже в церкви. Представляешь?»

Я не стала говорить ей, что очень даже хорошо представляю, учитывая то, что в так называемой церковной семье вокруг сплошные Одри Митчелл и ей подобные.

В тот день Говард уселся на сиденье рядом со мной и предложил:

– Ты можешь взять велосипед моего брата Пенни.

– Зачем?

– Чтобы добраться домой. Это лучше, чем пешком. – Он достал мятый пакет картофельных чипсов из рюкзака и высыпал крошки себе в рот. – У меня действительно хороший план. Ну, ты знаешь. Чтобы поймать Косточку.

Как же это было в духе Говарда – изъявить желание помогать мне сразу же после того, как я пнула его рюкзак и гадко вела себя с ним.

Автобус остановился рядом с его домом, и я пошла за ним и Дуайтом через заросший сорняками двор, по расшатанной лестнице, мимо жалкого диванчика, в их удручающе выглядящее жилище. Когда я вошла внутрь, то не знала, куда и смотреть. Клетка с хомяком на кофейном столике. Стопки книг и журналов вдоль стен. Какое-то странное растение, высаженное в ржавое ведро рядом с окном. Весь пол бы завален покрывалами, и подушками, и обувью, и настольными играми, и пластиковыми мисками с зернышками попкорна и крошками от соленых крендельков на дне.

Стены были покрыты карандашными рисунками на ватмане и контрольными работами с наклейками в виде звездочек и надписями типа «Хорошая работа!» на них. Было понятно, что трюк миссис Одом со словом «брюква», который она испытывала на Коттоне, не имел успеха, потому что ближе к полу стена была вся изрисована цветными фломастерами.

Говард перешагивал через подушки и другое барахло, показывая мне следовать за ним на кухню.

– Мама, – начал он, – Чарли пришла.

Миссис Одом отвернулась от раковины и встретила меня милейшей улыбкой:

– Ну что же, привет! – Она вытерла руки о фартук, приобняла меня за плечи и немного их сжала. – Говард рассказал, что ты его Друг по Рюкзаку. И об этой собаке, Косточке.

Потом она начала говорить про то, как Гас и Берта счастливы, что я живу с ними здесь, в Колби, и не правда ли, что Блу-Ридж – это истинный рай на земле? После этого она выставила торт с розовыми и фиолетовыми цветочками прямо в коробке из магазина на стол и попросила, чтобы мы угощались. Следующее, что предстало перед моими глазами, – это как кухня наполнилась мальчишками, которые толкались, пинались и хватали друг друга, столпившись вокруг торта. Они даже не использовали тарелки или вилки, или что-то в этом роде. Просто отрезали куски и ели прямо так, роняя крошки на пол, против чего миссис Одом, кажется, нисколько не возражала.

Старшим мальчиком оказался Бёрл – единственный, у кого были темные волосы. Громогласный и дружелюбный на вид паренек, с намеком на усы над губой. Потом шел Ленни, в футболке с жирными пятнами. У него были длинные и тощие руки в веснушках, и он, не переставая, пихал ими Дуайта и тыкал локтями в Бёр-ла. За ним – Говард и Дуайт, между которыми был всего год или два разницы, и они могли бы легко сойти за близнецов, только Говард носил очки и у него имелась эта походка вверх-вниз. Младшим был Коттон, с перепачканным лицом и липкими пальцами. Все его ноги украшали царапины, синяки и пластыри.

Миссис Одом дала нам воды в бумажных стаканчиках и по кругу поцеловала и обняла каждого из мальчиков. Не нужно было быть гением, чтобы понять: Берта оказалась права насчет Одомов и их добрых сердец. Не знаю почему, но я смутилась и почувствовала себя лишней здесь, среди этого шума и кипящей вокруг энергии, а еще невероятной доброты, пропитавшей стены этого дома.

Мы с Говардом сели на диван на крыльце, и он рассказал про свой план по поимке Косточки. Он был у него полностью записан в блокноте и даже снабжен рисунками цветными карандашами.

– Ты думаешь, это сработает? – спросила я.

– Конечно.

Говард закрыл блокнот и прижал его к груди. Потом мы сидели в тишине и наблюдали за тем, как Ленни и Коттон наполняли пластиковое ведерко камнями и таскали его на другую сторону двора, где строили что-то наподобие стены.

Дуайт катался по двору кругами на велосипеде, поднимая облака красной пыли, а Бёрл орал, чтобы тот прекратил, потому что он пытается поменять масло в грузовике.

Потом мы с Говардом решили поискать Косточку и остаток дня провели, разгуливая по лесу и слоняясь вверх и вниз по дороге, пока наконец не сдались. Когда мы вернулись назад, миссис Одом уже велела всем готовиться к обеду и вымыть руки.

– Останься и пообедай с нами, Чарли, – попросила она. – Прежде чем я успела что-то сказать, женщина добавила: – Я позвоню Берте и спрошу, не против ли она. Мистер Одом сегодня отвозит груз с древесиной в Шарлотт, так что ты можешь сесть на его место.

И вот мы сели за стол, но до того, как я успела понять, что происходит, Говард схватил мою правую руку, Дуайт – левую, и они оба склонили головы, пока Бёрл произносил молитву. Он поблагодарил Господа практически за все, что есть на белом свете, включая фаршированные яйца, лежащие перед ним на тарелке.

Потом все сказали «Аминь» и так накинулись на еду, будто не ели неделю.

Миссис Одом не переставая вскакивала с места, чтобы подложить кому-нибудь свиную отбивную или подлить молока, и казалось, она не может пройти мимо своих мальчиков, не погладив их по плечу или не поцеловав в макушку.

Я пыталась представить, как бы я привела Говарда к себе домой там, в Райли. Там темно и тихо. Мои школьные работы не будут висеть на стенах, и мама не станет целовать меня в затылок. Не будет никакого торта с розовыми и фиолетовыми цветами. Если бы Говард остался на обед, мы бы с ним ели бекон с фасолью из банки, или картофельные чипсы, или сэндвичи с колбасой перед телевизором, и никто бы не произнес молитву.

Когда пришло время уходить, я поблагодарила миссис Одом, залезла на велосипед Ленни и отправилась домой. Крутя педали и поднимаясь в горку, я оборачивалась и смотрела на жилище Одомов. Я вспомнила тот первый день, когда сидела в школьном автобусе, смотрела на этот дом и думала, насколько печально он выглядит. А потом я представила себе на крохотной кухне всех этих мальчишек, которых так любит мама, и этот дом уже совсем не казался мне грустным.