Текст книги "Любовь-победительница"

Глава 19

Адам на любимой черной кобыле направлялся на юг, к Брайтону. Вода, скопившаяся в лужах после дождя, летела из-под копыт лошади. Дорогу развезло, и карета Адама осталась далеко позади. Но небо сияло голубизной, и свежий ветерок гулял по пышным зеленым пастбищам, где на солнышке паслись коровы и овцы.

В другое время этот мирный пейзаж разбудил бы в Адаме тоску по его родному поместью в Дербишире. Но не сегодня. Охваченный беспокойством, он сосредоточил все мысли на предстоящем разговоре.

Зачем Питерборну понадобилось похищать чужую невесту? Сирил был едва знаком с ним, так что это исключало месть за какое-то оскорбление.

Возможно, отказ Джозефин задел самолюбие Питерборна? Неужели она так разгневала его, что он решил застрелить Сирила?

Нет, это нелепо. Питерборн – похотливый развратник, гоняющийся за любой юбкой. Если одна женщина отказала ему, тут же нашлась бы другая. Столько женщин с радостью удовлетворят графа, невзирая на его преклонные лета.

Если только этот старый плут не воспылал страстью к Джозефин. Может, желание обладать ею настолько завладело им, что у него помутился рассудок?

Или это была одержимость? Да, теперь Адам начинал понимать, что это такое.

Он объехал глубокую выбоину на дороге. Грязь зачавкала под копытами лошади, и благородное животное шарахнулось в сторону, черная шелковистая грива развевалась на ветру. С каждым шагом Адам все дальше удалялся от Мэри.

При мысли о ней его сердце сжалось. Он не видел ее этим утром. Лишь несколько слуг поднялись на рассвете, чтобы проводить его и Крукса.

Адам снова вспомнил о том скандале в библиотеке, когда он довел Мэри до слез своей глупой ревностью. Ему следовало бережнее относиться к ее чувствам. У нее был утомительный день. Сначала он не смог устоять и соблазнил ее, потом она получила нагоняй от своего отца. И словно этого было мало, мрачно думал Адам, он еще дважды оскорбил ее – сначала унизительным предложением внебрачных отношений, а потом холодным и неохотным предложением жениться на ней.

Его поведение было совершенно непростительно. Она ведь не принадлежит ему. Он вел себя как животное и сейчас с ужасом думал о том, что не сумел совладать с собой.

Но он не жалел, что представилась возможность утешить ее. Когда он обнимал Мэри, он чувствовал, что она создана для него и должна принадлежать только ему. Адам успокоился, буря в душе утихла, он повеселел.

Мэри, конечно, захотела сопровождать его в поездке. Но он объяснил, что Питерборн может быть опасен, и велел ей оставаться в доме Брентвеллов. Она почти не сопротивлялась, и неудивительно. Она еле держалась на ногах от усталости и вскоре отправилась в свою спальню.

Адаму понадобилась вся сила воли, чтобы остаться на месте и не последовать за ней. И хотя по-прежнему страстное желание снедало его, он поклялся сдерживать эти необузданные порывы. Больше он не должен оскорблять Мэри своими домогательствами, и значит, впредь будет держаться от нее на почтительном расстоянии. По правде говоря, эта поездка оказалась даром Божьим. Несколько дней вдали от нее, несомненно, остудят его разгоряченную кровь.

Ветер донес до его слуха слабый звук. Он остановил кобылу и повернулся в седле, прикрыв ладонью глаза от солнца. Далеко позади него карета едва тащилась по грязной дороге, и Крукс отчаянно размахивал цилиндром. Это был их условный знак – Адаму предлагалось остановиться у ближайшего постоялого двора.

Адам выругался. Прошло всего чуть больше часа, как они поменяли лошадей. Крукс знал, что им нужно торопиться, чтобы к ночи добраться до места. Его сигнал означал: что-то произошло – либо с лошадьми, либо с каретой.

Адам поскакал к постоялому двору, видневшемуся вдалеке. Уже не первый раз он пожалел, что пришлось взять закрытый экипаж. Один он доехал бы быстрее. Но когда – вернее, если – он найдет Джозефин, ему понадобится карета, чтобы привезти ее в Лондон. Будущему члену его семьи не пристало добираться на перекладных.

Стая крикливых гусей носилась по двору придорожной гостиницы. Несколько конюхов выбежали ему навстречу, один взял поводья у Адама, а двое других направились к четверке серых лошадей, на ходу обменявшись приветствием с Круксом.

Адам спешился, не обращая внимания на грязь, чавкавшую под сапогами. Подойдя к карете, он осмотрел ее, затем всех четырех лошадей, но не заметил никаких видимых изъянов.

Уперев руки в бока, он хмуро посмотрел на кучера, потом на лакея, который испуганно выглядывал из-за его широкой спины. На слугах были ливреи дома Сент-Шелдонов, темно-синие, отделанные серебром.

– Ну, Крукс? В чем дело?

Джордж Крукс поерзал на широком сиденье и откашлялся.

– Э… нужно было остановиться по нужде, ваша светлость.

Кучер, должно быть, спятил.

– Здесь нет недостатка в деревьях вдоль дороги.

– Все не так просто.

– Ты что, заболел?

Крукс побагровел от смущения.

– Это не я. И не Драбл, – добавил он, кивнув в сторону лакея.

– Так кто же?

Кучер ткнул кнутом в сторону кареты:

– Это леди.

Услышав их голоса, Мэри глубоко вздохнула и высунула голову из кареты. Яркий солнечный свет на мгновение ослепил ее. А потом она увидела прямо перед собой разгневанное лицо Адама.

Она растянула губы в сияющей улыбке.

– Добрый день, ваша светлость. Прекрасная погода, не правда ли? Я наслаждалась пейзажем. Ваша карета гораздо удобнее повозки папы.

– Оставьте это.

Непринужденные слова застряли у нее в горле. Но слова Адама были адресованы не ей. Он властным жестом остановил лакея, спрыгнувшего вниз, чтобы опустить для Мэри лесенку. Бедняга поспешно отступил и замер у дверей.

Она ожидала, что Адам будет сердиться. Но только не на слуг.

– Если вам так нужно отругать кого-то, ругайте меня. Ваши люди ни в чем не виноваты. Они не видели, как я пробралась утром в карету. Они узнали об этом, только когда я… – Она прикусила губу, чувствуя, что краснеет при воспоминании о том, как окликнула кучера в медную переговорную трубу, когда уже больше не могла терпеть.

Адам с сердитым видом направился к ней, и Мэри собрала все свое мужество, чтобы не отшатнуться от этого надменного вельможи. Она будет стоять на своем и заставит его выслушать ее.

– О!

Невольное восклицание вырвалось у Мэри, когда Адам подхватил ее на руки. Она обняла его за шею. Исходивший от него терпкий мужской запах кружил ей голову, и жаркое желание разлилось по телу.

– Отпустите меня! – сердито сказала она, уставившись в его подбородок, где солнечный свет освещал поблекший синяк. – Я умею ходить.

– Повежливее, иначе у меня может возникнуть желание уронить тебя в грязь.

Мэри стиснула зубы, пытаясь совладать с собой и не ответить резкостью. Он и так уже был достаточно зол. Да и ссориться ей совсем не хотелось – сейчас, когда она могла прижаться щекой к его твердому плечу, закрыть глаза и на одно прекрасное мгновение представить, что он любит ее.

Владелец постоялого двора встретил их у порога и подобострастно выслушал приказания Адама. Он проводил Мэри в небольшую комнату, где за ширмой стоял ночной горшок. Дамам, очевидно, не пристало пользоваться удобствами на улице.

Мэри умылась и привела в порядок прическу. Она не столько боялась гнева Адама, сколько своих мыслей, не дававших ей покоя со вчерашнего дня. Кто же похититель – Питерборн или ее родной отец? Найдет ли она Джо или поездка принесет лишь разочарование? Отчаяние терзало ее, лишая последней надежды.

Адам ожидал ее в общей зале. Судя по суровому выражению лица, он не собирался прощать ее.

Но Мэри было сейчас не до пререканий.

Она быстро пошла к двери, и Адам, бросив монету склонившемуся в поклоне хозяину, молча подхватил ее на руки и, подойдя к карете, небрежно поставил на ступеньку – так крестьянин бросает на землю мешок с зерном.

Когда он направился к своей черной кобыле, Мэри вдруг решила, что он сейчас прикажет кучеру возвращаться в Лондон. В панике она вцепилась в дверцу кареты и закричала:

– Адам! Вы ведь не собираетесь отправить меня обратно?

Он обернулся, лицо его было непроницаемым.

– Нет.

Она с облегчением скользнула в плюшевый рай кареты и удобно устроилась на мягких подушках. Адам поедет впереди, а она сможет остаться наедине со своими тревожными мыслями. Она почти не сомкнула глаз прошлой ночью, то волнуясь за свою семью, то опасаясь пропустить его ранний отъезд.

Постукивая туфельками по полу, она не могла дождаться, когда наконец карета тронется. К вечеру они должны добраться до владений Питерборна. Но до этого момента ей предстояло еще долгих полдня волноваться за сестру, бороться с дурными предчувствиями, пугавшими ее, словно грозовое облако на горизонте.

Дверца распахнулась. Рессоры заскрипели, когда в карету шагнул Адам, заполнив собой все свободное пространство. Наконец они продолжили свой путь по ухабистой дороге.

Мэри напряглась, когда он сел напротив и бросил цилиндр в угол. Казалось, даже воздух раскалился от его еле сдерживаемой ярости. Но этот гнев не испугал ее, нет, его враждебность вызвала в ее душе бессильное отчаяние. Неужели он не видит, что ей нужны утешение, ласка и понимание?

Стягивая с рук перчатки, Адам наконец взглянул на нее.

– Итак? Не угодно ли тебе объяснить свое поведение? – сдержанно поинтересовался он.

Холодный огонь в его синих глазах взбесил Мэри. Но одновременно она злилась и на себя за неспособность совладать с терзавшим ее желанием.

– Не могли же вы думать, что я буду вышивать носовые платки, пока моя сестра в смертельной опасности!

– И поэтому ты решила и себя подвергнуть смертельной опасности?

– Я сделаю все, что необходимо. Если Питерборн удерживает Джо, я намерена быть там, когда ее освободят.

– Нет, там тебя не будет. Если Питерборн виновен, значит, он стрелял в моего брата. Неужели ты настолько бестолкова, что не понимаешь: я не дам тебе встретиться с этим негодяем, лишенным чести и совести!

– Неужели ты настолько недалек, чтобы думать, что мне нужно твое разрешение?

Адам угрожающе наклонился к ней.

– Я не потерплю твоего вмешательства, Мэри. Когда я поеду к Питерборну, ты останешься в гостинице, даже если для этого мне придется привязать тебя к кровати. Это ясно?

Она раздражала его, словно заноза. Сердце ее вновь больно сжалось. Почему, несмотря на его холодность и на свой безудержный страх, она по-прежнему отчаянно желает его?

– Напротив, ваша светлость. Я сделаю так, как считаю нужным. И если вы вдруг забыли, то напоминаю: вы не мой хозяин и не имеете никаких прав мною распоряжаться.

Он хлопнул перчатками по ладони и очень тихо спросил:

– Так-таки и никаких?

Отбросив перчатки, он внезапно схватил ее и притянул к себе. Его губы приникли к ее губам в яростном поцелуе, и все ее самые невероятные мечты вдруг стали явью. Все ее страхи и тревоги исчезли под натиском страсти. Дрожа от бушевавшего в ней желания, она гладила его лицо, волосы, плечи, но этого было мало, чтобы сполна ощутить близость этого дорогого для нее человека.

Его руки скользнули под ее юбки, и, почувствовав обжигающее прикосновение его ладони, она застонала и раздвинула ноги. Но Адам обхватил ее за талию и усадил к себе лицом, так, что ее ноги обхватили его бедра.

При всей своей неопытности Мэри поняла его намерение. Поняла и ответила на это с таким пылом, что Адам едва успел расстегнуть панталоны. Одним движением она опустилась на него, и острое наслаждение увлекло ее в бесконечный водоворот восторга. В эту же минуту Адам страстно выкрикнул ее имя и задрожал от наслаждения.

Мэри, тая от нежности, просунула руки под его сюртук и прижалась щекой к накрахмаленной рубашке. Его грудь вздымалась от прерывистого дыхания, руки властно обхватывали ее ягодицы. Мэри охватило удивительное чувство умиротворенности, которое она испытывала до этого всего один раз, в ту ночь, когда он сделал ее женщиной. Своей женщиной.

Адам скользнул пальцами в ее волосы и мягко коснулся поцелуем губ.

– Ах, Мэри, я ведь поклялся, что больше не прикоснусь к тебе, – прошептал он. – Что же мне теперь делать?

– Сделай меня своей любовницей.

Адам удивленно посмотрел на нее.

– Ты шутишь?

Она и сама удивилась не меньше его, но как иначе она сможет стать счастливой? Ее в отличие от Адама не связывали условности, и Мэри не могла представить, что сможет полюбить другого.

Нежно коснувшись синяка на его скуле, она попыталась выразить словами разумность своего решения.

– С тобой я чувствую себя… полной жизни. Никогда раньше я не ощущала этого, даже с Джо. – Она смотрела в его синие глаза. – Адам, ты разве не понимаешь? Ты – моя потерянная половинка. Та моя часть, которой мне так недоставало.

Адам глубоко вздохнул и снова стал целовать ее, нежно, неторопливо, долго-долго. Она почувствовала, как вновь шевельнулась в ней его возбужденная плоть. Он снова желал ее, так скоро. И она тоже желала его.

Но Адам не торопился вновь испытать наслаждение. Взяв ее за плечи, он посмотрел ей в глаза.

– Я сделаю тебя счастливой, – тихо сказал он. – Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться. Что бы ни случилось, я всегда буду заботиться о тебе.

Он женится, вот что случится. Но не на ней, этому не бывать.

Гордость не позволила ей показать свою боль, и Мэри заставила себя улыбнуться.

– Если ты настаиваешь на выполнении своего долга, то я могу заполучить тебя, только став твоей любовницей.

– Я и сам хотел бы, чтобы обстоятельства сложились по-иному, Мэри. Видит Бог, это не та жизнь, о которой ты мечтала. Но я не оставлю тебя никогда. Клянусь.

Он все еще был так серьезен, а Мэри нужна была его улыбка. Она хотела этого всем сердцем. Слегка пошевелив бедрами, она прошептала:

– Я уверена, что мы найдем возможность преодолеть наши разногласия.

Полустон-полусмешок сорвался с его губ.

– Негодница, – сказал он и расплылся в улыбке. – Вижу, мне лучше быть начеку, иначе я стану плясать под твою дудку.

– Ты имеешь в виду… вот под это? – Потрясенная собственной смелостью, Мэри снова плавно задвигала бедрами.

Адам удивленно поднял брови.

– Господи, где ты научилась такому?

– Это ты вдохновляешь меня, мой герцог.

– А ты меня. – Адам потерся о ее щеку, его дыхание было влажным и соблазняющим. – Да будет тебе известно, я никогда не предавался любви в карете.

– Это ужасно для человека твоего положения.

– Ммм. – Его рот скользнул к нежной ямочке на ее шее. – И я никогда не обладал женщиной, не сняв сапог.

– Тем более грязных.

Он поцеловал ее грудь, и мурашки побежали по ее коже.

– И я никогда раньше не давал клятву ни одной женщине. Да; в моей жизни были женщины, но ни одной, к кому бы я относился серьезно.

Нежность в его голосе была словно бальзам для ее изболевшегося сердца. Если бы только он мог полюбить ее. Если бы…

Адам опустил бархатные занавески на окнах, отгородившись от остального мира. Потом стал расстегивать ее платье, останавливаясь время от времени, чтобы поцеловать то один укромный уголок, то другой. Она забылась, охваченная красотой чувств, которые он вызывал в ней, и с готовностью подчинилась, когда он снял ее со своих колен и уложил на сиденье. И там, в небольшом пространстве кареты, он снова любил ее, на этот раз неторопливо, боготворя каждую клеточку ее тела.

Одевшись, они сели, тесно прижавшись друг к другу. Его рука обнимала ее плечи, а Мэри обхватила его за талию. Сейчас, когда страсть утихла, тревога вновь стала одолевать ее.

– Наверное, грешно быть такой счастливой, когда моя сестра в серьезной опасности.

– Расскажи мне о ней… и о себе. Я так мало знаю о вашей жизни.

– А что ты хочешь узнать?

– Что угодно. Все. Что значит быть близнецами? Что испытываешь, разъезжая по всей стране? Что чувствуешь, живя в повозке вместо дома?

И Мэри заговорила, рассказывая о холодных ночах вокруг костра, крошечных цветниках, которые она высаживала и потом покидала, о загадочной связи между ней и ее сестрой.

А потом Адам стал рассказывать о своем детстве. Он говорил о своих владениях в Дербишире, нарисовав такую яркую картину, что Мэри словно сама увидела обширные пастбища и каменистые потоки, величественный особняк, в котором жили Брентвеллы на протяжении веков.

Она чувствовала, как Адам гордится своими землями и той работой, которую он провел, чтобы создать нормальные условия для своих арендаторов. Она страстно хотела разделить с ним каждый час его жизни. Но никогда ей не жить в его элегантном особняке. Никогда ей не принимать его друзей и родственников. И никогда ей не воспитывать его наследника…

Она поселится где-нибудь поблизости и будет видеть Адама каждый раз, когда он сможет выкроить минутку в своем заполненном делами дне. И рано или поздно другая женщина будет носить его имя и родит ему детей.

А у нее будут дети? Она ведь, возможно, уже носит его ребенка. Эта мысль отдалась грустной болью в ее сердце, наполняя его и радостью, и печалью. Ее ребенок будет незаконнорожденным.

Мэри знала, что иному не бывать. И все же ее сердце не переставало шептать:

– Если бы…

Если бы он мог не покидать ее.

Адам очень неохотно отодвинулся от Мэри. Она пошевелилась и, вздохнув, прижалась щекой к подушке. Рассветные лучи позолотили ее медвяные волосы. Она была прелестна, и он вновь горячо желал ее, хотя они предавались любви почти всю ночь.

Когда он поднялся, матрас заскрипел, и босые ноги сразу заледенели. Эта небольшая, продуваемая сквозняками комната оказалась самой лучшей в гостинице «Пять колоколов». Перина была комковатой, еда – посредственной. Но комната оказалась тихой и чистой, и он был с Мэри наедине.

Его любовница. Именно этого он и хотел. Разве нет?

Адам нахмурился. Отчего-то ему было неловко думать о ней как о любовнице. Когда они приехали в гостиницу, он сказал, что Мэри – его кузина. Получив для нее смежную комнату, он пресек похотливую улыбку хозяина ледяным взглядом.

Ему хотелось убить его на месте.

Он не допустит, чтобы кто-нибудь плохо думал о Мэри из-за того, что он – ее покровитель. Мэри вовсе не профессиональная куртизанка, которая всеми правдами и неправдами стремится поймать в свои сети богатого герцога. Она – беззащитная девушка, жаждущая любви.

Любит ли он ее? Должно быть, да. Никогда за всю свою жизнь он не испытывал такой невероятной нежности и ненасытной страсти, потребности вновь и вновь сливаться в одно целое с возлюбленной. Однако в жизни всякое случается, и его пылкая влюбленность может погаснуть, как огонь, залитый водой.

Но что бы ни случилось, поклялся себе Адам, он обеспечит Мэри всем необходимым. Он посвятит свою жизнь тому, чтобы радовать ее. Они получат столько счастья, сколько возможно в мире, который никогда не примет их брака.

Но будет ли этого достаточно для них обоих?

Адам приготовил мыльную пену для бритья. Он впервые путешествовал без камердинера – Фенвик остался в Лондоне и будет ждать от него известий. Если встреча с Питерборном не даст результатов, Адам сможет отправить срочное послание почтовой каретой.

Побрившись, он посмотрел в треснутое зеркало и увидел, что Мэри сидит на постели, наблюдая за ним.

Улыбнувшись, он подошел к ней, чтобы поцеловать. Она пахла женской тайной и едва уловимым ароматом их любви. Жар вспыхнул в нем от этого чувственного сочетания запахов.

– Прости, что разбудил тебя, – сказал он. – Я старался не шуметь.

– Я не против. – Она сидела, скрестив ноги, натянув простыню до груди. Грустная улыбка коснулась ее губ. – Когда я была девочкой, я любила смотреть, как бреется папа. Он разрешал Джо или мне намыливать пеной его лицо. Мы старались вести себя хорошо, потому что иначе пропускали свою очередь.

Адам вытащил свежую рубашку из сундука.

– А я даже не помню, когда видел отца небритым. Он всегда был таким неприступным и холодным, что я часто недоумевал, как это он мог зачать троих детей.

Мэри прыснула, но тут же погрустнела. Вскочив с постели, она взяла рубашку, снятую Адамом накануне, и набросила ее на голое тело.

– На самом деле это не смешно, – пробормотала она, помогая ему застегнуть пуговицы. – Подумай, сколько он потерял, не показывая своей любви. – Словно заботливая жена, она разгладила его накрахмаленный воротник. – Ну ничего, не грусти. Я буду любить тебя за десятерых.

Спазм сдавил его горло от чувств, которые Мэри разбудила в нем. Что он может дать ей взамен? Деньги? Материальное благополучие? Она ведь не шлюха.

Нахмурившись, Адам натянул сапоги. Мэри помогла ему надеть черный сюртук. Подойдя к сундуку, Адам вытащил из него квадратный футляр из кожи, в котором на бархате лежал пистолет.

Этот пистолет был несколько меньше дуэльного, имел спусковой крючок на пружине и закругленную рукоятку из красного дерева, отделанную серебром. Он тщательно зарядил оружие.

Мэри наблюдала за ним, прислонившись к столбику полога кровати. Она выглядела невероятно соблазнительной в его белой рубашке, нижний край которой лишь едва прикрывал стройные голые бедра. Его кровь забурлила, когда он заметил, как пристально она смотрит ему в пах.

– Ты действительно думаешь, что это тебе понадобится? – спросила она.

– Что именно?

– Пистолет. Ты ведь не станешь стрелять….

– А… – Чувствуя себя последним дураком, он взглянул на пистолет, лежащий у него на коленях. – Это всего лишь предосторожность.

– Адам, а что, если это не Питерборн?

Мучительная тревога промелькнула в зеленых глазах. Адам положил пистолет и, подойдя к Мэри, прижал ее к себе.

– Ты тревожишься об отце?

Кивнув, она еще сильнее прильнула к нему. Его охватила щемящая нежность, и сердце пронзила боль от сострадания к ней. Ему хотелось заверить ее, что преступник вовсе не Томас Шеппард. Но он не был в этом уверен.

– Мы скоро все узнаем. И учти: ты должна оставаться здесь, пока меня не будет.

Она взглянула на него из-под густых ресниц.

– А если я откажусь, ты привяжешь меня к постели?

– Нет. – Улыбнувшись, он взял ее лицо в ладони и посмотрел ей в глаза. – Но я прошу тебя, Мэри. Пожалуйста. Дай мне самому разобраться с Питерборном.

– А Джо? Я понадоблюсь ей.

– Если твой сон окажется пророческим, то ее не будет в доме графа, потому что он в пяти милях от побережья. Мне придется заставить его рассказать, где он ее держит.

Ее взгляд скользнул по пистолету, и она вздрогнула.

– Ну ладно, я останусь.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Не станешь прятаться в карете и преследовать меня?

– Нет.

– Отлично. – Он поцеловал кончик ее носа. – Я вернусь как только смогу.

– Береги себя, любовь моя.

Ее руки, словно бабочки, вспорхнули ему на плечи, и прелестные губы потянулись к его губам. Адам позволил себе еще раз поддаться искушению, чтобы хоть на мгновение насладиться ею. Его руки заскользили вниз по ее спине и еще ниже, туда, где только рубашка прикрывала ее наготу. Да, ему хотелось снова оказаться с ней в постели, но более всего он жаждал, чтобы она принадлежала только ему, целиком, душой и телом. Но Мэри никогда не будет принадлежать ему полностью. Когда-нибудь она оставит его, встретив человека, который окажет ей честь и возьмет в жены. Эта мысль не давала ему покоя.

Как мучительно трудно оторваться от ее губ, расстаться с ней! Но выхода не было, и Адам, взяв пистолет и попрощавшись, вдруг с тревогой понял, что между ними ничего не решено. Да, конечно, Мэри согласилась стать его возлюбленной. Она подарила ему свою любовь. Но Адам никак не мог успокоиться и не понимал, чего еще хочет от нее… или от себя.

– Его милость нельзя беспокоить, – заявил лакей, с презрительной ухмылкой посмотрев на старую клячу, щипавшую траву на лужайке. – Если вы хотите ждать, то можете пройти к входу для торговцев.

Лакей уже готов был закрыть дверь, когда Томас Шеппард с яростью отшвырнул слугу с дороги.

Ворвавшись в мрачную прихожую, он увидел по обе стороны обитых деревом стен двери. Сначала он открыл одну дверь и оказался в роскошной гостиной, увешанной гобеленами, потом через другую дверь попал в библиотеку, в которой обнаженных скульптур было не меньше, чем книг. В обеих комнатах было пусто.

– Послушай! – рявкнул лакей. – Его милость не пускает в дом всякую шваль.

Слуга загородил ему дорогу, но Томас снова отпихнул этого разряженного в ливрею петуха. Лакей грохнулся на пол и заскользил по нему, ударившись спиной о стул.

– Помогите! – заорал он. – Эй, кто-нибудь, помогите!

Понимая, что у него мало времени, Томас чуть ли не бегом ринулся вперед по длинному коридору, заглянув попутно в музыкальную комнату, потом в обеденный зал и испугав служанку, полировавшую мебель. Пробормотав извинение, он попятился и растерянно огляделся, не зная, куда направиться дальше – коридор расходился в три стороны.

Где же это исчадие сатаны?

Алые занавеси. Резная спинка кровати. Смятые простыни.

Эти образы ясно предстали перед его мысленным взором. Он так долго подавлял в себе эту и им тоже унаследованную способность к видениям, что сейчас неожиданно возникшая в мозгу картина испугала его. Но через мгновение он понял, что означало это видение. Проклятый грешник был в постели.

Двое слуг бежали по коридору. Томас бросился обратно в холл и устремился вверх по лестнице. Позади грохотали, словно выстрелы, шаги преследователей.

– Эй вы, там. Стойте!

Томас одолел половину лестницы, когда лакеи схватили его. Он яростно отбивался, но более молодые слуги справились с ним, заломив руки за спину.

Паника охватила Томаса. Нельзя позволить, чтобы его выбросили отсюда. Он должен сорвать коварную игру, затеянную графом. От этого зависит жизнь Джозефин.

– Питерборн! – закричал Томас. – Выходи, ты, порождение сатаны!

Он упирался ногами в пол, но лакеи упорно тащили его к лестнице. Несмотря на боль в вывернутых руках, он продолжал сопротивляться.

– Отпустите священника, – послышался голос откуда-то сверху.

Томас, подняв голову, увидел графа, стоящего у каменной балюстрады, обрамлявшей балкон второго этажа. В душе Томаса вспыхнула такая жгучая ненависть, что он даже не заметил, когда лакеи отпустили его. Это темное чувство поглотило его целиком, и у него возникло постыдное желание спрятаться, словно у ребенка, испугавшегося ночного кошмара. Но, помолившись, он преодолел свою слабость и зашагал вверх по лестнице.

Питерборн засеменил по коридору и исчез в одной из комнат, оставив дверь открытой. Томас вошел следом за ним в полутемную спальню. Несколько свечей на тумбочке освещали логово сатира. Главное место в этих покоях занимала огромная кровать с алым пологом. Резная спинка в изголовье была выполнена в виде обнаженных русалок. Простыни были смяты, словно граф только что встал, хотя была уже середина дня.

Томас подошел к окну и раздвинул тяжелые портьеры. Солнечный свет залил комнату.

Питерборн судорожно прикрыл рукой лицо.

– Какого дьявола? Закрой немедленно!

Томас, проигнорировав его приказ, прорычал:

– Где моя дочь?

– Которая? – Граф заморгал бледно-зелеными, налитыми кровью глазами.

– Вы знаете, о ком я говорю.

– Значит, Джозефин все еще не найдена? Мы так мало слышим аппетитных сплетен в этом захолустье.

Ярость охватила Томаса, когда он услышал это издевательское замечание.

– Вы были в Лондоне два дня назад, а потом неожиданно уехали. – Он угрожающе шагнул вперед. – Скажите, где вы ее прячете!

Граф нащупал рукой кровать и опустился на нее, потирая худые ноги.

– Последний раз я видел только Мэри, изображавшую из себя Джозефин. Какая прелестная кобылка!

Томас подскочил к нему и вцепился в отвороты зеленого халата. От графа исходил отвратительный запах гниения.

– Ах ты, старый грязный козел! Если ты хотя бы прикоснулся к моей Мэри…

– Да как я мог, когда Сент-Шелдон охранял ее, словно коршун? Отпусти меня, или я позову своих людей.

– Джозефин написала в своем дневнике, что ты пытался совратить ее.

– Да это была просто шутка. Возможность поближе с ней познакомиться.

– Бездушный подонок! Слава Всевышнему, что она не знает, кто ты. Развратник, падший настолько низко, что домогается собственной…

Тяжело дыша, Томас замолчал. Он не мог выговорить это слово, не мог признать правду, даже сейчас.

– Внучки, – закончил за него Питерборн и похотливо усмехнулся. – Они близнецы – и мои внучки.

Томас взирал на чудовище, зачавшее его. Чудовище, совратившее юную служанку, а потом бросившее ее с ребенком.

Только один раз до этого Томас видел отца. В четырнадцать лет он получил приказ явиться в резиденцию графа в Лондоне. Хотя он и винил Питерборна в преждевременной смерти матери, втайне очень хотел, чтобы отец признал его. Он обрадовался, узнав, что Питерборн все эти годы следил за его жизнью. И Томас, полный наивных мечтаний, отправился к отцу. Граф заманил его в спальню, где ждали три куртизанки, чтобы сделать из него мужчину. Его юное тело позорно подчинилось их ласкам. Но он мог бы устоять перед искушением, если бы не присутствие отца. С исключительной точностью граф описывал каждую чувственную мысль, возникавшую в возбужденном мозгу Томаса, заражая сына своими темными помыслами.

Сейчас Томасу больше всего на свете хотелось убить его. Он крепче вцепился в халат Питерборна и сдернул его с постели.

– Где моя дочь?

Бледные глаза едва не вылезли из орбит от страха.

– У меня… ее… нет. Клянусь.

– Но ты что-то знаешь. Говори!

– Сначала… отпусти… меня.

Томас ослабил хватку, и Питерборн, упав на подушки, потер горло.

– «Чти отца своего», – прохрипел он. – Это написано в твоей Библии.

– Там также написано, что грешникам гореть в аду. Как сгоришь ты сегодня же, если не скажешь, где Джозефин.

– Ну давай, убей меня, – подначивал его Питерборн. – Я и так умираю от оспы и с удовольствием заберу тебя вместе со мной в ад.

Сердце Томаса бешено заколотилось. Так вот, значит, почему в покоях стоит такой мерзкий запах. Близкая смерть отца несколько притупила его гнев. Он должен был бы радоваться, что скоро все будет кончено, но испытывал лишь щемящее чувство пустоты.

– Завещание написано на твое имя, помни об этом, – сказал граф с коварной ухмылкой. – Все будет твое, кроме этой кучи камней и титула, которые отходят к короне.

– Я написал твоему стряпчему в прошлом году и отказался от денег.

– Чушь! Перед таким богатством не устоит даже самый благочестивый человек. Семьдесят тысяч акров превосходных земель в Англии, угольная шахта в Уэльсе, текстильные фабрики в Ланкашире.

– Богатство, которое ты нажил на крови бедняков.

Граф хлопнул ладонью по постели.

– Неблагодарный щенок! Да будет тебе известно, я зачал и других бастардов, но предпочел тебя, старшего.

Предпочел. Томас посмотрел в когда-то красивое лицо графа и увидел эгоистичного, жалкого человека, который так нелепо распорядился своей жизнью. Человека, который никогда не знал того, что в избытке получил Томас, – любви своих детей.

Эта мысль, словно луч солнца, пронзила мрак, поселившийся в его душе. Всю жизнь он ненавидел этого человека и приписывал развращенность Питерборна всей аристократии. Но какое же счастье, что не этот человек был наставником Томаса! И какое счастье иметь двух любящих дочерей!