Текст книги "Я люблю Капри"

Глава 2

– Кимми! Это я. Ты дома? – слышится мелодичный голос.

– Мама? – шиплю я, прижавшись щекой к шершавому дощатому полу.

– Милая, впусти меня, пожалуйста, тут снаружи капает!

– Минуточку! – ору я, и мы с Клео пулей несемся в ванную.

В надетых на левую сторону халатах мы толкаемся локтями над раковиной, пытаемся оттереть с лиц пунктирные линии и привести в норму мультяшно-увеличенные губы. Я отчаянно намыливаюсь, а Клео решает изобразить из себя героиню старинных комедий, которой залепили тортом в лицо, и наносит на физию маску из глины с овсяными хлопьями. Я решаю последовать ее примеру, но маска, которую я выдавливаю из первого попавшегося тюбика, по консистенции напоминает липкое подтаявшее желе, а потому ничего не скрывает – только добавляет блеска. Слышно, как нетерпеливо гремит крышка почтового ящика. Беззвучно ругаясь, я бросаюсь обратно в прихожую и отпираю дверь.

– Прости, пожалуйста, – у нас тут небольшая косметическая оргия, – задыхаясь, объявляю я, поплотнее пристраивая на голове тюрбан из полотенца.

Мама с подозрением смотрит на мое лицо, сияющее свежим лаковым покрытием. Мы отказались ото всех скидок в салонах красоты, которые она нам предлагала, так что она точно знает – для нас необычны воскресные вечерние косметические процедуры.

– Чаю? – предлагаю я, надеясь привести себя в порядок на кухне.

– Я же говорила, что зайду сегодня вечером, – говорит с недоумением мама. – Не понимаю, почему у тебя такой удивленный вид.

О боже – это из-за скотча, которым я подтянула брови поближе к вискам. Я вглядываюсь в свое отражение в чайнике и пытаюсь осторожно отклеить скотч, не оставшись при этом без волос на висках.

– Ромашка с лимоном! – кричит мне вслед мама.

Я закатываю глаза и достаю пакетик. Ее вечная борьба за внутреннюю чистоту действует мне на нервы. Она кипятит фильтрованную воду даже для своей грелки. Мама появляется в дверях.

– Что это? – требовательно спрашивает она, и голос ее слегка дрожит.

Я оборачиваюсь и вижу, что она держит в руке брошюрку клиники доктора Чарта. Меня охватывает ужас – сколько бы я ни говорила, что я сама по себе и мне плевать, что она думает, – у меня внутри все переворачивается.

– А, это? Ерунда, – бросаю я с великолепной небрежностью.

– Тогда почему ты покраснела как рак? – подходя ближе и внимательно изучая мое лицо, спрашивает мама.

– Это согревающая маска, – обижаюсь я. – Я хочу стимулировать естественную жирность кожи. Я в последнее время ощущаю некоторую сухость и стянутость.

(Если тебя вырастила благоухающая духами красотка, живущая продажей подобного товара, то волей-неволей подцепишь пару-тройку выражений.)

– Скажи, что ты не думаешь делать себе операцию, – умоляет в ужасе мама.

– Но ты же постоянно говоришь, что мне пора наконец вырасти и всерьез собой заняться, – нахально заявляю я, дрожащей рукой наливая в чай обезжиренное молоко. Если есть способ хоть в какой-то степени заставить ее почувствовать себя виноватой, тем лучше.

– Хотя в данном случае речь не о том, чтобы вырасти, а скорее – уменьшиться, – выпаливает Клео, доставая свою кружку. – Через пару недель ваша дочь станет килограммов на шесть меньше!

Мы с мамой разом оборачиваемся, и на наших лицах написано «Тоже мне, помогла!». Клео осторожно ставит чашку обратно на полку и говорит шепотом:

– Если что, я в своей комнате.

Я мысленно беру себя в руки в ожидании очередного шторма из серии «Если бы ты перестала есть молочное, то совершенно преобразилась бы», но тут мама, ни слова не говоря, задумчиво уходит обратно в гостиную. Она долго смотрит в камин невидящим взглядом, и в тот самый миг, когда я собираюсь вступиться за свое решение и заявить, что мне уже не обязательно во всем следовать ее советам, она говорит:

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной на Капри.

Этого я не ожидала.

– Я думала, похороны уже закончились… – недоуменно хмурюсь я.

– Так и есть, но Люка Аморато хочет купить магазинчик отца и…

– Кто такой Люка? – перебиваю я.

– Управляющий в магазине. Он там проработал больше десяти лет. Двадцать процентов пая принадлежат ему, и сейчас он хочет купить все целиком.

– А остальные восемьдесят – твои? – спрашиваю я, пробираясь к дивану.

– Да, – говорит мама. – Отец оставил мне все, кроме пяти тысяч фунтов на мелкие расходы, которые достались тебе.

Я и не думала, что дедушка в курсе относительно существования внучки, но сейчас нет времени в этом разбираться.

– А адвокаты не могут с этим разобраться? – поинтересовалась я. – С остальной частью завещания у них неплохо получилось.

– Я не уверена, что хочу его продавать. – Голос у мамы дрожит.

– Что ты имеешь в виду? – спокойно спрашиваю я.

– Думаю, может, самой поехать туда и заняться этим магазином?

Она с ума сошла? Я не верю своим ушам.

– Мне казалось, ты поклялась туда не возвращаться?

– Твоя бабушка заставила меня поклясться. Но ее уже нет… – Мама пристально смотрит в свою чашку. – Я не хочу больше с этим тянуть.

– Но что тебя туда влечет?

– Воспоминания, – вызывающе говорит мама. – Воспоминания, о которых мне, одиннадцатилетнему ребенку, велено было забыть.

Я даже немного сочувствую ей. Мама почти не рассказывала мне о своем детстве, но я знаю, что она родилась на Капри. Много лет подряд она повторяла: «Я люблю Капри», так что для меня это тоже стало заклинанием. У нее было во всех смыслах счастливое детство, но за несколько дней до маминого двенадцатого дня рождения ее мать (бабушка Кармела) обнаружила, что ее муж Винченцо ей изменяет. Причем это был не случайный роман, а многолетняя связь.

Во вполне оправданной ярости Кармела схватила три чемодана, две кастрюли и единственную дочь и в тот же день уехала в Кардифф: одна ее хорошая подруга вышла замуж за валлийца, и Кармела давно обещала ее навестить. С того злополучного дня Кармела прервала все связи с Италией и даже запретила маме говорить дома на родном языке. Поэтому мама теперь говорит по-итальянски хуже любого туриста, что я тут же ей и сообщаю:

– Да ты даже не можешь прочитать меню в «Чао Чимру»[6]6
  Сеть итальянских ресторанов.


[Закрыть]!

– Вот поэтому мне и нужно, чтобы ты поехала со мной и переводила, – спокойно отвечает мама.

– Погоди! – останавливаю я ее. – Ты не можешь всерьез об этом думать. Насколько я понимаю, речь идет о том, чтобы бросить работу и переехать туда насовсем?

У меня голова идет кругом. Мама всегда была рядом. Она меня бесила, но жила-то поблизости. Только представить, что она поселится в другой стране… я качаю головой. Нельзя сказать, чтобы я никогда не высказывала про себя такого желания, но…

– Я хотела бы попробовать. – Мама улыбается. – Собственный магазинчик – я об этом могла только мечтать. Я знаю все о моде, закупках, оформлении витрин, распродажах…

– В Уэльсе! – фыркаю я. – Там же совсем другой мир! Помнишь, я переводила неделю для того выпендрежного дизайнера в Милане?

– Если бы ты поехала со мной, рассказала, как там у них все работает, помогла бы мне начать, я уверена, что у меня бы получилось, – говорит мама, игнорируя мои возражения.

Я смотрю на эту целеустремленную женщину и удивляюсь: где она берет столько энергии? И почему даже малая частичка этой энергии не перешла мне по наследству? Я ее в два раза моложе, но для меня подобные идеи звучат по меньшей мере как вызов.

– Ты, что ли, не хочешь уйти на заслуженный отдых, как все нормальные люди? – спрашиваю я – мне кажется непостижимым, что кто-то может променять тихое сидение перед телевизором без забот и ответственности на что-то иное.

Мама ставит нетронутый чай на журнальный столик, который мы с Клео в свое время покрасили нитрокраской из баллончика.

– Я еще не готова уйти на покой, напротив – вполне созрела для нового, сложного, но интересного дела. Я хочу сделать что-нибудь для себя.

Я вглядываюсь в ее лицо – определенно в последнее время мама смотрела в обеденные перерывы шоу Опры Уинфри[7]7
  Популярная телеведущая.


[Закрыть].

– Если у меня не получится, я все продам и вернусь, ничего не потеряв. – Она пожимает плечами и добавляет: – Это даже не пластическая операция – там-то ничего обратно не вернешь.

Черт… в точку. Я на секунду встречаюсь с ней взглядом и тяжело вздыхаю. Наверное, за свободу надо платить. Я всегда говорила, что мне было бы гораздо лучше, если бы мама не вертелась все время поблизости, чтобы поправить мне воротничок или утереть нос. Это ерунда, но она меня так достает: я, например, могу надеть любимый свитер, а мама выдает один из своих классических комментариев, вроде: «У тебя хоть чек остался?», и потом каждый раз, как я его надеваю, я вижу в зеркале только ее неодобрительный взгляд. (Конечно, это очень помогает мне определиться с нарядом перед нашими встречами. Мой выбор – что-нибудь эстетически неприемлемое, запредельное, чтобы она помучилась.) Я как-то раз попыталась в ответ дать оценку ее манере одеваться, просто чтобы мама поняла, каково это, но, когда я сказала что-то вроде: «Это смотрится совсем не так хорошо, как ты думаешь», она так на меня посмотрела, что я поняла – я зашла слишком далеко. Я всегда сдаюсь первая, потому что совесть мучает меня за любую мою грубость, и я ненавижу конфликты – пусть внутри у меня все кипит, но на свет божий ничего не выпущу. Может, если мама переедет на Капри, все решится само собой – она оставит меня в покое по собственной воле, так что мне не придется мучиться, что я ее бросила.

– А как долго я буду тебе нужна? – осторожно спрашиваю я. – У меня работа…

– Я тебе заплачу. Это же не просто одолжение. Я хочу нанять тебя, чтобы ты переводила для меня и присмотрелась к делам, поговорила с Люка, поговорила с местными, помогла мне принять правильное решение.

– То есть, если бы я сказала, что дело не выгорит, ты бы мне поверила?

– Да, – просто ответила мама.

Я была поражена – прежде она ни в одном деле не спрашивала моего мнения.

– Как долго?

– Неделю, может, две.

Слишком долго, сейчас я не могу себе этого представить.

– Где мы остановимся?

– Я нашла чудесный отель у Садов Августа[8]8
  Район на Капри.


[Закрыть]. Отель «Луна», – мечтательно говорит мама.

– То есть никаких родственников? – Это важно – я не могу выполнять родственный долг больше часа подряд.

– Никаких родственников.

– А то, что ты до этого говорила, про воспоминания, – это ведь не какое-то там духовное паломничество к твоим итальянским корням? – Прозвучало, конечно, несколько более покровительственно, чем я бы хотела, но я не поеду с ней, если мама все время будет стенать об утраченной родине и ушедшем отце.

Мама двигает ко мне поближе диванную подушку и берет меня за руку.

– Поехали со мной.

Я разрываюсь между своими опасениями и чувством долга. Кроме того, мне неприятно, когда мама меня трогает.

Я думаю, одна из ключевых причин, почему мы с Клео сошлись, заключалась в том, что она призналась – у нее тоже все сжимается внутри, когда мама подсаживается к ней слишком близко и начинает нежничать. Я никогда не говорила вслух ничего подобного, пока Клео это не озвучила первая. Со стороны кажется неправильным шарахаться от родительского внимания, когда многие дети совсем его лишены, но так уж мы с ней устроены. Мы попытались мыслить рационально – наши матери выносили нас, так что для них «слишком близко» не существует, но нас самих подобная близость неизбежно подавляет.

– Когда ты собираешься ехать? – спросила я, стараясь высвободить руку, которую она сжимала.

– Во вторник.

– Во вторник, который послезавтра? – Я лихорадочно ищу отговорку. – Я не могу, у меня встреча, я… – Я замолкаю, чтобы не сказать, что пропущу последнюю серию «Элли Макбил»[9]9
  Телевизионный сериал.


[Закрыть], хотя в моем списке приоритетов она занимает чуть ли не первое место.

Я не позволю тащить меня неизвестно куда, не дав и минуты на размышления. Мне нужно время, чтобы расшевелиться, – от перспективы резко сорваться с места меня слегка подташнивает. Не уверена, что мне хочется выбраться из своего бункера и, щурясь, глядеть на солнце.

– Обдумай все до утра, встретимся завтра за обедом, – говорит мама, вставая.

Уже в дверях она удушающее обнимает и признается:

– Все бы отдала за такие пышные формы, как у тебя!

– Ну, это можно устроить, – отвечаю я. – То, что отсосут из меня, можно пересадить тебе…

Мама резко бледнеет и говорит:

– Ничего смешного, Ким. Тебя изувечат.

– Мне исправят фигуру, – возражаю я.

– Это кровь, шрамы и… – Мама заставляет себя замолчать. – Ладно. Увидимся завтра.

– Хорошо, – говорю я. – Только…

– Что?

– Можно мне получить буклет обратно?

Мама пытается изобразить что-то вроде «Понятия не имею, о чем ты…», но понимает, что ее раскололи, и сердито открывает сумочку.

– Ты красива и такая, какая есть, – настаивает она, отдавая буклет.

– А что еще ты можешь сказать? – отвечаю я, почти вырывая у нее книжицу – так крепко она ее держит. – Ты же меня создала.

Глава 3

Я щелкаю замком и смотрю, как мамины туфли поворачивают налево и удаляются по тротуару. На какое-то время я отвлекаюсь, размышляя, носит ли сейчас хоть кто-то, кроме нее, темно-синие туфли, но тут я слышу, как Клео входит на кухню за моей спиной.

– Ты все слышала? – Я никак не могу прийти в себя.

Клео кивает.

– Что будешь делать?

– Ну, не знаю, – хнычу я. – Я же ее дочь, значит, это мой долг. Понимаешь, у нее только что умер отец и все такое.

– Иными словами, если ты не поедешь, будешь чувствовать себя виноватой, – подводит итог Клео.

– Но кроме этого, есть ли хоть какой-то смысл ехать? Будет как всегда, когда мы куда-то едем вместе, – стоит ей найти себе мужика, и она меня тут же бросает. От подруги это еще можно ожидать, но не от собственной же матери…

Согласно тенденциям современной моды, любимое хобби моей матери – мужчины. Если кому-то и удастся собрать мужской гарем – это точно будет она. Даже если мужчина знает, что моя мама встречается не только с ним, он приходит снова и снова, – таким вот магнетизмом она обладает. Даже если мы встречаем мужчин моего возраста, они завороженно смотрят на нее, а не на меня. И чем больше внимания она завоевывает, тем ярче сияет. А чем ярче сияет она, тем более тусклой и невыразительной выгляжу на ее фоне я. Помню, в Ницце мы с ней вместе пошли в ночной клуб – это был последний раз, когда мы отдыхали «всей семьей». Я глаз не могла отвести от одного парня, и когда он вдруг направился к нам, я не могла поверить своему счастью. А он пригласил на танец маму. Плохо быть довеском при красивой подружке, но когда тебя затмевает собственная мать!.. Как сейчас помню всю горечь разочарования – я смотрела, как они танцуют, и не могла сдержать слез. У нее уже был тогда парень, и получить вот так запросто еще одного, когда у меня никого нет, – это было просто нечестно. Особенно если учесть, что я знала, как мало значит для нее этот танец. Мне часто кажется, что ее вообще не очень интересуют мужчины, с которыми она флиртует, – она клеит их просто так, от нечего делать.

Клео садится рядом на диван.

– У нее не будет времени на мужиков, ей придется разбираться с магазином.

– Клео, Клео, это Земля, прием! Да мама на смертном одре переспит сначала с доктором, а потом и с исповедником.

– Ага, и со всеми некровными родственниками, ты права, – соглашается Клео.

– На мужчин у нее всегда время есть, а в Италии – тем более! Да ухажеры будут роиться вокруг нее, будто она – ароматный цветок. Я была бы не против, но она почему-то считает себя обязанной выходить за них замуж.

Бабушка Кармела присутствовала только на первой ее свадьбе – мама тогда вышла за моего отца, Хью; бабушка сказала, что остальные не считаются. Я ходила на все, и каждый раз надеялась, что мама опомнится прежде, чем в очередной раз скажет «Согласна». Уверена, текст службы нужно изменить: «Пока смерть – или еще кто-нибудь – не разлучит нас».

– Знаешь, что еще? – скорчила рожицу Клео.

– Что?

– Она, наверное, постарается свести тебя с кем-нибудь.

– Ф-у-у-у! – Я закрываю лицо руками.

Она права. Когда Амур понял, что бессилен изменить мою личную жизнь, и в отчаянии опустил лук и стрелы, мама вырвала их у него из рук. Она утверждает, что просто старается помочь, но, с моей точки зрения, это больше похоже на издевательство.

– А ты бы что сделала? – спрашиваю я Клео.

Она проказливо улыбается.

– Представьте себе свежие, с пылу, с жару, ньокки, лазанью с моллюсками[10]10
  Блюда итальянской кухни.


[Закрыть]…

– Ты бы поехала только ради еды?

– Только ради этого люди и едут в Италию. А ходят в Сикстинскую капеллу и катаются на гондоле, только чтобы как-то скоротать время от обеда до ужина.

Я ухмыляюсь ей в ответ.

– Если и правда поедешь, привези мне свежего неочищенного оливкового масла. И бальзамического уксуса – «Фондо ди Треббьяно». Его выдерживают в бочках восемь лет и…

– А что, если ты поедешь со мной? – говорю я с придыханием. – Боже мой – гениально! Тогда все будет совсем иначе!

– Я бы с удовольствием! Но мне на работе надо предупреждать начальство об этом минимум за две недели.

– Разве они не могут разок сделать исключение? У тебя, можно сказать, родственник умер, – уговариваю я.

Клео отрицательно качает головой.

– Девочки на этой неделе в отпуск ушли. До следующего понедельника мы остаемся вдвоем с боссом.

Я ломаю голову в поисках какого-нибудь решения. Должен же быть выход! С тех пор как мы встретились, мы больше ни разу за границу вместе не ездили. Разве что смотрели вдвоем «Там, где нас нет»[11]11
  Популярная телепередача, аналог «Клуба кинопутешествий».


[Закрыть]. Когда-то я согласилась бы поехать куда угодно, но теперь готова придираться к каждой ерунде: «А потом никак не выспишься из-за разницы во времени!» или «Прививки – ни за что!». Клео начала брать с меня пример и бормотать под нос что-то вроде «Шведский стол только выглядит хорошо, а на вкус все это – так себе» или «Никогда не поеду туда, где женщины не бреют подмышки!». Иногда мне неловко за то, что я разбудила в ней ксенофоба, ведь раньше ей нравилась мысль открыть для себя новую страну, причудливые обычаи и туземные деликатесы, но она поселилась со мной как раз в то время, когда я решила, что мне больше незачем выходить из дома. Я поведала ей уйму ужасов про дальние страны, а все удивительные, восхитительные и обнадеживающие воспоминания оставила при себе. Мне ли винить ее теперь за то, что она не хочет покидать старую, наезженную колею. Здесь так уютно и безопасно.

– Клео, ну, Клео, ты точно не можешь поехать? – Я пытаюсь придумать что-нибудь, что заставит ее передумать.

– Да, совершенно точно, – со стоном отвечает она. – Обливаться потом от жары и отбиваться от приставал на улице в стране, где даже туалета нормального не найдешь…

– Это про Францию.

– Ну, все равно – кто-то же должен остаться дома и записать все, что ты пропустишь по телевизору.

– Только не э-это! – в ужасе завываю я.

Я не пропустила у Лесли Шарп ничего, начиная еще с «Боб и Роуз», а в «Западном крыле» у Роба Лоу[12]12
  «Боб и Роуз», «Западное крыло» – телесериалы. Лесли Шарп, Роб Лоу – актеры, играющие в этих сериалах.


[Закрыть] как раз завязывается романтический сюжет…

– Как будто друзей бросаешь, правда? – сочувствует Клео.

Она хорошо меня понимает, потому что подсела на телевизор еще похлеще, чем я. В «Фотофинише» ее дразнят – говорят, ей не нужен ежедневник, все свои встречи, дни рождения друзей и визиты к доктору она записывает на полях журнала «Хит».

– Да и где вообще этот Капри? – задумывается Клео.

– Чуть ниже Неаполя. На пароме можно переехать.

– И как там?

Я на мгновение задумываюсь.

– Не знаю толком. В пятидесятых жизнь там кипела, но бабушка Кармела толком ничего не рассказывала, только насылала проклятья на голову любовницы Винченцо.

– Распутницы Розы? – Клео помнит все, что я ей говорила. Кроме нее, меня больше никто никогда не слушает.

– Ага, – фыркаю я. – А про Капри она так почти ничего и не сказала.

– Давай посмотрим в Интернете! – предлагает Клео. – Так ты хотя бы сможешь вразумительно спорить.

Я неохотно шлепаю к компьютеру и наблюдаю, как Клео быстро где-то кликает и что-то просматривает. Я пытаюсь разбудить в себе хоть частицу былого энтузиазма к путешествиям, но меня только слегка трясет от волнения.

– Все понятно. Тебе нельзя ехать! – объявляет Клео.

– Почему? – ахаю я.

– Он крохотный – четыре мили в длину.

– Некуда будет от мамы прятаться, – беспокоюсь я.

– Ну, ты в любой момент сможешь добраться на пароме до Сорренто или Позитано – ой, как раз туда отправляются Мариса Томей и Роберт Дауни-младший в «Только ты»[13]13
  Телесериал.


[Закрыть], помнишь?

– Ух ты! – Маленькой искоркой во мне загорается интерес, но я быстро его притаптываю. – Посмотри там отель «Луна», – прошу я.

– «Между небом и землей, на самом краю утеса…» – читает Клео. – Красотища какая…

– Дай мне посмотреть! – Я заглядываю ей через плечо.

– Смотри, оттуда открывается вид на «знаменитые Фарейглиони». Что бы это ни было.

– Это скалы, и произносится «Фара-льони», «г» не читается, – говорю я ей.

– Попалась! – дразнится она. – По крайней мере, я знаю, как произносится «Капри». Пару дней назад кто-то упомянул его на работе, а я сразу: «И вовсе не „Кейпри“, а „Ка-при“». С тех пор как ты мне сказала, что это похоже на «Как приелось!», я уже не забуду.

– Какая прилежная девочка.

– Посмотри, какие магазины – «Булгари», «Прада», «Гуччи»…

– Я же говорила, – отзываюсь я.

Меня один звук этих имен угнетает. Терпеть не могу весь это шик, все эти лейблы, – мне кажется, тем, у кого есть на все это время, в действительности просто нечем занять свои идеально наманикюренные руки.

– Интересно, какой он – этот Люка? – говорит Клео, вспоминая управляющего дедушкиного магазина.

– Запах одеколона сшибает с ног, весь увешан золотыми побрякушками; может, небольшая подтяжка под глазами, – предполагаю я. – В отеле принимают «Скай ТВ»?

– Нет, – извиняется Клео. – Но у них есть фены в комнатах.

– Фен тебе, наверное, и не понадобится. Тут написано, что там сейчас двадцать девять градусов. Солнечно. Солнечно. Солнечно. В середине недели небольшая гроза, а потом – жара.

– А на Кардифф какой прогноз?

– Дождь. Дождь. Дождь. В середине недели временами облачно, возможно, немного солнца, но не спешите закрывать зонтики.

– Другими словами, типичная июльская погода.

Клео поворачивается ко мне:

– Похоже, тебе нечего терять, кроме зеленоватой бледности.