Текст книги "Я люблю Капри"

Глава 8

Его звали Томас, и он был одним из шести синхронистов (синхронных переводчиков), которых набрали на недельную международную конференцию в его родной Швеции. (Все было как обычно – у каждого из нас была будочка в задней части зала, мы переводили все происходящее на какой-нибудь один язык, а делегаты настраивались на тот язык, который их более всего устраивал.) Так как каждый день мы переезжали на новое место, мы параллельно посмотрели немало достопримечательностей, и, как это нередко случается на таких деловых, но довольно приятных мероприятиях, каждому делегату разрешили привезти по одному гостю. Девять из десяти привезли мужа или жену. Делегат из Британии привез дочь – милую девушку, помешанную на еде, по имени Клео. Она была на год младше меня, и мы быстро сошлись, так как обе питали пламенную страсть к одним и тем же фильмам и обе совершенно не разбирались в мужчинах.

Из всех, в кого мне доводилось влюбляться, Томас был первым, кто действительно казался достойным выбором. Это был высокий и сильный рыжеватый блондин, он часто смеялся, и все его обожали. Мне ужасно нравилось, что я могу спросить его о чем-нибудь по-немецки, а он ответит мне по-японски. Мне нравилось, что он носит ботинки с массивными каблуками, хотя и так был под метр девяносто. Мне нравилось, что каждый раз, когда он пытался сделать мне комплимент, это аукалось ему так, что он оставался стоять с ошарашенным выражением лица. Клео была первой, кому я рассказала о своих чувствах, в основном потому, что она была убеждена, что он ко мне неравнодушен, и подталкивала меня локтем каждый раз, как он делал мне что-нибудь приятное. (Однажды я забыла кошелек в отеле и спросила, не одолжит ли он мне денег на шоколадку. Он принес из киоска двадцать разных шоколадок. В другой раз мы поменялись бейджиками, а когда я подошла к нему в конце дня, чтобы поменять их обратно, он сказал: «Не снимай – мне нравится, что ты носишь мое имя».)

Все шло хорошо, и я дождаться не могла торжественного ужина на озере Сильян, потому до этого мы проводили вечера достаточно скромно. Обнаружив, что при отеле есть открытый подогреваемый бассейн, мы – Клео, Филипп (очень милый француз-синхронист), Томас и я – решили стащить несколько бутылок шампанского с приема и устроить ночное купание. К тому времени я была настолько уверена, что нравлюсь Томасу, что меня даже не настораживало то, как назойливо вешалась ему на шею Бритта, менеджер нашего отеля. Они, вероятно, познакомились на каких-то прошлых мероприятиях, и, как заметила Клео:

– Она ему себя просто на блюде преподносит, если бы она была ему нужна, он бы ее уже давно заполучил.

Когда нас официально отпустили, я подошла к Томасу, встала на его огромные ботинки – как маленький ребенок взбирается обеими ногами на ботинки отца, – обняла его за талию, и так мы прошагали до самого гостиничного домика. Во время обеда мы не могли общаться, и теперь я кокетничала с ним напропалую. Настал момент: сегодня или никогда – я это чувствовала.

– Эй, вы двое, скорее! – поторопила Клео, выходя из своего домика.

Томас убежал переодеваться, а я мучилась, чем бы прикрыть свое тело.

– Готова? – спросила я, предвкушая грядущее веселье.

– Ты иди, я попозже, – сказала Клео.

– Его еще нет, – сказала я, выглянув из-за шторы.

– Ну так иди к нему в домик и достань его оттуда.

– Ты серьезно? – Но именно этого толчка мне и недоставало.

Я босиком пошлепала через лужайку, гордо выставив перед собой два бокала шампанского, и забарабанила к нему в дверь.

Открыла Бритта.

– Ой! – выдохнула я.

Она посмотрела на меня, потом на бокалы.

– Умираю от жажды! – заявила я и залпом выпила оба бокала. – Ты идешь купаться?

– Мы будем через минутку, – сказала она, закрывая дверь.

– Мы! Мы! – орала я Клео, когда мы воссоединились у бассейна.

– Это ничего не значит – она просто прилипала. Ты купаться будешь?

Я посмотрела на залитую лунным светом воду.

– Да, наверное, лучше сейчас, пока никого нет, – решила я.

Таким образом, те фрагменты моего тела, за которые я особенно опасаюсь, к приходу остальных будут уже погружены в бирюзовую воду. Я сорвала одежду и бросилась в бассейн – на это ушло меньше секунды.

– Бог мой! – послышался голос с той стороны бассейна. – В жизни при мне никто не разоблачался быстрее! Что ты там такое прячешь?

Это был швед по имени Юрген. Он что, не понимает, что в купальниках женщины особенно уязвимы? Зачем он так?

– Я понимаю. Так мило с вашей стороны это заметить, – жеманно отозвалась я и поплыла по-собачьи к Клео.

– Не об этом я мечтала, вспоминая «Голубую лагуну», – тихо сказала я.

– Дальше будет хуже, – предупредила Клео.

Я проследила за ее взглядом – Томас и Бритта устраивались на скале по ту сторону бассейна. Она обвилась вокруг него, как какая-нибудь девица, увивающаяся за рэп-звездой.

– Это все она, – настаивала Клео. – Смотри – он совсем на это не реагирует.

– Но он и не возражает, – вздохнула я, чувствуя себя обманутой дурочкой.

Я так ясно показала, что он мне нравится, – и вот что я получаю в ответ! У него, должно быть, таких поклонниц, как я, пруд пруди.

Один за другим к нам присоединялись остальные – Филипп, несколько делегатов, уже тепленьких, и какие-то дети, удравшие от родителей повеселиться. Мне чертовски хотелось смыться, но, понимая, что, выходя из бассейна, меньше всего буду похожа на Урсулу Андресс, я решила не вылезать, пока все не уйдут спать. Но охранник придерживался иного мнения, он появился неожиданно, сообщил, что после полуночи бассейном пользоваться не разрешается, и заорал:

– Все на выход!

– О, это здорово! – прогремел балаболка Юрген. – Давайте все посмотрим на Ким!

«Нет, ты подумай! Это, пожалуй, самый большой извращенец за всю историю человечества!» – размышляла я, отчаянно мечтая одолжить у Хель Берри ее тело всего на каких-то шестьдесят секунд.

Но к счастью, у Клео был план: она встала с огромным полотенцем у лестницы и крикнула:

– Кто за то, чтобы продолжить у Томаса?

Единогласное «Да-а!» позволило мне проскользнуть незамеченной.

– Спасибо, – всхлипнула я, закутываясь в пушистую ткань.

– Скажи, что это у тебя хлорка по щекам течет, – сказала она, когда мы возвращались к домику.

Но в ответ я смогла только шмыгнуть носом.

– Хорошо… Ты переоденешься, и мы пойдем к Томасу, выпьем чего-нибудь, – безапелляционно заявила Клео.

– Я не могу! – запротестовала я.

– Можешь. Чем дольше мы там пробудем, тем меньше у нее будет времени остаться с ним наедине.

Я с трудом улыбнулась.

– Хочешь быть моей лучшей подругой? – спросила я.

– Э…

– Только если хочешь!

– Нет, я хочу! Я про…

– Как я оделась? – спросила я, оглядывая свои мятые брюки. – Не хочу, чтобы казалось, будто я стараюсь понравиться, – объяснила я.

– Совершенно непохоже, – заверила меня Клео.

У Томаса за хозяином по пятам повсюду следовала Бритта – к холодильнику, к дивану, обратно к стойке, вокруг которой расселись гости.

– Так решила выйти из воды? – весело спросил Юрген, входя и наливая себе виски.

Я была слишком слаба для драки, но вступилась Клео.

– Эта твоя футболка… – начала она.

– Эта? – спросил он, хватаясь за ткань на груди.

– Лучше цвета не нашлось?

Я радостно засмеялась. Теперь я точно поняла, что наша с Клео дружба – на всю жизнь.

Но его даже это не заткнуло, так что, бросив прощальный взгляд на Томаса и его прилипчивую барышню, я отправилась спать, признав полное свое поражение.

– Почему ты вчера так рано ушла? – спросил меня Томас на следующий день.

Я смотреть на него не могла.

– Юрген достал.

– Могла бы мне сказать.

– Ты был занят, – прошипела я сквозь зубы.

Неужели ему все еще непонятно?

Томас огорченно вернулся на свое место.

Все утро я твердила себе: «Ха! Сам виноват! У него был шанс – и он его упустил!», но к вечеру мне уже очень не хватало наших добродушных перепалок. Мне хотелось, чтобы все было как до Бритты, так что, когда мы помахали ей рукой и отправились дальше по нашему маршруту, я решила: какого черта! Она застряла там на своем озере Сильян, но мне-то в Швеции осталось всего два дня. Так что я постараюсь не терять времени, пока он рядом.

Опорожнив за ужином бутылку вина, я извинилась за то, что весь день дулась, и намекнула почему. А когда он пропустил это мимо ушей, я выпалила:

– Я ревновала к Бритте! Я хотела вчера быть с тобой. Я от тебя глаз отвести не могу! Куда бы ты ни пошел, я всегда знаю, где ты и с кем сейчас разговариваешь. Я уже два раза уходила к себе и рассказывала стенам, что красивее, умнее и очаровательнее тебя я человека не встречала. Хотела бы я, чтобы и ты чувствовал ко мне то же самое.

А он сказал:

– Я чувствую.

Дальше разговор пошел необыкновенно хорошо, ну, как когда ты говоришь: «Мне нравилось, что ты все время усаживаешься рядом со мной!», а он отвечает: «Думаешь, это случайно? Я боялся, что веду себя слишком навязчиво, но ничего не мог поделать – нигде больше мне сидеть не хотелось. Ты не заметила, что я только тебе помогал носить чемоданы?»

К этому времени мы уже сидели близко-близко и держались за руки, но все еще не поцеловались. Я всю неделю смотрела на его губы и думала, каково это, интересно, с ним целоваться? На вид его губы казались такими строгими, но когда они коснулись моих, то оказались восхитительно мягкими, и я поверить не могла своему счастью, мы целовались – и мне казалось, что я падаю.

И с этого момента его заботливость не знала границ. Он снова и снова говорил мне, какая я красивая, его завораживало мое лицо, и он не понимал, как я могу не разделять этих чувств.

– Что ты видишь, когда смотришь в зеркало? – спрашивал он.

– Не знаю, – я пожимала плечами, – но уж точно не красавицу.

На следующее утро он встал раньше меня и прошмыгнул в свою комнату. Пришлепав через десять минут в ванную, я обнаружила на зеркале надпись зубной пастой: «Ты такая красивая!» Он осыпал меня подарками и комплиментами до самого вечера, а потом спросил, не найдется ли у меня на следующий день свободного часа перед отлетом.

– Может быть, а что ты задумал? – ухмыльнулась я.

– Хочу познакомить тебя с моими родителями, – ответил он.

Теплой семейной встречи не получилось, потому что последнее заседание затянулось, и нам пришлось ехать оттуда прямо в аэропорт, но он поехал со мной и задавал всю дорогу всякие жизненно важные анкетные вопросы, вроде «Как ты справляешься с непредвиденными обстоятельствами?» и «Тебе нравятся кошки или собаки?». Я замялась в ответ на «Ты любишь готовить?», потому что вообще-то не очень люблю, но мне не хотелось упускать возможности сойти за идеальную будущую жену.

– Мне очень нравится представлять, как мы с женой по вечерам вместе будем готовить ужин, – улыбнулся он.

Для такого мужественного парня он был трогательно сентиментален.

Что до Клео, то она превзошла саму себя, восклицая:

– Господи! Он та-ак тебя любит!

– Думаешь? – Действительно было очень похоже.

– Ты бы видела, какими глазами он на тебя смотрит, когда ты этого не замечаешь! Как обалдевший школьник!

– Он именно так и говорит! Говорит, что постоянно витает в облаках и снова чувствует себя маленьким ребенком! – выпалила я, а потом вдруг насторожилась.

– Ах, Ким! Как тебе повезло. Ты выйдешь за него замуж и переедешь в Швецию.

– Глупости, – надулась я.

– А почему нет?

И тогда меня накрыло, как волной, – меня захлестнула волна радости, любви и уймы открывшихся возможностей. Вот оно! Это мой шанс!

По возвращении в Кардифф каждый раз, когда мне начинало казаться, что я все придумала, я звонила Клео (она тогда еще жила в Шеффилде) и она снова помогала мне поверить, что все это происходит наяву. На этот раз я не обманывала себя. У меня был свидетель!

А еще у меня были электронные письма.

Он начал с простых: «Когда я тебя снова увижу? Я без тебя как утомленный шторм».

Но быстро перешел к: «Ким, я скучаю по твоему прекрасному лицу, твоей притягательной улыбке и мягкому сердцу, которое делает тебя такой удивительной. Ты такая потрясающая, что мне не хватит жизни, чтобы оценить тебя по достоинству. Мне кажется, весь мир у моих ног, потому что я тебе не безразличен».

Сначала я от смущения поджимала пальцы на ногах – это было странно, если взять в расчет, как на меня обычно реагируют мужчины. Но он был так нежен и искренен, что я решила – Томас прислан мне небом в качестве компенсации за всех мужчин, которых хватало только на «А ты вообще ничего, правда!».

Он как будто знал, что именно мне хочется от него услышать: «Надеюсь, ты хорошо встретилась с мамой. Жаль, что меня там не было, – я бы хотел познакомиться с ней и рассказать, какая у нее ослепительная дочь».

Он даже смешил меня временами: «Я скучаю по тебе и по себе самому – ты избаловала Томаса, и он теперь считает за норму получать от тебя столько внимания. А когда этого не случается, он думает, что над Швецией нависло стихийное бедствие. У меня теперь с ним большие проблемы – он считает себя одним из самых красивых, вечно грезит наяву и уже начинает думать, что Британия – это не так уж плохо…»

Именно такой романтики мне всегда и не хватало: «Можем ли мы влюбленно танцевать под дождем, никогда не возвращаться в человеческое общество и до скончания веков жить счастливо в объятиях друг друга?»

Впервые в жизни я могла ходить на мелодрамы и вместо того, чтобы, захлебываясь слезами, в конце бормотать «Эх, мне бы так…», пожимать плечами: «Это еще что! Видели бы вы, как влюблен в меня Томас!»

Ежедневное ощущение, что жизнь проходит мимо, оставило меня. Я нашла человека, который видел меня такой, какой я хотела бы быть. Я перестала сомневаться, что подобный нереальный роман действительно может существовать, и смаковала все его электронные поцелуи. Когда я сказала маме, что наконец нашла кого-то, во ее взгляде была такая гордость, какую мои карьерные успехи у нее никогда не вызывали. Они с Клео убеждали меня в один голос:

– Отправляйся к нему!

Его работа и моя будто сговорились, и мы не могли встретиться больше месяца. Чем дольше мы не видели друг друга, тем больше я нервничала, что волшебство может рассеяться. Но как только я начинала свои «а что, если…», Клео неизменно отвечала одно и то же:

– Есть только один способ это проверить.

И вот, несмотря на то что в тот момент финансы мои были на нуле (я спустила все свои сбережения на подержанный «фольксваген-поло» за месяц до поездки в Швецию), я потратила 350 фунтов на самолетный билет до Стокгольма.

Я думала, что в худшем случае задохнусь от избытка его любви. Я была не права.

Глава 9

– Buona sera![39]39
  Добрый вечер! (ит.)


[Закрыть] – Марио просиял, когда мы с мамой вошли в зал.

– Buona sera, – отзываемся мы хором, взгромождаясь на обитые бархатом высокие барные стулья.

– Готовы для коктейля? – спрашивает он, просвечивая меня своим рентгеновским взглядом так глубоко, что у меня, кажется, даже печенка смущенно краснеет.

Мы киваем и приготавливаемся наблюдать за работой мастера.

– Свежая клубника! – объявляет Марио, протягивая нам два идеальных образца в форме сердечка. – В Италии мы говорим, что у клубники хороший вкус только тогда, когда ты влюблен…

Мама наклоняется вперед и откусывает от клубничины, которую он подносит к ее губам. Кокотка! Я беру ягоду, которая вьется у моего рта, в руку и съедаю.

– Ну? – спрашивает он, переводя взгляд с меня на маму.

– Чудесно! – восклицает мама.

– Горьковато, – комментирую я. – Но сойдет.

– Я сделаю ее для тебя вкусной, – говорит Марио, ссыпая остальную клубнику в блендер.

Не могу поручиться, что именно он имеет в виду – что добавит сахара или что заставит меня в него влюбиться. Меня охватывает легкая паника от предчувствия, что моего мнения в последнем случае не спросят. Я точно не знаю, как там это все на самом деле происходит между мальчиками и девочками, но уверена, что не откажусь от обета безбрачия, который приняла благодаря Томасу, ради Марио – мой ограниченный опыт подсказывает мне, что влюбляться в официанта-итальянца – это не то. Что-то есть тут от хорошо продуманного мошенничества. Ты начинаешь думать: я на это не попадусь – это слишком очевидно! Но тебя берут измором, смотрят с отлично разыгранной тоской (обычно так смотрят собаки, чтобы заставить тебя отдать им под столом кусочек котлеты). Если работает профессионал, то он делает что-нибудь такое милое, совпадающее с твоими тайными пристрастиями, так что ты некоторое время не чувствуешь, будто стоишь в бесконечной очереди вместе с остальными дурочками, наоборот – тебе кажется, будто тебя увидели в истинном свете. А в довершение всего эти мастера используют ревность, чтобы заставить тебя поверить, что у вас серьезные отношения, а не курортная интрижка, – так что ты и ахнуть не успеешь…

Я наблюдаю, как Марио осторожно размешивает шампанское в клубничной мякоти, не лопнув и пузырька. Он же не может мне понравиться, правда? Я бы и спрашивать не стала, если бы он не смотрел на меня так. Но, учитывая то, что я ему вроде бы уже понравилась, нужно свериться с показаниями собственного сердца – просто чтобы убедиться, что он ничего не замышляет. Он берет две маленькие квадратные коктейльные салфеточки и кладет их на стойку передо мной и перед мамой под одинаковыми углами. Нет, не может, с облегчением понимаю я.

– Как это называется? – спрашивает мама, беря наконец своей изящной рукой бокал с шипучей розоватой массой.

– Это называется «Ким»? – говорит Марио обыденным тоном.

Мы с мамой переглядываемся с понимающим видом:

– А завтра оно называется «Аманда», а послезавтра – «Изабелла»!

Марио делает наигранно-обиженное лицо.

Мы смеемся и говорим ему:

– Salute! – и синхронно отпиваем.

М-м-м… Благодать. У нас тут же розовеют щеки. Ко второму бокалу мама решила, что мы с ней лучше всех в заведении одеты для «нашего первого вечера». Она уже успела раскритиковать в пух и прах всех присутствующих: слишком вычурно – прямо Кармен Миранда, слишком скучно – прямо Кейт Ади, слишком много драпировки – прямо Ануска Хемпель. Прежде я никогда не видела, чтобы мама с такой легкостью и удовольствием выпускала на волю свою стервозную половину, это меня рассмешило, и я хохотала, пока живот не заболел. Марио смотрел на нас с легким неодобрением. Когда он предложил нам печенье, мне показалось, он считает, будто нам стоит закусывать. (Печенье он произносит как «пи-че-не», так что мы с мамой опять начинаем хихикать.)

– У вас нет «Ринго»? – спрашиваю я, вспоминая Нино.

– Нет, – хмурится он.

– Но вы ведь о нем слышали?

– Конечно, но оно сладкое, а у меня только соленое. – Он достает жестяную коробку и высыпает на тарелку горку сухого пряного печенья.

– М-м-м, зеленые – со вкусом песто, – говорит мама, отправляя партию зеленых ромбиков в рот. – Я их любила в детстве.

Белые похожи на узелки из хлебного теста и совершенно безвкусные. Мы с мамой одновременно тянемся к последней из зеленых.

– Бери!

– Бери ты!

– Нет, я уже и так съела больше половины.

– Но они же твои любимые!

Марио тяжело вздыхает и снова открывает коробку, на этот раз аккуратно выбирая оттуда палочкой для коктейля только зеленое печенье.

– Я это делаю только ради вас.

Может, дело в выпивке, но я вдруг замечаю, что Марио сильно похож на актера Жана Рено.

– Из «Леона»? – спрашивает он с довольным видом. – Он очень… мужественный, да?

– Да, – говорю я громко. «И носатый», – добавляю про себя.

Подходит официант с серебряным подносом, извиняется, что прервал нас, и заказывает:

– «Кампари» для номера 115.

– Она говорит, я похож на кинозвезду! – говорит Марио официанту по-итальянски, наливая напиток в бокал. Официант окидывает меня взглядом.

– Если тебя клонировать, Марио, все женщины на свете будут счастливы.

– Ой, нам пора – я заказала столик на восемь тридцать, – мы уже почти опаздываем! – ахает мама, допивая свой коктейль одним глотком.

– Вы не едите здесь, в отеле? – огорчается Марио.

– Мы сегодня ужинаем в «Ристоранте Фаральони», – говорит мама.

– Увидимся позже? – Марио почти бегом догоняет нас и трясет меня за плечо. – Я заканчиваю в полночь. Я устрою тебе экскурсию по острову, да?

– Э… я… м-м… – мнусь я.

– Очень милая прогулка, я знаю место…

– В очередь, Марио, – вмешивается мама. – Сегодня я ее персональный гид!

Никогда на меня не было такого спроса.

Неизведанным путем мы выходим из отеля, и я благодарю маму за то, что она вмешалась в разговор с Марио.

– Я не знала, что сказать, – меня уже давно никуда не приглашали.

– Я знала, что порочная сущность женщин семьи Риз рано или поздно проснется в тебе! – смеется она.

– Уверена, ты хотела сказать комплимент, – говорю я.

– Конечно! – отвечает мама, хватая меня за руку. – Смотри, я хотела показать тебе вот это…

Мы останавливаемся у витрины магазинчика и взираем на мириады серебряных цилиндров, трубочек и стеклянных бутыльков, расставленные вдоль стен.

– Вдохни! – инструктирует мама. – Что ты чувствуешь?

– Лимон, – начинаю я.

– Конечно, это же Капри.

– Апельсин, персик…

– Да… – подбадривает она.

Я задумываюсь на секунду.

– Сандаловое дерево?

– У тебя всегда было хорошее обоняние, – смеется мама и щиплет меня за нос. – А цветы можешь назвать?

– Ландыш и… – Я еще раз вдыхаю. – Определенно жасмин!

– Очень хорошо.

– Это парфюмерная лавка?

– Не просто парфюмерная лавка, это та самая «Картузиа»! – торжественно говорит мама. – Легенда гласит, что в тысяча триста восьмидесятом году королева Джованна д’Анджио посетила монастырь Святого Иакова…

– Вон тот? – спрашиваю я, показывая в сторону отеля.

– Тот самый! – кивает она и продолжает: – Отец настоятель хотел, чтобы королева почувствовала, что она здесь дорогая гостья, поэтому он собрал самые прекрасные цветы острова и сделал для нее букет. Воду не меняли три дня, а потом, когда цветы выбросили, он заметил, что вода приобрела притягательный аромат. Он отнес эту воду к отцу алхимику – и это были первые на Капри духи.

– Какая прелесть, – говорю я, хотя сомневаюсь, что мне бы захотелось разливать во флаконы какую-нибудь воду из-под цветов. По крайней мере, тех, что мне в жизни попадались.

– Твой дедушка пользовался мужскими духами, – улыбается мама. – Я покупала их ему на каждый день рождения. Их делали из дикой малины и корабельного дуба. В тот день, когда мы с бабушкой Кармелой уехали, я вылила немного его духов на манжет моего кардигана, чтобы вдыхать это запах и думать об отце. – Голос у нее дрожит.

– Это тот маленький синий шерстяной кардиган, который висит в шкафу? – спрашиваю я.

Она кивает.

А я все понять не могла. Он не подходил ни к одной из ее вещей, но пережил все переезды и весенние уборки.

– Ужасно есть хочу, а ты? – спрашивает мама, чтобы сменить тему.

Удивительно, но из «Ристоранте Фаральони» не открывается вид на знаменитые скалы, однако он находится на дороге к ним. А еще на Виа Камерелле находятся самые эксклюзивные магазины – «Гермес», «Тодс», «Альберта Ферретти» и тому подобные, и клиентура у ресторана соответствующая. Втайне мне нравится, что, когда моей маме приходится соперничать с наследницами и моделями, она все равно притягивает взгляды, входя в комнату.

– А! Buona sera, signoras! – Официанты чуть ли не на головы друг другу наступают, стараясь заманить ее на свою территорию. Победителем выходит приятный малый по имени Массимо, он с шиком размещает нас в одном из отдельных шатров на улице.

Массимо ставит на стол небольшую вазу с цветами и улыбается:

– Из моего сада.

Мы смеемся – как же! А потом я замечаю, что на других столиках цветов нет… Он бы очень понравился Клео, думаю я, наблюдая, как официант, огибая на бегу аквариум с лобстерами, несется на кухню: милый, чуть неуклюжий щенок с телом атлета.

Мы заказываем бутылку розового вина «Лакрима Кристи», что переводится как «Слеза Христова». Это не только самое поэтическое название во всей карте вин, но оно еще и производится из винограда, который выращивают здесь, на склонах Везувия. Здорово! Бледно-розовая лава крепка на вкус, и по шкале опьянения мы мгновенно взлетаем еще на пару делений вверх. Это неплохо, потому что Массимо подливает буквально по капле. (Мне кажется, это уловка – чтобы почаще подходить к нашему столику.) Один за другим возникают официанты и высказывают свое почтение, – осмелев после выпитого, я рискую улыбаться им в ответ. Такое впечатление, что мамина кокетливость заразна. Сначала мне не по себе, однако потом меня охватывает странное, но приятное волнение.

Мама шестым чувством улавливает мое настроение.

– Может быть, тебе стоит поймать Марио на слове и пойти с ним погулять по острову! – подмигивает она.

– Смеешься? А сама ты пошла бы гулять с ним вот так – один на один?

Глупый вопрос. Но я начинаю думать, что, возможно, дело не столько в ее взбалмошности и привлекательности, сколько в уверенности – мама точно знает, что справилась бы с Марио, если бы тот попытался распустить руки. Хотела бы я понять, как можно иметь столько дерзости, чтобы сказать «нет» с достоинством и затем потребовать уважения к себе, не теряя при этом притягательности. Тут нужна определенная сноровка. Если бы я оказалась в уединенном живописном уголке с кем-нибудь столь же приставучим, как Марио, я бы пришла в ужас. Он бы непременно предпринял попытку пересечь границу дозволенного, не дав мне времени проверить его паспорт, визу и таможенную декларацию. Я в таких ситуациях совершенно теряюсь и свожу все к шуточкам.

– Вы готовы сделать заказ? – обходительно улыбается Массимо, хотя в действительности он спрашивает уже в третий раз.

– Простите, – извиняется мама, взмахивая в его сторону яркими ресницами. – Мы все время отвлекаемся.

Я сосредоточенно разглядываю меню. Никак не могу решить – вермишель или паста с трюфелями? Мне нужна Клео, она задала бы правильные вопросы и помогла бы мне определиться. Я тянусь за своим бокалом и вижу, что мама игриво меня рассматривает.

– Пища для размышлений! – выдает она и, недоговорив, начинает смеяться.

Я радостно фыркаю, и розовое вино течет у меня по подбородку. Мама громко хрюкает от смеха – я никогда не слышала от нее ничего менее элегантного, меня трясет – я безуспешно пытаюсь сдержать хохот.

Наконец мы немного успокаиваемся и пытаемся отдышаться – лица у нас пунцовые, и по щекам текут слезы.

– Все хорошо? – спрашивает Массимо, терпеливо пережидая истерию с едва заметной улыбкой. – Воды?

– Никакой воды! – возмущаемся мы. – Еще вина!

Массимо сияет от удовольствия и в мгновение ока возникает рядом со второй бутылкой.

– Мы готовы заказывать! – объявляю я.

Мама берет себя в руки.

– Для начала я хотела бы ризотто с грибами и моллюсками, а потом – рыбу-монаха.

– Я тоже, – решила я.

Мне было немного странно и непривычно в чем-то согласиться с мамой.

– Bellissima![40]40
  Великолепно! (ит.)


[Закрыть] – Массимо ухмыляется, как ненормальный.

Мама взволнованно рассуждает о том, как мы завтра пойдем смотреть магазин, при этом я замечаю, что за соседним столом пожилой глава компании из двенадцати человек пристально нас разглядывает. Наверное, мы слишком шумим. Интересно, он считает нас невоспитанными? Его возможное неодобрение опять вызывает у меня приступ смеха, мама, глядя на меня, не удерживается, и вот мы уже снова оглушительно хохочем. Посреди веселья пожилой наблюдатель вдруг появляется около нашего столика и громогласно объявляет:

– Я только хотел сказать, что вы – великолепны!

Потом он нам обеим целует руку. Обеим!

Меня охватывает настоящая эйфория. Сегодня я ровня моей маме, а это для меня – недосягаемая высота. Я чувствую себя почти богиней. Может, мне предстоит не такая уж и неприятная неделя?

Когда подходит время десерта, мы уже купаемся в волнах всеобщего внимания. Мы заказываем профитроли, и, как только съедена последняя капля шоколадного соуса, Массимо приносит нам тирамису – за счет заведения. Потом следует «la torta Capresa» – сухой миндальный кекс. Когда на тележке с десертами уже ничего не остается, Массимо начинает потчевать нас лимончелло – бледно-желтым ликером, который местные жители пытаются выдать за деликатес. Могу поклясться, что это просто жидкость для чистки кафеля и нержавеющей стали с лимонной отдушкой.

– Как ты можешь это пить? – Я морщусь, придумывая, как бы избавиться от очередной порции.

– Всегда хотела попробовать, – признается мама, завладевая моим бокалом. – В свое время я была слишком мала, так что сейчас должна отыграться.

Когда мы спрашиваем счет, его нам лично приносит хозяин ресторана. Он представляется как Джулиани и благодарит нас за посещение.

– Ничего не понимаю! Почему они обращаются с нами, как со знаменитостями, хотя прекрасно видят, что мы совершенно обычные люди? – спрашиваю я маму.

Она радостно пожимаем плечами.

– Я думаю, это из-за того, что все остальные пришли парами…

– И только мы – сами по себе? Боже! И все дела?

– Вообще-то я думаю, что сегодня – просто волшебный вечер.

И тут, будто в подтверждение маминых слов, единственный официант, который все время оставался глух к нашему очарованию, незаметно подходит к нам, наклоняется над свечкой и с невероятно сексуальным итальянским акцентом говорит (а пламя подрагивает в такт его словам):

– Вы не женщины, вы – рай земной!

Мы с мамой не верим собственным ушам. Может, лимончелло и крепкая штука, но комплименты кружат голову не в пример сильнее.

Я запомню этот вечер на всю жизнь.

– Пойдем, я покажу тебе Пьяццетту! – говорит мама. При этом она несколько нетвердо поднимается на ноги, но множество рук тут же тянутся отодвинуть для нее стул. – Лучше всего, конечно, отправиться туда ранним вечером – тогда это настоящий подиум, но и сейчас там будет на что посмотреть, – обещает мама.

Мы идем по улице, она держит меня под руку, и, представьте, я не против. По-моему, это прорыв. Прежде, находясь рядом с ней, я никогда не чувствовала такой близости. Не знаю, может, ей вскружили голову детские воспоминания или Марио что-то тайком подмешал в коктейль «Ким», только она порядком пьяна.

– Вот и пришли – перед тобой всемирно известная гостиная под открытым небом!

Мама сияет, мы идем с ней по булыжной мостовой в небольшой внутренний дворик, заставленный столиками и стульями с плетеными спинками. Я глазам не верю – кажется, что все присутствующие сговорились. Такое впечатление, будто каждой паре или семье дали выбрать какой-нибудь один оттенок – нежно-карамельный, серебристо-абрикосовый, белоснежный – и они выкрасили в него все свои вещи. Получается безупречное сочетание – на всей площади не найдется ни одной распущенной нитки и ни одного неотполированного ногтя. Мне никогда раньше не приходилось чувствовать себя без драгоценных украшений чуть ли не голой.

– Смотри, свободный столик, – предлагаю я, ныряя под навес бара «Тиберио».

– Погоди… – Мама сканирует взглядом столики конкурирующих баров.