Текст книги "Месть Ориона"

Одиссей и другой знатный ахеец Диомед, как я узнал позже, поспешили на помощь; переброшенные за спину огромные щиты с головы до пят защищали обоих воинов от камней и стрел, которые летели на них сверху. Основная часть троянского войска невдалеке от нас вступила в отчаянную схватку с войском ахейцев, которые стремились преградить им путь к городским стенам. Я встал между Одиссеем и Ахиллесом, мечом отражая удары копий, высовывавшихся из щели между створками. Левой рукой я выдернул копье из рук испуганного мальчишки, бросил на землю и потянулся за другим.

В глубине души я недоумевал: почему я убиваю троянцев, зачем мне их смерть? Эти люди такие же творения Золотого бога, как и я. Они идут в бой, как им велит их создатель; он управляет ими так же, как и мной. На это я ответил себе: все умирают, но некоторым приходится умирать не единожды.

Жизнь все равно окончится смертью. Но если троянцы служат Золотому богу, пусть и не понимая его планов, тогда они враги мне. И я убью их. Ухватившись за копье, я притянул к себе так и не выпустившего оружия из рук старца… Когда я уже мог дотянуться до него мечом, он выпустил копье, закричал и воздел руки над головой, стараясь защититься воплем. Клинок мой разбросал руки старца и погрузился в его череп.

Пока я извлекал меч из раны, стоявший рядом юнец швырнул в меня легкое копье.

Я легко уклонился и ткнул храбреца обагренным кровью клинком. Я не хотел его смерти. Сперва он испугался, но все-таки шагнул вперед. Второго шанса сохранить жизнь я ему не подарил.

Схватка у ворот затянулась, как казалось, на час. Конечно, здравый смысл подсказывал, что она закончилась через несколько минут, когда подошло отступившее войско троянцев, отчаянно сопротивлявшееся натиску главных сил ахейцев. Колесницы и пешие метались, воины кололи, рубили, повсюду раздавались проклятия, вопли, вой, визг, предсмертные крики пронзали воздух в узком коридоре, который вел к Скейским воротам. То и дело летели стрелы и камни, пыль смешивалась с кровью. Троянцы спасали свои жизни и в отчаянии стремились под защиту городских стен так же, как бежали ахейцы всего несколько дней назад, пытаясь избежать ударов смертоносного копья Гектора.

Невзирая на все наши старания, троянцы удерживали ворота открытыми, но не позволяли нам пробиться в город. Противостоять натиску целого войска в узком проходе могут несколько доблестных воинов, а троянцев переполняла решимость – пусть из чистого отчаяния. Они понимали, что, как только мы ворвемся в ворота, с городом будет покончено. Они лишатся всего: жизни, близких, родного дома. И поэтому они сдерживали нас, новые мужчины и юноши сменяли убитых. Главные силы их войска просачивались в ворота, отбиваясь от ахейцев на пути к спасению. Тут-то и был нанесен удар, которым закончилась битва. Все вокруг меня словно застыло. Стрелы медленно двигались в воздухе, я мог легко схватить любую. Я угадывал, куда целится очередной представший передо мной воин, – по выражению глаз и напряжению мышц. Подступая к сужавшейся щели между створками, я повернулся к ней боком, чтобы отразить натиск троянцев, пробивавшихся к вожделенным воротам, и заметил Ахиллеса. В глазах его светилась жажда крови, дикий хохот рвался с губ, он рубил любого троянца, который осмеливался приблизиться к нему на длину меча. И тут красавец с длинными золотыми кудрями склонился со стены с луком в руках и выпустил стрелу, оперенную серыми соколиными перьями, в незащищенную спину Ахиллеса.

Словно в кошмарном сне я закричал, желая предупредить храброго воина, но мои слова утонули в проклятьях, стонах и шуме битвы. Отбросив со своего пути полдюжины разъяренных воинов, я бросился к Ахиллесу, пока стрела медленно и точно летела в его спину. Я успел опустить руку на его плечо и отбросить вперед.

Почти успел.

Стрела ударила его в икру левой ноги, как раз над пяткой. Ахиллес упал, взвыв от боли.

16

На мгновение мир как будто замер. Непобедимый Ахиллес, доселе неуязвимый герой, корчился в пыли от боли, и стрела торчала в его ноге.

Я встал над ним и снес мечом головы первым подвернувшимся под руку троянцам. Одиссей и Диомед присоединились ко мне, и битва сразу поменяла свое направление и цель. Мы уже не стремились проникнуть в Скейские ворота, следовало сохранить жизнь Ахиллесу и доставить его в лагерь.

Мы медленно отступали, и, честно говоря, заметив это, троянцы оставили нас в покое. Они бросились в ворота и захлопнули массивные створки. Я взял Ахиллеса на руки, Одиссей и все остальные окружили нас… Так мы направились в лагерь.

При всей свирепости и силе царевич был легок, как дитя. Нас окружили мирмидоняне, которые, не скрывая потрясения, смотрели на своего раненого вождя круглыми от испуга глазами. Некрасивое лицо Ахиллеса вспотело, побелевшие губы сжались. Я нес его уже мимо громадного, обдуваемого всеми ветрами дуба, высившегося неподалеку от ворот.

– Боги предоставили мне выбор, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы, – между долгой жизнью и славой. Я выбрал славу.

– Ну, это не серьезная рана, – ответил я.

– Боги решат, насколько она опасна, – отвечал Ахиллес голосом настолько слабым, что я едва его расслышал.

Среди обагренной кровью равнины нас встретили шестеро мирмидонян с носилками из ремней, натянутых на деревянную раму. Я опустил на них Ахиллеса как только мог бережно. И все-таки лицо его исказилось от боли, тем не менее царевич не вскрикнул и не пожаловался.

Одиссей положил руку на мое плечо:

– Ты спас ему жизнь. Ты заметил стрелу?

– Да, и она летела прямо в его сердце. Как ты думаешь, опасна ли эта рана?

– Не слишком, – отвечал Одиссей. – Но Ахиллес не скоро сумеет выехать на ристалище.

Бок о бок с царем Итаки мы устало брели по пыльной равнине. С моря вновь задул ветер, поднимая пыль, летевшую нам в лица. Возвращаясь в лагерь, мы прикрывали глаза. Каждая мышца моего тела ныла, кровь запеклась на правой руке и ногах, испачкав одежду.

– Ты бился отлично, – проговорил Одиссей. – Я даже решил, что мы все-таки захватим ворота и наконец ворвемся в город.

Я устало покачал головой:

– Мы не можем прорваться в охраняемые ворота. Защитить узкий проход несложно.

Одиссей кивнул, соглашаясь:

– Так ты полагаешь, что твои хетты сумеют построить машину, которая позволит нам подняться на стены Трои?

– Они говорят, что уже проделывали это в Угарите и в других краях.

– В Угарите… – протянул Одиссей. Название города, несомненно, произвело на него впечатление. – Надо переговорить с Агамемноном и военным советом. Пока Ахиллес не выйдет на поле брани, нечего и думать вновь штурмовать ворота.

– Незачем делать это, даже когда он выздоровеет, – возразил я.

Одиссей сурово взглянул на меня, но промолчал.

Политос и в самом деле подпрыгивал на месте, когда я возвратился в лагерь.

– Какой день! – повторял он. – Какой день!

И как всегда до последней детали старик выпытал у меня все подробности сражения. Он следил за битвой с вершины вала, но отчаянная схватка у ворот разыгралась чересчур далеко, да и в кипении боя трудно было что-то различить.

– А что тогда сказал Одиссей? – спрашивал он. – Я видел, как Одиссей, Диомед и Менелай ехали бок о бок к воротам. Кто из них добрался туда первым?

Он устроил мне пир: подал густую ячменную похлебку, жареного ягненка, лук, лепешки, еще горячие, прямо из глиняной печи, фляжки неразбавленного вина. И пока я ел, говорил со мной не умолкая.

Не забывая про еду, я отвечал на вопросы сказителя. Время шло, и солнце склонялось к западу, опускаясь к поверхности моря… Вершины гор островов сделались золотыми, пурпурными, а потом и вовсе растворились во тьме. На безоблачном фиолетовом небе проступила первая звезда, настолько прекрасная, что я понял, почему во все века и повсюду на Земле ее называли именем богини любви.

Вопросы Политоса сыпались как из рога изобилия, поэтому я решил отдохнуть от него и послал справиться о состоянии Ахиллеса. Я не мог избавиться от странного гнетущего чувства. Ахиллес обречен, говорил мне внутренний голос, он переживет Гектора лишь на несколько часов.

Я попытался забыть о предчувствии, усматривая в нем результат усталости и перенапряжения.

– А еще найди Лукку и пришли его ко мне! – крикнул я уже вслед старику, отправившемуся узнать, насколько серьезной оказалась рана.

Представ передо мной, воин-хетт не скрывал мрачного удовольствия. Он приветствовал меня, прижав кулак к груди.

– Ты видел битву? – поинтересовался я.

– Немного.

– И что же ты думаешь?

Он даже не пытался скрыть пренебрежения.

– Свалка подростков, передравшихся на городской площади.

– Но кровь лилась настоящая, – заметил я.

– Я знаю. Однако города не берут, штурмуя защищенные ворота.

Я согласился.

– Деревьев, что растут на том берегу, хватит на шесть осадных башен, а может, и больше, – проговорил Лукка.

– Начни строить одну. Как только великий царь увидит ее и поймет, что это такое, он немедленно решит воспользоваться представившейся возможностью.

– Я вышлю людей с первыми лучами солнца.

– Хорошо.

– Спокойной ночи, господин.

У меня едва не вырвался горький смешок. Ночь будет действительно спокойная. Но я справился с собой и вымолвил только:

– И тебе, Лукка.

Скоро вернулся Политос. Лицо его было печальным, даже умирающее пламя костра позволило заметить скорбь, гнездившуюся в его глазах.

– Какие новости? – спросил я, когда он опустился на землю возле моих ног.

– Мой господин, Ахиллес больше не воин, – отвечал Политос. – Стрела перебила пяточное сухожилие. Он никогда не сможет ходить без костыля.

Я стиснул зубы.

Политос потянулся к вину, помедлил, бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнул. Он плеснул себе побольше и разом осушил чашу.

– Итак, Ахиллес стал калекой, – проговорил я.

Вытирая рот тыльной стороной ладони, Политос вздохнул:

– Что ж, у себя во Фтии он сможет прожить долгую жизнь. А когда умрет его отец, станет царем и будет править всей Фессалией. Не так уж плохо, по-моему.

Я кивнул, соглашаясь, но усомнился в том, что Ахиллес смирится с судьбой калеки.

И словно в ответ на мои сомнения из стана мирмидонян раздались горестные крики. Я вскочил на ноги, Политос поднимался не столь резво.

– Господин мой Ахиллес! – вопил кто-то жалобным голосом. – Господин мой Ахиллес умер!

Я поглядел на Политоса.

– Неужели стрела оказалась отравленной? – вслух подумал он.

Швырнув чашу с вином, я бросился к мирмидонянам. Казалось, весь лагерь устремился туда: передо мной маячила широкая спина Одиссея, огромный Аякс длинными прыжками обгонял всех.

Вооруженные копьями воины-мирмидоняне отгоняли толпу от своего лагеря, пропуская только знать. Вместе с Одиссеем я миновал стражу. Менелай, Диомед, Нестор и почти все предводители ахейцев собрались перед хижиной Ахиллеса.

Явились все – кроме Агамемнона.

Мы прошли мимо рыдавших воинов и рвущих волосы женщин, которые царапали лица, вознося причитания к небесам.

Постель Ахиллеса на невысоком помосте в дальнем конце хижины превратили в смертный одр, на который и уложили молодого воина. Левая нога его была обмотана пропитанными целебными мазями повязками, а правая рука сжимала кинжал… Начинавшийся от левого уха свежий разрез на горле сочился кровью.

Невидящие глаза Ахиллеса были устремлены к обмазанным глиной доскам потолка, рот судорожно приоткрыт то ли в последней улыбке, то ли в гримасе боли.

Одиссей повернулся ко мне:

– Прикажи своим людям возводить осадную башню.

Я кивнул.

17

Одиссей и другие вожди отправились в хижину Агамемнона на военный совет. Я вернулся в свой шатер. Лагерь кипел от новостей: Ахиллес погиб от собственной руки… Нет, это была отравленная стрела… Нет, виной всему троянский лазутчик… Нет, бог Аполлон поразил героя, чтобы отомстить за смерть Гектора и надругательство над его телом.

Бог Аполлон. Я распростерся на соломенном матрасе и, сплетя пальцы за головой, подумал, что на сей раз просто хочу уснуть, дабы перейти в другую реальность и вновь встретиться с творцами. Мне было что сказать им и что спросить у них; некоторые вопросы требовали ответа.

Но как пройти в их измерение? Прежде туда меня призывал Золотой бог. Я не могу сделать этого сам.

Так ли? Закрыв глаза, я подумал о снах, которые видел раньше. Я замедлил их, остановил собственные мысли, превратил каждую секунду в час и, опускаясь все глубже и глубже, заметил отдельные атомы, составляющие тело… Увидел, как они дрожат и трепещут, повинуясь эфирной пляске энергии. Мне требовалась схема. Я искал закономерности: как распределить энергию, как перегруппировать частицы, образующие ворота между двумя мирами. Я знал, что оба мира – часть единого целого, часть того, что Золотой бог называет континуумом. Но где же связь? Как отворить ворота?

Там, снаружи, возле моего небольшого шатра жужжали насекомые и привычно сияли звезды. Взошла луна. Ночь началась и кончилась. А я лежал недвижно, как в трансе, и, закрыв глаза, вглядывался в прошлое, когда Золотой бог проводил меня через ворота, связывавшие наши миры.

И наконец я увидел схему, восстановил по-секундно все, что было со мной, когда я переносился, повинуясь воле своего мучителя… Увидел, как распределяется энергия между атомами. Я представил себе все подробности, заморозил схему в памяти, а потом сконцентрировал все свои мысли на этом изображении. Постепенно я взмок от пота и так напрягся, что мозг мой едва не воспламенился.

«Не остановлюсь, – пообещал я себе, – прорвусь туда или погибну!» Иного не дано. Адский холод сковал меня. И вдруг свет погас, а потом снова вспыхнул, и я ощутил ласковое тепло.

Открыв глаза, я увидел себя в окружении богов и богинь, с которыми уже встречался. Но на этот раз я сам пришел к ним. Казалось, это их потрясло.

– Как ты осмелился!

– Кто призвал тебя?

– Ты не имеешь права вторгаться сюда!

Я ухмыльнулся, заметив их удивление. Они были действительно великолепны: в красивых, богато украшенных одеждах. На мне, кроме кожаной юбки, ничего не было.

– Наглая тварь! – проговорила одна из богинь.

Я искал среди них Аполлона. Отодвинув двоих, он предстал передо мной.

– Как ты пробрался сюда? – потребовал он ответа.

– Ты сам показал мне путь.

Гнев вспыхнул в его золотых глазах. Но тот, которого про себя я звал Зевсом, постарше, с густой бородой, шагнул вперед и стал возле него.

– Ты обнаружил удивительные способности, Орион, – сказал он мне. А потом, обратившись к Золотому богу, произнес: – Поздравляю тебя со столь одаренным созданием.

Мне показалось, что по тонувшим в бороде губам Зевса пробежала ироническая улыбка.

Золотой бог в знак благодарности склонил голову.

– Очень хорошо, Орион, – сказал он. – Ты нашел дорогу сюда. Но зачем? Чего ты хочешь?

– Я хочу узнать вашу волю: что вы решили сделать с Троей? Выиграет она эту войну или погибнет?

Не отвечая, они переглянулись.

– Не тебе это знать, – проговорил Аполлон.

Я окинул взглядом их лица, прекрасные, без малейшего изъяна… Боги совершенно не умели прятать свои чувства или не хотели этого.

– Итак, – проговорил я, – теперь я вижу, что вы еще не решили между собой, каким будет исход. Хорошо! Тогда ахейцы вновь начнут штурм Трои. И на этот раз они возьмут город, чтобы испепелить его.

– Невозможно! – отрезал Золотой бог. – Я не позволю им победить.

– Ты решил, что со смертью Ахиллеса все шансы ахейцев на победу исчезли? Нет, ты не прав. Мы возьмем город с первого же приступа.

– Я уничтожу тебя! – в ярости воскликнул Аполлон.

Странно, но я был совершенно спокоен… не ощущал ни капли страха.

– Безусловно, ты способен погубить меня, – проговорил я. – Но я уже кое-что знаю о вас, эгоистичных небожителях. Вы не можете истребить все свои создания. Вы можете влиять на нас, управлять нами, но у вас не хватит сил, чтобы уничтожить всех нас. Возможно, вы действительно создали нас, но теперь мы существуем и поступаем по собственной воле. Мы не в вашей власти… Пусть и не совсем, я это знаю. Но у нас куда больше свободы, чем вам бы хотелось.

Зевс отвечал негромко, однако в голосе его слышались далекие отголоски грома:

– Будь осторожен, Орион. Ты толкаешь нас на жестокость.

– Но вы нас не уничтожите, – настаивал я. И вдруг понял почему. – Вы не можете нас уничтожить. Иначе погибнете сами! Вы существуете, лишь пока существуют ваши создания. Наши судьбы связаны в вечности.

Одна из богинь со злобной улыбкой на прекрасных губах шагнула ко мне:

– Ты льстишь себе самому, наглая тварь. Тебя-то можно уничтожить, и притом очень болезненным способом.

Золотой бог усмехнулся:

– Нам незачем уничтожать все свои создания. Достаточно поразить город болезнью или послать людям разрушительное землетрясение, чтобы вы распростерлись перед нами в пыли… Жалкие черви!

Жестокая богиня напомнила мне по описанию Геру, жену Зевса. Ахейцы говорили, что она прекрасна, но своенравна и безжалостна к своим врагам.

– Сейчас я симпатизирую ахейцам, – сказала она, проведя ногтем по моей обнаженной груди, на которой сразу же выступила кровь. – Но если ты и впредь будешь проявлять подобную наглость, я охотно встану на сторону Аполлона.

Золотой бог взял ее руку и поцеловал.

– Ну, видишь, Орион? – сказал он мне. – Ты имеешь дело с силой, далеко превосходящей твою собственную. – Быть может, мне следовало бы немедленно уничтожить тебя… Раз и навсегда.

– Как ты уничтожил ту, которая звалась Афиной? – резко ответил я.

– Очередная наглость.

– Уничтожь его поскорее, – предложил один из богов.

Аполлон кивнул с неуверенной улыбкой на губах:

– Полагаю, что больше ты не сможешь быть мне полезен, Орион.

– Оставьте его в покое, – прозвучал скрежещущий голос, но слова эти словно заморозили богов и богинь, окружавших меня. Они отступили в стороны, пропуская коренастого гиганта, неторопливо приближавшегося ко мне. Они, кажется, даже боялись прикоснуться к нему. Его могучие руки могли раздавить любого. Покатые плечи бугрились мышцами. Ноги пришельца оказались короче, чем я ожидал, но и они не уступали торсу в мощи. Под густыми бровями на широком лице красным огнем горели глаза. В отличие от остальных богов, наряженных в великолепные одежды, он носил только черный кожаный жилет и короткую юбку до колен цвета лесной зелени; его серое лицо оттеняли черные волосы, зачесанные назад. Невзирая на легкую сутулость, он возвышался и надо мной, и над всеми остальными.

Он подошел прямо ко мне, нависая над моей головой словно бурлящий гневом вулкан.

– Помнишь меня? – спросил он хриплым скрипучим голосом.

– Ариман, – прошептал я, ошеломленный его появлением.

Он прикрыл на мгновение свои глаза и вымолвил:

– Мы с тобой, Орион, враждовали давным-давно… Помнишь?

Я заглянул в его горящие красным огнем глаза и увидел в них боль, воспоминания о ненависти и охоте, затянувшихся на пятьдесят тысяч лет. Я увидел битву в снегах и льдах ушедшей эры… И другие сражения, происходившие в других местах и временах.

– Все… так смешалось, – сказал я.

– Возвращайся в свой мир, Орион, – попросил Ариман. – Некогда ты услужил мне, и теперь я отдаю свой долг. Возвращайся в свой собственный мир и более не искушай судьбу.

– Я вернусь в свой мир, – пообещал я. – И помогу ахейцам покорить Трою.

Боги и богини молчали, хотя я ощущал гнев, волнами исходивший от Аполлона.

18

Я проснулся, как только первые петухи тонкими голосами возвестили о наступлении утра. Натянул серую льняную тунику, заметил царапину, еще кровоточащую на груди, потом приказал капиллярам сомкнуться, и кровь перестала течь.

Мое физическое тело на самом деле оказалось в другом мире, сказал я себе. Это не причуды ума, не фантазии. Тело и правда перемещалось из одной вселенной в другую.

Лукка и его люди уже шагали к реке, собираясь рубить деревья для строительства осадной башни. Прежде чем он туда отправился, я переговорил с ним и пошел к Одиссею на корабль итакийцев. Следовало узнать, что произошло на совете.

Троянцы прислали делегацию с просьбой вернуть изувеченное тело Гектора. И хотя ахейцы всячески старались сохранить в тайне смерть Ахиллеса, троянцы узнали о ней, – лагерь просто гудел от этой новости. Послы явились на совет, и после некоторых споров ахейцы решили возвратить тело Гектора, предложив двухдневное перемирие, чтобы обе стороны смогли подобающим образом почтить память погибших.

Забрав останки своего царевича, троянцы отправились восвояси, и Агамемнон рассказал совету об осадной башне. Ахейцы решили воспользоваться двумя днями перемирия, чтобы втайне построить ее.

Эти два дня я провел с хеттами на другой стороне Скамандра, прячась от троянцев за кустами и деревьями, покрывавшими речные берега. Одиссей, более всех ахейцев ценивший разведку, выслал лучших воинов стеречь реку; они должны были помешать разъездам врага случайно наткнуться на нас. Я же рассчитывал, что, услышав стук наших топоров и визг пил – когда ветер дул от моря, троянцы безусловно могли слышать шум, – осажденные решат, что мы строим новый корабль.

Несколько дюжин рабов и фетов послали рубить лес и таскать бревна. Лукка оказался прирожденным инженером; он руководил работами уверенно и разумно. Башня лежала горизонтально, мы строили ее на земле лишь отчасти потому, что так было проще, – гораздо больше мы беспокоились о том, чтобы она не поднималась над лесом. Как только стемнело, я заставил несколько дюжин рабов и фетов с помощью рычагов и веревок придать ей нормальное вертикальное положение.

Агамемнон осмотрел башню.

– Отчего она у вас получилась ниже городских стен? – укоризненно спросил он.

Но строил Лукка со своими людьми, а замышлял я. Имевшегося у нас времени могло хватить только на постройку одной башни, ведь мы намеревались пойти на приступ сразу после окончания перемирия. И удар следовало наносить наверняка.

– Эта башня достаточно высока, мой царь и господин, – отвечал я. – Она достанет до края западной стены. Там самое уязвимое место городских укреплений… Даже сами троянцы говорят, что этот участок стены возвели не Аполлон с Посейдоном.

Нестор покачал седой головой:

– Мудрое решение. Ни к чему гневить богов, иначе они все равно пошлют тебе горе, даже если сначала ты добьешься удачи. Боги накажут смертного за наглость. Вспомните бедного Ахиллеса, полного гордыни… Сколь же презренная рана погубила его!

Нестор остановился, а я торопливо вставил:

– Я побывал внутри города и знаю, как он расположен. Западная стена – на самой высокой стороне холма. Стоит взять эту стену, и мы окажемся в верхней части города – возле дворца и храмов.

Одиссей согласился и произнес, обращаясь к царю:

– Если ты не забыл, я тоже бывал в Трое послом и запомнил расположение улиц и сооружений. Орион прав. Если мы прорвемся, скажем, через Скейские ворота, нам придется пробиваться по улицам, все время поднимаясь в гору. Выгоднее взять западную стену.

– Но как доставить эту штуку на холм к стене? – проговорил Агамемнон.

– Склон на западе не такой крутой, как на севере и на востоке, – заметил я. – Легче всего это можно было бы сделать на юге, где расположены Скейские и Дарданские ворота. Но южная сторона города охраняется самым тщательным образом, там самые высокие стены и сторожевые башни возле каждых ворот.

– Знаю! – отрезал Агамемнон и направился осматривать деревянный сруб, явно разочаровавшись в новой идее.

Но прежде чем царь продолжил расспросы, я проговорил:

– Лучше переправить башню через равнину сегодня же после заката, когда ночной ветер принесет туман с моря. Через реку мы перевезем башню на плоту, а потом на колесах – по равнине, чтобы туман скрыл нас от часовых на стенах, а когда мы поднимем ее…

Агамемнон остановил меня небрежным движением руки:

– Одиссей, ты собираешься возглавить этот… маневр?

– Да, сын Атрея. Я хочу первым из ахейцев ступить на стену Трои.

– Ну и отлично, – проговорил великий царь. – Едва ли у вас что-либо получится, но можете попробовать. Я подготовлю войско, чтобы оно могло выступить с первыми лучами солнца.

В ту ночь мы не спали. Едва ли кто-то из нас сумел бы уснуть: двое пожилых жрецов принесли в жертву дюжину козлов и баранов, горла животным перерезали старинными кремниевыми ножами, переходя от одного умерщвленного животного к другому, еще блеявшему на земле, а затем обмазали кровью деревянную раму. Они сожалели, что не могут принести в жертву быков или людей… Агамемнон не слишком верил в успех нашей попытки и не собирался входить в чрезмерные расходы.

Лукка руководил переправой через реку, к делу мы приступили, едва от моря поползли клочья ночного тумана. Мы ожидали, согнувшись в три погибели, таясь в холодном мареве, башня возвышалась над нами словно скелет древнего титана… Наконец луна опустилась за острова, и ночь стала темной – как ей и положено быть.

Я надеялся на облака, но звезды следили за нами и когда мы медленно волокли башню на больших деревянных колесах по равнине Илиона, и когда направились вверх по склону к западной стене Трои. Одни рабы и феты тянули веревки, другие поливали жидким жиром колеса, чтобы те не скрипели.

Примолкший Политос, настороженно озираясь, шел возле меня. Напрягая зрение, я тщетно пытался сквозь туман увидеть часовых Трои на стенах. Над головой висели оба ковша и наклонный двойной угол Кассиопеи. Созвездие моего тезки Ориона вставало на востоке прямо перед рогами созвездия Тельца. На шее быка семью жемчужинами поблескивали Плеяды.

Ночь выдалась удивительно спокойная. Вероятно, троянцы, веря в соблюдение перемирия, считали, что война не начнется до завтрашнего утра. Конечно, бой не завяжется раньше восхода солнца, но неужели у них не хватило ума расставить посты? Откос становился круче, превращаясь в обрыв. Теперь все мы налегали на веревки, подставляли свои спины и стискивали зубы, чтобы не застонать от боли. Рядом со мной шел Лукка с искаженным от напряжения лицом. Сейчас он трудился как простой фет.

Наконец мы приблизились к подножию стены и встали возле нее, ожидая.

Я послал Политоса взглянуть на восток и велел дать мне знать, как только небо начнет сереть, предвещая рассвет. Мы распростерлись на земле, чтобы дать отдых мускулам перед схваткой. Башня лежала на боку, оставалось только придать ей вертикальное положение. Я сидел, прислонившись к городской стене Трои, и отсчитывал минуты по своему пульсу.

Вскоре в городе запел петух, ему ответил другой. Где же Политос? Уснул или его схватили троянцы?

Но старый сказитель возник из тумана, едва я поднялся на ноги.

– Восточный горизонт еще темен, но свет уже прикоснулся к горам. Скоро небо сделается молочно-белым, а потом розовым, как цветок.

– Одиссей с войском уже выходит из лагеря, – проговорил я. – Пора поднимать башню.

Мы почти все приготовили, прежде чем троянцы сумели что-то понять.

Когда мы взялись за веревки, чтобы поставить башню, туман уже слегка поредел. Сооружение стало гораздо тяжелее из-за лошадиных шкур и оружия, привязанного к помостам. Лукка и его люди стояли с противоположной стороны, подпирая башню шестами по мере того, как она поднималась. Скрип и наше пыхтение заглушить теперь было нечем. Несколько напряженных минут показались мне долгими часами.

Как только башня, поднявшись, приникла к стене, я услышал испуганные голоса, раздававшиеся с другой стороны укрепления.

Я обернулся к Политосу:

– Беги скорее к Одиссею и скажи, что мы готовы. Пусть выступает немедленно.

Мы заранее решили, что Одиссей и пятьдесят отборных воинов-итакийцев пересекут равнину пешком, ведь колесницы производили так много шума. Но теперь я засомневался в том, что мы выбрали действительно самый разумный способ.

За стенами кричали. Я увидел, как из-за парапета высунулась голова, на мгновение четко обрисовавшаяся на фоне серого неба. Я выхватил меч и бросился к лестнице, которая вела на вершину башни. Лукка лишь на шаг отставал от меня; остальные хетты на площадках опускали конские шкуры, чтобы прикрыть ими бока башни от стрел и копий.

– Что там? – донесся сверху мальчишеский голос.

– Гигантский конь! – с ужасом ответил ему кто-то взрослый. – А в нем люди!