Текст книги "Окраина"

II

Закончив, Джулия выключила пылесос и стала сматывать шнур. Они жили здесь уже две недели и за последние три дня почти закончили распаковываться. Так что с домом она уже успела хорошо познакомиться – с его границами, размерами, особенностями. Но теперь… теперь он казался совсем не таким, каким она увидела его в первый раз, когда вместе с Грегори осматривала его в присутствии агента по недвижимости. Дом оказался менее гостеприимен. В нем всегда царил полумрак, и хотя другие, казалось, этого не замечали, она видела это очень хорошо. Умом Джулия понимала причину этого: дом располагался под крутым склоном холма, который защищал его от утреннего солнца, а на запад выходило слишком мало окон, поэтому даже после полудня дом выглядел мрачновато. Она даже понимала, почему дом построили именно так: он был старым, и его проектировали еще до наступления эры кондиционеров, поэтому его владельцы старались как можно лучше защититься от палящих лучей солнца. Однако результатом всего этого было то, что дом казался ей странным и неудобным.

Зловещим.

Зловещий. Детское словечко. Джулия не понимала, почему именно оно пришло ей в голову, но к атмосфере дома оно подходило идеально. За последние две недели женщина не часто оставалась в одиночестве, но, когда это происходило, она ловила себя на том, что прислушивается к звукам, наполнявшим дом, осторожно заглядывает за углы и пугается теней. В их новом доме царила атмосфера предчувствия какой-то беды, которую она ощущала почти физически и которую остальные, по-видимому, не замечали.

Джулия отнесла пылесос в чулан. Скорее всего все это полная ерунда, результат стресса, вызванного переездом. Для ее нервной системы переезд из урбанистической Южной Калифорнии в деревенскую Аризону оказался настоящим ударом, и теперь она с трудом осваивается на новом месте, вот и всё.

Но у нее уже появились сомнения – правильно ли они сделали, приехав сюда, и хорошо ли начинать здесь новую жизнь.

Джулия прошла на кухню и налила себе стакан холодного чая из кувшина в холодильнике. Теперь, когда пылесос не работал, в доме стояла полная тишина, и она включила кассету с «Риппингтонс»[22]22
  Современная джазовая группа, основанная в 1986 г.


[Закрыть], чтобы в доме появились хоть какие-то звуки. Саша была у себя в комнате, как всегда погруженная в мечтания и полная жалости к себе самой, а свекровь прикорнула у себя. Грегори с Адамом и Тео отправились в салон видеопроката, чтобы взять какое-то кино на вечер. Телевизионный кабель им еще не подключили, а через антенну телевизор без слез не насмотришься. Джулия всегда относилась к категории родителей, которые осуждают телевидение, но оказалось, что сейчас, когда дети были его лишены, время они проводили все так же бездарно. Более того, если такое вообще было возможно, их занятия были еще тупее, чем раньше. Тео занималась тем, что без конца переодевала всех своих кукол Барби, Адам запоем читал комиксы о супергероях, а Саша, лежа на кровати, по сотому разу слушала один и тот же дурацкий рэп. Джулия вдруг поняла, что их дети за всю свою жизнь не прочли ни одной газеты, и теперь, без телевизора, они оказались полностью изолированными от внешнего мира.

Она будет просто счастлива, когда кабель наконец-то подсоединят.

Джулия вернулась в гостиную. На одной из ручек кушетки лежал последний вязальный проект ее свекрови – квадратный вязаный шерстяной платок. Один его угол свешивался на пол. Рядом, на кофейном столике, лежало несколько мотков шерсти.

Как ни тяжело было Джулии это признавать, но мать Грегори начинала действовать ей на нервы. Старуха уже покритиковала Джулию за то, что та делает покупки в «Коппер-сити маркет», когда существует магазин «Фреш бай», в котором мясник – русский. Кроме того, она настаивала, чтобы Грегори покупал бензин на заправке Мохова, тогда как там он был на пять центов дороже, чем где бы то ни было, – и опять же потому, что заправка принадлежала русскому.

«Молоканская мафия» – так называл это Грегори, и это всегда очень смешило Джулию. Но сейчас она поняла, что Грегори совсем не шутил. Это была та, крайне неприятная, форма культурного расизма, то предубеждение, которое здорово влияло на их повседневную жизнь, а не просто какая-то отвлеченная вера в Бога, не подразумевающая никаких практических шагов. Ее родители тоже были молокане, но они не были настолько ортодоксальны в своей вере, не пытались исключить из своей жизни любое американское влияние и не ограничивали себя только границами русского окружения. Впрочем, они родились и выросли в Лос-Анджелесе, тогда как семья Грегори была из более изолированного сообщества и поэтому испытывала больший страх перед внешним миром. В этом также можно было увидеть элементы сегрегации и расового превосходства. Русские лучше, чем чужаки, поэтому бизнесмены и торговцы, принадлежащие к их общине, достойны большего доверия.

Грегори пытался объяснить матери, что бензин, который продает молоканин, не становится от этого святой водой и что принципы свободного рынка, регулирующие весь остальной мир, регулируют и торговлю бензином.

– Я покупаю бензин там, где он дешевле, – объяснял он матери. – И если он будет дешевле у Мохова, то я буду покупать у него.

Его матери это явно не понравилось, и на лице у нее появилось выражение резкого осуждения. С тех пор она стала неуступчивой – вежливой, но вечно сердитой, – и атмосфера в доме сильно накалилась.

Джулия вздохнула. Они с Грегори приняли осознанное решение попытаться ужиться с его матерью, уступать ей в спорах и не обращать внимания на разногласия и трудности для того, чтобы поддерживать в доме гармонию. Джулия никак не ожидала, что здесь могут возникнуть какие-то проблемы. Она всегда прекрасно общалась со своей свекровью и с нетерпением ждала, когда в семье появится еще один женский голос, который будет ее поддерживать. Но оказалось, что приезды на уик-энд и редкое общение по телефону сильно отличаются от жизни бок о бок в течение 24 часов в сутки. Конечно, какие-то проблемы были ожидаемы, ведь все они привыкли жить своей жизнью и сейчас пытались определить границы дозволенного и по-новому построить свою жизнь, – всем было понятно, что это займет какое-то время.

Сама Джулия тоже чувствовала себя потерянной и хотя после того, как оставила свою работу в библиотеке Доуни, часто говорила Грегори, что хочет написать книгу для детей, но так и не смогла претворить свои мечты в жизнь и сделать что-то конкретное, что приблизило бы ее к заветной цели. Сейчас она даже не была уверена, в самом ли деле хочет этого.

Все складывалось гораздо сложнее, чем ожидала Джулия. Может быть, ей стоит поработать в библиотеке города на общественных началах? Или, когда закончится лето, обратиться в подготовительную школу?

Раздался телефонный звонок, и она немедленно сняла трубку. Это была Дебби, и Джулия немедленно разулыбалась, услышав знакомое: «Жюль!» Она была так счастлива, что у нее еще остался кто-то в реальном мире, с кем она могла поговорить… Неожиданно Джулия осознала, насколько жалеет, что переехала в Аризону.

Дебби собиралась на закрытый просмотр нового фильма Стивена Спилберга. В субботу она прогуливалась по моллу[23]23
  Молл – галерея магазинов.


[Закрыть] в Лейквуде, и интервьюер задал ей несколько вопросов. По-видимому, она подошла ему по возрасту и социальному положению, поэтому он вручил ей два билета на просмотр какого-то фильма. А когда она позвонила по телефону, чтобы подтвердить свое участие, то выяснилось, что это будет новый фильм Спилберга.

– Жаль, что тебя здесь нет, – сказала Дебби. – Мне не с кем идти. Джон отказался, и теперь мне придется загнать второй билет.

– Мне бы тоже хотелось быть сейчас с тобой, – согласилась Джулия.

Они поболтали еще минут пятнадцать-двадцать, прежде чем Дебби сказала, что ей пора в сад за Терезой.

Джулия с сожалением повесила трубку. После ее разговора с подружкой дом показался ей еще темнее, чем обычно, и хотя и Саша, и свекровь были у себя в комнатах, дом выглядел совершенно пустынным. Длинный бледный солнечный луч упал на платок, и это почему-то вызвало у нее мурашки на руках.

Мороз по коже.

Ей показалось, что на улице она заметила маленькую тень. Наверное, Тео. Грегори с детьми вернулся! Радуясь их возвращению, Джулия подошла к окну и выглянула наружу. Парковка перед домом была пуста, и на улице не было видно никаких признаков их фургона.

На кухне продолжали звучать «Риппингтонс», но в доме все-таки было слишком тихо, и она решила пойти к Саше и разбудить дочь, чтобы сказать ей, что она должна помогать матери с домашними делами, например с уборкой в доме.

Она просто не хотела оставаться в одиночестве…

Глупо. Она опять глупо себя ведет. Тревога, которую она испытывает, не имеет никакого отношения к самому дому, это просто один из результатов культурного шока – совершенно естественная физиологическая реакция. В доме нет ничего страшного, пугающего или необычного.

Но Джулия никак не могла подчинить свои страхи логике. Они относились скорее к области ощущений, а не мыслей, и не поддавались рациональной аргументации, поэтому ей хотелось, чтобы или проснулась ее свекровь, или чтобы вниз спустилась Саша.

Джулия подумала о маленькой тени за окном.

Dedushka Domovedushka.

Хоть она и не хотела в этом признаваться, но испуг ее свекрови от того, что они забыли пригласить с собой Главного в Доме, подействовал и на нее. Джулия знала, что все это простое невежество и что она не должна позволять себе попасть под влияние этого суеверия, но, несмотря на все ее свободомыслие, логику и современность, где-то в глубине души она все еще верила. Она не очень хорошо знала именно эту легенду, но помнила, что Dedushka Domovedushka должен был их защищать. Он был защитником семьи от всего сверхъестественного, что могло попытаться повлиять на их жизнь.

Мать Грегори была сильно расстроена с того самого момента, как узнала, что они не пригласили его с собой, и, может быть, ее раздражительность объяснялась отчасти и этим. С того самого момента, как они приехали в Макгуэйн, свекровь молилась все больше и все чаще вела беседы о божественном. И хотя было видно, что это ее успокаивает, Джулия чувствовала себя не в своей тарелке и сильно раздражалась. Все эти разговоры о невидимом мире, сверхъестественном, религиозном выбивали ее из колеи. Кроме того, все эти разговоры не давали ей забыть о своих страхах. Как это ни покажется странным, сейчас она была вынуждена признать, что чувствовала бы себя намного лучше, если б они пригласили Главного в Доме с собой и если бы у них была какая-то защита от всех призраков и демонов… или что там еще существует…

Из кухни донесся звук удара и звон разбившейся посуды. Джулия вздрогнула от неожиданности, и ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Затаив дыхание, она бросилась к двери, ожидая – скорее даже надеясь, – что вот сейчас она увидит свою свекровь, которая столкнула одну из еще не распакованных коробок с посудой…

На полу валялась перевернутая коробка. Весь линолеум был засыпан осколками стекла и фарфора.

Но рядом никого не было.

Джулия вся похолодела. Она внимательно осмотрела полутемную кухню, остановилась взглядом на закрытой и запертой двери на улицу и не заметила ничего необычного.

– Джулия! – послышался голос матери Грегори из ее комнаты. – Всё в порядке?

– Да, всё в порядке! – крикнула она в ответ, радуясь, что в доме есть еще кто-то живой.

Джулия прошла на кухню и наклонилась над перевернутой коробкой. Внутри находилось еще много посуды, большая часть которой, благодарение богу, не пострадала. Наверное, она поставила коробку на стойку рядом с холодильником и та просто съехала от вибрации…

Нет, она хорошо помнит, как во время завтрака видела ее на столе на другом конце комнаты.

Это совершенно невозможно.

Джулия открыла шкаф под мойкой и, достав оттуда пластиковый мешок для мусора, стала собирать в него осколки. Одновременно посмотрела на стойку. Скорее всего она переставила на нее коробку и просто забыла об этом. А поставила она ее очень близко к краю, вот та и свалилась…

Джулия попыталась представить себе траекторию падения. Да, подумала она. Именно это скорее всего и произошло.

Но она так и не смогла заставить себя в это поверить.

III

Ни Бабуне, ни Адаму banya не понравилась. В этом отдельно стоящем маленьком домике было что-то, что заставляло мальчика нервничать. Но в то же время это же ощущение влекло его к данной постройке – именно поэтому в последние две недели он возвращался к banya вновь и вновь. Подняв глаза от сброшенной змеиной шкуры, которую он изучал, Адам посмотрел на дом, чтобы убедиться, что Тео вошла внутрь, и, убедившись в этом, бросился прочь, вокруг автомобильной стоянки и развесистого виргинского тополя. Последнее время сестра просто не отлипала от него, и, хотя он не имел ничего против, так как ни один из них не успел еще завести себе новых друзей, через какое-то время это стало его доставать. Иногда ему хотелось побыть в одиночестве.

Кроме того, ему хотелось одному посетить banya.

Адам нырнул под ветку дерева и направился по тропинке, которая шла между высокими высохшими сорняками. Их двор был просто огромен, и banya была совсем не видна от дома. Она одиноко возвышалась на другом конце земельного участка, почти скрытая изгибом холма, и, чтобы попасть в нее, надо было пройти мимо небольшой рощицы деревьев паловерде и кучи крупных булыжников. За banya в зарослях сорняков виднелся бетонный фундамент сгоревшего дома, все пустоты низких сгоревших стен которого были заполнены почерневшими кусками дерева.

Они с Бабуней первыми пошли в banya на второй день после приезда и сразу же почувствовали мгновенное отторжение. Бабуня споткнулась, как только переступила через порог, и ей пришлось опереться на стену, чтобы не упасть. Она мгновенно развернулась и вышла из строения. Женщина сильно задыхалась, но, когда Адам вышел вслед на ней, чтобы спросить в чем дело, махнула ему рукой и сказала, что всё в порядке.

Однако это было совсем не так. Войдя внутрь, Адам тоже ощутил непонятную давящую атмосферу, и это ощущение никак не было связано с темнотой, которая царила в помещении, и запахами плесени и зацветшего грибка, которые его заполняли. Это было странное гадливое чувство, не имевшее ничего общего с реальностью.

Его это испугало, но он любил, когда было страшно, поэтому, как только Бабуня сказала ему, что с нею все в порядке, Адам вернулся в помещение и продолжил осмотр.

После этого он возвращался туда еще несколько раз.

Сейчас Адам прошел под тонкими зелеными ветвями паловерде и по слегка наклонной лужайке направился в сторону купальни, ощущая знакомый холодок внизу живота.

Очевидно, banya была заброшена уже много лет – сорняки, росшие вокруг нее, были высотой почти до верхней притолоки, однако внутри помещения не было никакой паутины, которую он рассчитывал там увидеть. Никаких насекомых внутри тоже не было, и, хотя обычно такие вещи не приходили ему в голову, на этот раз зловещее отсутствие живности обратило на себя его внимание. Создавалось впечатление, что даже насекомые боялись этого места, и для Адама это было лишним подтверждением его необычности и привлекательности.

Он бывал в banya уже много раз, но никогда ни до чего не дотрагивался, поэтому все выглядело точно так же, как и в первый день. Мальчик на секунду остановился на пороге, заглядывая внутрь. На грубом деревянном полу валялись какие-то кости. Не скелеты, а именно отдельные кости, хотя впечатление они производили не меньшее. Было видно, что это кости не птицы и не коровы, а какие-то другие – койота или поросенка-пекари, крысы или кролика, домашних животных или свиней, а одна походила на бедренную кость ребенка.

Именно эта кость заинтересовала его больше всего. В прошлом году в школе они проходили человеческий скелет, и она сразу же бросилась ему в глаза. Она действительно выглядела как маленькая бедренная кость, и каждый раз, когда Адам входил в помещение, его взгляд останавливался именно на ней.

Сейчас произошло то же самое – согнувшись, он наклонился над костью и попытался представить себе, откуда она могла здесь взяться. При этом мальчик испытал совершенно восхитительное чувство страха.

Но кость была только затравкой.

Адам выпрямился и повернулся.

В конце помещения находилась вещь, которая действительно сильно пугала его, вещь, которая заставила его в самый первый день спрятать лицо в руках Бабуни и с тех пор все время являлась ему в ночных кошмарах. Именно эта вещь заставила его нарушить данное Бабуне обещание никогда не заходить в banya одному.

Тень.

Она висела на противоположной стене, над обломками скамеек, и была невероятно живой. Походила она на изображение мужчины в профиль. Русского, с выпирающим животом и бородой до пояса.

И это было не просто пятно или выцветшее место, не нечто, отпечатавшееся на стене, а именно настоящая тень. В ней было нечто от иллюзорности, которая обычно отличает выцветшую копию от оригинала.

Вот только оригинала нигде не было.

Ни в самом помещении, ни в прямой видимости от двери не было ни одного объекта, который мог бы отбрасывать подобную тень. Казалось, она существует вопреки всем законам физики, и Адам не переставал о ней думать, пытаясь сопоставить ее контуры со всем, начиная с сорняков за дверью и кончая деревянными стропилами в самом помещении, но ничего не подходило. Независимо от того, светило ли яркое солнце или небо было закрыто облаками, тень всегда была на месте с неизменными и четкими контурами. И еще одно – это явно было не случайное совпадение, не случайное наложение различных образов, которое в результате дало сходство с мужчиной; напротив, это было четкое изображение, которое невозможно было принять ни за что другое, кроме как за мужскую фигуру.

В самом контуре было какое-то предчувствие беды, а в этой грузной фигуре – что-то суровое и непреклонное, особенно в том, как неестественно прямо держалась голова мужчины. Во всем этом была какая-то угроза, которая вкупе с неизвестным происхождением самого изображения наполняло помещение banya ужасом.

Собравшись с духом, Адам поднял глаза. Он увидел густые брови и не менее густую бороду, и ему пришлось приложить серьезные усилия для того, чтобы не отвернуться. Сердце его бешено колотилось, и мальчик неожиданно почувствовал холод. Пока он смотрел на тень, она как будто стала глубже, а воздух banya сгустился вокруг нее, и на какую-то секунду мальчику показалось, что изображение стало трехмерным.

А еще ему показалось, что он услышал вздох и какой-то шепот, поэтому с зашкаливающим пульсом вылетел из помещения на солнечный свет и с максимальной скоростью полетел вперед, не останавливаясь до тех пор, пока не добежал до паловерде.

Так долго Адам еще не находился в banya никогда, и его переполняло чувство гордости. Он становится все смелее. Раньше мгновенно вылетал из дверей, не успев поднять глаза на тень, а на этот раз заставил себя смотреть на нее какое-то время, прежде чем убежать…

Адам поежился, вспомнив вид тени и шепот, и быстро направился в сторону дома.

В следующий раз он возьмет у Саши часы и засечет время, а потом с каждым разом будет стараться оставаться внутри чуть дольше.

Мальчик замедлил шаги и оглянулся, но banya уже не было видно за булыжниками и деревьями. Даже если бы это не было так страшно, он все равно не мог представить себе, как заходит туда голый и сидит там вместе с остальными, похлопывая себя ветвями деревьев. Часть его возмущалась самой возможностью иметь хоть какое-то отношение к людям, ведущим себя таким образом.

Но в этом не было ничего нового.

Он часто смущался своего происхождения.

В прошлом году у них в классе устроили День этнической гордости, и это был сплошной кошмар.

Все они должны были рассказать своим одноклассникам о традициях и культуре своей семьи, о ее национальной одежде, блюдах, языке и так далее, поэтому Адам и принес в школу немного борща, который приготовила его мама. Миссис Андерс начала с того, что стала настаивать, чтобы он произносил «борстч», точно так, как слово писалось, а не проглатывал букву «т». И не важно, что именно он произносил это слово правильно, она ни в какую не соглашалась отказаться от своего варианта произношения. У Адама было такое ощущение, что она пытается поправить его, как будто он употребляет неправильное слово, и это заставляло его смущаться все больше и больше. Как будто она делала из него посмешище, чего никогда не позволяла себе в отношении Ви Фана, или Джорджа Саатьяна, или других мальчиков из их класса.

В тот день он раздал всем деревянные ложки, налил всем по чуть-чуть борща и, пока класс ел, приготовился рассказывать об истории молокан, о том, что они делают и во что верят. Он смог рассказать большую часть из того, что планировал, но был слишком смущен, чтобы заговорить о пацифизме. Пацифизм был основой основ религии молокан – это Бабуня вдолбила ему в самом детстве, но он стыдился в этом признаться. Глубоко в душе Адам честно верил в некоторые из молоканских принципов – но в то же время не хотел в них верить. Бабуня всегда говорила ему, что убийство в природе человека, что Каин, первый человек в Библии, первый, который получился в результате союза мужчины и женщины, а не созданный Богом, убил своего брата. Это было преступным актом, но, совершив его, Каин был отмечен Богом, который защитил его от людского правосудия, – по словам Бабуни, это показывало не только милосердие и всепрощение божие, но и то, что Всевышний не хочет, чтобы люди судили друг друга. Что Он запрещает месть и что только Он один может назначать наказание. Такой взгляд запрещал жестокость, войну, смертную казнь, поэтому молокане очень серьезно относились к своему пацифизму. Из-за этого им пришлось покинуть свою родину, и из-за этого они отказывались воевать в армии США.

Все это было очень здорово, особенно когда он лежал в постели в пижаме, а Бабуня на ночь рассказывала ему истории из Библии, и он во все это верил. Но в школе все это оказывалось не только не важным, но и вызывало определенные затруднения. Оказалось, что невозможно не давать сдачи тем, кто бьет тебя, и Адам неоднократно желал Джейсону Агилару, Говину Джефферсону или Тичу Сэйлсу смерти. Черт, если б он не бросил молиться, то помолился бы за то, чтобы Господь Бог уничтожил их. Но молиться Адам бросил несколько лет назад. Мальчик не мог точно сказать, почему это произошло, но в какой-то момент он стал чувствовать себя идиотом, складывая перед собою руки и умоляя Господа о его милостях.

Но Бабуне он в этом ни за что не признается.

Все дело было в том, что он не знал, действительно ли он молоканин.

Его семья уже давно не ходила в молельный дом, а когда ходила – он тогда был совсем маленьким, – то это была Пресвитерианская церковь в Норфолке.

Его родители не учили его русскому языку, и он знал, что Бабуня этим очень недовольна. По-русски он знал всего несколько слов: pupok, zhopa, babunya, konfeta, – но так и не запомнил короткую русскую молитву, которую, когда он был младше, Бабуня заставляла его произносить каждый День благодарения. Но сейчас даже Бабуня говорила по-русски реже, чем раньше. Вот когда он был маленьким, его родители и бабушка говорили по-русски все время, особенно когда не хотели, чтобы он их понял. Когда папа говорил с Бабуней по телефону, то случалось, что он говорил только по-русски. Но времена меняются, и теперь они говорили почти всегда только по-английски.

Адам миновал тополь и повернул к фасаду дома. Его мать, отец и Бабуня сидели на ступеньках лестницы – папа читал газету, мама – журнал, а Бабуня вязала крючком. Рядом Тео играла со своей Барби. Грохот рэпа, доносившийся из окна на втором этаже, говорил о том, что Саша у себя в комнате.

Адам собирался осмотреть передний двор в поисках змеиной кожи, которую змеи сбрасывают во время линьки, но сама мысль о том, что все это будет происходить на глазах у остального семейства, заставила его поперхнуться, и он понял, что надо куда-то сматываться. Его старик может пытаться «погрузить всех в эту тихую семейную атмосферу маленького заштатного городишки», но ему надо не забывать о потенциальной возможности того, что мимо ворот как раз в этот момент может пройти его будущий друг. А вид семьи, члены которой ведут себя как участники ток-шоу «Клуб 700»[24]24
  Популярное телевизионное ток-шоу, во время которого обсуждаются вопросы религии, в частности христианства.


[Закрыть], может положить конец так и не начавшейся дружбе. Адаму не хотелось позориться.

Хуже не придумаешь, чем тусоваться с собственными предками.

Мальчик подошел к ступеням, взялся за перила и посмотрел на отца.

– Можно прогуляться до магазина? – спросил он.

– До какого?

– А что, это так важно? Оба они расположены по соседству друг с другом.

– А зачем? – поинтересовалась мама.

– Ни фига себе! Меня что, будут теперь подвергать допросу третьей степени каждый раз, когда я захочу выйти за ворота? Вы же разрешали мне с Роберто ходить куда угодно. И это в Калифорнии. А в этом занюханном городишке мне что, нельзя просто прогуляться по улице?

– Хорошо, – улыбнулся отец и посмотрел на маму: – Чем ему еще заняться?

– Чтобы вернулся через сорок пять минут, – велела она.

Адам кивнул и бросился бежать прежде, чем Тео сказала, что она тоже хочет прогуляться.

И в магазине он встретил своего нового друга.

Все произошло абсолютно случайно. Адам стоял у стойки с комиксами и рассматривал последние приключения Человека-паука, когда сопровождаемый звуком дверного колокольчика в магазинчик вошел мальчик приблизительно одного с ним возраста. Адам поднял глаза, увидел мальчика с длинноватыми волосами, в вылинявших джинсах и в майке с фото «Смэшинг Пампкинз»[25]25
  Американская альтернативная рок-группа, основанная в Чикаго в 1988 г.


[Закрыть] и равнодушно вернулся к своей книге.

Мальчик сказал что-то продавцу и подошел к тому месту, где стоял Адам. Тот отступил на шаг, и мальчик повернул стойку с книгами.

– А где здесь «Супермен»? – спросил он, повернувшись в сторону прилавка. – Мне нужен сентябрьский номер «Супермена».

– Прошу прощения, но все распродано, – ответил продавец.

– Но вы же обещали сообщить мне, когда он появится.

– Извините, слишком много работы.

– Черт…

– У меня есть этот номер, – вступил в разговор Адам.

– Правда? – Мальчик впервые взглянул на него.

– Правда.

– А ты кто?

– Мы только что переехали. Меня зовут Адам.

– Любишь комиксы? – спросил мальчик, поразмышляв немного.

– Да нет, смотрю в них просто для здоровья.

– Поклонник Супермена? – улыбнулся мальчик.

– В основном Человека-паука. Но этот мне тоже нравится.

– Мне тоже, – кивнул мальчик. – Я – Скотт.

Сначала они стеснялись друг друга. Адаму уже не так легко было знакомиться, как раньше, когда в парке или на пляже он каждый день заводил себе нового друга. Раньше он мог никогда его не видеть, но на несколько часов они становились с ним не разлей вода. Казалось, что Скотт тоже колеблется и не знает, что делать дальше, как постепенно приблизиться к той границе, за которой начинается дружба, и не показаться при этом полным идиотом.

И в этом они тоже были схожи.

Но к тому моменту, когда они подошли к стенду с коллекционными открытками, который располагался рядом со сладостями, они уже говорили без умолку: Адам рассказывал о жизни в большом городе, а Скотт объяснял ему, как невыносима может быть жизнь в такой дыре, как Макгуэйн, если только ты не станешь, по терминологии самого Скотта, «настоящим горным козлом».

Как и Адам, Скотт должен был идти в седьмой класс. После магазина он провел его мимо школы, чтобы «разведать обстановку». Школа оказалась больше, чем ожидал Адам, и современнее большинства зданий в городе. Они подошли к фонтанчику с питьевой водой рядом с теннисным кортом, и Адам попил, а Скотт, достав ручку, написал что-то на коричневой штукатурке над фонтанчиком. Вытирая рот, Адам увидел слово «Pussy[26]26
  Женский половой орган (англ.) – табуированная лексика.


[Закрыть]», написанное на стене, и стрелку, указывающую на фонтанчик, из которого он только что пил.

Скотт весело расхохотался.

Они обошли вокруг пустующей школы, пытаясь угадать, где будет располагаться их класс и где они смогут устроить свое убежище, чтобы до них не могли добраться восьми– и девятиклассники. Потом они прошли прямиком через поле на Туркуоз-авеню, и Адам пригласил своего нового друга к себе домой, подумав, что сможет показать ему banya, но Скотт сказал, что он должен был быть дома еще час назад, так что ему лучше поторопиться, пока не влетело от матери.

– А ты где живешь? – спросил Скотт.

– Ор-роуд, дом двадцать один.

– И на что похож твой дом?

– Не знаю, – пожал плечами Адам. – Деревянный. Двухэтажный. Расположен в глубине участка. За ним, с правой стороны, расположен холм, и он, кажется, тоже нам принадлежит.

– Так это что, старая халупа Мегана? – Глаза Скотта расширились.

– Вроде бы мой старик называл ее так пару раз.

– Классно! Завтра я к тебе приду. Вы во сколько встаете и завтракаете?

– Я? Рано.

– А предки?

– Где-то часов в девять.

– В девять я у тебя. – Скотт направился вниз по улице и помахал рукой. – Да, и не забудь про того «Супермена».

– Не забуду! – крикнул в ответ Адам.

Домой он отправился в хорошем настроении. Теперь у него есть друг, и мальчик чувствовал себя так, как будто у него гора свалилась с плеч. Он уже начал бояться, что ему придется идти в школу «на новенького», вообще никого там не зная, и он радовался, что у него появился приятель.

Скотт выглядел классным парнем.

Может быть, в Макгуэйне будет не так уж и плохо.

Было уже поздно, и по высоте солнца над горизонтом и теням в каньоне Адам понял, что прошло гораздо больше сорока пяти минут. Он знал, что мама будет злиться, а так как ему не хотелось оставаться без гуляния, он перешел на легкий бег. От магазина они повернули к школе, и, хотя Адам еще не очень хорошо знал город, ему показалось, что он вполне может пересечь несколько улиц, срезать путь у холма за их домом и появиться дома чуть быстрее, чем если пойдет старой дорогой.

Он бежал по незнакомым улицам, ориентируясь по скалам и холмам, и наконец действительно оказался на узкой грунтовой дорожке, которая вела к их участку.

Banya.

Адам знал, что ему придется пробежать мимо нее, и знал, что увидит ее в сумерках заканчивающегося дня, но не позволял себе думать об этом, концентрируясь вместо этого на необходимости как можно скорее попасть домой.

Теперь же, когда его путь пролегал между метелками фукьерий и громадными булыжниками, он не мог избавиться от этих мыслей.

И неожиданно он ее увидел.

Адам приближался к строению сзади, оттуда, куда еще никогда не ходил, и видел ее под тем углом, под которым никогда не видел прежде. Как он и ожидал, banya стояла в тени, рядом с руинами дома, тогда как верхушки деревьев над ней были все еще освещены солнцем.

Он подумал, что внутри ее должно быть уже темно, как ночью.