Текст книги "Небесные девушки"

Альма стояла с открытым ртом. Я тоже.

Мистер Куртене сказал:

– Генри позаботится о вас, Я скоро вернусь. – И удалился.

Генри был тощим мужчиной с тощей шеей, и он изгибался вокруг нас, как шпилька, булькая приветливым тоном:

– Итак, что предпочитают молодые леди? Может быть, начнем с креветок Боттичелли?

Даже попытка мысленно узнать креветки Боттичелли причинила боль моему желудку.

Донна проговорила:

– Генри, принеси-ка мне двойной мартини.

Я, понизив голос, сказала:

– Донна. Не валяй дурака.

– Что ты имеешь в виду, милая?

Я сказала:

– Послушай, ведь нас могут окружать люди из подготовительной школы. Если они увидят тебя с двойным мартини, беби, тебя выгонят. Помнишь правила?

– Знаешь что, Кэрол? – ответила Донна. – На этот раз ты права. – Она минуту подумала: – Слушайте, Генри, принесите мне двойную водку, но в стакане для воды с большим количеством льда. О'кей? Мы просто должны немного закамуфлировать ее.

– Я понял, мадам. Вы можете положиться на меня.

– Донна, – сказала я.

Она серьезно проговорила:

– Милая, пусть кто-нибудь отличит стакан водки от стакана воды с двадцати шагов. Они совершенно одинаковы.

– Вы хотите заказать ужин после аперитива? – спросил Генри.

– Я точно знаю, что хочу, Генри. Бифштекс с косточкой, с кровью и немного зеленого салата. Принесите это как можно быстрее.

– Да, мадам. – Он повернулся ко мне: – Мадам?

– Гамбургер и чашечку кофе.

Он выглядел шокированным.

Я поинтересовалась:

– Вы не подаете гамбургеры?

– Как таковые нет, мадам. У нас есть, собственные деликатесные особые, филе-миньон «Барбаросса». Оно очень популярно у наших клиентов.

– Прекрасно, – сказала я. – Но что это такое?

Он вздохнул:

– Это гамбургер.

– О'кей. И кофе.

Он повернулся к Альме:

– Мадам?

На ее губах играла легкая задумчивая улыбка. Она сказала:

– Грус.

Все молчали какое-то мгновение. Потом Генри вежливо прошептал:

– Вы сказали «грус», мадам?

– Да. Грус. Грус. Я без ума от груса.

Генри посмотрел на меня. Посмотрел на Донну. Пожал плечами.

Я спросила:

– Альма, ты, должно быть, имеешь в виду гуся, не так ли?

Она оживилась:

– Я не имею в виду гуся. Я имею в виду груса. Вы охотитесь на него с ружьями. Он прячется. Он очень хитрый. Вы не можете его найти…

Донна сказала:

– Черт. Она имеет в виду лося.

– Я не имею в виду лося… – воскликнула Альма. – Вот он здесь, в меню.

Она порывисто размахивала меню перед лицом Донны.

– Gzonse[1]1
  Тетерев (путаница связана с произношением Альмы).


[Закрыть] а lа maniиze de la сhвtean dе Ваlmoral[2]2
  Тетерев по-балморальски (фр.). Балморал – королевский замок в Шотландии. Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть].

Посмотри сама. Шотландский грус. Из Шотландии.

– Простите меня, мадам, – сказал Генри. – Конечно, граус. Не хотите ли выпить бутылочку вина с ним?

– Еще бы, – сказала Альма. – Что идет к грусу, Кэрол? Белое вино орвьето или лакрима Кристи? Или красное? Небьоло? Сайта Магдалена? Бароло?

Это становилось слишком утомительным. Меня окружали алкоголики. Я cказала:

– Альма, вспомни правила. Тебе не разрешается пить на людях. Это мгновенная смерть, если они застанут тебя. Ты не можешь обойтись стаканом холодной воды?

Она побледнела:

– Я? Я из Рима. Это моя обязанность – пить вино. Вода! Ты знаешь, что делает вода? Она вызывает ржавчину. Я не хочу, чтобы мои трубы были покрыты ржавчиной. – Она обратилась к Генри: – У вас есть хорошее орвьето, скажем, 1954 года?

– Да, мадам.

– Мы выпьем.

Генри удалился. Три официанта удалились. Мир воцарился за нашим столом. Но постепенно я начала сознавать, что половина людей в огромном ресторане смотрят на нас. Нас оценивали сотни глаз, изучали в мельчайших подробностях, и кожа сзади на моей шее стала гореть. И неожиданно я осознала, что все эти люди знали, кто мы такие, что мы трое из девушек авиакомпании с четырнадцатого этажа, и поэтому они пристально разглядывали нас через сверхмощные телескопы. Бог мой, нас действительно пристально разглядывали, и это меня так нервировало, что я начала подергиваться, как хомяк. Я вытащила пачку сигарет из моей сумочки и достала одну, потом я вспомнила о манерах и протянула пачку Альме и Донне.

– Спасибо, – сказала Донна и взяла одну.

– Спасибо, Кэрол, – сказала Альма и тоже взяла одну.

Донна дала каждой из нас прикурить от маленькой золотой зажигалки, которую она носила в вечерней сумочке; и вдруг мне пришла другая разрушительная мысль. Я сказала:

– О Господи, а нам разрешено курить публично? Донна глубоко вздохнула:

– Почему нет?

– Есть правило о курении…

– Слушай, – сказала Донна. – Ради святого Петра, будь разумной. Неужели у тебя будет наступать оргазм всякий раз, когда мы будем нарушать какое-нибудь глупое, пустое, смешное мелкое правило? Что с тобой, Кэрол?

Я произнесла неуверенно:

– Донна, правила есть правила.

Альма сказала:

– Кэрол, успокойся. Правило говорит, что курить можно, когда ты сидячий.

– Когда ты – что? – спросила Донна.

– Когда ты сидячий. Сидишь.

– С меня довольно, – сказала Донна холодно. – Еще одно слово услышу от тебя насчет правил, и я тебя ударю.

Один из официантов убрал всю посуду с нашего стола, включая графин, а другой официант пришел с тремя чистыми стаканами и чистым графином для воды. Итак, небольшая ловкость рук, и Донна получила свою двойную водку. Очень ловко. Я не одобряла это, потому что все это казалось откровенной глупостью, но я вынуждена была прийти в восторг. Генри и его приспешники, конечно, знали свое дело.

Нам пришлось подождать недолго появления бифштекса-гамбургера «Барбаросса» и тетерева. И пока мы ждали, разговорились. В считанные минуты мы с необузданным энтузиазмом совали нос в личную жизнь каждой из нас.

Начала Донна. Она обратилась к Альме:

– Скажи-ка мне, цвет общества, что тебя привело сюда?

– Я хочу есть. Я умираю от голода. Я могла бы съесть быка.

Я сказала:

– Нет, Донна имеет в виду подготовительную школу.

– А-а, – сказала Альма, – очень хороший вопрос.

Она отвечала около получаса, в это время появилась еда, включая ее бутылку орвьето. Она напыщенно говорила о бедном маленьком тетереве, она презрительно понюхала вино, а потом перешла прямо к рассказу о своей жизни и любви. Я полагаю, что она могла бы охватить все несколькими хорошо подобранными словами, но она должна была рассказать обо всем в подробностях. Кроме того, ее плохой английский то и дело подводил ее и вынуждал возвращаться и переводить Донне, и, честно говоря, я знала недостаточно итальянский, чтобы справиться с описанием жизненного опыта Альмы. А произошло то, что она начала работать с шестнадцати лет в маленьком магазинчике, где торговали религиозными реликвиями для туристов, вот тогда она начала учить английский, для того чтобы она могла продавать туристам все нужные им сувениры. Здесь она познакомилась с очень приятным джентльменом-другом (я могу себе представить), который нашел ей работу в агентстве автомобилей. Потом она встретила очень приятного друга-джентльмена, который нашел ей работу на итальянской авиалинии, что привело ее к встрече с другим другом-джентльменом, который нашел ей работу с самим представителем «Магна интернэшнл эйрлайнз» в Риме. Там она встретила такого приятного друга-джентльмена, который: а) помог ей выучить так хорошо английский, что теперь у нее превосходный акцент, и б) ухитрился найти ей работу стюардессы на европейских линиях. Затем, когда «Магна интернэшнл эйрлайнз» начала поиски девушек для обучения на международных авиалиниях, она обратилась к ним. Отсюда ее рассказ становился запутанным, потому что она обратилась не через ее друга-джентльмена, который, как подразумевалось, работал в «Магне», Это было бы слишком просто. К тому времени у нее был другой друг-джентльмен, который представил ее другу, у которого был друг, а этот друг говорил с кем-то в «Магне» в Нью-Йорке, и они сказали: «Что ж, конечно, это именно та девушка, которую мы ищем, присылайте ее». И вот она здесь.

– Малыш, – сказала Донна. – Тебе есть что вспомнить.

– Немного, – согласилась Альма.

– У тебя было много друзей.

– Несколько, – сказала Альма. Она доверительно наклонилась вперед. – Сейчас я вам кое-что скажу. Знаете что? Я боюсь самолетов. Правда. Всякий раз, когда я летала, у меня был понос. Смешно, а?

– Какого же черта ты хочешь летать в таком случае? – удивилась Донна.-С твоим талантом цеплять парней я бы лучше нашла работу, которая бы не вызывала поноса.

– Хороший вопрос. Я отвечу. – Она погрызла ножку своего тетерева.-Потому что, -сказала она, – потому что в самолетах вы встречаете таких приятных людей.

– Мужчин-людей? – спросила Донна. Альма откинула голову назад, заливаясь смехом:

– Кого же еще?

Донна очень странно на нее посмотрела. Она ничего не сказала; она просто посмотрела на нее, на ее волосы, глаза, рот, ее шею, грудь; и я думаю, что она пыталась прикинуть в уме, каковы же результаты жизнедеятельности Альмы. Я хочу сказать, что было ясно, что Альма имела в виду, говоря о приятном друге-джентльмене; возможно, она спала напропалую со всеми все эти годы. И Донна, используя практически увеличительное стекло, изучала ее свойства, одно за другим, подобно тому, как кто-нибудь изучает в лаборатории морскую свинку, которую подвергли целой серии опытов. Что ж, ошибиться было невозможно: эта конкретная морская свинка перенесла все и сохранила хорошую форму. Конечно, Альма не производила впечатления неразвращенной девственницы, которая ускользает от пристальных взглядов мужчины. В то же время она не выглядела потрепанной, как бывает с некоторыми девушками. Она была нормальной, но очень красивой итальянской девушкой, кровь с молоком и с полным запасом гормонов.

– О'кей, Донна, расскажи ты что-нибудь, – предложила я. – Что привело тебя сюда?

– Черт возьми, – сказала она. – Все просто. Я умирала от скуки в Нью-Гэмпшире. Я прожила там всю свою жизнь. Мой отец занимается гостиничным бизнесом. – Она осмотрела «Комнату Короля-Солнца». – Ничего похожего на это. У нас есть домик возле горы Вашингтона, с лыжной канатной дорогой и всем необходимым, кабинки и всякая чепуха, и магазин, где мы продаем свитера и все в этом роде и даем напрокат лыжи, вот так.

– Звучит замечательно, – сказала я.

– О, конечно.

– Что дальше?

– Что дальше? – повторила она.-Ну что? Я устала смотреть на лыжников. Я устала носить эти чертовы норвежские свитера. Я вдруг сразу решила в прошлом году, что должна уехать оттуда, или я свихнусь. – Она засмеялась. – Меня вдруг осенило – в мире, должно быть, происходят другие дела, кроме лыж. И знаете еще что? Кроме Бостона, должны быть другие города. Весь прошлый год я была так нетерпелива и умирала от скуки, и написала во все авиакомпании, какие могла себе представить, и, наконец, состоялась беседа с мистером Гаррисоном в Бостоне, и вот я здесь.

– Что думал твой отец о твоем отъезде?

– Отец? О, отец самый лучший парень во всем мире. Он был очень рад этому. Я думаю, что он испытал своего рода облегчение, потому что он видел мое нетерпение. И еще одно: моя мать умерла семь лет назад, и отец хочет снова жениться; но он беспокоится, потому что думает, будто я долго не выдержу с его женой номер два. Он совершенно прав. Я ненавижу эту сучку. Мы бы с ней не могли прожить и недели под одной крышей.

– Ты была дважды обручена? – спросила Альма.

– Разве? – удивилась Донна.

Альма коснулась ее правой руки:

– У тебя эти кольца и есть еще наверху.

Донна ответила с безразличием:

– Милашка, это ничего не значит. Я была обручена дюжину раз. Приходит весна, и кровь играет, и беби готова идти к алтарю, ведомая любым парнем в штанах. Прекрасная лунная ночь имеет тот же эффект.

На этом мы остановились. Девушка в серебряном парике, в кофточке с оголенными плечами и короткой юбочке подскочила к нашему столику. На руке у нее висела плетеная корзина, полная цветов.

– Пардон, леди, – сказала она. – У меня есть для всех вас подарок, от джентльмена-поклонника. – И она вручила каждой из нас по букетику самых восхитительных крошечных орхидей.

Донна спросила:

– От мистера Куртене?

– О нет, – сказала девушка и мило улыбнулась. – Эти цветы от мистера Ната Брангуина.

Это явилось самым большим сюрпризом в моей жизни или одним из самых больших, Я посмотрела вокруг и обнаружила его через четыре столика. Он сидел один, потягивая хайбол, на нем был белый пиджак и темно-красный галстук-«бабочка». Он улыбался и махал рукой, и я улыбнулась в ответ, но не помахала.

Он подождал, пока мы закончим есть, и затем довольно нерешительно подошел. Он был еще более похож на хирурга, -худой, нервный и очень чувствительный. Только когда он начинал говорить, вы понимали, что он из другой сферы. Но равным образом, когда вы узнавали его квалификацию, вы понимали, что он обладал только ему присущей аурой. Вам не каждый день попадаются профессиональные игроки. И всякий игрок, который должен федеральному правительству сто пятьдесят тысяч долларов и может держать федеральное правительство в безвыходном положении, конечно, заслуживает нескольких минут времени любой девушки.

– Ну, – сказал он, – мисс Томпсон, привет!

Я сказала:

– Мистер Брангуин, вам не следовало посылать эти чудные орхидеи.

– Почему нет? Это пустяк.

Я представила его Альме и Донне.

Донна сказала:

– Мистер Брангуин, это самые красивые маленькие орхидеи, я никогда не видела ничего подобного. Они изумительны.

– Да, – сказал он, переминаясь с ноги на йогу. – Они растут прямо здесь, во Флориде. Это точно.

Альма прицепила букетик на груди, где он ужасно дисгармонировал с красной розой. Она ничего не говорила. Она только вздыхала и строила глазки мистеру Брангуину. Я никогда не видела, чтобы так строили глазки в реальной жизни: это проскальзывает иногда в старых телефильмах, и это вызывает у вас странные мысли о том, на что был похож доисторический секс.

– Мистер Брангуин, не хотите ли присоединиться к нам? – предложила Донна.

Он посмотрел на меня, как будто спрашивал моего разрешения.

– О, да, пожалуйста, – сказала я.

Он сел между Альмой и Донной, лицом ко мне.

– Ну, как дела? Хорошо ли обращается с вами Максвелл Куртене?

– Мистер Куртене просто ангельски к нам относится, – сказала Донна. – Он такой щедрый.

– Да, Максвелл не такой уж плохой парень, когда захочет себя показать. Эй! О чем это я хотел? Позволите заказать что-нибудь выпить? Что бы вы хотели, девушки?

Прежде чем Донна успела открыть рот, я сказала:

– Мистер Брангуин, очень любезно с вашей стороны, но мы не пьем ничего.

Он казался удивленным.

– Нет?

– В самом деле, – подтвердила я. – Совершенно ничего.

– О, давайте не будем. Как насчет коньяка?

– О, братишка, -сказала Донна. – Я бы выпила коньяку!

– Ах, коньяк, – сказала Альма.

– Совершенно ничего, – возразила я. Я даже не могла понять: как я оказалась в таком положении? Каким это образом я заговорила спокойным твердым голосом анонимных алкоголиков?

– Коньяк не может принести вреда, – продолжал настаивать мистер Брангуин. – Позвольте позвать официанта…

– Послушайте, мистер Брангуин, таково правило, и все, – сказала я.-Нам запрещено пить на публике. Какое-то время.

– Нам нельзя пить и по секрету, втихаря… временно, – прибавила Донна.

Мистер Брангуин искренне возмутился:

– Что за чушь? Разве вы не в Америке? У вас были те же сложности на самолете, мисс Томпсон. Послушайте, если «Магна интернэшнл эйрлайнз» так обращается со своими девушками, я перестану летать самолетами этой компании. Существует множество других компаний. Слава Богу, вам ведь больше восемнадцати, не так ли?

– Да, – подтвердила я.

– Ну тогда что плохого в том, чтобы просто выпить?

Мы некоторое время продолжали обсуждать этот животрепещущий вопрос, ходя кругами и, разумеется, никуда не приходя, но всплыла одна важная вещь. Донна оказалась совершенно восхитительной, Альма была невероятно лакомой, и мне не оставалось места в компании такого уровня; тем не менее мистер Брангуин сохранял верность нашей дружбе, которая возникла, когда мы сидели рядом в самолёте. Я чувствовала это. Такое происходит между людьми странным сверхчувственным образом. Он смотрел на меня с выражением недоумения в глазах, а когда отводил свой взгляд, в нем сохранялось это недоумение, и я знала, что уже заняла определенное место в его мыслях. Это было лестно. Его проблема заключалась в том, как в присутствии других девушек за столом выразить себя; и наконец он сказал:

– Что ж, если вы не можете пить, я думаю, вы не можете пить… А, мисс Томпсон?

– Да?

Он не смог смотреть мне в глаза.

– Вы видели террасу, где танцуют? Вот там. Очень славная.

– Я уже восхищалась ею.

Он прокашлялся:

– Не хотите ли покрутиться?

О Боже мой! Как все сложно! Я пыталась вспомнить правила с первого по тысячное – говорилось ли что-нибудь о танцах под китайскими светильниками, разрешалось ли заключенным покрутиться на террасе?

– Иди, Кэрол! – засмеялась Донна. Она знала, почему я колеблюсь. – Оркестр звучит сказочно.

Это было правдой. Играли южноамериканские мелодии, очень нежно, и на протяжении всего ужина я понимала это. Когда южноамериканская музыка звучит сладко и тихо, мой сахар в крови взмывает резко вверх.

Я сказала:

– Я с удовольствием потанцую, мистер Брангуин, Но только один танец. Потом нам пора в, номер.

Он шел впереди меня, и, когда мы подошли к террасе, я увидела мистера Гаррисона, сидящего за столом с мужчиной в очках в роговой оправе, который не произнес речь. Оба холодно уставились на меня.

Я готова была провалиться сквозь землю. Я хотела буквально умереть, испариться, слиться с великим небытием. Теперь это звучит абсурдно, но единственное, него я хотела, – это раствориться в струйке голубого дыма. Я чувствовала себя чертовски виновной, хотя даже и не знала, в чем моя вина.

Я улыбнулась мистеру Гаррисону. Я улыбнулась самым милым, дружеским образом, каким только может улыбаться девушка мужчине в подобных обстоятельствах.

Он посмотрел мне вслед, как если бы я была одной из самых отвратительных каменных баб, высеченных на острове Пасхи. Я погорела, я знала это. Я делала все возможное, чтобы соблюдать правила, и, как обычно случается, плюхнулась лицом в грязь.

Проклятая невезуха! Всякий раз, когда ты готов исчезнуть в струйке голубого дыма, твой ангел-хранитель покидает тебя, заставляя самого выкручиваться из создавшегося положения. Я едва могла ползти за мистером Брангуином, и мелодичная тихая румба, которую исполнял оркестр на террасе, звучала для меня похоронной песнью.

– Мистер Брангуин, простите, – сказала я. – Вы должны извинить меня. Мне не хочется танцевать.

– О'кей, – сказал он.

Он проявил себя как нельзя лучше.

Я сказала:

– Я бы хотела немного прогуляться, а потом, если вы не возражаете, вернуться назад.

– Разумеется.

Он даже не пытался взять меня под руку. Мы прогуливались под освещенными пальмами, и я вдыхала аромат жасмина, слушала легкий шорох океанского прибоя и смотрела на миллиарды звезд, сияющих нам.

– Разве я не прав? Разве здесь не изумительно? – проговорил он.

– Здесь прекрасно.

– Но я хочу кое-что вам сказать. Во Флориде очень много мест, достойных не меньшего внимания.

– Правда?

– О, да. Здесь сверхцивилизованно. Хотя все еще много нетронутых мест. Например, Эверглейдс. Вы можете столкнуться со стадом диких кабанов, аллигаторов, с кем угодно.

– Я слышала об аллигаторах.

– Вы должны воспользоваться возможностью, чтобы увидеть все это, пока вы здесь. Здесь есть индейские деревни. Ловцы губок. Рифы. Уйма интересного.

– Нам разрешается покидать город только по выходным, – сказала я.

– Хорошо. Вы можете посмотреть это в воскресные дни.

– Но понадобится машина.

– Что ж… – проговорил он.

– Мистер Брангуин, я очень извиняюсь, но мне действительно пора возвращаться.

– Конечно, конечно.

Мы вернулись в «Комнату Короля-Солнца».

Мистер Гаррисон и человек в роговых очках, к счастью, ушли. Мы с мистером Брангуином вернулись к нашему столику, и я сказала:

– Пойдемте, дети. Уже пора.

– Сейчас всего лишь десять пятнадцать, – сказала Донна. – Мы можем остаться еще на несколько минут.

– Подъем, – я была неумолима.

– Ты знаешь, кто ушел минуту назад? – спросила Альма. – Мистер Гаррисон с другом, с тем мужчиной. Я улыбнулась ему, но не думаю, что он заметил. Он спешил.

Я положила пять долларов на стол для официантов, взяла свой букетик и сказала мистеру Брангуину:

– Было очень приятно повидаться с вами. И спасибо за орхидеи, они очень красивые.

– И вам спасибо, – сказал он. У него были грустные и вопрошающие глаза.

Мы вышли. Донна заявила:

– Я хочу найти мистера Куртене. Все, что мы можем сделать, это поблагодарить его за ужин.

– Донна, – сказала я, – мистер Гаррисон видел нас. Он был взбешен.

– По какой причине он должен быть взбешен? – спросила Донна, – Мы не сделали ничего плохого.

– Я видела выражение его лица.

– Обалденно! – сказала Донна.-Ты все придумываешь.

Думаю, у меня слишком живое воображение. В ту ночь я видела во сне авиакатастрофу в аэропорту Токио. Это было так чертовски реально. Я пережила страшное время.