Текст книги "Небесные девушки"

– Я никогда раньше не была в Майами.

– Вы раньше не были?

Ну, парень, мы забуксовали.

– Я слышала, это сказочное место, – сказала я. – Великолепные отели, пальмы, солнце.

– Да.

– Что, там действительно так прекрасно, как говорят?

– Ну да, что-то вроде. – Мой спутник разговорился. – Где вы остановитесь?

– Дайте я посмотрю. – Я порылась в сумочке и достала письмо, которое прислал мне мистер Гаррисон, подтверждая мое принятие и указывая, когда и куда я должна ехать. – Вот. Отель «Шалеруа».

– «Шалеруа»? – Он произнес это на американский манер: «Чалерой». – Что ж, это славный, очень приятный отель. Не новый, замечу вам. Построен два-три года назад. Пусть это вас не беспокоит. Он действительно удобен. Между прочим, Максвелл Куртене – мой старый друг. Хороший парень. Максвелл.

– Он управляющий отелем?

– Да. – Он доверительно наклонился ко мне. – Вот что я вам скажу. Меня зовут Нат Брангуин. Когда вы будете регистрироваться в «Шалеруа», скажите Максвеллу, что знаете меня. Он сделает все, чтобы вам было удобно.

– Что же, спасибо.

Он слегка покраснел.

– Я бываю в «Шалеруа» каждый день. Я, должно быть, увижусь с вами, а?

– Ну, надеюсь, мистер Брангуин.

– Там хороший бар, «Сувенир-бар». Мы могли бы выпить.

– Что ж, спасибо. – Но все это подтверждало мое правило – если у вас нет профессиональной причины так поступать, никогда не принимайте безобидную сигарету от незнакомца. Я знала мистера Брангуина две минуты, и вот, пожалуйста, он строил далеко идущие планы на будущее.

Он становился все румянее.

– Как насчет сегодняшнего вечера?

– Простите, – сказала я. – Сегодня не получится. – И я начала объяснять, что в Майами буду учиться в школе стюардесс международной авиакомпании, и сегодня вечером будет проверка, и я должна быть на месте. Почему нет? Если он ежедневно бывает в «Шалеруа», он сам скоро все узнает.

– Это правда? – спросил он удивленно. – Вы собираетесь учиться на стюардессу?

– Да.

– И вы будете жить в «Шалеруа»? – Да.

Я не могла понять, почему он удивляется и недоуменно моргает красивыми голубыми глазами.

– Но почему «Шалеруа»?

– Что вас удивляет? Я полагаю, что там будут жить все девушки, с которыми я буду учиться.

– Так, значит, будет целая группа?

Я не могла понять его реакции.

– По крайней мере, – сказала я, – на этом самолете летят еще четыре девушки.

Он широко улыбался:

– Я понял.

– Что вы поняли?

– Максвелла. Я знаю, что он замышляет. Он сдал в аренду авиакомпании четырнадцатый этаж.

– Это что, забавно?

– Дело вот в чем, – сказал он мягко. – Четырнадцатый этаж – это на самом деле тринадцатый этаж. Посчитать снизу, это так и есть. Тринадцатый этаж. Но никто не хочет спать на тринадцатом этаже, потому что это несчастливое число. Понятно?

– Да. – Это доходило, как слабое мерцание.

– Таким образом, вместо того чтобы ставить номер тринадцатого этажа, они пометили его четырнадцатым этажом. Но все знают, что в действительности это тринадцатый, и не будут ни за что на свете спать на этом этаже. Понятно теперь?

– Да.

– Максвелл таким образом решил свою проблему. Он избавляется от этажа через авиакомпанию, сдавая его группе стюардесс, и умывает руки. Это гениальный ход. Он отобьется от них.

– Отобьется от нас?

– Нет, от парней.

– Каких парней?

– Мисс, – сказал он с упреком, как будто я вела себя слишком жеманно.

– Меня зовут Кэрол Томпсон, – сказала я. – Какие парни?

– Вы знаете. Любой одинокий парень с побережья. Не считая всех женатых парней, которые думают, что им не мешало бы слегка расслабиться вдали от дома.

– Мистер Брангуин, своим заявлением вы чуточку снижаете приятное впечатление.

Он заерзал на кресле.

– Поверьте, я не хотел, чтобы это так прозвучало.

Одна из стюардесс прервала нас мягким голосом:

– Простите, мы сейчас предлагаем бесплатные напитки. Может быть, вы хотите чего-нибудь, мистер Брангуин?

– Обязательно. Бурбон и немного воды. А вы, мисс Томпсон?

– Нет, спасибо, – ответила я.

– Давайте, может быть, мартини?

– Нет-нет, не надо, прошу вас.

– Принесите мартини молодой леди, – сказал он.

Стюардесса сказала очень спокойно:

– Мне жаль, сэр, но мисс Томпсон летит как особый пассажир и мне запрещено подавать ей бесплатные напитки.

Он возмутился:

– Почему нет? Она такой же человек, как любой другой.

– Правда, я не хочу пить. Честно, я не хочу, – сказала я.

Стюардесса улыбнулась. Это была для нее неловкая ситуация, и я очень сожалела, что так произошло. Люди могут причинять подобные неприятности из самых лучших побуждений. Они спорят и спорят, защищая ваши права на жизнь, свободу и поиски счастья, но все, чего они добиваются, это возмущение общественного спокойствия.

– Не понимаю, – сказал мистер Брангуин. – Какой ущерб может произойти, если вам принесут просто маленькую рюмочку мартини? Вы думаете, авиакомпания разорится?

– Таково правило, вот и все, – сказала я. – Правило есть правило.

– Да. Но если правило есть правило, тогда оно должно быть разумным.

Он мне нравился. Я не хотела, чтобы он мне нравился, но в нем было что-то привлекательное. Он был эдаким худощавым, резковатым и живым. Он, конечно, не хирург, возможно, что и не дантист, – Бог знает, кто он, и он не красноречив, как сэр Лоренс Оливье, но он определенно симпатичен…

Мне не хотелось оставаться на своем месте, когда стюардесса возвратилась с его бурбоном и водой, поэтому я извинилась и начала пробираться в глубь самолета. Донна Стюарт сидела впереди меня, и она подала мне знак, чтобы я наклонилась. Рядом с ней сидел самый крошечный человек, которого я когда-либо видела. Он был одет в кремового цвета шелковый костюм с белым галстуком, который был заколот огромной старомодной жемчужной булавкой.

Она зашептала мне на ухо:

– Представляешь, он мне сделал предложение. Представляешь?

– Ты имеешь в виду этого маленького парня?

– Он жокей. Сказал, что ему нравятся большие лошади и большие женщины.

– Продолжай, милая, – сказала я. – Ты преуспеваешь.

Я пошла дальше, в пассажирский салон. Аннетт Моррис и Мэри Рут Джурдженс сидели рядом. Аннетт сказала:

– Привет, разве не здорово лететь на настоящем реактивном лайнере?

– Конечно, да, – ответила я. Потом я спросила другую девушку: – Тебе тоже весело?

Выражение ее лица оставалось явно холодным.

– Да, – ответила она хрипло.

Этим и закончился разговор, Я прошла к нашей прекрасной итальянской красавице Альме ди Лукка.

– Привет, – сказала я, В этот раз я ничем не рисковала: я говорила на своем языке. Она не ответила. Она сидела на сиденье у прохода, а рядом громко храпела крупная пожилая женщина.

Я предприняла новую попытку установить контакт.

– Привет, Альма.

Красавица презрительно фыркнула, показывая, что больше всего на свете не хочет разговаривать с кем-либо вроде меня. Какая ж она злючка! Но я не отступала.

– Какая муха тебя укусила? – спросила я.

– Меня оскорбили, – ответила она.

– Это правда? Кто тебя оскорбил в этот раз?

– Какое тебе до этого дело, черт возьми?

– Давай, детка, давай. В чем дело?

– Посмотри сама, – сказала она. – Где ты сидишь? В первом классе. А где я сижу? Со свиньями.

Я даже не стала спорить с нею. Я сказала:

– Милая, просто считай, что тебе повезло припарковаться. – И я пошла дальше.

Я не вернулась на свое место. Я двинулась прямо на кухню в передней части самолета. Я хотела извиниться перед стюардессой за неприятности с мистером Брангуином из-за того дурацкого напитка. Я также думала, что девушки разрешат мне взглянуть на оборудование, которое у них там. И если они не будут очень заняты, возможно, они мне немного расскажут о том, чего ждать в Майами. По правде сказать, я ехала туда вслепую – никто (кроме мистера Брангуина) ничего мне не рассказал.

На кухне были две стюардессы, они разговаривали вполголоса. Они повернулись, когда я подошла, и перестали говорить. Девушка, которая была вовлечена в историю с мистером Брангуином, сказала:

– О, это ты.

– Да, я только хотела извиниться за то…

– Забудь это, – сказала она.

Обе они были достаточно бледны и напряжены, подумалось мне. Я спросила:

– Что-то случилось?

– Ты правда хочешь знать? – поинтересовалась она. Другая девушка сказала:

– Оставь ее, Люсиль.

Неожиданно возникло странное замешательство между нами тремя. Я не могла понять почему.

– Она хочет знать – значит, она должна знать, – сказала Люсиль. – Во всяком случае, это будет на первых страницах майамских газет. – Она посмотрела на меня с легкой улыбкой. – Капитал только что получил радиосводку. Один из наших самолетов разбился в аэропорту Токио.

– О, нет! – воскликнула я. – Один из наших?

– Да.

– О Господи, как ужасно.

– Да, какой ужас. Там на борту были три наши девочки плюс команда…

Другая стюардесса опять сказала:

– Люсиль, оставь ребенка в покое.

– Почему она не должна знать? Почему она не должна знать, что это не одна романтика?

Другая стюардесса сказала мне:

– Иди назад и сядь, милая. Не говори об этом другим пассажирам, хорошо?

– Разумеется, – сказала я и пошла на свое место. Великолепно. Просто замечательно. Хорошенькое начало.

3

Мы прилетели в международный аэропорт Майами, огромным белым голубем мягко плюхнулись, немного прогрохотали и покатились к свободному трапу.

– Вот мы и долетели, – сказал мистер Брангуин. – Было приятно поговорить с вами, мисс Томпсон. А если я натолкнусь на вас в отеле «Чалерой»… – Он неожиданно застеснялся. Его голос сник.

– Так что же?

– Возможно, нам нужно вместе выпить, а?

– Я думаю, что да.

– Правда?

– Да, правда.

Я одержала победу. И это было хорошо, потому что он нравился мне. В нем было что-то очень необычное, я не знаю, что именно, но мне было уютно сидеть рядом с ним.

Мы освободились от ремней, встали и приготовились к выходу. Мистер Брангуин посмотрел на люк в потолке над нами и проговорил с улыбкой:

– Я сказал вам, чтобы вы не беспокоились насчет кислорода, не так ли?

– Да, вы говорили.

– Это для птиц.

Я ждала Донну у трапа, наслаждаясь приятным горячим запахом самолета, только что закончившего длинный перелет. Мистер Брангуин сказал:

– У меня здесь машина. Я мог бы подвезти вас в отель.

– Спасибо, но я должна ждать других девушек.

Он не спорил.

– Что ж, – сказал он. – До свидания. – Он пошел быстрой, легкой, подпрыгивающей походкой, опустив голову.

Потом ко мне присоединилась Донна со своим завоеванием – жокеем. Он был настоящей миниатюрой. Она не представила его, а только сказала: «Ну, мистер Майрхед, это моя подруга, я прощаюсь. Спасибо за то, что вы сделали полет просто удовольствием».

Настоящая речь. Он, казалось, пришел в замешательство. Он смотрел снизу вверх на нее с томлением – она буквально возвышалась над ним – и сказал патетическим пискливым голосом:

– Спасибо. Спасибо. Бай-бай. До скорого. Да?

– Надеюсь, мистер Майрхед.

Он сказал значительно:

– Помните, теперь. Помните.

Она засмеялась:

– Еще бы, я буду помнить.

Он ушел, а, я не сдержала своего любопытства:

– Помнить – что?

– Предложение, которое он мне сделал.

– Какое предложение?

– Ну, у него есть номер «люкс» в гостинице под названием «Де Винн». И он сказал, как только я почувствую, что мне нужно побыть одной, я могу сразу прийти и пожить в этом номере. В любое время.

– Днем или ночью, значит.

– Именно так.

Мы подходили к зданию аэропорта, и вдруг я ощутила бездонное ясное небо над собой, чистоту воздуха, тонкий сладкий аромат, аромат мандарин.

– Донна! – сказала я. – Ты во Флориде.

– Именно так, – сказала она и просияла. – О, дружище! Флорида! Она втягивала носом воздух: – Господи, понюхай этот воздух.

– Разве это не великолепно!

– Апельсины, – сказала она. – Я чую апельсины.

– Я тоже. Или мандарины.

Я могла ощущать запах солнечного света, пальм и кокосовых орехов, и когда большая бабочка кружила над моей головой, я могла ощущать этот запах тоже – очень слабо, как новый сорт клея на обратной стороне почтовых марок. Причудливый, но приятный.

– Кстати, – сказала Донна, – ты имела успех, у Ната Брангуина, не так ли?

– Откуда ты знаешь его имя?

– Мистер Майрхед сказал мне. Он знает мистера Брангуина. Я думаю, что все в Майами знают мистера Брангуина.

– О? С чего это? Он что – мэр или что-то в этом роде?

– Он – игрок.

– Кто?

– Он – игрок. Он играет на ипподроме, в карточные игры и тому подобное.

– Это правда?

– Это то, что сказал мне мистер Майрхед. Он сказал, что мистер Брангуин старается для себя. Налоговая комиссия пыталась получить с него сто пятьдесят тысяч долларов, но он ловкий парень и сумел ускользнуть из их лап.

– Серьезно?

– Милая, это то, что сказал мне малыш, – произнесла Донна. – Я не могла проверить этого. Но малыш так говорил, и, похоже, он знает. Вот и все.

И все-таки я была права. Он не хирург и даже не дантист. Игрок. Никогда не встречала игрока раньше и просидела два с половиной часа рядом с ним, не зная этого. Могла попросить его научить меня играть в пинокль, я даже не знаю, как правильно произнести название этой карточной игры.

В здании аэропорта мы пошли к стойке «Магна интернэшнл эйрлайнз», как инструктировал в письме мистер Гаррисон. Клерк не выказал никакой радости в связи с нашим прибытием.

– За вами придет автобус, который вас и довезет в «Шалеруа». Подождите на улице, – сказал он.

– Кэрол! – завопила Альма издалека.

Все повернулись, уставившись на нее, потом на меня.

Она двигалась большими шагами к нам, ее грудь с возмущением подпрыгивала.

– Они посадили меня в третьем классе, как животное во дворе фермы, – сказала она. – Теперь ты убегаешь от меня, как будто от меня воняет. Почему?

Я сказала ей по-итальянски:

– Придержи свой язык. Я здесь, разве нет? Ты что думаешь, что я буду ждать тебя, как служанка?

Неожиданно ее красивые золотисто-коричневые глаза наполнились слезами.

– Кэрол, – сказала она.

Я перешла на родной язык.

– О'кей. Мы пойдем получать багаж. Будь рядом.

Автобус, который нам подали, был настолько нелепым, что я чуть не расхохоталась. Вот уж никогда не знала, что один вид этого транспортного средства может вызвать приступ смеха. Он был в два раза меньше обычного автобуса, и у вас создавалось впечатление, что он только что побывал в косметическом салоне, где ему подщипали брови, сделали массаж лица и маникюр, наложили макияж в нежно-голубых и нежно-розовых тонах. На боку аккуратными золотыми буковками было выведено:

Магна интернэшнл эйрлайнз

Школа подготовки стюардесс

Наверное, чтобы все поняли, почему он такой славный, женственный. Единственное, чего в нем не хватало – это занавесочек в цветочек на окнах. И с оборочками.

– Он похож на передвижной публичный дом, – поделилась Донна своими впечатлениями.

– Ш-ш-ш, – прижала я палец к губам.

– Не шикай на меня. Я ведь права?

– Ты права, но это страшная тайна.

Донна не унималась:

– Никогда прежде не видела автобус, который столь явно подстрекает к изнасилованию.

Шофер был невысокий, коренастый человек по имени Гарри. Он ни в малейшей степени не был женоподобен, слава Богу, хотя и носил рубашку в цветочек с короткими рукавами, на которую нельзя было смотреть без слез. Его шея была как у морщинистого быка, а руки были мощными и смуглыми, и он даже не повернул голову, когда увидел весь наш багаж, громоздившийся на тротуаре. У Донны было семь чемоданов, не меньше; у Альмы – шесть, у Аннетт и у меня по три; у Мэри Рут Джурдженс – два чемодана. Кроме того, там были коробки для шляп и картонные коробки, и радиоприемники, и проигрыватели. Но Гарри не возражал. Он погрузил все в багажное отделение, посмеиваясь, будто никогда так не развлекался. Казалось, он понимает простую правду, что девушки не могут никуда поехать, не взяв с собой практически всего своего имущества.

Потом мы поехали, и я впервые увидела Майами-Бич.

Это повергает вас в шок. Я должна признать это. Я явно пресыщена достопримечательностями после поездок с моим отцом. Я ухитрилась повидать большую часть курортов на Средиземном море, Сан-Ремо, и Канны, и Ниццу, и Монте-Карло, и Портофино, и т. д., и все эти места глубоко волновали меня. Хотя мой отец презирал их, и время от времени мне приходилось делать вид, что я тоже их презираю. Майами-Бич взволновал меня несколько по-другому, и меня охватил более сильный трепет, чем тот, который я испытывала всегда при виде Центра Рокфеллера на Рождество. К тому же здесь субтропики. Мы приехали сюда ранним вечером через Венецианскую дамбу, и это было чем-то невероятным. Ее формы были восхитительны, контрастно-белые по сравнению с кристальной голубизной воды и темно-голубым небом; под нами – маленькие пышные острова, и фантастические крейсеры, и огромные медленно плывущие пеликаны – все это дополняло цвета, и тени, и движения.

– Кэрол, это как Неаполь, это совершенно как Неаполь, – сказала Альма с восторгом.

– Ты с ума сошла? Ничего похожего на Неаполь.

– Я имею в виду краски. И все выглядит так богато.

– Что ты имеешь в виду под «богато»?

– Так много денег.

– Вбей себе в голову, – сказала ей Донна, – в Америке каждый – миллионер. Даже шофер такси.

Альма с радостью откликнулась:

– Да, я знаю.

Мы въехали на Коллин-авеню – один за другим мелькали огромные отели, а мы жадными глазами уставились в окна. Эти отели были просто фантастически сверкающими, безупречными; каждый бросал вызов своему соседу. Тротуары были переполнены. Дороги изобиловали «кадиллаками», «линкольнами» и «ягуарами».

– Честно, – сказала Донна. – Я не верю в это.

– Ах, – вздохнула Альма.

Гарри неожиданно повернул автобус на широкую дорогу, обсаженную пальмами – совершенно прямыми пальмами, королевскими. Мы объехали вокруг, безукоризненно аккуратной лужайки, на которой находились три фонтана, высоко бьющих водой, и затем остановились возле огромного портика, заполненного колоннами, и стеклянными дверьми, и атласно-хромированными светильниками, и швейцарами в великолепной голубой форме.

– Вот вы и приехали, девочки, – весело сказал Гарри. – Высадка.

Альма выпалила:

– Это отель «Шалеруа»?

– Да, мэм. Это он.

– О, парень, – сказала Донна. – Вот это да!

Люди, подобные Гарри, – соль Земли. Они действительно, самые доброжелательные, дружелюбные и самые полезные люди на свете. Он сказал:

– Послушайте, девочки. В вестибюле будет множество бездельников, но вы постарайтесь не привлекать их внимания. Идите сразу прямо к лифту и поднимайтесь на четырнадцатый этаж. Там вы найдете мисс Пирс и мисс Уэбли, сидящих за маленьким столиком, и они позаботятся о вас. Я с ребятами поднимусь с вашим багажом, как только мы его выгрузим.

И вот, как падающие с осины листья, мы высыпали из автобуса. Два улыбающихся швейцара в голубой форме помогли нам выйти. Два улыбающихся швейцара держали две стеклянные двери открытыми, чтобы мы могли войти. Внутри в огромном роскошном вестибюле стояло множество мужчин, улыбаясь нам, как идиоты. Мы промаршировали к лифтам. Диспетчер, одетый, как французский адмирал, улыбался нам; один из лифтов ожидал с открытой дверью, и лифтер, высунув голову, улыбался нам. Я бы хотела, Господи, чтобы кто-нибудь объяснил мне словами в один слог, что такого смехотворно-веселого было в пяти девушках, идущих в отель. Усмехайтесь, усмехайтесь, усмехайтесь, – можно подумать, что мы татуированы с ног до головы грязными историями.

– Четырнадцатый этаж? – спросил лифтер, скалясь, как осел.

Мне хотелось пошлепать его по большим ушам.

– Да, – сказала я.

Двери лифта мягко сомкнулись, как будто были сделаны из шелка. Лифт пошел, по-моему, вверх, но не было заметно ни малейшей вибрации, и было тихо, как в могиле. Потом двери шелковисто заскользили, и бам! После нескольких секунд жизни в бесшумном вакууме мне показалось, что я шагнула в сумасшедший дом. Девушки. Тысячи девушек, бегающих вокруг во всех направлениях, быстро говорящих одновременно; девушки, и девушки, и девушки, как в гареме султана. Все они были молодыми, и все они хорошо выглядели, и у всех были прекрасные фигуры, и у меня тут же развился комплекс неполноценности. Вот так-так, соревнования здесь обещали быть свирепыми.

– Ад кромешный, ей-Богу, – сказала Донна.

– Будь со мной, Кэрол, – попросила Альма, – не теряй меня.

Я прекрасно знала, что она имела в виду. Аннетт и Мэри Рут не говорили; они просто смотрели.

Давайте найдем мисс Пирс и мисс Уэбли. – Это первый мой деловой приказ.

Они сидели за маленьким столом в коридоре, слегка вспотевшие, но вполне безмятежные. Одна из них, красивая брюнетка лет двадцати шести, посмотрела на нас и сказала:

– Привет, девочки. Вы только что приехали? Хорошо, Я – Джанет Пирс, а это – Пег Уэбли.

Мисс Уэбли была такой светлой, какой только может быть блондинка, и хорошенькой, как картинка. У нее были мягкие, волнистые золотые волосы – не такие тяжелые и прямые, как у меня, – и нежные голубые глаза, и настоящий персиково-кремовый цвет лица, и миловидные ямочки на щеках. Она была мягче, чем мисс Пирс, но по-своему деловая.

– Привет, девочки, – сказала она. – Это бедлам, я знаю, но не волнуйтесь. Все скоро успокоится. Скажите ваши имена и откуда вы, чтобы я могла проверить вас.

Нас проверили. Альма ди Лукка, Рим, Италия (они ее тепло приветствовали); Аннетт Моррис, Олбани, штат Нью-Йорк; Мэри Рут Джурдженс, Буффало, Нью-Йорк; Донна Стюарт, Конкорд, Нью-Гэмпшир; и я, Кэрол Томпсон, Гринпорт, Коннектикут (потому что это был мой домашний адрес).

– Теперь, – сказала мисс Уэбли, – посмотрим, где вас разместить. – Она и мисс Пирс, нахмурившись, склонили головы над большим неряшливым листом бумаги, разделенным на клетки. План этажа, заключала я.

– Пожалуйста, – сказала Альма. – Я хочу быть с Кэрол, с мисс Томпсон.

– Почему? – сразу спросила мисс Пирс.

– Потому что я чужая в этой стране. Кэрол, мисс Томпсон, понимает меня, я понимаю ее. Мы уже успели полюбить друг друга.

Мисс Пирс посмотрела на меня подозрительно. Я не могла ее винить. Я объяснила:

– Альма имеет в виду, что я говорю немного по-итальянски. Вот и все. Я думаю, что смогу помочь ей с языком.

– Вы хотите жить с ней в одной комнате? – спросила мисс Пирс.

– Как скажете, мисс Пирс, – я старалась говорить небрежно, но я не могла не почувствовать горечь: всегда одно и то же. Я всегда вляпаюсь лицом в грязь. Я имею в виду то, что я едва открыла рот, как меня уже подозревают в лесбиянских наклонностях. Мой старый друг Энн умерла бы со смеху.

Мисс Уэбли сказала своим ясным, мягким голосом: – Я думаю, мы можем устроить Альму и Кэрол вместе. Посмотрим. Так, у нас всего одна девушка в номере тысяча четыреста двенадцать. Мы можем поместить там еще четверых – мы селим по пять девушек в каждом номере. Альма, Кэрол, Аннетт и Мэри Рут, вы будете в двенадцатом номере. А вы, Донна, в первом.

– Спасибо, – любезно отозвалась Донна.

– О'кей, девушки, – сказала мисс Пирс, – идите и ищите свои комнаты. Ваш багаж будет доставлен на грузовом лифте в самом конце коридора. – Она, нахмурившись, посмотрела на меня, как будто уже обозначила меня мировым нарушителем спокойствия номер один. – Я хочу обратить ваше внимание вот на что: вы не должны покидать отель сегодня вечером. Мы не хотим, чтобы вы выходили прогуляться и посмотреть достопримечательности – у вас будет для этого много времени. Майами-Бич останется на месте и в следующем месяце. Сегодня же вечером мы бы хотели, чтобы вы занялись распаковкой вещей и устройством, так как, поверьте мне, у вас впереди трудная неделя. К тому же мы хотим собрать вас здесь в семь тридцать вечера. Вы запомнили время? Ровно семь тридцать.

– Семь тридцать, – хором повторили мы.

Мы побрели к своим номерам. Мне было грустно оттого, что я потеряла Донну. Мы естественно нашли друг друга, и у меня было чувство, что мне нужен будет друг.

Дверь номера тысяча четыреста двенадцать была закрыта. Я постучала.

– Кто там? – услышали мы громкий голос.

– Мы, – сказала я и вошла. Рослая девушка с длинными красными волосами стояла возле кровати, распаковывая чемодан. Она смотрела на нас с удивлением, и мы смотрели на нее с удивлением. На ней ничего не было надето, кроме черного пояса с подвязками.

Я сказала:

– Привет, – и объяснила, что мисс Уэбли и мисс Пирс направили нас сюда. Она не выказала особой радости по этому поводу. Возможно, рассчитывала, что весь номер будет для нее одной. Мельком оглядев нас, небрежно кинула:

– О, хорошо. Располагайтесь. Меня зовут Мерси Маттью.

Она мне не понравилась. Я ничего не могла поделать. Я просто чувствовала это интуитивно. Она продолжала распаковывать вещи с довольно уверенным видом и даже не двинулась, чтобы накинуть халат. Это меня не очень беспокоило, хотя, говоря по правде, я не думаю, что для демонстрации женской фигуры ее следует как можно больше обнажить. По моему мнению, все это весьма пошло. Я восхищаюсь тем, что поэты, художники и скульпторы и вообще мужчины имеют обыкновение впадать в экстаз от девичьей плоти (что еще, черт возьми, связанное с женщиной, может повергнуть их в экстаз? их стряпня?), но женская нагота оставляет меня совершенно холодной.

Совсем не так реагировала Альма. Она разозлилась. В Италии девушки воспитываются достаточно строго, обычно монахинями; они до безумия консервативны в определенных вещах, хотя неожиданно земные в отношении других. Она ходила, фыркая, по комнате, наконец, подошла к Мерси и сказала:

– Эй! Ты! Ми-и-сс! Ты думаешь, здесь турецкие бани?

– А? – спросила Маттью, отступая в испуге;

– Ты все время будешь разгуливать, выставив все напоказ?

– В чем дело? – удивилась Мерси.

Альма наклонилась вперед и понюхала ее. И тут же отшатнулась, зажав нос.

– Фу, – громко воскликнула она. – Пахнет рыбой!

– Не смей! – закричала Мерси.

Хорошо известно, что любая итальянская девушка может превзойти в оскорблении десяток других девушек мира. Я оттащила Альму, прежде чем она успела сказать еще что-нибудь. Маттью поспешно надела халат, а я повела Альму к грузовому лифту за багажом.

– Послушай, – сказала я ей, – не затевай драку с этой девушкой, мы должны жить с ней целый месяц.

– Пуф, – ответила она презрительно. – В Италии мы выбросили бы ее в реку.

Мы как раз заносили в номер последний чемодан, когда вошла Донна с суровым видом.

Бросив на меня предупреждающий взгляд, она спросила властным голосом:

– Здесь есть особа по имени Маттью?

– Да. Это я, – отозвалась наша соседка.

Донна посмотрела на нее сурово:

– Вы Маттью?

– Да, Мерси Маттью.

– Милочка, – назидательно сказала Донна, – вы ведь все перепутали. Предполагалось, что вы будете в номере тысяча четыреста один. Какого черта вы делаете здесь?

– Но… – пыталась возразить Маттью.

– Мисс Уэбли сбилась с ног, – продолжала Донна. – Не говоря уже о мисс Пирс. Дружочек, ты, видимо, встала не с той ноги. Давай, беби, собирай свои вещи и иди туда, где тебе надлежит быть.

– Но я уже почти все распаковала, – всхлипнула Маттью.

– Отваливай, – сказала Донна.

Теперь мне стало жаль девчонку. Мы поступали с ней нехорошо. Донна стояла над ней, подгоняя ее, и, наконец, она ушла со всеми пожитками. Но я не могла не вздохнуть с облегчением от мысли, что не увижу больше этот пояс с подвязками, и я думаю, что даже Альма вздохнула с облегчением. По крайней мере, Альма и Донна знали, как они относятся друг к другу, – враги до смерти. А характер Маттью был неизвестной величиной.

Донна сказала:

– Ничего, если я переберусь к вам?

– Конечно, ничего, – сказала я. – Но как тебе удалось это?

– Я просто пошла и спросила мисс Уэбли. Она сказала, конечно, она ничего не имеет против обмена, если я сумею уладить это с другой девушкой.

– Да уж, – сказала я, – ты обменялась здорово. Ты, вероятно, оставила Маттью с нервным тиком на всю жизнь.

– Так учил меня отец: когда идешь на сделку, никогда не показывай и признака слабости. Это смертельно.

В любом случае я была рада. Хорошо, что Донна вернулась в нашу компанию. Теперь снова мы все пятеро собрались вместе, как и вначале, когда отправлялись из «Айдлуайдла» рейсом двадцать один А.

Номер состоял из большой гостиной, спальни размером чуть меньше, достаточно просторной кухоньки и обычных удобств, которыми оборудована ванная; но самым замечательным достоинством было то, что окна выходили на океан. Прямо внизу можно было видеть парк возле отеля, пальмы (увешанные китайскими фонарями), большой бассейн в форме фасоли, длинный ряд купальных кабинок и широкий золотой пляж, и за ним, вдали, простирался океан на мили, и мили, и мили, меняя цвет от изумрудно-зеленого у берега до серебристо-зеленого там, где Гольфстрим проходил через него; а над этим бесконечным океаном висела вея бесконечность неба, большего неба я не видела никогда в моей жизни. Дух захватывало.

Аннетт и Мэри Рут решили поселиться в спальне. Альма, Донна и я заняли гостиную. Значительная часть обычной для гостиной мебели, конечно, была вынесена, и администрация поставила три кровати и три комода, так что оставалось пространство лишь для малюсенького стола и двух очень маленьких кресел. Донна выбрала кровать под окном, поскольку она приехала из Нью-Гэмпшира и привыкла к большому количеству свежего воздуха перед завтраком; я устроилась посредине; а Альма заняла кровать ближе к двери, потому что это было самое далекое место от Донны, и к тому же она в ужасе от сквозняка, поскольку он может вызвать туберкулез. Третьей причиной являлась близость к ванной, а у нее оказалась всепоглощающая страсть к ванной. Мы обнаружили это слишком поздно. Она запиралась и выходила через несколько часов с невинным видом, неся под мышкой огромную сумку с косметикой, но без следа косметики на лице; и Бог знает, что она там делала. Может быть, она проводила там время, читая дантовский «Ад».

Мы распаковывались до семи тридцати, натыкаясь друг на друга и издавая вопли, как при кровавом убийстве, а потом мы вышли в коридор, как нас инструктировала мисс Пирс. Мы собрались вокруг небольшого стола со всеми остальными, и очень скоро это место походило на большой Центральный вокзал в Сочельник, с той разницей, что вместо разнообразия людей тут были только девушки. Девушки. Везде девушки. Большинство из них, слегка приоделись по этому поводу, и, честно говоря, они достали меня. Я имею в виду как стадо, как толпа женщин, собравшаяся в одном месте. Они были фантастически привлекательны. И более чем привлекательны: их окружала атмосфера чистоты, здоровья, свежести. Я думаю, что в Голливуде вы смогли бы собрать вместе толпу звездочек, и они бы стали чем-то вроде коллективного нокаута; но у них никогда не будет того особого качества, каким обладают эти девушки, – свежестью, нетерпением, чистым, нетронутым человеческими руками обликом.

Мисс Пирс и мисс Уэбли стояли за столом, с ними рядом находились трое мужчин, у них было странное оборонительное выражение лица, которое появляется всегда у мужчин, оказывающихся в таких ситуациях, как эта, когда число женских особей безнадежно их превосходит. Одного из них я узнала – мистер Гаррисон, который беседовал со мной в Нью-Йорке. Двух других я раньше не видела.