Текст книги "Небесные девушки"

– Вы в очень хорошей форме, Кэрол. У вас немного учащенный пульс, но пусть это вас не беспокоит.

Она была так мила, что я не могла не рассмеяться. Я сказала:

– Меня не удивляет, что у меня учащенный пульс. Это мой первый день здесь, и первое, что случилось, когда я пришла, это то, что мистер Гаррисон позвал меня в свой офис и совершенно ужасно накричал на меня. Меня до сих пор трясет от этого.

Эта новость, оказывается, уже распространилась.

– Вы одна из трех девушек, которые спустились к ужину в «Шалеруа» в вечерних платьях? – поинтересовалась она.

– Да.

– Я слышала, вы все выглядели сногсшибательно, вы произвели сенсацию, – сказала она.

Это была новая точка зрения. Я была очень удивлена, я даже начала заикаться:

– Правда? Мистер Гаррисон сказал, что мы навлекли вечный позор на честное имя «Магны интернэшнл эйрлайнз».

Она согнулась, сотрясаясь от смеха.

– Я вам скажу по секрету. Я сегодня завтракала с мистером Гаррисоном, и он хвастался во всеуслышание, что вы самые хорошенькие девушки, которые когда-либо приезжали сюда. Напротив, он очень гордится вами, он кудахчет, будто сам высиживал вас.

Ну, старый сукин сын, подумала я, и чуть не произнесла это вслух.

Мы собрались в классе к половине четвертого, и мисс Уэбли сказала:

– У нас остается только час времени, девушки. Посмотрим, успеем ли мы выучить, как называются различные части самолета. Ведь вы будете достаточно много летать и не сможете всегда ссылаться на «как его бишь вон там». Затем, если у нас останется время, мы перейдем к аэропортам и кодам. Откройте страницу пять в ваших маленьких черных книжках, девушки, – термины и определения.

В течение дня каждому из нас выдали огромный том весом, по крайней мере, в три фунта, официально названный «Магна интернэшнл эйрлайнз». Служба полетов. Руководство для стюардесс». Учебник был чуть меньше телефонного справочника Нью-Йорка, и он был известен, коротко, как «Руководство», или, любовно, как «Маленькая Черная Книжка», потому что она была переплетена в черные корочки. Нас торжественно предупредили, что мы должны защищать его нашими жизнями и, если вы сумели закончить школу и уже становитесь стюардессами, вы должны возить этот учебник с собой во время всех полетов как руководство и рекомендации.

И тут мы начали познавать характер мисс Уэбли. Она выглядела холодной и сдержанной – очень приятная, изысканно-старомодная молодая леди, изящная, грациозная, скромно одетая, с мягкими золотыми волосами и голубыми глазами и ямочками и с очень мягким голосом. В сравнении с другой преподавательницей, мисс Пирс, которая, казалось, обладала энергией, достаточной, чтобы каждое утро спускать линкор на воду без посторонней помощи, наша мисс Уэбли была похожа на ангела милосердия и сострадания. Или, другими словами, как заметила позже Донна, была слабым противником.

Ступайте мягче, потому что вы ступаете на мою мечту. Мисс Уэбли выглядела как ангел, улыбалась как ангел, разговаривала как ангел, но оказалось, что у нее железная воля. Мы быстро пробежали по терминам и определениям самолета, и я должна признать, что мне это вполне понравилось, поскольку у меня в мозгу находился своего рода склад ненужного хлама, в который я обожала собирать все виды ненужной информации. Например, я была в восторге узнать, что часть самолета, которую я обычно называла хвостом, в действительности называется хвостовым оперением, часть, которая идет вверх, называется вертикальным стабилизатором, а та, которая идет поперек, – горизонтальным стабилизатором. Крылья по-прежнему назывались крыльями, слава Богу, но у них были всевозможные приспособления – закрылки, и элероны, и триммеры, и резиновые антиобледенители, и, на реактивных двигателях, спойлеры, и ведущие закрылки, и на них также находятся двигатели, которые ни в коем случае нельзя называть моторами.

В самом деле очень интересно. Я не знаю, сколько из всего этого усвоила Альма: она сидела рядом со мной и пристально смотрела на мисс Уэбли, практически заглядывая в ее горло до самых миндалин; но Донна была в недоумении. Она зашептала мне в ухо:

– Кэрол, я никогда не запомню эту чепуху. Штуковины и есть штуковины, насколько я понимаю. Я имею в виду, что мы же не будем управлять самолетом, не так ли?

– Как правило, нет, – сказала я.-Но предположим, что капитан прикажет тебе подняться на крыло и привести в порядок триммер, а ты будешь выглядеть идиоткой, если не будешь знать, что такое триммер.

– Ты хочешь сказать, что капитан может приказать тебе взобраться на крыло и сделать это!

– Конечно, – сказала я.

Мисс Уэбли проговорила:

– Вы, две девушки сзади, пожалуйста, будьте внимательны.

За сорок пять минут она прошла с нами определения частей самолета, а потом, как обещала, перешла к аэропортам и кодам в оставшиеся пятнадцать минут. Вот теперь опять милый очаровательный материал. Оказалось, что каждый важный аэропорт имеет свой кодовый знак, например, довольно важный аэропорт «Аллентаун – Вифлеем – Истон», расположенный в Пенсильвании, в коде сокращается до АВИ. Скажите АВИ пилоту, и он мгновенно поймет, что вы имеете в виду, и стюардессы, как предполагается, тоже должны это понимать. Лос-Анджелес – это ЛАКС, Майамский международный аэропорт, где мы были, – это МИЭ; «Ла Гуардиа» – это ЛГА, «Айдлуайдл» – АИДЛ; Сан-Франциско – СФО. И так далее. Это имело смысл и было определенно нужным не только для пилотов, но и для ручного багажа.

Высыпав на наши несчастные головы кучу кодовых знаков, мисс Уэбли казалась очень довольной.

Она обвела нас удовлетворенным взглядом:

– Что ж, на сегодня достаточно, девушки. Ваш автобус ждет вас. – И когда мы встали с общим вздохом облегчения, она добавила: – О, между прочим: завтра утром, после перерыва, у нас будет письменный тест по терминам и определениям самолета, а также по кодам аэропортов.

Я не поверила своим ушам. Все девушки в классе выглядели обалдевшими. Отчаянный вопль протеста вырвался из наших уст.

– Письменный тест! По всему этому материалу? Завтра утром!

– Да, в чем дело, девушки? – удивилась мисс Уэбли. – Это не очень много. И это самое главное, вы должны знать это. Вы должны весь вечер заниматься, – Она мило засмеялась – такой радушный смех, ямочки на щеках и прекрасные белые зубы. – Если вы думаете, что это все, то подождите, когда мы двинемся дальше в наших занятиях. – Она перестала смеяться. – Девушки, присядьте на минуту. Не возражаете? У меня не было возможности поговорить с вами серьезно. Не беспокойтесь, старый маленький автобус подождет вас.

Мы молча сели.

Она оперлась на край стола.

– Сейчас, – сказала она, – одной или двум из вас, но не всем, показалось, будто я задала слишком много работы на дом на сегодня. Те, кто так думает, должны сразу идти наверх к мистеру Гаррисону и попросить талон на самолет, чтобы вернуться домой. Уверяю вас, он вам вручит его без всяких колебаний и возражений.

Она помолчала и села более удобно.

– Девушки, давайте будем, откровенны. Мы относимся к вам, как к особой группе. Вы не просто двадцать девушек, подобранных на улице; каждый день наши отделы кадров засыпаются заявлениями от девушек, которые хотят стать стюардессами «Магна интернэшнл эйрлайнз». – Она опять помолчала, чтобы данные статистики произвели большее впечатление. – Одна, лишь одна отбирается в нашу школу из каждых шестисот претенденток.

Никто не осмеливался даже шелохнуться.

– Возможно, – продолжала она, – вас удивляет, . почему мы столь привередливы. Я скажу вам. Это просто. Когда вы летаете как стюардессы на одном из наших реактивных самолетов, вы выполняете, возможно, самую ответственную работу, которую может на сегодняшний день выполнять девушка. Это предполагает не просто положить подушку под голову пассажиру, это не просто принести кофе, чай или молоко, это не просто одарить всех милой улыбкой. Как вы узнаете, у вас будут гораздо более серьезные обязанности, обязанности, от выполнения которых, возможно, будет зависеть жизнь или смерть многих людей. Я не обманываю вас, девушки, это правда. И мы не позволим летать стюардессой на наших самолетах девушке, пока не будем абсолютно уверены, что она способна выполнить свои обязанности. Мы должны быть уверенными в ее интеллектуальных способностях. Мы должны быть уверены в ее выдержке.-Неожиданно ее голос стал ледяным. – Это, возможно, звучит слишком банально. Если так, то прошу прощения. Но пока вы не будете соответствовать этим требованиям, мы никак не можем вас использовать. Лучше будет, если вы подыщите другую работу.

Она явно умела выражаться недвусмысленно. Я ждала следующего орудийного залпа.

Но она не продолжила дальше. Она выскользнула из-за стола и проговорила:

– О'кей, девушки. Это все. Не смею вас больше задерживать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказали мы, хотя было всего несколько минут шестого. И вот тут-то Донна произнесла свою знаменитую ремарку.

– Господи, – сказала Донна, – я думала, что она – слабый противник.

Я сказала:

– Я тоже. О Господи.

Я ехала обратно на маленьком старом автобусе с другой рыжеволосой девушкой из нашего класса, Джулия какая-то. Она была из хрупких рыжеволосых девушек с прекрасной белой прозрачной кожей – не такого здорового типа, как Донна, но по-своему очень красивой.

Она задумчиво произнесла:

– Я никогда не выучу все коды аэропортов.

– О, ты обязательно выучишь. Они простые.

– Ты знаешь, сколько существует аэропортов, которые мы должны выучить? – сказала она. – Я посчитала. Около шестидесяти.

– Ну так что? – сказала я.

– Ничего, – ответила она. – Я обречена. Ты помнишь название аэропорта Детройта – УАЙП?

– Да.

– Это предзнаменование, – сказала она. – Я из Детройта.

– Слушай, – возразила я, – я верю в приметы, но ты далеко хватила. Я имею в виду, почему тебе нужно думать об этом, как о плохом знаке? Почему не считать, что это добрый знак?

– Ничего хорошего со мной никогда не случалось.

Честно говоря, клянусь вам, в мире нет ничего более жалкого, чем обычная девушка. Вот они: перед ними и жизнь, и любовь, и счастье, но что же они делают? Приветствуют будущее с раскрытыми объятиями? Ни черта подобного!

Они просто сидят на своих задницах, ожидая худшего. Гибель, разрушение, сморщенная матка, рак, авитаминоз, опустошенность. Я бы изложила об этом в параграфе первом, части первой моей докторской диссертации на тему о девушках в разные годы под заголовком «Страдание – обычная форма девичества». Я совсем не собираюсь критиковать бедную Джулию. По сравнению со мной она, возможно, неудержимый оптимист. Кто по малейшему поводу шлепается лицом прямо в грязь? Томпсон. Кого выбирают для того, чтобы мистер Гаррисон накричал на нее в первое же утро занятий в школе стюардесс? Томпсон. Кто, вне всякого сомнения, станет первой девушкой, которую выгонят с курса? Естественно, Томпсон. Меня удивило лишь то, что доктор Элизабет Шварц не обнаружила, что у меня, скажем, два сердца или еще что-нибудь или что у меня нет печени. Это означало бы, что меня следует упаковать в вату и отправить домой к маме на «скорой помощи».

– В пять часов вечера Майами-Бич еще сверкал в солнечных лучах; все люди были веселы, махали нам руками и в восхищении свистели; отели, расположенные на берегу, сверкали; королевские пальмы, кокосовые и финиковые пальмы шелестели на ветру; воздух был такой душистый и опьяняющий, что меня немного удивило, что мистер Гаррисон не издал правило, запрещающее нам дышать этим воздухом. Мы вышли из нашей колесницы у «Шалеруа», мы вошли внутрь через величественный вход, и вот около тысячи мужчин повернулись, чтобы улыбнуться нам. Усмешка, усмешка, усмешка. Старые мужчины, молодые мужчины, мужчины средних лет, лысые мужчины – все усмехались. Святая корова, чего они ожидали добиться, усмехаясь подобным образом? Походило на то, как техасец демонстрировал свое мужское достоинство – чем больше ухмылка, тем больше все остальное.

Единственным способом обращаться с этими обезьянами было просто не замечать их существования, и все девушки, без исключения, так и поступили. Они были великолепны. Они не дрогнули, они не переставали разговаривать со своими спутницами, они просто шли через холл к лифту со спокойным достоинством, и усмехающиеся мужчины остались позади и выглядели очень глупо. Я не возражаю, если мужчина смотрит на меня со здоровым интересом. Но я ненавижу, когда надо мной усмехаются, как над грязной шуткой.

Я все еще кипела от злости, когда вошла в номер. Я бросила учебник на кровать и раздраженно сказала Донне:

– Что ты думаешь сейчас делать?

– Детка, я собираюсь надеть купальник и порти прямо в океан.

Я сказала:

– Прежде чем ты переоденешься, первый деловой приказ это – еда.

– Еда? Я не хочу есть. Тот пирожок с мясом, который был на ленч, до сих пор со мной.

– Я имею в виду продукты для еды, которую мы будем готовить здесь. Джурди говорит, что она согласна готовить завтрак, а я не возражаю приготовить обед, но я должна знать, что ты ешь, чтобы составить список.

– Все, что угодно, милая, – сказала Донна. – Я счастлива все отдать в твои руки.

Я постучалась в дверь между двумя комнатами. Голос ответил:

– Войдите, – это оказалась Аннетт, она лежала, вытянувшись, на кровати с учебником.

– О Господи, Кэрол, – сказала она, – знаешь что? Мы должны выучить коды почти миллиона аэропортов и названия всех частей самолета…

– И мы также. Где Джурди?

– О, она вышла.

– В бассейн?

– Возможно. Кэрол, она не очень хорошо выглядит.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я не знаю, как описать это, – заколебалась Аннетт. – Она была мрачной – ты знаешь, расстроенной, Кэрол, я волнуюсь за нее.

Я села на кровати Джурди:

– Почему?

– Подумай сама, Кэрол. Я хочу сказать, подумай о ее происхождении. Кэрол, я не сноб, мне нравится Джурди, несмотря на то что она не слишком-то сердечный человек, но всю свою жизнь она была лишь официанткой. Она даже не закончила средней школы.

– Ну и что?

– Так вот, посмотри на учебное задание на сегодняшний вечер. Мисс Пирс честно сказала нам, что это только начало. Через несколько дней мы получим настоящую нагрузку. Поэтому я беспокоюсь за Джурди. Она, вероятно, не готова к этому. Возможно, поэтому она вышла на улицу такой подавленной.

– Она не должна расстраиваться, – сказала я, – Мы все ей поможем, как сумеем.

– Вот здорово, Кэрол. Я знала, что ты так скажешь.

Я поднялась.

– Давай не обманывать сами себя. Джурди будет не единственной, кому потребуется помощь. Мой Ай-Кью[3]3
  Коэффициент интеллектуальности


[Закрыть] тоже не столь уж высок. Нам придется вместе пораскинуть мозгами и надеяться на лучшее.

Я спустилась в поисках Джурди. Это дело с продуктами сидело у меня в голове, и я хотела завершить его. Около дюжины девушек уже расположились вокруг бассейна, весьма довольные сами собой. И они имели на то все права. Вода была кристально чистой; воздух был божественный; солнце было как золото; пальма, и пышные цветущие кустарники, и архитектура отеля из стали и стекла создавали фантастический фон.

Я спросила брюнетку, которая вытянулась на шезлонге, видела ли она Мэри Рут Джурдженс.

– Вот так штука, откуда мне знать? Здесь столько девушек, что я не сумела бы отличить одну от другой. Возможно, она на берегу.

Я рыскала в поисках Мэри Рут по берегу и чувствовала себя полной дурой в туфлях и глухом закрытом платье с тридцатью пуговицами впереди; наконец я спросила другую брюнетку, сидевшую, опершись спиной о пальму, с учебником в руках.

– Подожди минутку, – сказала она. – Мне кажется, я ее видела – она только что здесь была. Я уверена, что она пошла гулять. – И она показала: – Туда.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Пойду ей навстречу. Сегодня, наверное, можно поплавать? Вода кажется чудесной.

Она грустно сказала:

– Я знаю. Но служащий спасания на воде заканчивает смену в пять часов, поэтому нам не разрешают плавать.

Я сняла туфли и начала марш по пляжу и, к моему облегчению, не пройдя и ста ярдов, увидела вдалеке Джурди, идущую мне навстречу. На ней был пляжный костюм цвета какао и соломенная шляпа, скорее похожая на чашу для пунша, и она была совершенно далека от этого мира. Она бесцельно брела у самой воды и каждые несколько секунд наклонялась и поднимала морские ракушки, которые она рассматривала с глубоким вниманием. Она была так поглощена своим занятием, что не заметила меня, пока я чуть не столкнулась с ней.

– Привет, – сказала я.

– О, привет, Кэрол.

Она взглянула на меня и потом, к моему удивлению, пошла дальше, как если бы не хотела моей компании.

– Эй! – окликнула я. – Мы собирались поговорить о запасах еды.

Она остановилась.

– Хорошо. – Она нагнулась, подняла ракушку и, не посмотрев на нее, бросила в воду. – Я не могу сейчас Разговаривать, Кэрол, Давай оставим это до завтра.-Она опять пошла, поднимая маленькие брызги при каждом шаге.

Я догнала ее:

– Что с тобой, Джурди?

Она мрачно сказала:

– Оставь меня одну.

– Но в чем дело?

– Кэрол, я сказала, оставь меня одну.

– Мэри Рут, – не отставала я, – тебе, может нравиться или нет, но ты теперь живешь в группе с четырьмя другими девушками, и ты должна вести себя цивилизованно.

Она повернулась ко мне в ярости.

– Что значит – вести себя цивилизованно? Я сказала:

– Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь. Каждый имеет право гулять один. Я только пошла искать тебя, потому что я беспокоилась о тебе, и ты не можешь так меня отталкивать.

– Почему это ты беспокоишься обо мне?-спросила она уже без неприязни.

– Я беспокоюсь, и все. Аннетт тоже беспокоится о тебе. Она сказала, что ты вернулась после занятий расстроенной. Поэтому я пошла искать тебя, и вот, пожалуйста. Аннетт была совершенно права.

– Какого черта ты и Аннетт не занимаетесь своими делами?

– Джурди, -сказала я. – Будь благоразумной. Нас пятеро в двенадцатой комнате. Мы все в одной лодке.

Мы все хотим закончить этот курс, мы все боимся, что нас исключат, у нас всех одни волнения.

– Мы все в одной лодке, -повторила Джурди и засмеялась.

– Мы все, вот именно.

Она сделала еще несколько шагов, отошла от края воды и села, скрестив ноги и уставившись на горизонт.

Я села рядом с ней.

– Джурди, я искренна с тобой. Я боюсь. Не знаю, что там сказала ваша мисс Пирс, но наша мисс Уэбли до смерти напугала нас. Мы все должны работать вместе каждый вечер. Я имею в виду выучить эти аэропорты и коды…

– Я не беспокоюсь насчет аэропортов и кодов.

– Нет? – удивилась я.

– Нет. – Она зачерпнула горсть песка и подбросила в воздух.

Я спросила:

– Что же тогда тебя беспокоит?

– Пойдем, – сказала она резко. Она попыталась встать, но снова опустилась. – Какой смысл, Кэрол? Не стоит говорить. Они собираются отправить меня домой.

– О, нет! Почему?

Ее лицо стало мертвенно-бледным.

– У меня встреча с миссис Монтгомери завтра днем. Она собирается послать меня обратно домой.

– Господи, – сказала я.-Джурди, милая, почему?

Слова начали выплескиваться из нее:

– Ты удачливая, Кэрол. Любой, посмотрев на тебя, поймет это сразу, у тебя был дом, ты получила образование. Эта большая сучка, с которой ты ходишь, Донна, она такая же. Вспомни вчера, как она швырялась деньгами вокруг, а два бриллиантовых кольца? Ей чертовски хочется убедиться, что все поняли, какого она происхождения. Аннетт секретарь в банке – ведь так. Ее отец – помощник управляющего. Ты знаешь, кем был мой отец? Ночным сторожем. Когда у него была работа. Разве это профессия, а? Он был просто опустившимся пьяным бездельником. А ты знаешь, кем была я, всю жизнь? Официанткой. Я носила подносы.

– Дорогая, поверь мне, всем плевать на то, кем ты была или что делал твой отец. Ты здесь. Ты на том же уровне, что и все остальные.

Слова продолжали клокотать в ней:

– Слушай, Кэрол. Я не могла больше выдержать в Буффало, Я была сыта по горло. Я ведь человек. У меня есть право на жизнь. Поэтому я воспользовалась шансом. Я заполнила заявление на работу в «Магна интернэшнл эйрлайнз». Гаррисон приехал в Буффало и беседовал со мной, и ты знаешь, что он сказал? Он сказал: «Мисс Джурдженс, вы девушка того типа, который нам нужен». Вот что он сказал. Впервые мне давали шанс. Жизнь, вот что это значило. Жизнь. – Она начала плакать.

– Милая, но что же плохого случилось сегодня? Почему ты должна завтра встречаться с миссис Монтгомери?

Она вытерла слезы. Ее голос опять стал резким:

– У тебя был медосмотр утром, ведь так? Ведь доктор осмотрела тебя сверху донизу?

– О, Господи, Джурди, неужели доктор Шварц нашла что-нибудь серьезное у тебя?

– Ничего серьезного. Просто то, что у меня был ребенок.

Это было одним из тех ужасных заявлений, которые лишают вас дара речи.

– Когда у тебя был ребенок?-спросила я наконец.

– О, я уже была большой девочкой, – сказала Джурди. – Мне было шестнадцать лет.

– О, Джурди!

– Он умер, – продолжала Джурди. – Я даже не смогла увидеть его. А мой дружок удрал из города. И мне не удалось вернуться в школу, вот тогда я и получила свою первую работу, в вагоне-ресторане.

– О Господи, Джурди.

– Все в порядке, – сказала она. – В той среде, откуда я происхожу, это случается все время.

– Как доктор Шварц это обнаружила?

Она кисло рассмеялась.

– Ты невинна, не так ли? – Она отвела назад юбку и показала мне внутреннюю сторону своего бедра. Я не увидала ничего особенного, но она сказала: – Видишь это? – Потом она положила одну руку на свою грудь. – И вот здесь. У тебя совсем не так. – Она запустила обе руки в песок, как будто она запачкала их, трогая себя. – Доктор была приветлива, но она объяснила – она должна включить это в отчет. Я не виню ее. Каждый должен делать свою работу. А потом, в четыре часа, я получила известие, что должна встретиться с миссис Монтгомери.

– Слушай, Джурди. Она поймет. Она прекрасный человек.

– Кэрол, ты можешь быть бродягой, но никто не сможет это доказать. Я была бродягой шесть лет назад, и у них есть все доказательства, которые им нужны. Ты думаешь, миссис Монтгомери или мистер Гаррисон потерпят бродяг, работающих стюардессами на их авиалиниях?

– Джурди, забудь это, – убеждала я. – Пойдем выпьем чашку кофе или чего-нибудь еще.

Две волосатые молодые обезьяны с шумом неслись к нам по песку.

– Привет, – выкрикнули они. – Привет, летающие девочки. Все еще одни, летающие девочки? – У одного из них был фотоаппарат, чудесная, новая, блестящая «Лейка». Он припал к земле на расстоянии двух ярдов от нас и сказал:

– Не двигайтесь, девочки, не двигайтесь. Это потрясающий кадр. Просто оставайтесь так, как вы есть.

– Пошел вон! – крикнула Джурди.

Обезьяна, стоящая за ним, ухмыльнулась и сказала:

– Улыбнитесь маленькой птичке, девочки.

– Убирайтесь, – сказала Джурди. – Ты слышишь меня?

Парнишка, который стоял, погрозил ей пальцем и сказал:

– Сейчас, сейчас. Не нужно сердиться. Летающие девочки всегда улыбаются.

– Говорю вам в последний раз, – сказала Джурди. – Вон!

Я слышала щелчок фотоаппарата. Парень с камерой начал поворачивать затвор «Лейки», чтобы сделать новый снимок.

Джурди вскочила на ноги. Она шагнула к парню с фотоаппаратом и ударила его по уху ладонью руки так сильно, что он отлетел в сторону. «Лейка» пролетела около десятка футов по воздуху и плюхнулась в сырой песок у края воды. Это был самый великолепный удар по уху, какой я когда-либо видела, нанесенный рукой, тяжелой от ожесточения, от такого удара мог свалиться и дом. Парнишка шмякнулся и лежал без движения, ошеломленный ударом. Другой парень показал на «Лейку», которую поглощал Атлантический океан, и крикнул:

– Эй! Вы разбили его аппарат!

– Если кто-нибудь из вас, двух маленьких обезьянок, когда-нибудь еще подойдет ко мне, я разнесу обоих вас, а не только вашу камеру, – ответила Джурди.

Она презрительно повернулась к ним спиной. Потом сказала мне:

– Уф, я теперь чувствую себя лучше, Кэрол. Пойдем выпьем кофе.

Я сказала:

– Джурди, это было совершенно изумительно. Позволь мне отныне быть твоим менеджером.

– Ба, это еще что, – сказала она. – Тебе стоит увидеть меня, когда, я действительно рассвирепею.

Мы пошли.

– Я скажу тебе что-то, Джурди, – обратилась я к ней. – у меня удивительное предчувствие. Все будет хорошо.

– Ты что, медиум?

– Да. Ты разве не знала?

– Это хорошо, – улыбнулась она.

Мы перехватили несколько гамбургеров в кафетерии а потом все впятером мы сидели на кроватях в большой комнате до часу ночи, зубря эти проклятые аэропорты, и коды, и определения частей самолета. ОЛБ, Олбани; АБК, Альбукерке – ровно через две страницы список заканчивался буквами ИКТ, что, как всякий дурак может понять, означает Вичита, Канзас; а АВБ означает Уилкс – Бэрр – Скрантон. Гений, который вычислил эти аббревиатуры, мы единогласно решили, достоин получить медаль из грязи на орденской ленте от Библиотеки Конгресса, а гипсовый слепок его мозга должен храниться в специальной витрине в Музее естественной истории.

Выйти в коридор четырнадцатого этажа было, наверное, не очень-то приятно. Из каждой комнаты доносились постоянные звуки, как жужжание пчел в улье. ФУЭ, Форт Уэйн, Индиана; ИПТ, Уильям-спорт; ЭУР, Ньюарк, Нью-Джерси… И часами девушки бродили из комнаты в комнату, с бигуди в волосах, их лица были покрыты кольдкремом, они бормотали про себя буквы кодов и походили на бедную Офелию после неприятностей с этим совершенным ублюдком Гамлетом.

Я, наверное, должна была видеть во сне эти буквы кодов. Или Джурди. Или школу. Что-нибудь недавнее. Но так не произошло. Вторую ночь подряд я видела сон об авиакатастрофе в Токио, и это было так ужасно, как в аду.