Текст книги "Туннель"

Так он просидел многие часы. Он плакал от отчаяния и заброшенности, затем немного овладел собой, и к нему вернулась его жизненная энергия.

Было ясно, что в шахте произошел взрыв рудничного газа. Лошадь засыпало обвалом, но его-то наверняка откопают!

Мак сидел на земле, рядом со своей маленькой лампочкой, и ждал. Он прождал часа два. Потом его вдруг охватил леденящий ужас. Он вскочил испуганный. Взяв лампочку, он сделал несколько шагов направо и налево, ища выхода. Нет… Выхода не было!.. Ничего другого не остается, как ждать.

Обыскав ящик с кормом, он снова сел на землю, предоставив своим мыслям идти, как они хотят. Он думал о Бони, об отце и Фреде, которые вместе с ним спустились в шахту, о кабачке Джонсона, о песенке фонографа, об игре с Джонсоном в рулетку. И ему представлялось, что он бросает на ставку пять центов, вертит рулетку и всегда выигрывает.

От этих мыслей его пробудил какой-то странный звук, точно звонок телефона. Мак напряженно прислушался. Потом вдруг он понял, что ничего не слышал. Кругом была тишина. Эта могильная тишина была невыносима. Он засунул в уши указательные пальцы и потряс их. Потом откашлялся и громко сплюнул. Прислонив голову к стене, он долго сидел и смотрел на солому, приготовленную для лошади. Потом улегся на эту солому с мучительным чувством глубокой безнадежности и заснул.

Он проснулся (как ему показалось) спустя несколько часов вследствие ощущения сырости; лампа погасла, и он шлепал ногами по воде, когда пробовал сделать несколько шагов. Он был голоден и, взяв горсть овса, принялся его жевать. Сидя на корточках в конюшне Бони, он смотрел в темноту и грыз зерно за зерном, напряженно прислушиваясь. Но он не слышал ни голосов, ни стука, а только журчание воды и плеск водяных капель…

Темнота была ужасна. Через мгновение он вдруг вскочил, заскрежетал зубами, схватил себя за волосы и, как безумный, бросился вперед. Он натыкался на стены, ушиб раза два голову и, не сознавая, что делает, бил кулаками по камню. Его отчаянное бешенство длилось недолго, он опять ощупью пробрался назад к стойлу и начал снова жевать овес, а слезы лились у него из глаз.

Долгие часы просидел он там. Нигде ничего не было слышно. О нем забыли!..

Мак сидел, жевал овес и думал. Его детская голова усиленно работала. Он стал хладнокровно размышлять. В эти страшные часы должен был проявиться настоящий характер Мака. И он проявился.

Вдруг он опять вскочил и, потрясая кулаком в воздухе, закричал:

– Если эти проклятые дураки меня не хотят откапывать, то я сам себя откопаю!

Однако он не сразу принялся копать. Снова присел он на загородку стойла и долго думал, стараясь мысленно воспроизвести план штольни, взяв за исходную точку конюшню. Пробраться через южные штольни нельзя. И если вообще можно как-нибудь выбраться отсюда, то лишь через штольню «Веселая тетка» или через пласт Петерсона. Мак знал, что разработка этого пласта находится в семидесяти, восьмидесяти или девяноста шагах от конюшни. Это он знал вполне точно. Уголь в «Веселой тетке» сделался хрупким под давлением горных пластов, а это было очень важно. Еще за час до катастрофы он говорил Патерсону:

– Эй, Пат! Гиккинс жалуется, что мы доставляем только мусор!

Потное лицо Пата появилось тогда перед ним, освещенное лампочкой, и Пат крикнул ему с бешенством:

– Пусть Гиккинс убирается к дьяволу в ад, скажи ему, Мак! В ад! «Веселая тетка» уже вся превратилась в мусор: гора раздавила ее. Пусть же он держит язык за зубами, скажи ему, Мак! Лучше бы они перевели нас отсюда.

Пат скрепил этот пласт новыми солидными подпорками, так как боялся обвала. Пласт был высотой два с половиной метра и вел к штольне № 7.

Мак начал считать шаги. Отсчитав семьдесят шагов, он испытал чувство леденящего страха. Но когда он отсчитал еще пятнадцать шагов и наткнулся на камень, то вскрикнул от радости.

С холодной энергией, напрягая все свои мускулы, он тотчас же принялся за работу. Медленно и осторожно ощупывал он камни сверху и с боков, чтобы предохранить себя от обвала. Он подпирал камнями висевшие глыбы, которые угрожали рухнуть, притащил из конюшни доски и балки для подпорок и выкатывал прочь куски скалы. Так он проработал много часов, пока не стал задыхаться. Совершенно обессилев, свалился на доски и заснул.

Проснувшись, он прислушался, но так как ничего не услышал, то вновь принялся за работу.

Он рыл и рыл. Так проработал он несколько дней, а всего надо было пробить лишь четыре метра! Сотни раз потом ему снилось, что он копает и копает, чтобы выбраться из груды камней…

Наконец он почувствовал, что приблизился к месту выхода пласта. Он ощущал это вполне ясно по тонкой угольной пыли и осыпавшемуся углю. Мак наполнил карманы овсом и стал взбираться по пласту наверх.

Большинство подпорок в этой штольне еще уцелело, и Мак задрожал от радости, когда заметил, что ему стало легче прокладывать путь.

Ему надо было пройти еще два с половиной метра. Назад он уже не мог вернуться, потому что уголь осыпался под его ногами и заваливал ему обратный путь. Вдруг он почувствовал под рукой чей-то сапог и по некоторым признакам догадался, что это стоптанный сапог Петерсона. Бедняга был тут засыпан! Мак, скованный ужасом, долго не мог двинуться с места…

Когда он наконец овладел собой, то начал медленно пробираться дальше. Работа шла всё труднее, хотя в нормальном состоянии эту часть штольни можно было пройти в полчаса. Но Мак очень ослабел и с трудом мог продвигаться вперед. Обливаясь потом, разбитый, он достиг подъема в штольню № 7. Здесь были проложены рельсы для тачек, и путь этот вел из штольни № 8 прямо в штольню № 7.

Наконец он выбрался наверх! Штольня была свободна!

Мак присел на корточки, пожевал овса и полизал мокрые руки. Затем пошел дальше, по направлению к шахте, где опускалась корзина. Он так же хорошо знал штольню № 7, как и штольню № 8, но обвалы в разных местах заставляли его менять направление. Он бродил по штольне много часов, пока от утомления у него не зашумело в ушах. Но он должен выйти на рудничный двор, туда, где действовала подъемная машина! Там колокол… можно дать сигнал…

И вдруг, как раз в ту минуту, когда он начал приходить в отчаяние при мысли, что может оказаться запертым здесь, он увидал красноватые огоньки. Лампочки! Их было три.

Мак раскрыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука и рухнул без чувств.

Возможно, что Мак всё же слабо крикнул: двое из нашедших его людей клялись, что они не слышали ничего, но третий говорил, что ему показалось, будто он слышал легкий крик.

Мак почувствовал, что его кто-то несет. Затем он ощутил движение поднимающейся корзины, очень медленное, и на мгновение очнулся. Затем почувствовал, что его накрыли одеялом и снова понесли, и больше он ничего уже не сознавал…

Мак пробыл под землей восемь дней, хотя он думал, что прошло только три дня. Из всех людей, работавших в штольне № 8, только один Мак и спасся. Как призрак вышел мальчик-конюх из разрушенной штольни! Его история в свое время облетела все американские и европейские газеты. Конюший мальчик из шахты «Дядя Том»! Везде появились его портреты: как его выносили из шахты, как он сидел на кровати в больнице. Весь мир, читающий газеты, смеялся над первыми словами пришедшего в себя Мака. Он спросил у врача: «Нет ли у вас, сэр, резины для жеванья?» Через неделю Мак уже был здоров. Ему сообщили, что его отец и брат погибли во время взрыва. Мак закрыл лицо руками и заплакал, как может заплакать тринадцатилетний мальчик, внезапно оставшийся один на свете…

Однако о нем позаботились другие. В больницу ему присылали пирожные, деньги, вино. Но, вероятно, этим бы всё ограничилось, если бы одна богатая дама из Чикаго не заинтересовалась судьбой осиротевшего мальчика и не занялась его воспитанием.

Мак не представлял себе никакой другой профессии, кроме профессии горняка, и поэтому его патронесса поместила его в горную академию. Кончив учение, он вернулся уже инженером в шахту «Дядя Том» и прослужил там два года. Оттуда он отправился на серебряные рудники Жуан Альварес в Боливии, а потом строил туннель в Андах. Здесь у него и возникла его идея. Осуществление ее зависело от усовершенствования способа бурения скал, и Мак засел за работу. Алмаз в буровой машине должен быть заменен более дешевым материалом, но такой же твердости. Мак поступил в эдисоновские мастерские и пытался получить твердую сталь. Когда он был близок к цели, он покинул мастерские и начал работать самостоятельно. Его алланит скоро доставил ему хорошие средства к жизни. В это время он познакомился с Мод. До тех пор он был так занят работой, что у него не было времени обращать внимание на женщин. Но Мод понравилась ему с первого взгляда. Ее темная головка с личиком мадонны, большие сияющие глаза, ее несколько печальный вид (она только что похоронила мать) – всё ее нежное очарование произвело на Мака глубокое впечатление. Он удивлялся и тому, как мужественно это нежное существо боролось с тяготами жизни. Она давала уроки музыки в Буффало и была занята с утра до вечера. Мак влюбился в Мод и стал таким же глупым, как все влюбленные. Он чувствовал пред ней такую робость, что не решался высказать ей свои чувства. Но однажды он заметил в ее взгляде что-то такое, что придало ему мужество. Он сделал ей предложение, и через несколько недель они поженились. Он посвятил после этого еще три года разработке своей идеи. И вот теперь он был Мак, просто «Мак», о котором певцы распевали песенки во всех мюзик-холлах предместья.

В первые месяцы новой работы Аллана Мод редко видела его.

Она узнала в первые же дни, что новая работа ее мужа была совсем другого рода, чем работа на фабрике в Буффало, и без лишних слов покорилась неизбежному. Случалось, что он не показывался дома в течение нескольких дней. Он или оставался на постройке и в испытательных мастерских в Буффало, или же у него происходили важные совещания. Аллан начинал свою работу с шести утра и часто заканчивал ее только поздно ночью. Совершенно измученный, он предпочитал переночевать на кожаной кушетке в своем кабинете, нежели тащиться ночью в Бронкс.

Мод покорилась и этому. Она устроила ему (чтобы он мог пользоваться в таких случаях максимальным комфортом) спальню с ванной и столовую во дворце синдиката: маленькую квартирку, где у него были табак, трубка, воротнички, белье, – одним словом, всё, что ему могло понадобиться. Она приставила к нему для услуг китайца Леона, так как никто не умел так хорошо служить Маку, как этот китаец. Леон мог с чисто азиатским спокойствием сто раз повторить ему через известные промежутки одну и ту же фразу: «Обед, сэр! Обед, сэр!» Леон никогда не терял терпения, всегда был в хорошем настроении. Его не было видно, но он находился всегда под рукой. Работал бесшумно и равномерно, точно хорошо смазанная машина, и всегда всё вокруг него было в образцовом порядке.

В последнее время Мак стал еще реже возвращаться домой, но Мод держалась храбро. Пока позволяла погода, Мод по вечерам устраивала интимные обеды на крыше дворца синдиката. Эти обеды в небольшом кругу друзей и сотрудников Мака доставляли ей большое удовольствие. Она не сердилась, даже если Мак появлялся только на несколько минут.

Впрочем, воскресные дни Аллан обыкновенно проводил в Бронксе, посвящая весь этот день Мод и Эдит и сам веселясь, как большой ребенок. Иногда он вместе с Мод ездил в Нью-Джерси на строительные работы, чтобы «взвинтить Гобби», как он выражался.

Весь месяц происходили заседания с учреждениями и крупными акционерами синдиката, с финансистами, инженерами, агентами, гигиенистами и архитекторами. В Нью-Джерси натолкнулись во время работы на большое количество воды, а на Бермудах прокладывание извилистого туннеля встретило неожиданные затруднения. На Финистерре строительный материал оказался недостаточно хорошего качества, и надо было заменить его другим. Словом, количество работы возрастало с каждым днем.

Аллан работал иногда двадцать часов подряд. Разумеется, в такие дни Мод не могла ни на что претендовать. Мак уверял, что через несколько недель будет легче. Мод была терпелива. Она боялась одного, что Мак переутомился.

Мод гордилась тем, что она – «миссис Мак Аллан». Ей нравилось, когда газеты называли Аллана «завоевателем подводного материка» и прославляли гениальность и смелость его проекта. Но она всё еще не могла привыкнуть к тому, что Мак внезапно сделался знаменитым человеком. Она иногда рассматривала его с изумлением и благоговением. Но всегда она находила при этом, что он такой же, как и был: по-прежнему скромный, и ничего необыкновенного в нем нет. Она даже боялась, что ореол, окружавший его, померкнет, когда люди узнают, какой он на самом деле простой человек. Она усердно собирала статьи и заметки о Маке и туннеле в газетах и иногда заходила в кинематограф, чтобы посмотреть на самое себя, на «жену Мака», как она в туннельном городе выходит из автомобиля. Журналисты пользовались всяким случаем, чтобы ее интервьюировать, и она хохотала до упада, читая на следующий день в газетной статье: «Жена Мака говорит, что он – самый лучший муж и отец во всем Нью-Йорке!»

Хотя она и не сознавалась в этом, но всё же ей было приятно, когда на нее с любопытством смотрели в магазинах, где она делала покупки. Величайшим же триумфом для нее было, когда однажды Этель Ллойд, проезжая мимо, остановила экипаж, чтобы показать ее своим подругам.

В хорошую погоду она ездила кататься с маленькой Эдит по парку в Бронксе, и они часто заезжали в зоологический сад, где простаивали часами возле клеток обезьян, весело смеясь над их проделками. Мод забавлялась не меньше своей дочки. Но когда наступила осень с ее туманами, развлечение это прекратилось.

Мак обещал приехать на Рождество и провести с ними три дня, забыв о работе. Мод радовалась заранее. Они проведут его так, как свое первое Рождество после их женитьбы. На второй день праздника должен приехать Гобби, и они будут играть в бридж. Мод выработала длиннейшую программу на эти три дня.

В течение всего декабря ей почти не удавалось видеться с мужем. Аллан был ежедневно занят совещаниями с финансистами, так как они подготовляли финансовую кампанию, которая должна была начаться в январе.

Аллану нужна была немалая сумма – три миллиарда долларов! Но он ни на мгновение не сомневался, что получит ее.

В течение многих недель здание синдиката осаждалось журналистами, так как печать делала блестящие дела всякими сообщениями в связи с туннелем: каким способом будет построен туннель? какая администрация стоит во главе? как туннель будет снабжаться воздухом? каким образом определена и высчитана кривая линия туннеля? и как могло случиться, что линия туннеля, несмотря на то что делает небольшой уклон, оказывается лишь на одну пятидесятую короче морского пути? («Проколи иглой глобус, и ты узнаешь это!») Все эти вопросы волновали и интересовали публику.

В заключение в газетах загорелась новая туннельная война, вызвавшая такой же шум, как и первая.

Враждебная печать выдвигала свои прежние аргументы: никто не в состоянии просверлить такие чудовищные пространства гранита и гнейса на глубине четырех-пяти тысяч футов, никакой строительный материал, а также и люди не выдержат невероятной жары и страшного давления. Весь план должен будет потерпеть жалкое фиаско.

Но дружественная печать убеждала читателей:

«Нужны время, пунктуальность и уверенность! Поезда будут пробегать через этот туннель так же спокойно, как и на поверхности земли. Путешествие из Америки в Европу и обратно не будет находиться в зависимости от стихии, и никому не будет угрожать опасность стать добычей акул где-нибудь среди океана!»

Газеты напоминали катастрофу с «Титаником»[18]18
  Огромный океанский пароход «Титаник» водоизмещением 45 000 тонн 15 апреля 1912 года столкнулся во время своего первого рейса из Ливерпуля в Нью-Йорк с ледяной горой и потонул в несколько минут. На нем погибло 1645 человек.


[Закрыть], когда погибли тысяча шестьсот человек, и участь «Космоса», исчезнувшего в океане с четырьмя тысячами человек!.. Воздушные же суда пока не могут иметь значение для массового сообщения.

В эти недели нельзя было взять в руки ни одной газеты, ни одного журнала, чтобы не натолкнуться на слово «туннель» и не увидеть каких-либо иллюстраций, относящихся к его постройке. Но с ноября известия о ходе работ стали более скудными и, наконец, совсем прекратились. Аллан запретил доступ к своим строительным работам, и поэтому нельзя было помещать новых иллюстраций. Возбуждение, которое газеты поддерживали в публике, улеглось, и туннель превратился в нечто обыкновенное. Интерес общества был прикован к другой сенсационной новинке – международному состязанию в полете вокруг Земли.

Туннель был забыт!

Этого и желал Аллан. Он знал, что первое воодушевление не принесет ему ни одного миллиона долларов. Он намеревался вызвать снова такое же воодушевление, которое будет вытекать не только из сенсации.

В декабре в газетах появилось известие, вызвавшее усиленные толки: питтсбургская Smelting and Refining Company купила за двенадцать с половиной миллионов долларов право на поставку всего необходимого для постройки туннеля материала, вырабатываемого заводским способом. Одновременно появилось известие, что эдисоновская компания биоскопа приобрела исключительное право за один миллион долларов фотографировать и кинематографировать постройку туннеля. Компания объявила на своих громадных плакатах, что она хочет «передать потомству историю величайшего творения человеческого гения». Первые туннельные фильмы компания намеревалась демонстрировать сперва в Нью-Йорке, а затем во всех тридцати тысячах театров земного шара.

Трудно было составить лучшую рекламу для туннеля!

Эдисоновские биоскопы принялись за работу в тот же день, и все двести театров, принадлежащие этой компании в Нью-Йорке, были битком набиты.

На экране воспроизводились известные уже сцены на крыше отеля «Атлантик», затем фонтаны камней, вызываемые взрывами динамита, кормление ста тысяч рабочих, утреннее выступление их на работы. Показан был также рабочий, которому камнем раздавило грудную клетку и который еще дышал. Показано было и кладбище туннельного города с пятнадцатью свежими холмиками. Показаны были канадские дровосеки, вырубающие лес для Аллана, и ряд нагруженных вагонов; на всех были буквы А. Т. С. (Атлантический туннельный синдикат). Этот фильм, длившийся десять минут, производил сильнейшее впечатление. Только товарные поезда – ничего больше! Товарные поезда в Швеции, России, Австрии, Венгрии, Германии, Франции, Англии и Америке. Поезда тянулись бесконечно; они проходили мимо, увозя руду, бревна, уголь, рельсы, листовое железо, трубы. В конце концов зрителям казалось, что они слышат шум бесконечно двигающихся поездов.

В заключение показали коротенький фильм: Аллан отправляется с Гобби на постройки в Нью-Джерси.

Каждую неделю эдисоновский биоскоп показывал какой-нибудь новый фильм, и в нем всегда появлялся Аллан.

За четыре дня до Рождества в Нью-Йорке и во всех маленьких и больших городах американских штатов были выставлены громадные плакаты, перед которыми всегда толкались любопытные, несмотря на предпраздничную деловую лихорадку. Эти плакаты изображали феерический город, море домов с птичьего полета. Никто не видел ничего подобного даже во сне! В центре этого города, который светился, как светится Нью-Йорк в тумане солнечного утра, возвышалось грандиозное здание железнодорожного вокзала, по сравнению с которым вокзалы Гудзон-Ривер, Центральный и Пенсильванский казались детской игрушкой. От вокзала тянулись глубоко лежащие трассы[19]19
  Подготовительные выемки земли при начале работ по прорытию туннелей.


[Закрыть], над которыми, так же, как и над главной трассой, ведущей к отверстию туннеля, были перекинуты бесчисленные мосты. Трассы были усеяны арками, фонтанами и цветущими клумбами. Вокруг вокзальной площади тянулись небоскребы, блестевшие тысячами окон: отели, магазины, банки, конторы. А на бульварах и авеню кишела толпа, проносились автомобили, трамваи, воздушные железные дороги… Бесконечные ряды кварталов терялись в туманной дали. На переднем плане, слева, виднелись огромные склады, набережные, доки, пристани, где кипела лихорадочная работа, и возвышался целый лес мачт и пароходных труб. Справа тянулся бесконечный, залитый солнцем песчаный берег, усеянный купальнями, и над ними возвышался роскошный гигантский курортный отель. А под изображением этого сверкающего сказочного города стояла надпись:

«Город Мака Аллана через десять лет».

А сверху две трети этого гигантского плаката были заняты небом, и совсем у края плаката вырисовывался аэроплан. Он казался величиной не больше чайки. Можно было различить, что пилот держит что-то в руках и затем бросает его вниз. Сначала это имело вид песчинок, которые разлетались в воздухе, но они постепенно увеличивались и, достигая города, превращались в листки объявлений, на которых можно было прочесть слова:

«Покупайте места для построек!»

Всё это было придумано Гобби. В его голове постоянно возникали различные планы хитроумных реклам. Этот плакат в тот же день появился во всех больших газетах, а затем весь Нью-Йорк был покрыт такого рода афишами. Во всех конторах, ресторанах, барах, салунах, на станциях, поездах, пароходах – повсюду можно было видеть изображение чудесного города, который Мак Аллан воздвигнет на дюнах. Смеялись, удивлялись, но вечером все уже верили в возможность существования этого города.

– Действительно, этот ловкий парень умеет заставить говорить о себе.

– Bluff! The greatest bluff of the world![20]20
  – Пустяки!.. Величайший обман в мире!..


[Закрыть]

Но между десятью кричавшими «Блеф!» всегда находился один, который еще сильнее кричал:

– Блеф? Ерунда!.. Помните, это обещает Мак! Вот увидите! Мак всегда делает то, что говорит!..

Могли ли в будущем появиться такие города? – вопрос, которым занялись многие. В газетах появились ответы знаменитых статистиков, экономистов, банкиров, крупных промышленников. Все авторитеты сходились на том, что уже одно управление туннелем и техническое обслуживание потребуют много тысяч людей, и этого будет достаточно для населения целого города. Пассажирское движение между Европой и Америкой перейдет, по мнению некоторых авторитетов, на три четверти, а по мнению других – на девять десятых к туннелю. Теперь между этими двумя материками находится в пути ежедневно в среднем пятнадцать тысяч человек. С открытием туннеля это движение, несомненно, должно увеличиться в шесть или даже в десять раз. Неслыханные массы людей будут направляться в новые города.

Возможно, что через двадцать, пятьдесят, сто лет эти туннельные города примут такие размеры, которых мы с нашим скромным воображением даже представить себе не можем.

Аллан на следующий день объявил цены на земельные участки. Правда, цена была не так высока, как в Манхэттене, где за квадратный метр уплачивалась тысяча долларов, но всё же его требования многим показались чрезмерными. Дельцы, занимавшиеся перепродажей земель, пришли в неописуемое волнение. Откуда явился этот плут, расстроивший их планы разбогатеть в несколько лет? Откуда он взял право все деньги припрятать в свой карман? Как можно допустить такую спекуляцию?!

Мак скупил по низкой цене бесчисленные гектары никуда не годной земли, а теперь продавал эту землю квадратными метрами! Он продавал землю в своих городах, которых даже и не было еще, в сто и тысячу раз дороже, чем он сам заплатил за нее!

Аллан имел при этом наглость заявить, что эти выгодные условия покупки продержатся только в течение трех месяцев!

Посмотрим, найдутся ли дураки, которые будут платить за простую воду, как за виски!

Однако такие люди нашлись. Как раз те пароходные компании, которые с такой злобой обрушивались на Аллана, первые обеспечили себе участки, где должны были находиться набережные, пристани, доки. Банк Ллойда купил громадный участок, а за ним – и торговый дом Ваннамекера.

Каждый день газеты сообщали о новых закупках земель. Невероятные суммы уплачивались за песок и камень в городе-блефе. Но все боялись опоздать! Часто подобным же образом начинались дела, исход которых невозможно было предсказать! Отступать было нельзя!

Аллан не давал ни минуты отдыха! Он довел всеобщее возбуждение до необходимой температуры и теперь хотел этим воспользоваться.

На четвертый год постройки во всех газетах появилось объявление, приглашающее подписываться на три миллиарда акций; две трети этой суммы должны были пасть на Америку, а одна треть – на Европу. В объявлении сообщались все подробности, касающиеся стоимости постройки, открытия туннеля, его доходности, процентной уплаты, амортизации. Тридцать тысяч пассажиров ежедневно должны уже приносить доход, но, без сомнения, их будет сорок тысяч и больше. Сюда же надо прибавить другие громадные доходы: за фрахт, пневматическую спешную почту, телеграммы…

Всё это были такие цифры, которые никогда не предъявлялись миру.

При чтении их у людей кружилась голова, перехватывало дыхание.

Воззвание было подписано основателями и крупными акционерами синдиката, видными банкирами и промышленниками.

Главой финансового управления назначался, к великому удивлению Нью-Йорка, человек, который всем был известен как правая рука Ллойда – С. Вульф, до сих пор занимавший пост директора в банке Ллойда.