Текст книги "Возвращение"

14

В субботу мы вынесли из квартиры вещи, оставшиеся после ее матери, и погрузили их в мусорный контейнер.

Барбара приготовила блюдо по-африкански. Ели мы, сидя на полу; Барбара оставила в квартире только холодильник, плиту, посуду и столовые приборы, полотенца, простыни и шерстяные одеяла. Постель себе она устроила тоже на полу. Я спросил ее, где же мебель из Кении. Она ответила, что та мебель ей надоела и она ее там оставила. Она обходится тремя великолепными чемоданами-шкафами с вмонтированными вешалками и большими выдвижными ящиками, чемоданы эти она купила по случаю в Кении. «Я не слишком домовитая хозяйка».

Однако поиски красивой мебели оказались достаточно важным делом, и в течение нескольких недель мы по пятницам отправлялись по антикварным и мебельным лавкам. Сначала мы прочесали лавки в ближайшей округе. Потом мы расширили наши поиски до Шпессарта, Хунсрюка и Айфеля. Барбара заранее просматривала телефонные книги в поисках мебельных агентств, звонила по найденным адресам и к концу недели знала, куда нужно ехать. Очень удачными оказались большие магазины с большими складскими помещениями, в лабиринте которых можно было по дешевке найти то, что в маленькой лавке выставляли в витрине как дорогой предмет роскоши. Барбара искала мебель в югендстиле, и приобретенный ею по частям гарнитур для столовой, а также письменный стол, кресло и книжный шкаф настолько удачно подошли к ее квартире, словно были сделаны на заказ. У нее был хороший вкус. Я в своих поисках не руководствовался определенным стилем. Мне удалось отыскать высокий и узкий шкаф с большим овальным зеркалом, укрепленным на единственной дверце, и широкую кровать. И шкаф, и кровать были из вишневого дерева. А еще я купил книжные полки со стеклянными дверцами, и они хорошо подошли к дедушкиным письменному столу и креслу.

– Если бы мы сейчас надумали съехаться, квартира была бы полностью обставлена, – со смехом сказала она.

Сначала мы ездили за покупками в пятницу, в два часа выезжали и вечером возвращались. Потом стали оставаться на ночевку и брали в гостинице номер на двоих.

– Ты ведь не против? Зачем зря тратить деньги?

Я не решился сказать, что я против. Мне всегда претило физическое соседство в спальне, когда оно не было связано с интимными отношениями: я не любил ночевать в школьных летних лагерях и в альпинистских хижинах, не любил ночевать вместе с друзьями, с матерью, даже с дедушкой и бабушкой не любил, когда они меня, ребенком, однажды уложили в своей спальне, потому что мою спальню, в которой была протечка, как раз покрасили. Я ей ничего не сказал. И был поражен, насколько простым и приятным было ее присутствие в комнате во время этих совместных ночевок. Ничто не раздражало меня, ничто не казалось лишним, не мешало своей близостью – не мешало, что Барбара то устраивалась почитать перед сном, то пораньше ложилась спать, не мешали шумы и запахи, с нею связанные, не мешало то, что приходилось ждать, когда она пользовалась ванной, не мешало, что иногда мы пользовались ванной комнатой одновременно, не мешало ее лицо, когда она засыпала или просыпалась или когда сидела перед зеркалом, не мешало ее тело и полноватые груди, не мешали тяжеловатые бедра, не мешал ее целлюлит, не мешало и поношенное, застиранное нижнее белье. Она двигалась так естественно и так легко, что я, несмотря на застенчивость, которую не излечили несколько недель, проведенных в калифорнийском «раю» и в массажном институте, тоже обрел новую легкость движений. А еще она всегда была довольна и весела, поначалу я отнесся к этому настороженно, но потом заразился ее настроением. Она принимала всякие смешные позы, изображала барочного ангела, имперского орла, несчастного и беспомощного бобра и умирающего лебедя. Под звуки музыки, доносившиеся из радиобудильника, она просыпалась, приплясывая бежала в ванную и приплясывая возвращалась в комнату, в конце концов я тоже оказался вовлеченным в этот танец. Когда она, заливаясь смехом, стала декламировать короткие и веселые стихотворения Гернхардта[12]12
  Гернхардт, Роберт (1937–2006) – немецкий прозаик и поэт, автор сатирических и абсурдистских стихов.


[Закрыть], которые я знал наизусть, я решил выучить еще несколько стихотворений. Даже ее молчание, казалось, выражало удовольствие или умиротворенность.

Я еще никогда не влюблялся в хорошо знакомую женщину. Иногда я влюблялся с первой встречи, чаще – со второй или третьей, а бывало и так, что в промежутке между этими встречами я наутро вдруг обнаруживал, что в одночасье влюбился в женщину, с которой провел сегодняшнюю ночь. С Барбарой все было иначе. Когда она в мебельном магазине сказала, что вот если бы мы сейчас съехались, то квартира была бы уже полностью обставлена, я без всяких задних мыслей рассмеялся вместе с ней. А потом я подумал, что мы бы вполне ужились друг с другом, а потом – что хотел бы жить с ней вместе. Через какое-то время я понял, что речь идет не просто о совместном проживании, а о чем-то большем, о том, как я представлял себе счастливую и дружную жизнь: жить с ней в одной квартире, засыпать и просыпаться рядом с ней, готовить и есть вместе, делить с ней будни и завести детей. А уж потом я почувствовал то, что обычно чувствовал, когда влюблялся; и тогда я подумал, что надо бы мне остановиться, оглянуться и решить для себя: броситься ли мне в любовный омут с головой или все же не стоит. А между тем я уже погрузился в него с головой.

В следующие выходные мы отправились в район Айфеля, на огромный мебельный склад где-то между Кёльном и Бонном, набитый рухлядью и старьем, среди которого попадались отдельные великолепные экземпляры – от бидермайера до ар-деко. Барбаре особенно приглянулись кровать и кожаный диван. Она решила купить кровать и стала торговаться с продавцом, а тут я, посмеиваясь, чтобы в случае чего все сошло за шутку, возьми да и скажи ей: «Может, только диван? Кровать-то у нас и так уже есть». Она рассмеялась в ответ и сказала продавцу, что передумала и берет диван.

На следующую ночь она сама забралась в мою постель и прижалась ко мне. Потом она села, стянула с себя ночную рубашку и сказала: «Ты тоже с себя все сними, я хочу почувствовать тебя». Голос ее звучал необычно. А потом мы любили друг друга.

15

Я воспринял это как залог молчаливого согласия. Когда на следующее утро она проснулась, голова ее покоилась на моей затекшей руке, а рука лежала на моей груди, и тогда я подумал: теперь все будет иначе, теперь все правильно. В наш первый раз мы вели себя бурно и неловко. А потом среди ночи мы проснулись с таким чувством, словно наши тела давным-давно знают друг друга.

Нежность Барбары была для меня счастьем, в которое я поначалу не смел верить, но которым я скоро и сам заразился. Наши руки так и тянулись друг к другу, и в автомобиле, и когда мы шли по улице, и в магазине, и в ресторане. Ее страсть была безудержна, и она увлекала меня за собой, сметая всякую неловкость, застенчивость, угловатость. От одного только звука ее голоса, когда она обращалась ко мне, желая предаться любовным объятиям, меня охватывал жар, а маленькая темная капелька крови, иногда проступавшая из шрама на ее верхней губе, когда мы целовались, зажигала в моем сердце настоящий пожар. Я впервые чувствовал, что мое тело живет полной жизнью. Еще большим чудом, чем ее страсть, была ее нежность, которая волшебно преображала привычные очертания и целого дня, и каждого отдельного мгновения. Да, все стало не так, как раньше.

И в то же время все оставалось таким, каким всегда. Возникшие между нами отношения продолжали занимать в нашей жизни ровно столько же места, сколько и раньше. Мы по-прежнему уезжали вместе на выходные. Мы по-прежнему встречались друг с другом на неделе не чаще одного раза. Мы по очереди приглашали друг друга к себе на ужин, и если раньше расставались поздно вечером, то теперь проводили вместе всю ночь. Однако если я, задержавшись на работе в издательстве, звонил ей и спрашивал, нельзя ли мне приехать и переночевать у нее, оказывалось, что сегодня ничего не получится. Ее или не было дома, или ей нужно было срочно куда-то отлучиться, отправиться на родительское собрание или встретиться с подругой, или ей надо было подготовиться к занятиям или проверить тетради, или она устала, или у нее были месячные, болела голова или спина. Она отвечала очень нежно, смеясь и радуясь нашему предстоящему свиданию в другой раз. Я отвечал ей, как мне жаль, что она не сможет со мной встретиться, однако находил себе другое занятие и не забивал себе этим голову. Я не хотел ни о чем тревожиться.

И уж если я не мог расширить то пространство, которое занимали наши отношения, я все же хотел в нем кое-что изменить. Иногда провести выходные у меня или у нее, встретиться с ее новыми или старыми друзьями, пойти вместе в магазин, вместе готовить, ходить в кино, в театр или на концерт. Или сходить в гости к ее сестре.

И тут мы впервые поссорились. Я спросил:

– Почему ты ее от меня прячешь? Она здесь жила, она была здесь зарегистрирована – я могу получить ее адрес в жилищном управлении и съездить к ней.

– Что ты ей хочешь сказать?

– Я скажу ей, что она выведена в одном романе и что я хочу выяснить, как это все с романом связано, есть ли… Да что я говорю, ты сама все знаешь.

– И что ты ей скажешь, каким образом ты вышел на ее след?

– Это же было совсем несложно. Я могу…

– То есть через меня. Ты скажешь ей, что разговаривал со мной и я тебе о ней рассказала. А что ты еще ей обо мне расскажешь?

Мы сидели у меня дома, ужинали, пили кофе. Я продолжал настаивать на том, чтобы мы съехались; мы, правда, никогда об этом еще не говорили, но зато покупали мебель так, чтобы вещи дополнили друг друга в нашей будущей общей квартире, – например, она покупала кожаный диван, а я два кожаных кресла и подходящий к ним столик, она – большое зеркало в золотой раме в свою прихожую, а я – светильник в стиле ар-деко для своей прихожей, который, как она несколько раз повторила, очень органично вписался бы в обстановку ее столовой. Столовой у меня не было, мы ели на кухне. Она сидела напротив, спиной к открытому темному окну, и враждебно смотрела на меня. Над самым краешком ее левой брови появилась ямочка, ямочка Лючии, ямочка гнева и упрямства. Меня это обрадовало, я ей улыбнулся, и, естественно, моя радостная улыбка еще больше ее разозлила. Она вскинула голову, оскалилась, сверкнула на меня глазами, и на ее лице появилось незнакомое, злое выражение.

– Я пока не придумал, что же мне сказать твоей сестре. Я считаю, что нам следует поехать вдвоем и с ней поговорить. Если это невозможно, потому что у тебя какие-то сложности в отношениях с сестрой, то объясни мне, в чем дело, и подскажи, если нужно, как мне вести себя с ней.

– Да, – произнесла она, и с каждой фразой голос ее звучал все громче, – у меня сложности в отношениях с сестрой. Не возьму в толк, почему я должна тебе об этом докладывать. Я считаю, что ты мог бы и сам догадаться, но поскольку иначе не получается, то скажу тебе прямо: у меня с сестрой сложные отношения. Ты мог бы понять, что я не хочу об этом говорить. Но если и это у тебя не получается, то скажу: я не хочу говорить о сложностях с сестрой. Ясно тебе?

– Так что же, мы никогда к ней не поедем?

– Никогда, никогда… Я не знаю, поедем ли мы к ней, а если поедем, то когда. Посмотрим.

– А что, если я один?..

– Тебе нечем больше заняться?

Я рассмеялся:

– Ты говоришь как моя мать. Что же плохого в том?..

Когда я сравнил ее с мамой, она совсем вышла из себя. Я не мог понять, в чем тут дело. Она никогда не видела мою мать, и я ей о матери рассказывал мало, во всяком случае никогда не говорил ничего дурного. Неужели женщины страдают архаическим страхом, что мужчины идентифицируют их с собственными матерями? Я не успел спросить Барбару об этом. Она обрушила на меня поток оскорблений, охаяла мое поведение, характер, внешний вид, то, какой формы у меня член, и то, как я занимаюсь с ней любовью, и то, какой образ жизни я веду. Я заметил, что она словно дает выход какому-то напряжению, которое не связано ни с тем, что я сравнил ее со своей матерью, ни со сложностями в отношениях с сестрой, ни с нашим разговором и нашими отношениями. Однако с чем связано это напряжение, я не смог выведать у нее и позже, когда Барбара успокоилась и снова выглядела довольной и нежной.

– Я еще девчонкой так себя вела. Это ничего не значит. Такое со мной бывает. Извини.

16

Я впервые позвонил в ее дверь в августе. Только что начались занятия в школе. В конце каникул она вернулась из Кении со своими огромными чемоданами.

До начала ноября стояла теплая погода. Потом стало холодать с каждым днем, зачастили дожди. Мне нравилось слушать ночной шум дождя, нравилось смотреть на дождь из окна моего кабинета, который от этого становился уютнее. Я подумал, что теперь-то самое время нам съехаться.

В среду Барбара позвонила мне на работу, чтобы обсудить планы на выходные.

– Давай поедем в Базель. Я была там в детстве с родителями, город мне понравился, я хочу показать его тебе.

– Да, Базель я тоже люблю. Правда, на выходные будет дождь, а под дождем все города выглядят серыми. У нас ведь столько всего с тобой, чем мы еще никогда не занимались, а если ты ничем другим не хочешь заниматься, то давай станем печь кексы. Через полтора месяца Рождество.

– Ты ведь знаешь, что я не хочу на выходные оставаться дома.

– С тех пор как мы познакомились, мы каждые выходные куда-нибудь ездим.

– Но мы ведь оба любим ездить. Или тебе не понравилось?

Я уловил в ее голосе уже знакомое мне напряжение, и мне не хотелось снова стать свидетелем того, как оно выходит наружу.

– Нет-нет, мы прекрасно проводили время.

– Тогда о чем разговор? Мы вместе уезжали, потому что оба этого хотели. Если ты хочешь остаться, а я хочу уехать, то оставайся, а я уеду. Позвоню в понедельник.

Она повесила трубку.

Меня разбирала злость, я был разочарован. Если это все, то как смогут сбыться мои надежды? Съехаться с ней? Об этом и речи не шло. А зачем она тогда играла со мной в эту игру с мебелью? Или вовсе не играла? Или я только придумал себе, что мы играли в эту игру с мебелью? Я ничего не мог понять.

Поначалу я только делал вид, что с удовольствием провожу выходные один. Я хотел доказать это ей и себе. А потом я действительно стал наслаждаться выходными без нее. Я пошел с Максом в кино, хотя и прежде ходил с ним в кино, правда, походы эти были не такими продолжительными, как раньше. На этот раз после пиццерии мы ели еще и мороженое, и я попытался вникнуть в те проблемы, которые были связаны у Макса с новым другом Вероники, стараясь при этом не раздражаться и не лезть с советами. Я затеял уборку в квартире и, завершив ее, ощутил приятное удовлетворение в связи с тем, что и жизнь моя вот так же хорошо прибрана и упорядочена. Я просмотрел счета, заполнил бланки для нескольких банковских переводов, подшил старые документы, а те дела, которые я не успевал закончить, сложил в коробку. Я прочитал рукописи, которые поступили для первых номеров юридического журнала, и написал письма авторам, статьи которых требовали переделки; в суете рабочего дня для этого не находилось ни времени, ни настроения.

А потом я занялся тем, чем уже давно хотел заняться. Я привел в порядок материал, который собрал в связи с историей Карла. Материала было немного. В университетской библиотеке я попытался было отыскать литературу, посвященную романам-брошюрам сороковых и пятидесятых годов, но ничего не нашел. Зато обнаружилась обширная историческая и социологическая литература о немецких военнопленных и о тех, кто вернулся с войны домой, и хотя из этих источников я почерпнул много интересного, в них не было ничего, что помогло бы мне продвинуться в поисках. Национальный комитет «Свободная Германия», немецкие антифашистские группы, данные о процессах и вынесенных приговорах, ориентация социальных структур в лагере сначала на немецкую военную иерархию, потом на сотрудничество с русским лагерным начальством и, наконец, когда русские сняли ограничения на посылки военнопленным, ориентация на рынок, где происходил обмен вещами и продуктами, присланными военнопленным, – этот мир не был миром Карла, не был миром его автора. Не касались автора и судьбы тех, кто вернулся из плена намного позже, и то, как они привыкали к новым условиям и приспосабливались к ним, и их проблемы, связанные с женами и детьми, не касались проблемы алкоголизма и молчаливого ухода в себя, чем, собственно, литература о тех, кто вернулся с войны, занималась в первую очередь.

Скорее всего, след мог отыскаться в художественной литературе. Возможно, автор не стал выдумывать конец той истории, не стал заимствовать его из «Одиссеи», а обратился к какому-то другому источнику. Вероятно, я лучше пойму этого автора, если найду книгу, которую он использовал. Тогда, может быть, учитель греческого языка окажется учителем греческого и немецкого, возможно, он был не просто директором театра, а директором того театра, который прогремел в 1950 году, поставив спектакль на сюжет новеллы о человеке, вернувшемся с войны.

Кроме того, я отправился в жилищное управление, но вовсе не за адресом сестры Барбары, а чтобы выяснить, кто в 1945 году жил в доме 38 по Кляйнмайер-штрассе и в соседних домах. Я собрался написать этим людям, встретиться с ними, рассказать, как, по моим сведениям, выглядел тот самый автор, и выслушать, что они мне расскажут. Я набросал письмо, которое собрался отправить сестре Барбары и которое прежде хотел Барбаре показать.

Я принял ванну и стал читать рассказ Леонгарда Франка «Карл и Анна». Речь шла о женщине, к которой с войны пришел не ее муж, а друг мужа: он наслушался от ее настоящего мужа бесконечных рассказов о ней, представил ее в своем воображении и влюбился в этот образ, и вот теперь он не устоял перед искушением принять на себя роль своего друга, который еще оставался в плену, и выдать себя за него. Если она с самого начала знает, что это не ее муж, почему она ведет себя так, словно он – ее муж? А если она не знает, но догадывается, то почему не спросит его об этом прямо? Хочет оставить для себя шанс и, изобразив страх и отвращение к обманщику, броситься в объятия настоящего мужа, когда тот наконец вернется? Однако она порвала отношения со своим мужем еще до того, как он вернулся с войны, и задолго до того, как она сошлась с его другом. Мне была известна история Мартена Герра[13]13
  Мартен Герр – французский крестьянин XVI века, история которого послужила материалом для многих книг и фильмов («Возвращение Мартена Герра», 1982; «Соммерсби», 1993, и др.).


[Закрыть], у которого обаятельный и ловкий двойник отнял жену, крестьянский двор и землю, а потом, обуреваемый жадностью, рассорился с семьей, стал судиться за земельный надел и на суде был разоблачен, когда неожиданно для всех объявился Мартен, которого считали умершим. В этом случае поведение женщины мне было понятно, ведь Мартен Герр ее не любил, худо с ней обращался и бросил ее без всякого повода. А вот в рассказе Леонгарда Франка все иначе: как же должен был тот человек любить свою жену, насколько проникновенно говорить о ней, чтобы другой, слушая его, смог в нее влюбиться! Или он тем самым предал свою жену? И не является ли предательство причиной того, что жена отворачивается от него и не может его простить?

В воскресенье я снова понял, что одинок. Сначала мне стало от этого грустно, потом грусть сменилась противоречивыми чувствами, а в конце концов я с этой мыслью примирился. На улице стемнело. Там было холодно и сыро, а в моей квартире было тепло, играла музыка и пахло розмарином.

17

В пять часов в дверь позвонили, это была Барбара. Вся мокрая, волосы прилипли ко лбу, с плаща капало.

– Я… я шла пешком…

– Из Базеля пешком?..

– Нет, глупый ты человек, от моста, возле которого сломалась моя машина, до твоего дома. Я не поехала в Базель. У тебя найдется во что мне переодеться?

Она приняла душ и надела мое нижнее белье, носки, джинсы и свитер. Потом она пришла в комнату, села в кресло напротив меня и взяла чашку с горячим шоколадом в ладони, словно хотела их согреть.

– Спасибо за шоколад. Что это за музыка? Мне нравится.

– Это Арво Пярт[14]14
  Арво Пярт (р. 1935) – эстонский композитор; живет в Берлине.


[Закрыть]. Музыка без начала и конца, я вот уже несколько часов как ее слушаю.

Она отпила глоток.

– Мне надо с тобой поговорить.

Я молча ждал.

– У меня есть другой мужчина. Не здесь, а в Кении. Я не видела его с тех пор, как вернулась сюда, да и там я виделась с ним в последний раз в марте, за несколько месяцев до моего отъезда. Но он все еще есть, я это чувствую. И может случиться, что он появится здесь.

– Ты хочешь, чтобы он приехал?

Она взглянула на меня так, словно я причиняю ей мучения.

– Он… Мы… Мы вроде как женаты.

– Что значит «вроде как»? Я и не знал, что можно быть вроде как женатым.

Она снова бросила на меня обиженный взгляд.

– Он журналист, американец, он всегда в разъездах, и мы по-настоящему никогда не жили вместе, да и жениться мы, собственно, не собирались. Какой в этом смысл, если он сегодня здесь, а завтра там, ну а я в Германии, а он по-немецки ни слова не знает. А потом мы подумали, что ведь в этом и заключается наша жизнь: в непостоянстве, в бездомности, в отсутствии общения, и мы, где бы мы ни были, все-таки хотим друг друга. Ты знаешь, я всегда была непоседой, и тогда, когда жила в Германии, я с детства такой была.

Я улыбнулся в ответ:

– И с детства всегда уезжала из дома на выходные?

Она засмеялась:

– Да, с детства.

Она снова сделала глоток.

– В апреле он отправился в Судан, на юг, который контролируют повстанцы, но, разумеется, они не всю территорию держат под контролем, да и между собой они постоянно воюют. С тех пор я не имею от него известий. До меня дошли слухи, что его взяли в плен то ли повстанцы, то ли правительственные войска. Он якобы участвовал в переговорах между двумя враждующими сторонами, но, возможно, и оказывал помощь беженцам – все возможно. Иногда меня охватывало беспокойство, а потом я снова забывала о нем; один раз уже было так, что он исчез на целый год и не давал о себе знать, а потом вернулся с потрясающим репортажем. Возможно, ты слышал о нем, его зовут Оджи Маркович, он дважды получал Пулицеровскую премию. Мы, кстати, поклялись никогда друг за друга не беспокоиться.

Она покачала головой:

– Иногда он нарочно не давал о себе знать, хотя такая возможность и была, и все для того, чтобы я научилась держать свою клятву.

Я выжидательно молчал, я не хотел повторять вопрос, который ей однажды задал. Может, она сама на него сейчас ответит? Я не хотел на нее давить, но потом все же не выдержал и спросил:

– Чего же ты хочешь? Хочешь, чтобы он снова вошел в твою жизнь? Чтобы он в ней остался?

Она посмотрела на меня беспомощным взглядом.

– Не знаю. Я не хотела, чтобы с тобой… Это все случилось с нами само собой, и это прекрасно, не могу описать, как это прекрасно. И в то же время…

Она снова покачала головой:

– Я больше не знаю, кто я такая. Неужели я больше не та самая непоседливая, бездомная, нелюдимая женщина, за которую я себя принимала? Неужели я все-таки такая же, как все другие? Так же, как все, хочу, чтобы у меня был дом и сад, была собака, были друзья, дети и муж, хочу каждый день приходить домой и чтобы в доме было уютно? Нет, я этого не хочу. Я такую жизнь ненавижу, и всегда ненавидела.

– Может, лучше начать с мужа и детей, а потом подумать о друзьях, собаке и уж только после этого – о доме и саде?

Она смотрела на меня серьезным взглядом.

– Понимаю, что ты хочешь сказать. Я прислушаюсь, что подскажет мне сердце, о’кей?

– О’кей.

Она допила шоколад.

– Ты поможешь мне доставить машину в автомастерскую? А вечером сходим в кино? Можно, я останусь сегодня у тебя ночевать, а то у меня вся одежда мокрая?