Текст книги "Новый курс или кривая дорожка? Как экономическая политика Ф. Рузвельта продлила Великую депрессию"

Глава 5
Закон о регулировании сельского хозяйства: как он ударил по фермерству

Закон о регулировании сельского хозяйства (AAA), предназначенный Рузвельтом для фермеров, был также принят в Конгрессе в 1933 г., причем ожидания были почти столь же высоки, как и в отношении NRA. «Скажу вам откровенно, – говорил Рузвельт об ААА, – что это новая и нехоженая тропа»[124]124
  Samuel I. Rosenman, ed., The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt (New York: Random House, 1938), II, 74.


[Закрыть]. За время напряженных первых ста дней в должности президента в 1933 г. это стало его первым шагом, запустившим программу реструктуризации всей системы регулирования сельского хозяйства в Америке.

Закон был очень сложным, но если вкратце, то работал он следующим образом. Во-первых, некоторым фермерам должны были платить за то, чтобы они ничего не производили на части своей земли; во-вторых, цены на сельхозпродукцию должны были поддерживаться на уровне покупательной способности фермерских цен в 1910 г.; в-третьих, большую часть стоимости программы должны были оплатить мукомольные и другие предприятия, перерабатывающие сельхозпродукцию. Более того, полномочия планировалось централизовать в руках министра сельского хозяйства, который должен был устанавливать налоги на переработку сельхозпродукции, устанавливать целевые цены на большинство сельхозтоваров и предписывать фермерам, сколько земли оставлять незасеянной[125]125
  Henry Steele Commager, ed., Documents of American History (New York: Appleton-Century-Crofts, 1968), II, 242–255. См. также: John T. Schlebecker, Whereby We Thrive: A History of American Farming, 1607–1972 (Ames: Iowa State University Press, 1975), 234–243; Murray R. Benedict, Farm Policies of the United States, 1790–1950 (New York: Octagon, 1966 [1953]), 207–401.


[Закрыть].

Почему конгресс вообще принял такой странный закон? Истоки следует искать в жестоком сельскохозяйственном кризисе, разразившемся после Первой мировой войны: перепроизводстве сельскохозяйственной продукции и низких ценах. Конечно, в каком-то смысле это было вечной проблемой американского фермера. В 1790 г. около 80 % американцев зарабатывали на жизнь фермерством. В 1800–1900-х годах механизация сельского хозяйства (особенно это касалось выращивания таких важных культур, как пшеница, кукуруза и хлопок), улучшение семенного материала и повышение эффективности удобрений означали, что каждый фермер мог накормить все больше и больше людей. Экономика спроса и предложения обычно работала против фермера. Чем больше он производил, тем ниже падали цены на его продукцию, и, следовательно, тем больше фермеров переезжали в город и получали работу на расширявшихся фабриках и заводах[126]126
  Schlebecker, Whereby We Thrive; Don Paarlberg, “Tarnished Gold: Fifty Years of New Deal Programs,” in Robert Eden, ed., The New Deal and Its Legacy (Westport, Conn.: Greenwood, 1989), 39–47.


[Закрыть].

К 1930-м годам урбанизация еще была далека от завершения. В 1933 г. 30 % американцев были фермерами. Но в 1930-е годы практика продажи ферм и переезда в город – традиционная реакция на низкие цены и перепроизводство – не получила распространения, и причин тому три. Во-первых, поскольку Великая депрессия охватила всю экономику, немногие предприятия расширялись, и, следовательно, в городе было мало рабочих мест. Во-вторых, тариф Смута—Хоули, самый высокий тариф в истории США, заставил другие страны принять в ответ карательные тарифы. Европа мало покупала американские сельскохозяйственные товары, и, таким образом, зарубежные рынки – традиционные места сбыта при перепроизводстве – были закрыты. В-третьих, и Гувер, и Рузвельт любили экспериментировать с государственными решениями сельскохозяйственных проблем, хотя в Конституции США не было статьи о прямой поддержке фермерства[127]127
  Anthony J. Badger, The New Deal: The Depression Years, 1933–1940 (New York: Hill & Wang, 1989), 147; Joseph M. Jones, Jr., Tariff Retaliation: Repercussions of the Hawley-Smoot Bill (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1934).


[Закрыть].

Федеральное фермерское управление было тщетной попыткой вмешательства, предпринятой Гувером. Он выбрал две крупные культуры, пшеницу и хлопок, имевшие наибольший электоральный потенциал. Цены на пшеницу поддерживались на уровне 80 центов за бушель, на хлопок – 20 центов за фунт. Это был нижний уровень цен, минимальные цены. Правительство пообещало такие цены за каждый бушель пшеницы и за каждый фунт хлопка, который производили американские фермеры. Таким образом, две большие группы фермеров были защищены от падения цен, что быстро привело к катастрофе. Имея гарантированные цены, фермеры, выращивавшие пшеницу и хлопок, расширили площадь посевов и насколько смогли увеличили объем производства. Производители других культур перешли на пшеницу и хлопок, где цены были гарантированы. Вскоре Федеральное фермерское управление начало строить зерновые элеваторы для хранения пшеницы и склады для хранения излишков хлопка. За почти два года дикого перепроизводства правительство потратило 500 млн долл., выделенных управлению. В итоге пришлось закрыть программы и раздать или продать с огромными убытками около 250 млн бушелей пшеницы и 10 млн тюков хлопка[128]128
  Harris Gaylord Warren, Herbert Hoover and the Great Depression (New York: Norton, 1967 [1959]), 172–177; Schlebecker, Whereby We Thrive, 236–237.


[Закрыть].

Для многих американцев Федеральное фермерское управление продемонстрировало ущерб, нанесенный государственным вмешательством в спрос и предложение. Если бы больше фермеров переехали в города, которые до 1930-х годов были расширяющимся рынком рабочих мест, сельхозпродукции производилось бы меньше, а цены для наиболее эффективных фермеров, продолжавших работать в сельском хозяйстве, возросли бы. Но большинство фермеров не желали оставлять землю. Управление создало прецедент государственного вмешательства, а высокие пошлины на промышленные товары дали им повод жаловаться, что кто-то получает помощь от государства, а фермеры – нет. Поскольку во многих штатах фермеры были потенциально сильной политической группой, появились политики, которые начали ставить вопрос о расширении вмешательства государства. Поэтому Рузвельт со товарищи и разработали этот закон, предлагающий платить фермерам за то, чтобы те не производили. Эта программа, какой бы странной она ни казалась при объяснении, решила две неотложные проблемы. Во-первых, сократила производство, пообещав платить фермерам за то, что они не производили. Во-вторых, повысила цены на сельхозпродукцию, привязав их к прежним, существовавшим в благополучную эпоху[129]129
  Henry A. Wallace, New Frontiers (New York: Reynal & Hitchcock, 1934), 172–173; Paul Findley, The Federal Farm Fable (New Rochelle, N.Y.: Arlington House, 1968), 17–46; Van L. Perkins, Crisis in Agriculture: The Agricultural Adjustment Administration and the New Deal, 1933 (Berkeley: University of California Press, 1969); William D. Rowley, M. L. Wilson and the Campaign for Domestic Allotment (Lincoln: University of Nebraska Press, 1970).


[Закрыть].

Чтобы обосновать использование государства для фиксации более высоких цен на их продукцию, экономистами и лидерами фермеров была придумана концепция паритета. Конечно, фермерские цены имеют тенденцию расти и падать в зависимости от спроса и предложения. Фермеры выбрали 1909–1914 гг., период, когда сельскохозяйственные цены были высоки. Их аргумент состоял в том, что цены в 1930-е годы и позднее следует привязать к покупательной способности сельскохозяйственных цен в период с 1909 по 1914 г. Если, к примеру, с 1909 по 1914 г. цена пшеницы составляла в среднем 1 долл. за бушель, а прожиточный минимум за последующие 20 лет удвоился, то фермеры, выращивающие пшеницу, в 1933 г. должны получить 2 долл. за бушель. Государство должно это гарантировать. Таким образом, фермер защищен от падения цен на сельскохозяйственную продукцию. Таким образом, его покупательная способность «уравнивается» с ценами на промышленные и потребительские товары[130]130
  Wallace, New Frontiers, 163–164; John L. Shover, First Majority – Last Minority: The Transforming of Rural Life in America (DeKalb: Northern Illinois University Press, 1976); Schlebecker, Whereby We Thrive, 286–287. О происхождении идеи паритета цен см.: Rowley, M. L. Wilson; Gilbert Fite, George N. Peek and the Fight for Farm Parity (Norman: University of Oklahoma Press, 1954).


[Закрыть].

Но если на основании принципа паритета нужно защитить фермеров, то почему не всех остальных? Некоторые экономисты эпохи Нового курса задавали этот вопрос. Например, Генри Хэзлит рассмотрел последствия применения принципа паритета к «Дженерал моторз» и «Алкоа»: «В 1912 г. шестицилиндровый туристический автомобиль „Шевроле“ стоил 2150 долл.; в 1942 г. несопоставимо более совершенный шестицилиндровый седан „Шевроле“ стоил 907 долл.; если бы к нему, как и к зерновым, применили принцип „паритета“, то в 1942 г. он стоил бы 3270 долл. С 1909 по 1913 г. включительно фунт алюминия в среднем стоил 22,5 цента; его цена в начале 1946 г. составила 14 центов, а согласно принципу „паритета“ он должен был стоить 41 цент»[131]131
  Henry Hazlitt, Economics in One Lesson (New Rochelle, N.Y.: Arlington House, 1979 [1946]), 92 [Хазлитт Г. Экономика за один урок. М.: И. Д. Вильямс, 2007. С. 105].


[Закрыть].

Одна из причин, по которой с 1912 по 1942 г. «Шевроле» повысила качество и понизила цены, состояла в том, что руководители General Motors Билли Дюрант и Альфред Слоун не могли полагаться на принцип паритета. Им приходилось конкурировать на рынке. Им приходилось улучшать свои машины, что они и делали, предлагая, например, стартеры, регулируемые передние сиденья, автоматический контроль температуры двигателя и гидравлические амортизаторы, что позволило им продать больше машин, чем Генри Форд. Они не получали от государства фиксированных цен и фиксированной доли на рынке; поэтому они действительно занимались НИОКР, совершенствовали свои «шевроле» и продали их больше. Конечно, выиграли от этого американские потребители. В том числе и фермеры, получившие начиная с 1930-х годов более дешевые автомобили наряду с усовершенствованными тракторами, химическими удобрениями, гибридной кукурузой и механизированными хлопкоуборочными машинами. Так, в 1930-х годах, до серьезных разработок гибридной кукурузы, фермеры получали около 26 бушелей кукурузы на акр; 30 лет спустя цифра достигла 84 бушелей на акр. Подобный прогресс наблюдался и в других зерновых культурах[132]132
  Schlebecker, Whereby We Thrive, 245-46, 252, 297–98, 306, 312; Shover, First Majority – Last Minority, 152–158.


[Закрыть].

Сельское хозяйство, как и промышленность, динамично. Конкуренция и повышение эффективности, а иногда и снижение цен делают доступнее для американцев более качественные и дешевые продукты и промышленные товары. Однако в 1930-е годы благодаря двум законам о регулировании сельского хозяйства (второй был принят после того, как первый был объявлен неконституционным) американские фермеры оказались способны обеспечить паритет.

Вторым ключевым элементом ААА стала плата фермерам за то, чтобы они не производили. Не всем фермерам разрешили в этом участвовать: лишь тем, кто выращивал крупные культуры, имеющие мощное политическое лобби – пшеницу, кукурузу, хлопок, или, например, свиней. На разные культуры выделялась разная площадь; промышленные предприятия, например компании по производству муки, текстиля и мяса, платили налог, за счет которого осуществлялись выплаты фермерам, а повышение издержек потом было переложено на потребителей[133]133
  Badger, New Deal, 152; Schlebecker, Whereby We Thrive, 238.


[Закрыть].

Когда в 1936 г. Верховный суд рассматривал ААА, судья Оуэн Робертс провел следующую параллель: «Предположим, что по всей стране производится слишком много обуви; что рынок перенасыщен, цены упали, фабрики работают неполный день, работники страдают. Согласно принципу обсуждаемого закона, конгресс может уполномочить министра торговли заключить контракты с производителями обуви, при условии что каждый сократит объем выпускаемой продукции, а США выплатят ему фиксированную сумму, пропорциональную такому сокращению, а деньги на эти выплаты будут получены с налога, собранного со всех розничных обувных предприятий или их клиентов»[134]134
  United States v. Butler, 297 U.S. 1 (1936), 76.


[Закрыть].

Проницательная аналогия. Однако Рузвельт одобрил ААА не только как чрезвычайную меру, но и как основу для долгосрочного государственного регулирования сельского хозяйства. Он хотел, чтобы принцип паритета и выплаты за непроизводство стали постоянной частью американской политики. В октябре 1935 г.

Рузвельт провозгласил: «Но никогда ни те, кто разрабатывал [ААА], ни те члены конгресса, которые его доработали, ни Генри Уоллес [директор ААА], ни Честер Дэвис не считали, что Администрация регулирования сельского хозяйства должна стать просто экстренной мерой или неизменной структурой. Их намерение – как и мое – состояло в том, чтобы перейти от чисто экстренных мер, вызванных тяжелым национальным кризисом, к долгосрочному, более постоянному плану развития американского сельского хозяйства»[135]135
  Rosenman, Public Papers, IV, 432–433. Критику сельскохозяйственной и промышленной политики см. в недавно опубликованной книге: Kenneth Finegold and Theda Skocpol, State and Party in America’s New Deal (Madison: University of Wisconsin Press, 1995).


[Закрыть].

ААА, в том виде, как он функционировал на практике, был зыбким и в некоторых аспектах трудно поддается описанию.

Большая часть дискреционной власти была централизована и сосредоточена в руках министра сельского хозяйства, а детали – паритетные цены, какие культуры субсидировать, сколько акров выделять – могли варьировать в зависимости от культуры.

При решении этих вопросов большое влияние имел министр сельского хозяйства. Такой вид законопроекту придал Генри Уоллес, назначенный Рузвельтом для выполнения этой задачи.

Позднее Уоллес писал: «Обеспечить в законопроекте свободу маневра; дать министру сельского хозяйства полномочия для подписания контрактов с перерабатывающими предприятиями и оптово-розничной торговлей; передать министру, пусть даже временно, полномочия на введение налога на промышленные предприятия, перерабатывающие сельхозпродукцию; объяснить на языке закона концепцию паритета – все эти и тысяча других моментов были неортодоксальны, и даже профессионалам в сфере юриспруденции сложно было их объяснить»[136]136
  Wallace, New Frontiers, 164.


[Закрыть].

Это означало гигантское расширение министерства сельского хозяйства. Требовалось все больше чиновников, чтобы определить, какие культуры сокращать и насколько, каковы должны быть паритетные выплаты для каждой культуры и каким должен быть налог на переработку для мукомольных предприятий и текстильных компаний. Сверх того, министерство сельского хозяйства пользовалось услугами 3000 окружных агентов и наняло около 100 000 человек из сельскохозяйственных округов (за три-четыре доллара в день) по всей Америке для проведения в жизнь принимаемых решений и определения количества акров, оставляемых каждым фермером без обработки в обмен на денежную компенсацию со стороны государства. Согласно ААА, фермеры могли отказаться от выплат за непроизводство, но большинство фермеров считали более выгодным окучивать налогоплательщиков, а не свою землю. 110 500 членов окружных комитетов, нанятых Администрацией регулирования сельского хозяйства, собирали информацию о местных фермерах и старались следить за их честностью[137]137
  Badger, New Deal, 153.


[Закрыть].

Например, в 1933 г. фермер, выращивавший пшеницу, мог отказаться от возделывания 40 из 200 акров и получить около 10 долл. за акр, чтобы не производить на этой земле. Ему запрещалось возделывать – тайно или явно – хоть один из тех 40 акров, от обработки которых он отказался. Однако он мог выбрать худшие 40 акров – даже землю, которую он обычно и не возделывал. Кроме того, он мог использовать полученную от государства субсидию, чтобы купить удобрения и повысить прибыль на той земле, которую возделывал. На самом деле гигантский рост продаж демонстрирует, что многие фермеры так и поступали, что, естественно, вынуждало федеральных бюрократов пересчитывать количество неиспользуемой земли для различных культур на основе постоянно растущей урожайности. Контроль и регулирование деятельности миллионов и миллионов фермеров заставили настолько расширить министерство сельского хозяйства, что оно стало, за исключением, возможно, почты (а позднее и министерства обороны), крупнейшим работодателем в федеральном правительстве[138]138
  Badger, New Deal, 147–189; William E. Leuchtenburg, Franklin D. Roosevelt and the New Deal, 1932–1940 (New York: Harper & Row, 1963), 74–75.


[Закрыть].

Х. В. Калтенборн, радиокомментатор CBS и поклонник Генри Уоллеса, описывал, как он посетил Уоллеса и «увидел масштаб и размах бюрократического механизма, запущенного Законом о регулировании сельского хозяйства». По словам Калтенборна, «масштабы регулирования, требуемого для реализации ААА, приводили в ужас всякого, кто верил в американского фермера как хозяина своей вотчины. На поля приходилось командировать тысячи инспекторов. Тысячи бухгалтеров следили за тем, что писал в отчете каждый инспектор, за тем, что выращивал каждый фермер и какие льготы полагались каждому фермеру – как тем, кто что-то выращивал, так и тем, кто ничего не производил. Помогая одним фермерам, ААА неизбежно ударял по другим, и те требовали себе аналогичных льгот и гарантий. Если производство какой-то конкретной культуры регулировалось, фермер мог выращивать другие культуры без ограничений. Если регулировалась площадь посевов, он мог использовать только свои лучшие земли. Это порождало новые излишки, которые также надо было регулировать. Фермерам платили миллионы долларов, чтобы они ничего не выращивали, в то время как президент Рузвельт рассказывал нам, что треть американцев недоедает. На каждую решенную проблему приходились две-три вновь созданные»[139]139
  H. V. Kaltenborn, Fifty Fabulous Years, 1900–1950 (New York: G. P. Putnam’s Sons, 1950), 176–177.


[Закрыть].

Каких успехов добились Уоллес и его армия бюрократов регламентацией производства и попытками координировать спрос и предложение в национальном масштабе? Они собрали горы данных о многих культурах, посевных площадях, средней прибыли на ферму, мировом производстве, ценах на сельскохозяйственную продукцию и т. д. Однако, как видно из приведенной ниже таблицы, результаты их деятельности оказались катастрофическими. В 1935 г. во многих отраслях сельского хозяйства объем производства оказался недостаточным, при том что миллионы акров не возделывались. Возможно, впервые за свою историю США стали крупными импортерами продовольствия. В 1933 г. в США под хлопок было отведено менее 10 млн акров земли, а 6 млн поросят были умерщвлены сразу после появления на свет; в 1935 г. США импортировали 36 млн (тюков) хлопка и 2 млн фунтов ветчины и бекона. Мы также импортировали другие базовые сельскохозяйственные товары – сливочное масло, кукурузу и даже пшеницу.

Что пошло не так?[140]140
  Frank R. Kent, Without Grease: Political Behavior, 1934–1936 (New York: William Morrow, 1936), 250. Импорт «пшеницы, кукурузы, мяса и других продуктов питания» возмутил губернатора Канзаса Альфреда Лэндона и, возможно, побудил его баллотироваться на пост президента в 1936 г. См.: “75th Anniversary of Kansas into the Union,” undated, Box 14, Folder 5, in Alfred Landon Papers, Topeka, Kansas State Historical Society. Фрэнк Нокс, который баллотировался на пост вице-президента в связке с Лэндоном в 1936 г., также пребывал в ужасе от того, что в 1935 г. США были вынуждены импортировать продовольствие. См.: Knox, “For an American Farm Policy,” Chicago Daily News, September 30, 1935, и его речь на митинге республиканцев в г. Керни, штат Небраска, 22 ноября 1935 г.: Frank Knox Papers, LC.


[Закрыть]

Импорт продовольствия в США

Источник: Frank Kent, Without Grease: Political Behavior, 1934–1936 (New York: William Morrow and Co., 1936), 250.

Бюрократы из Министерства сельского хозяйства списывали неточности в своих прогнозах на урожай на погоду, в особенности на засуху в районе Среднего Запада. Но их прогнозы были неточны даже в тех областях, где проблем с погодой не было. В любом случае переменчивая погода всегда является проблемой для сельского хозяйства и одной из многих переменных, делающих почти невозможным точный прогноз о том, какие цены разумны и насколько сократить посевные площади в данном конкретном году. Фермерство – динамичное и нестабильное предприятие. Как мы видели, плата фермерам за непроизводство [точнее, за оставление земли под паром. – Ред. ] дала им немало стимулов к тому, чтобы покупать удобрения и увеличивать урожайность. Некоторые фермеры отказывались «продаваться» правительству и использовали для производства всю свою землю. Но другие фермеры видели низкие цены на культуры, субсидируемые правительством, и переходили на выращивание другой продукции. Все больше фермеров покупали трактора, другие экспериментировали с гибридной кукурузой, третьи забрасывали свои фермы. Мировое перепроизводство одних культур и недопроизводство других также влияло на цены и усложняло прогнозы министерства относительно того, какая продукция сельского хозяйства будет пользоваться спросом. К концу 1930-х годов вновь возникло перепроизводство сельскохозяйственных культур, импорт которых резко вырос несколько лет назад[141]141
  Schlebecker, Whereby We Thrive, 249–252, 263–264; Shover, First Majority – Last Minority, 175–300; Badger, New Deal, 156–181; Theodore Saloutos and John D. Hicks, Twentieth Century Populism (Lincoln: University of Nebraska Press, 1951), 502–537. Отчасти сочувственное отношение к ААА см. в: Sally H. Clarke, Regulation and Revolution in United States Farm Productivity (Cambridge, England: Cambridge University Press, 1994). Негативный взгляд на влияние ААА на местные розничные продажи см. в: Price V. Fishback, William C. Horrace, Shawn Kantor, “Did New Deal Grant Programs Stimulate Local Economies? A Study of Federal Grants and Retail Sales During the Great Depression,” Journal of Economic History 65 (March 2005), 36–71.


[Закрыть].

Во многом Уоллесу как министру сельского хозяйства пришлось иметь дело с непреднамеренными последствиями государственного регулирования сельского хозяйства. Когда политики решили манипулировать с ценой на продовольствие, фермеры выиграли, а потребители проиграли. После принятия закона о регулировании сельского хозяйства (ААА) цены на продукты питания и одежду выросли. Поскольку большинство американцев по-прежнему страдали от Великой депрессии, это означало, что множеству обнищавших американцев приходилось голодать и носить лохмотья. Падение объема продаж рубашек, мяса и хлеба вело к тому, что текстильная, мясоперерабатывающая и мукомольная отрасли были вынуждены увольнять рабочих, что усиливало безработицу. К примеру, спад спроса на рубашки означал в будущем спад объема закупок хлопка, и бюрократам из министерства сельского хозяйства приходилось пересматривать площади, выделяемые под выращивание хлопка. Эти расчеты оказались ошибочны, и к 1937 г. правительство имело в хранилищах достаточно хлопка, чтобы удовлетворить годовой спрос, даже если бы в 1938 г. хлопок вообще не выращивался[142]142
  18 июля 1935 г. в передовице «Лос-Анджелес таймс» можно было прочитать, что крах ААА «будет означать конец налогообложению одного класса в пользу другого». См. также: “An Unusual Report,” Omaha World-Herald, January 5, 1936, 6; Badger, New Deal, 162; Schlebecker, Whereby We Thrive, 241–243; Shover, First Majority – Last Minority, 244–246; Findley, Federal Farm Fable, 27–46.


[Закрыть].

Имея столь огромные запасы хлопка, министерство сельского хозяйства работало над сокращением площади выращивания хлопка. С международной точки зрения это означало уменьшение доли Америки на мировом рынке хлопка. До ААА доля США на мировом рынке хлопка составляла около 60 %. В ситуации постепенного сокращения посевных площадей, отводимых под хлопок, свою долю на мировом рынке увеличила, в частности, Бразилия. Только в 1933–1934 гг. Бразилия более чем в два раза увеличила площадь хлопковых плантаций – с 1,3 до более чем 2,6 млн акров.

Еще одним непреднамеренным последствием ААА стало массовое выселение фермеров-арендаторов с южных хлопковых плантаций. Когда производителям хлопка начали платить за то, чтобы они не возделывали 40 % их земли, они стали освобождать худшие участки и изгонять фермеров-арендаторов, которые зачастую обрабатывали эту менее благодатную землю. Уоллес и другие чиновники выступили против выселений, и в соответствии с правилами ААА фермерам-арендаторам что-то полагалось от щедрот правительства; но сотни тысяч фермеров-арендаторов были по сути изгнаны с земли в безработицу[143]143
  О хлопководстве в Бразилии см.: Lewis W. Douglas, The Liberal Tradition (New York: D. Van Nostrand, 1935), 46–48. О проблеме арендаторов см.: David Eugene Conrad, The Forgotten Farmers: The Story of Sharecroppers in the New Deal (Urbana: University of Illinois Press, 1965); Perkins, Crisis in Agriculture.


[Закрыть].

По мере того как фермеры-арендаторы покидали сельский юг, Рузвельт начал заниматься федеральными программами, призванными переместить их вместе с фермерами, возделывающими субпредельную землю, в особые городские поселения, расположенные в другом месте. В 1935 г. небольшое число таких населенных пунктов нового типа, созданных к тому времени, были объединены в Управление по переселению (RA), руководителем которого был назначен заместитель министра сельского хозяйства Рексфорд Тагвелл. Профессор Колумбийского университета Тагвелл пользовался симпатией Рузвельта и входил в его «мозговой трест». Моложавый кудрявый Тагвелл был помешан на создании спланированных поселений для нуждающихся. «Если одна рука министерства, ААА, работает для процветающей части фермерского населения, – говорил Тагвелл, – то в равной мере в задачи министерства входит разработка эффективных программ, призванных улучшить положение тех, кому повезло меньше»[144]144
  Bernard Sternsher, Rexford Tugwell and the New Deal (New Brunswick, N.J.: Rutgers University Press, 1964), 263.


[Закрыть].

Мечтатель Тагвелл скептически относился к капитализму и даже к владению частной собственностью. «Лично я долгое время был убежден, что собственность фермеров на землю следует сильно ограничить», – рассказывал Тагвелл[145]145
  Diary of Rexford Tugwell, January 23, 1935, RPL.


[Закрыть]. «Моя точка зрения, – добавлял он, – состоит в том, что при разумном государственном контроле возможно сообщить плановую гибкость нашей застойной и жесткой устаревшей экономической системе»[146]146
  Diary of Rexford Tugwell, September 10, 1935, RPL.


[Закрыть]. Тагвелл был полон решимости возглавить и начать эксперимент со спланированными поселениями. Имея штат из 13 000 человек и круглую сумму в 250 млн долл. на расходы, Тагвелл строил планы по переселению тысяч арендаторов и разорившихся фермеров в населенные пункты нового образца.

Результат был катастрофическим. «Все было сделано неуклюже и расточительно», – признавался позднее Тагвелл, оценивая деятельность RA. Даже сам Рузвельт сдался: «По-моему, у нас нет никаких преимуществ», – сказал он, когда столкнулся с высокими затратами на проекты образцовых городов, которые строил Тагвелл. Одно дело – начертить типовые проекты на бумаге, совсем другое – переселить настоящих фермеров-арендаторов в дома с современными удобствами, которые были бы им по средствам, в настоящих далеких городках. В качестве примера можно взять один из первых образцовых городков Тагвелла – Артурдейл в Западной Виргинии. Главная проблема здесь состояла в том, что готовые дома не соответствовали фундаментам. Кое-как решив эту проблему, плановики обнаружили, что большинству жителей, людям из низов, жить здесь было не по карману. Эта проблема раз за разом повторялась в образцовых поселениях по всей стране. Невозможность для неквалифицированного работника найти осмысленную и выгодную работу была еще одной типичной жалобой[147]147
  Sternsher, Tugwell, 273, 282, 285. Благосклонную оценку Артурдейла можно найти в: Nancy Hoffman, Eleanor Roosevelt and the Arthurdale Experiment (North Haven, Conn.: Linnet, 2001).


[Закрыть].

Это означало, что иногда с помощью RA строились дома, но не находилось желающих или способных в них перебраться. Один из примеров – Ак-Сар-Бен (слово «Небраска», написанное задом наперед), «город мечты» из 38 домиков с зелеными ставнями, каждый из которых располагался на семи акрах земли в 20 милях к западу от Омахи на реке Платт. Проблема состояла в том, что никто не хотел туда переезжать. Ак-Сар-Бен пустовал. Живший по соседству фермер Генри Глиссман, изучив этот проект, высказал такое заключение: «Мой прогноз: через некоторое время все эти дома опустеют и будут стоять как жуткий памятник неэффективности и глупости государства, совершающего шаг, который, как видно практическому уму, изначально обречен на провал»[148]148
  Kent, Without Grease, 296–297. До 1935 г. предшественницей RA была Федеральная администрация по оказанию чрезвычайной помощи.


[Закрыть].

Еще одна авантюра, Проект № 32, состояла в «пересадке» 200 семей на Аляску, что обошлось примерно в 5 млн долл. Некоторые критики не одобряли выбор места, потому что те 117 семей, которые уже жили там, испытывали трудности с зарабатыванием средств к существованию. Идея переселить в этот регион еще 200 семей, не зная, применимы ли их навыки в этой среде, казалась излишне смелой. Наблюдавший реализацию Проекта № 32 эксперт по Аляске Рекс Бич решил написать о нем исследование. Посмотрев, как борются за выживание вновь прибывшие семьи, Бич сделал прогноз, что три четверти семей вскоре оттуда уедут. «Неудивительно, – писал Бич, – что жители Аляски с презрением говорят об этих новомодных схемах „социального оздоровления“ и „реабилитации села“». Иллюстрируя свое утверждение, Бич процитировал наблюдателя из Аляски, сказавшего: «Весь этот проект социально и экономически гнилой. Он был задуман невеждами и смехотворно плохо реализован»[149]149
  Kent, Without Grease, 202–203; Sternsher, Tugwell, 262–306; Rexford Tug-well, The Democratic Roosevelt (Baltimore: Penguin, 1969 [1957]), 423–424, 435, 472–473.


[Закрыть].

В большинстве других экспериментальных городков дела шли немногим лучше. Не выдержав лавины жалоб, Рузвельт заставил Тагвелла молчать во время президентской кампании 1936 года и принял его отставку с поста главы RA вскоре после выборов, а в 1937 г. присоединил проблемное RA к вновь созданной Администрации по защите фермерских хозяйств. Однако Рузвельт продолжал прислушиваться к идеям Тагвелла и «по многим поводам» говорил финансисту Бернарду Баруху: «Знаете, Рекс хочет, чтобы я мгновенно сделал то, на что у меня уйдут годы»[150]150
  Bernard Baruch to Samuel I. Rosenman, January 6, 1959, in Rosenman Papers, RPL.


[Закрыть].

Одним из наиболее последовательных критиков Тагвелла был сенатор от штата Виргиния Гарри Бёрд. Зарождение и развитие их спора весьма примечательно. Бёрд был родом из старой виргинской семьи, которая к началу 1900-х годов переживала тяжелые времена. В 1902 г., в возрасте 15 лет, Бёрд бросил школу, чтобы взять на себя руководство терпевшей убытки газетой отца «Винчестер Ивнинг Стар». Чтобы вытащить газету из долгов, Бёрд работал с утра до ночи и за это время усвоил хорошие методы ведения бизнеса: «Нередко мы немного запаздывали с выпуском газеты, потому что мне приходилось прочесывать весь город, чтобы наскрести шесть долларов на выкуп печатной бумаги из залога». Но Бёрд сделал газету прибыльной, а в возрасте 19 лет арендовал яблоневый сад и тоже сделал его прибыльным. В течение двух последующих десятилетий он занимался покупкой яблоневых садов и продавал сотни тысяч бушелей яблок, став одним из крупнейших поставщиков яблок в Америке. В результате Виргиния стала конкурировать со штатом Вашингтон за славу главного штата по производству яблок[151]151
  Ronald L. Heinemann, Harry Byird of Virginia (Charlottesville: University Press of Virginia, 1996), 7.


[Закрыть].

Выращивание яблок было рискованным бизнесом, и через много лет Бёрд начал нести убытки. Ранние заморозки, жаркие летние сезоны, град и насекомые – все они словно сговорились, чтобы превратить жизнь агрономов-яблоневодов в кошмар. Бёрд экспериментировал с распылителями, обогревателями (в случае заморозков), научным фермерством и крупнейшим холодным овощехранилищем в стране. Хранение в холоде позволило Бёрду контролировать температуру и количество кислорода таким образом, чтобы сохранять свои яблоки и иметь возможность продавать их в лучшие времена. Бёрд всегда платил конкурентоспособную зарплату, потому что ему были нужны добросовестные рабочие, чтобы собирать яблоки тщательно, паковать их аккуратно и точно сортировать для торговли[152]152
  Heinemann, Harry Byrd of Virginia, 125–140.


[Закрыть].

Великая депрессия почти разрушила бизнес Бёрда. Так, к 1930 г. он экспортировал 75 % своего урожая, прежде всего в Британию и Германию. Но меры, принятые международным сообществом в ответ на тариф Смута—Хоули, закрыли для Бёрда многие рынки и вынудили его торговать внутри страны. Американцы предпочитали более красные и сладкие яблоки, и Бёрду пришлось изменить свою стратегию выращивания, чтобы угодить американским вкусам. Кроме того, в августе 1934 г. страшный ураган уничтожил три четверти урожая в одном из его крупнейших садов. И все же он отказался воспользоваться программами Нового курса. Он все-таки взял кредит в Корпорации финансирования реконструкции, но не принял почти 200 000 долл. федеральных субсидий за свои яблоки. «Мне было бы очень неприятно увидеть любые яблоки, к выращиванию которых я имею хоть какое-то отношение, проданными государству», – заявил Бёрд. Но чтобы оставаться на плаву, Бёрд расплачивался с некоторыми работниками натурой – и все равно в некоторые годы нес убытки. В 1920-х годах он платил сборщикам яблок по 2,50 долл. в день, но в 1933 и 1934 г., когда тяжелые временя и плохая погода разрушили его сады, ему пришлось снизить оплату до 1 долл. за десятичасовой день.[153]153
  Heinemann, Harry Byrd of Virginia, 133–136; Jones, Tariff Retaliation, 176–210, 226–234.


[Закрыть]

Когда Тагвелл приехал в Виргинию, конкурируя на рынке труда с помощью своих разнообразных экспериментов по переселению, Бёрд был раздражен. Тагвелл мог позволить себе платить больше, потому что у него был бюджет 250 млн долл., и ему никогда не нужно было показывать прибыль. Сам жизненный опыт и образ мыслей у Тагвелла и Бёрда разнились. Бёрд пошел работать в возрасте 15 лет, чтобы изучать бизнес и добывать средства к существованию. Тагвелл окончил школу, затем колледж, получил ученую степень и сделал преподавательскую карьеру. Бёрд в лучшие годы зарабатывал десятки тысяч долларов, но нес убытки, когда саранча, мыши, заморозки и град уничтожали его яблоки. Тагвелл получил кабинетную работу в Вашингтоне, где мог ужинать с президентом и тратить доллары налогоплательщиков так, как считал нужным. Если бы Тагвелл устал от этого или от активной критики Бёрда и его сторонников, то, по словам министра внутренних дел в администрации Рузвельта Гарольда Икеса, его ждала гарантированная преподавательская работа в Колумбийском университете, приносящая стабильный и надежный доход 9000 долл. в год, благодаря которому он входил бы в 3 % американцев с самой высокой заработной платой[154]154
  Harold L. Ickes, The Secret Diary of Harold L. Ickes (New York: Simon & Schuster, 1953), 1, 475.


[Закрыть].

Эти двое не понимали друг друга. Тагвелл скептически относился к частной собственности; Бёрд превратил свою частную собственность в сады, приносящие миллионы яблок ежегодно. Тагвелл говорил, что «прибыль побуждает нас спекулировать» и что «прибыль надо ограничить, а ее использование – контролировать». Бёрд хотел получать прибыль от продажи яблок и таким образом сделать долину Шенандоа самым процветающим рынком яблок в стране. Бёрд также хотел платить конкурентоспособные зарплаты и улучшать качество, текстуру и вкус американских яблок; Тагвелл хотел платить зарплаты выше рыночных и экспериментировать с новыми видами производства. Неудивительно, что Бёрд голосовал против утверждения Тагвелла в должности заместителя министра сельского хозяйства: «Он плохо представляет себе принципы работы правительства», – заметил Бёрд. Что касается Управления по переселению, это был «постоянный памятник расточительству и сумасбродству, немыслимый в цивилизованных странах». Бёрд требовал, чтобы Генри Уоллес закрыл убыточное RA и перестал нанимать на высокие зарплаты рабочих в несостоятельные предприятия[155]155
  Rexford Guy Tugwell, “The Principle of Planning and the Institution of Laissez Faire,” American Economic Review 22 (Supplement, March 1932), 75–92; Heinemann, Harry Byrd of Virginia, 166, 181–182.


[Закрыть].

Тагвелл обратился к Рузвельту в поисках утешения и защиты от Бёрда и его единомышленников, которые пытались сократить бюджет RA и публично дискредитировать Тагвелла за его экспериментальные города. У Рузвельта были свои претензии к сенатору-демократу Бёрду, который выступал против многих программ Нового курса. Реакция Рузвельта интересна. Он сказал Тагвеллу: «Я знаю причины такого поведения Гарри Бёрда. Он боится, что вы вынудите его платить сборщикам яблок больше десяти центов в час». Этот комментарий был передан колумнисту Дрю Пирсону, который опубликовал его и заставил Бёрда оправдываться. С тех пор историки используют эти слова, чтобы либо поддержать Тагвелла, либо продемонстрировать сострадание Рузвельта к бедным[156]156
  Tugwell, The Democratic Roosevelt, 444n; Heinemann, Harry Byrd of Virginia, 137; James T. Patterson, Congressional Conservatism and the New Deal (Lexington: University Press of Kentucky, 1967), 29–30, 117, 200–202, 212, 216–217, 301–302, 319–320; 329, 348; A. Cash Koeniger, “The New Deal and the States: Roosevelt versus the Byrd Organization in Virginia,” Journal of American History 68 (March 1982), 876–896.


[Закрыть].