Текст книги "Похвала праздности. Скептические эссе"

Как кусту можно придать форму петуха, так же насильственно можно перекроить и человека. Только куст не сопротивляется, а человек независимо от желаний диктатора продолжает активно действовать. Обкромсанный куст не сможет, как садовник, наброситься с секатором на другие кусты, тогда как искореженная личность всегда найдет более смирные души, на ком можно отыграться ножницами поменьше. Искусственно сформированные люди оказываются либо жестокими, либо апатичными, а то и теми и другими попеременно. Как бы то ни было, от населения с такими характеристиками ничего хорошего ожидать не приходится.

Еще одно соображение, которому ни коммунисты, ни фашисты не уделяют должного внимания, – это последствия нравственного компромисса для диктатора. Тот, кто изначально не испытывает симпатии к людям, сразу будет действовать безжалостно и на пути к своим целям не побрезгует никаким насилием. Если же изначально ему мучительно видеть страдания, которые теория обязывает его причинять, ему придется либо уступить место куда более толстокожему преемнику, либо подавить в себе человеческое начало. Тогда он, скорее всего, станет еще большим садистом, чем тот, кому не пришлось себя ломать. В любом случае управление страной окажется в руках безжалостного человека, использующего тот или иной режим для маскировки своего стремления к власти. По непреложной логике деспотизма какими бы благородными ни были изначальные цели диктатуры, они постепенно рассеются, и за ними все отчетливее начнет проступать истинная цель государственной машины – удержание диктаторской власти.

Чрезмерное увлечение техникой привело к так называемой «непрочности манипулятора», при которой отдельные личности и целые сообщества воспринимаются как нечто неодушевленное, а руководители обожествляются: под давлением гнутся не только люди, на которых оно направлено, но и сами манипуляторы. Вот почему социальная динамика – наука очень сложная, и изучена она недостаточно, чтобы за диктатуру можно было поручиться. Типичный манипулятор невосприимчив к нуждам естественного развития жертвы, поэтому пассивной адаптации под заданный шаблон, на которую он надеется, не получается. Вместо этого происходит болезненный и искаженный рост, приводящий к гротескному и жуткому результату. Важнейший психологический довод в пользу демократии и терпимости состоит в том, что люди, лишенные возможности свободного естественного развития, превращаются в изуродованных монстров.

Как бы то ни было, в равной степени не принимая ни коммунистическую, ни фашистскую идеологию, я глубоко сожалею, что многие видят в них единственно возможные альтернативы, а демократию считают отжившей. Если их рассматривать как единственные альтернативы, они таковыми и станут, а иначе – не станут.

Глава VII
В защиту социализма

Подавляющее большинство социалистов нашего времени – апостолы Карла Маркса, разделяющие его веру в то, что единственной движущей силой социализма является ненависть обездоленного пролетариата к собственникам средств производства. Естественно, те, кто не относит себя к пролетариату, за относительно малым исключением, решили, что социализму следует противостоять. И каждое упоминание о классовой борьбе из уст врагов (коими те себя провозглашают) укрепляет их уверенность, что войну лучше начать самим, пока у них не отняли власть. Фашизм – не что иное, как реакция на коммунизм, причем очень внушительная. Пока проповедники нового режима не откажутся от марксистской риторики, вызывающей такой антагонизм, у социализма в развитых странах Запада нет никаких шансов на успех.

Будучи не менее убежденным социалистом, чем самый что ни на есть рьяный марксист, я не считаю социализм воспеванием пролетарской мести или прежде всего средством утверждения экономической справедливости. Для меня это прежде всего адаптация к условиям автоматизации производства, продиктованная здравым смыслом и рассчитанная на повышение уровня благосостояния не только пролетариев, а всех, кроме разве что очень небольшой части человечества. В том, что сейчас к социализму нельзя прийти без насильственного переворота, больше всех виноваты его оголтелые защитники. И все же я не теряю надежды, что более разумная защита смягчит оппозицию и сделает переход как можно менее катастрофичным.

Начнем с определения социализма. Оно состоит из двух частей: экономической и политической. Что касается экономики: вся экономически значимая собственность, то есть как минимум земля и ресурсы, капитал, банки, кредиты и внешняя торговля, передается в руки Государства. А вся политическая власть становится демократической. С таким определением согласился бы сам Маркс, как, впрочем, и все социалисты до 1918 года. Увы, разгон большевиками Всероссийского учредительного собрания положил начало иной доктрине, согласно которой в случае успеха революции и утверждения социалистического правительства вся политическая власть достается только ярым приверженцам последнего.

Я прекрасно понимаю, что после гражданской войны побежденные не сразу получают право голоса, но в таком случае и социализм сразу не построишь. Новое правительство, взяв на себя экономическую составляющую социализма, не сможет довести дело до конца, пока не обеспечит достаточную поддержку населения для учреждения демократического правления. Обязательность демократии очевидна на примере утрированной ситуации.

Восточный деспот может присвоить все природные ресурсы на своей территории, однако никакого социализма при этом не наступит. Точно так же нельзя считать образцом для подражания правление Леопольда Второго в Конго. Пока не будет народного правления, у Государства нет иных причин регулировать всю экономическую деятельность, кроме собственного обогащения, а следовательно, это просто очередная разновидность все той же эксплуатации. Именно поэтому демократия непременно должна входить в определение социалистического строя.

Экономическая составляющая определения нуждается в дальнейшем пояснении из-за расхождений во мнениях относительно совместимости с социализмом некоторых форм частного предпринимательства. Может ли первопоселенец построить хижину на земле, арендованной у Государства? Да, но при этом частным лицам не должно разрешаться строительство небоскребов в Нью-Йорке. В том же духе: человек может одолжить другу шиллинг, но финансист не может одолжить десять миллионов компании или другому Государству. Разница лишь в масштабах и легко компенсируется за счет того, что в крупных сделках требуется множество юридических формальностей. Государственное регулирование как раз и пригодится там, где необходимы эти формальности. Возьмем другой пример. В экономическом смысле драгоценности не считаются капиталом, поскольку не являются средствами производства. То есть человек волен продать собственные бриллианты и приобрести акции. При социализме, даже имея бриллианты, на них не купишь акции, потому что никаких акций нет. Запрещать законом нужно будет не личное состояние, а всего лишь частные вложения – в результате, раз никто не получает прибыли с капитала, частные состояния постепенно иссякнут, не считая каких-то личных сбережений в разумных пределах. Экономическая власть над людьми не должна принадлежать отдельным личностям, зато частная собственность, не наделяющая подобной властью, вполне имеет право на существование.

С наступлением социализма (при условии, что переход возможен без разрушительной революционной войны) можно ожидать самых разнообразных преимуществ, причем не только для класса рабочих и служащих. Только я сомневаюсь, что хоть какие-либо из этих преимуществ появятся вообще, если победа социалистической партии достанется в продолжительной и изнуряющей классовой борьбе. Она приведет лишь к обострению конфликтов, усилению безжалостных милитаристов, растрачиванию талантов в результате гибели, изгнания или заточения многих ценных экспертов и к тому, что у победившего правительства укрепится казарменный менталитет. Все достоинства, которые я вижу в социализме, предполагают его победу под действием силы убеждения; если и понадобится другая сила, то разве что для разгрома небольших банд недовольных. Я уверен: будь в социалистической пропаганде меньше злости и ненависти, меньше зависти и больше понимания необходимости новой организации экономики, задача по убеждению неимоверно бы упростилась, а нужда в применении силы соответственно бы уменьшилась. Я против применения любой силы, кроме той, что защищает порядок, путем убеждения установленный законом, потому что: а) силой ничего хорошего не добиться, б) борьба приведет к катастрофическим разрушениям и в) в результате упорной борьбы победители, скорее всего, забудут о своих первоначальных целях и учредят нечто совершенно им противоположное вроде военной диктатуры. Вот почему, на мой взгляд, непременным условием успеха социализма является мирное убеждение большинства в признании его доктрин.

Далее я приведу девять аргументов в защиту социализма. Они не новы и не все одинаково важны. Список можно продолжать до бесконечности, но, полагаю, этих девяти достаточно, чтобы показать: речь отнюдь не о пользе для какого-то одного класса.

1. Соображения прибыльности

Прибыль выделилась в самостоятельную экономическую категорию на довольно позднем этапе индустриализации. Тем не менее ее зачатки прослеживаются уже в отношениях между Робинзоном Крузо и Пятницей. Предположим, осенью Робинзон Крузо, пригрозив ружьем, завладевает всеми запасами продовольствия на острове и заставляет Пятницу работать на него до следующего урожая. Он обещает кормить за работу, а все излишки оставляет себе. То, что Робинзон получает по такому контракту, можно рассматривать как процентную ставку с капитала, коим являются его нехитрые орудия и запасы продовольствия.

В более цивилизованных условиях прибыль предполагает некий дальнейший обмен. Текстильный фабрикант, например, выпускает намного больше ткани, чем нужно ему и его семье. Одной ткани для жизни недостаточно, и потому часть своей продукции он продает и на вырученные деньги покупает другие необходимые вещи. А поскольку для производства ткани ему требуется сырье, оборудование, рабочая сила и электричество, его прибыль определяется разницей между затратами и выручкой от продажи конечной продукции. При этом, если он сам управляет своей фабрикой, следует вычесть зарплату менеджера, которого он нанял бы для выполнения той же работы, – то есть прибыль производителя равна его общей выручке за вычетом зарплаты гипотетического управляющего. В больших компаниях акционерам, не участвующим непосредственно в управлении, достается прибыль предприятия. Те, кто вкладывает деньги, рассчитывают на получение прибыли, которая таким образом становится определяющим фактором в создании новых предприятий и расширении старых. Защитники нынешней системы предполагают, что погоня за прибылью в целом приведет к производству нужных товаров в нужном количестве. И хотя в прошлом до некоторой степени так и происходило, больше это правило не действует. И виной тому сложный характер современного производства.

Допустим, я традиционный сельский сапожник, которому односельчане приносят починить обувь. Я не сомневаюсь, что результаты моего труда будут востребованы. А будь я массовым производителем обуви на дорогостоящем оборудовании, мне необходимо спрогнозировать, сколько пар я смогу продать. Здесь немудрено просчитаться. У кого-то другого может оказаться более совершенная техника и, соответственно, более дешевая обувь, или мои постоянные клиенты обеднеют и начнут донашивать старые ботинки, или поменяется мода и люди захотят носить обувь, которую нельзя сделать на моем оборудовании. В любом из этих случаев я не просто перестану получать прибыль: мои станки будут простаивать, а работники останутся без дела. Труд, затраченный на изготовление станков, не пойдет на производство полезных товаров, пропадет зря. Оказавшись без работы, люди уже не будут создавать нужные другим вещи, и вся округа обнищает до уровня, достаточного лишь для того, чтобы не умереть с голоду. Живя на пособие по безработице, а не на заработную плату, они перестанут тратить как прежде, что повлечет безработицу среди производителей товаров, которые раньше пользовались спросом. Таким образом, просчет относительно обуви, которую можно прибыльно продать, приводит к расширяющейся спирали безработицы, вызывающей снижение спроса. Я же привязан к дорогому оборудованию, на которое, вероятно, угрохал весь свой капитал и кредит, и этот балласт мешает мне переключиться с обуви на более перспективную отрасль.

Возьмем еще менее предсказуемый бизнес – судостроение. В военное время и сразу после войны понадобилось множество кораблей. Поскольку никто не мог предугадать ни продолжительность войны, ни успех подводных лодок, была проведена масштабная и тщательнейшая подготовка к построению беспрецедентного количества кораблей. К 1920 году военные потери были компенсированы, и потребность в кораблях в результате сокращения морской торговли резко уменьшилась. Встали практически все судостроительные заводы, и большинство рабочих оказались за бортом. Было бы несправедливо считать, что они заслужили свою участь, ведь построить как можно больше кораблей в кратчайшие сроки им велело собственное правительство. Только в нашей системе частных предприятий правительства не несут никакой ответственности в отношении тех, кто лишился средств к существованию. И нищета начала неминуемо распространяться. Упал спрос на сталь, в результате чего стала загибаться металлургия. Упал спрос на австралийское и аргентинское мясо, которого не могли себе позволить безработные. Как следствие, на товары, которые Австралия и Аргентина обменивали на мясо, также упал спрос. И так далее.

В наши дни есть и другая важная причина несостоятельности расчета на прибыль: неспособность к умеренности. Многие товары гораздо дешевле производить в огромных количествах. В таком случае самым экономичным способом производства каждого из этих товаров было бы иметь в целом мире одну-единственную фабрику. Но поскольку к настоящему положению дел мы пришли постепенно, то и фабрик у нас множество. Каждой из них известно, что, будь она единственной, она смогла бы обеспечивать весь мир и получать при этом громадную прибыль, а так у каждой есть конкуренты, ни один из которых не работает на полную мощность и, соответственно, не может рассчитывать на стабильную прибыль. Это приводит к экономическому империализму, так как обеспечить прибыль можно лишь за счет монополии на огромном рынке. Тем временем более слабые конкуренты разоряются, и чем они крупнее, тем сильнее потрясения в случае их банкротства. Конкуренция приводит к тому, что производится гораздо больше, чем можно прибыльно продать. Сократить же производство быстро не удается, так как, учитывая затраты на оборудование, произвести на год себе в убыток означает меньшие потери, чем не производить вообще.

Все эти потрясения и кризисы неизбежны, пока современным массовым производством движет погоня за прибылью.

При капитализме все расходы по изготовлению определенного товара ложатся на фирму-производителя, а не общество в целом. Проиллюстрирую на гипотетическом примере. Допустим, некий господин – назовем его Генри Форд – изобретает способ производить автомобили так дешево, что никто не может с ним тягаться; в результате другие компании, занятые в автомобильной промышленности, разоряются. Чтобы определить, во сколько обойдется обществу один такой дешевый автомобиль, нужно к расходам господина Форда прибавить стоимость бесполезных теперь заводов, принадлежащих другим компаниям, а также затраты на переквалификацию их рабочих и управляющих, оставшихся без работы. (Господин Форд, возможно, кого-то из них и наймет, но далеко не всех, поскольку новый способ дешевле и требует меньше рабочей силы.) Обществу также придется разбираться с трудовыми спорами, забастовками, протестами, затратами на дополнительную полицию, аресты и судебные разбирательства. Если учесть все эти расходы, то новые автомобили могут обойтись в целом гораздо дороже старых. Именно эти затраты и определяют социальную выгоду, а вовсе не прибыль отдельного производителя, как это происходит в нашей системе.

Позже я объясню, каким образом данная проблема решается при социализме.

2. Возможность досуга[14]14
  Эту тему я затрону вкратце, поскольку ей посвящено первое эссе настоящего сборника.


[Закрыть]

Благодаря производительности техники на обеспечение приемлемого уровня жизни теперь уходит гораздо меньше рабочего времени, чем раньше. Некоторые осторожные умы утверждают, что и одного часа работы в день достаточно, но такие оценки, скорее всего, не берут в расчет население Азии. Я же, чтобы наверняка не ошибиться, предположу, что взрослому человеку будет достаточно четырехчасового рабочего дня для производства всех материальных благ, на которые могут рассчитывать здравомыслящие люди.

В настоящее время из-за соображений прибыльности досуг не распределен равномерно: одни перерабатывают, другие сидят без работы. Это приводит к тому, что ценность наемного работника в глазах работодателя зависит от объема выполняемой тем работы, а этот объем, по мнению работодателя, прямо пропорционален продолжительности рабочего дня (если он не превышает семи-восьми часов).

Работник, со своей стороны, предпочитает длинный день с высокой заработной платой короткому дню с более низкой заработной платой. Таким образом, обеим сторонам выгодно иметь продолжительный рабочий день, вынуждая тех, кто в результате оказывается безработным, голодать или жить на попечении общественных служб на средства государства.

Поскольку в настоящее время у большей части населения планеты материальное положение далеко от адекватного уровня, в среднем четырехчасового, разумно организованного рабочего дня будет достаточно для производства такого же количества товаров и услуг первой необходимости. Другими словами, если избавиться от существующей сейчас неэффективности и ненужного производства, более половины работников, проводящих на работе в среднем по восемь часов, оказались бы безработными.

По поводу неэффективности: мы уже говорили о потерях, связанных с конкуренцией, но к ним следует добавить еще расходы на рекламу и высококвалифицированный персонал, занимающийся маркетингом. Другого рода потери связаны с национализмом: американские производители автомобилей, например, из налоговых соображений считают необходимым наладить производство в основных европейских странах, хотя одно громадное производство в США очевидно сэкономило бы рабочую силу. Не следует забывать и о потерях на вооружение и военную подготовку, распространяющуюся на все мужское население там, где существует военная обязанность.

В результате этих и других форм неоправданного расточительства, включая роскошную жизнь богачей, половина населения планеты прозябает без работы. Более того, любые попытки сократить эти потери при нынешней системе только ухудшат положение наемных работников.

3. Экономическая неуверенность

Сегодняшний мир полон обездоленных и тех, кого не оставляет вполне обоснованный страх в любой момент таковыми стать. Людям, имеющим заработок, неотступно грозит безработица; они понимают, что их фирма может внезапно обанкротиться или сократить персонал. Бизнесмены – даже те, что слывут очень богатыми, – знают, что могут в одночасье лишиться своего состояния. Нелегко приходится людям самых разных профессий. Пожертвовав многим ради образования своих сыновей и дочерей, они обнаруживают, что вакансий для приобретенных их детьми навыков больше не существует. Юристы убеждаются, что мало кто может позволить себе их услуги, и серьезные нарушения закона остаются безнаказанными; врачи видят, что их некогда прибыльные мнительные пациенты больше не могут позволить себе заболеть, а многие по-настоящему больные вынуждены отказываться от необходимого лечения. Сплошь и рядом женщины и мужчины с университетским образованием работают продавцами, что спасает их от нищеты – за счет тех, кто раньше стоял за прилавком. Во всех классах общества, от низшего до высшего, умами людей день и ночь владеет экономический страх, превращая их работу в нервотрепку и не давая толком отдохнуть в свободное время. Этот непрекращающийся ужас и является, на мой взгляд, причиной безумия, охватившего бо́льшую часть цивилизованного мира.

Стремление к обогащению, как правило, означает стремление к стабильности. Люди копят и вкладывают деньги в надежде обеспечить себя средствами к существованию в старости и предотвратить скатывание детей по социальной лестнице. Раньше, во времена надежных инвестиций, такая стратегия была вполне оправданной. Теперь же никаких гарантий нет: крупнейшие предприятия закрываются, государства разоряются, а то, что еще худо-бедно держится, наверняка не выстоит в следующей войне. Из-за этого в обществе (за исключением тех, кто продолжает тешиться иллюзиями) царит дух отчаянного безрассудства, который сильно препятствует поиску разумных решений.

Экономическая стабильность осчастливит людей в цивилизованных обществах больше, чем любые другие возможные перемены, за исключением разве что предотвращения войны. Работа – в социально необходимых пределах – должна стать обязательной для всего здорового взрослого населения. Причем если человек готов работать, а его труд по каким-либо причинам временно не востребован, доход все равно не должен прерываться.

Врач, к примеру, должен получать стабильный оклад до конца своих дней, даже если он перестанет работать, достигнув определенного возраста. Он должен быть уверен в достойном образовании для своих детей. Если здоровье жителей улучшится настолько, что непосредственные квалифицированные врачебные услуги им будут больше не нужны, докторов можно задействовать в медицинских исследованиях, мерах по улучшению санитарно-гигиенических условий или продвижению более сбалансированного питания. Я нисколько не сомневаюсь в том, что подавляющее большинство медиков стали бы куда счастливее, даже если при такой системе немногие выдающиеся доктора вознаграждались бы несколько меньше.

Стремление к исключительному богатству никогда не служило обязательным стимулом к работе. В настоящее время большинство работает не для того, чтобы разбогатеть, а для того, чтобы не умереть с голоду. Почтальон не рассчитывает стать богаче своих коллег, равно как солдат или моряк не надеется накопить состояние, служа своей стране. Есть, правда, такие люди – обладающие, как правило, исключительной энергией и пользующиеся значительным влиянием, – для которых финансовый успех является главным стимулом деятельности. Некоторые из них приносят пользу, другие – вред; некоторые изобретают что-то или внедряют полезное изобретение, другие манипулируют акциями на бирже или подкупают политиков. По большому счету их интересует успех, а деньги служат всего лишь средством его выражения. Успех, достигнутый другим путем, скажем, получением признания или важной административной должности, точно так же подошел бы им в качестве стимула, если не больше, вдохновив их на более полезную для общества деятельность.

Обогащение как самоцель, в отличие от стремления к успеху, идет на пользу обществу в той же степени, что и желание переедать или напиваться. Так же вредна и социальная система, не оставляющая этому желанию никакого выхода. Зато система, в которой не будет места экономической неуверенности, покончит и с истерией, ставшей бичом нашего времени.

4. Безработные богачи

Каждый согласится, что безработица причиняет массу вреда: от нее страдают наемные работники, их труд остается потерянным для общества, не говоря уже о депрессии из-за невозможности найти работу. Подобные несчастья настолько всем знакомы, что на эту тему не стоит и распространяться.

Безработные богачи – проблема иного сорта. В мире полно праздных людей, в основном женщин, малообразованных, с огромным состоянием и таким же огромным самомнением. В силу своего богатства они заставляют многих трудиться ради собственного блага. Среди них редко попадаются культурно развитые личности, зато все они обожают покровительствовать искусству – в основном плохому, так как оценить его по достоинству они не способны. Бездеятельность порождает в них запредельную сентиментальность вместе с неприятием любых проявлений искренности, что плачевно влияет на культуру. Особенно в Америке, где деловым мужчинам деньги обычно тратить некогда и в культуре доминируют женщины, считающие, что достойны уважения, поскольку их мужья так навострились в искусстве обогащения. Бытует мнение, что капитализм более способствует развитию искусств, чем социализм, однако, похоже, люди представляют себе аристократов прошлого и забывают о плутократах настоящего.

Существование богатых бездельников имеет и другие печальные последствия. Несмотря на современную тенденцию в ключевых областях промышленности отдавать предпочтение более крупным предприятиям по сравнению с множеством мелких, из этого правила есть исключения. Вспомните хотя бы количество бесполезных маленьких магазинчиков в Лондоне. В частях города, где отовариваются богатые жены, – бессметное множество шляпных лавок, как правило, принадлежащих русским графиням, причем одна другой дороже. Их клиентки переходят из одного магазинчика в другой, часами выбирая покупку, которую можно совершить за несколько минут. И труд работников магазинов, и время покупателей тратится впустую.

Здесь проблема еще в том, что столько людей ради собственного выживания занимаются совершенно бесполезным для государства и общества делом. Покупательная способность богачей множит паразитов, которые, несмотря на то что сами никогда не разбогатеют, страшно боятся, что без богатых бездельников, покупающих их товар, им придет конец. Все эти люди находятся в моральной, интеллектуальной и творческой зависимости от незаслуженной власти тупых невежд.

5. Образование

В настоящее время высшее образование в основном (хотя и не всецело) доступно детям из обеспеченных семей. Случается, конечно, что сын или дочь рабочих с помощью стипендий добирается до университета, но, как правило, им все так тяжело дается, что, изможденные, они уже не в состоянии оправдать возлагавшиеся на них надежды.

В нашей системе происходит огромная потеря потенциала: даже если ребенок из семьи наемных работников обладает недюжинными способностями в математике, музыке или науке, маловероятно, что ему или ей представится возможность применить свои таланты. Более того, образование, по крайней мере в Англии, насквозь зачумлено снобизмом: ученики частных школ впитывают в себя сознание классовой принадлежности на каждом шагу их школьной жизни. А поскольку по большей части образование находится в руках Государства, его задача – поддерживать статус-кво, для чего оно призвано по мере возможности притуплять способности молодых людей к критическому мышлению и беречь их от «опасных мыслей».

Надо признать, что такое положение вещей неизбежно в любом неуверенном в себе режиме, и в Америке или в Англии дела обстоят не так плохо, как, скажем, в России. Но если социалистический строй по мере укрепления может стать достаточно уверенным и больше не страшиться критики, едва ли такое произойдет при капитализме, разве что посредством утверждения рабского Государства, в котором работники не получают вовсе никакого образования. А посему нечего и ожидать, что от нынешних недостатков образовательной системы можно избавиться без реформы в экономике.

6. Женская эмансипация и благополучие маленьких детей

Несмотря на все усилия последнего времени улучшить положение женщин, подавляющее большинство жен все еще финансово зависят от своих мужей. Их положение во многих смыслах гнуснее, чем зависимость наемного работника от работодателя. Работающий по найму может уволиться; а попробуй уволиться жена! Более того, как бы усердно она ни трудилась по хозяйству, рассчитывать на заработную плату не приходится. При таком положении дел об экономическом равноправии между мужчинами и женщинами не может быть и речи.

Мне с трудом представляется, что дело можно хоть сколько-нибудь поправить без перехода к социализму. Необходимо сделать так, чтобы расходы на детей легли на плечи Государства, а не отцов, и чтобы замужние женщины могли сами зарабатывать на жизнь вне дома, за исключением периода в конце беременности и последующего грудного кормления. Для этого потребуются определенные архитектурные реформы (о чем уже писалось в одном из эссе этого сборника), а также учреждение яслей для малышей.

Это станет огромным преимуществом как для детей, так и для матерей, потому что дети должны расти на просторе, дневном свете и продуктах, труднодостижимых в домашних условиях рабочих и служащих, зато довольно недорого предоставляемых в яслях и садах.

Подобная перемена в положении женщин и заботе о маленьких детях возможна не только в условиях социализма. Такого рода преобразования, частично и в небольших масштабах, даже проводились здесь и там. Однако полноценного и успешного внедрения подобной реформы не добиться без общей экономической трансформации общества.

7. Искусство

Я уже писал об улучшениях архитектуры, которые можно ожидать с приходом социализма. Живопись, характерная для просторных сооружений в прошлом, также сможет вернуться, когда нездоровые потребности к обособлению, порожденные страхом конкуренции со стороны соседей, уступят место стремлению к общедоступной красоте. Огромный потенциал современного искусства кино не может полностью раскрыться, пока продюсеры преследуют лишь коммерческие цели. Вообще говоря, многие считают, что СССР ближе всех приблизился к реализации возможностей кинематографа. Насколько от чисто коммерческих мотивов страдает литература, знает каждый писатель: любое произведение, выражающее мало-мальски активную позицию, непременно кого-то да обижает, отчего продается плохо. Писателям все труднее не приравнивать свой талант к размерам гонораров. Когда посредственность получает большие материальные вознаграждения, требуется недюжинный характер, чтобы продолжать работать качественно, оставаясь при этом нищим.

Не исключено, что положение писателей при социализме только ухудшится. Поскольку издательское дело станет монополией Государства, введение антилиберальной цензуры сильно упростится. И, скорее всего, пока новому режиму оказывается яростное сопротивление, избежать ее не удастся. Зато есть надежда, что по завершении переходного периода авторы, готовые работать в свободное время, все же смогут за свой счет публиковать книги, достоинства которых не признает Государство. В условиях сокращенного рабочего дня сделать это будет не так уж сложно, однако достаточно трудоемко для того, чтобы заставить авторов, не убежденных в исключительной ценности своих сочинений, отказаться от затеи. Главное, чтобы у людей была возможность издавать собственные книги, при этом процесс отнюдь не должен быть предельно простым. А то получится, как сейчас: книг такой же перебор по количеству, как и недобор по качеству.