Текст книги "Волчья тропа"

– Он… он мертв?

– Догадайся сам. – Я шагнула назад, отведя клинок от его горла, дала ему время вдохнуть и подумать, что я могу с ним сделать. Потом покрутила нож в руке и стукнула Колби по голове костяной рукояткой. Он взвизгнул и, отступив, уткнулся спиной в борт. Я схватила его за воротник, вытащила из кармана ключ от каюты, а потом склонилась прямо к его уху.

– Надеюсь, ты умеешь плавать? – спросила я и перекинула дохляка через перила прямо в пенный след. Всплеска почти не было. Никто не завопил: «Человек за бортом», никто не бросился смотреть, из-за чего шум. Всем на корабле было плевать на пропажу этого типа.

Конечно, я могла проткнуть его ножом или перерезать ему глотку, прежде чем сбросить в воду, что я и собиралась сделать, но когда я взглянула в его глаза, страх остановил мою руку. Не его страх, а мой. Во что я превращусь, если еще раз увижу, как умирает огонь в человеческих глазах? Колби от меня избавился бы, не колеблясь, вот только у него такого шанса не было. Звери убивают, когда приходится бороться за свою жизнь. Вот и я за свою боролась. Мне пришлось выбирать – или он, или я. С Колби было не так. Если бы я прирезала его, безоружного, я стала бы не лучше Крегара.

Где-то в глубине души заскреблись сомнения. Наверное, стоило убедиться, что он мертв. Я уставилась на черную воду: ни машущих рук, ни головы, ни криков о помощи. Вода была холоднее снега, ему не выжить.

Его убила вода, не я.

Вся ярость вдруг испарилась, меня начало трясти. Я стояла на коленях, вцепившись в борт, и медленно, глубоко дышала. Вернулась боль. Болело все – желудок, спина, грудь, голова. Я смотрела на черную воду, усеянную клочьями белой пены, и думала, не прыгнуть ли туда вслед за Колби. Нет, не дождетесь! Ни медведь, ни волк не подымут лапы кверху, если они ранены или голодны. Вы видели, чтобы медведь прыгал с утеса просто так, от тяжелой жизни? Спорим, не видели. Звери продолжают бороться, пока у них хватает сил. Они не сдаются, и я не сдамся.

Я медленно побрела обратно в трюм. Внизу от запаха крови кишки вывернулись наружу, и я не смогла сдержаться – опустошила желудок прямо за кучей ящиков. Потом вроде бы стало легче.

Нашла лом возле двери и направилась к ящику с девушкой, стараясь не смотреть на труп толстяка, чье достоинство вываливалось из расстегнутых брюк.

– Эй, ты там жива? – спросила я у ящика.

Из дырки показалась рука.

– Пожалуйста, выпусти меня отсюда.

Я посмотрела на себя – вся покрыта кровью, на пузе лиловые синяки – и решила предупредить ее, ну так, на всякий случай. Девушек легко испугать.

– Я тут выгляжу… – Корабль закачался, и на меня вновь накатила тошнота. – В общем, ты не ори, если что.

Мои ребра возмущенно протестовали, когда я поддевала ломом крышку. Наконец передо мной предстала девушка, одетая в оборки и цветочки, с подушкой и бутылочкой воды. Ну конечно, за нее ведь заплатили.

– Что-то осталось? – Я ткнула пальцем в бутылку.

Она протянула ее, уставившись на меня с открытым ртом.

– Всего несколько капель.

Я осушила бутылку одним глотком, вытерла рот и сплюнула кислоту и кровь.

– Пошли. Поможешь мне.

Она вылезла из ящика так, как будто только училась ходить. Худющая, как тростник, руки тонкие, как веточки, и такое же тело. Светло-золотистые волосы и блестящие карие глаза. Ясно дело, Колби не хотел, чтобы Кабан на нее забрался. Черт, такой персик заслуживает кого получше.

– Господи, – сказал она, переводя взгляд с мертвеца на меня. – Ты в порядке?

Я не ответила. Что говорить? Нет, не в порядке, совсем не в порядке и, наверное, больше никогда не буду.

Девушка подошла поближе. Она была выше меня.

– Я все слышала. Мне очень жаль.

Я нахмурилась.

– Ты ни в чем не виновата.

Улыбка у нее была такая безмятежная, словно она вообще забот в жизни не знала.

– Не могу поверить, что ты его убила…

Вдруг ее лицо исказилось от страха.

– Джеймс! Он скоро вернется. Нам надо уходить.

Я покачала головой.

– Он решил поплавать.

– Ты его…

Я вновь покачала головой.

– Он еще дышал, когда ушел под воду.

Она открыла рот, чтобы еще что-то сказать, но тут я ее перебила:

– Это булавки? Дай сюда! – Я показала на ленту, которой было подпоясано ее платье.

Девушка взглянула туда, куда я показывала.

– Эти? Зачем тебе?

Вот идиотка! Я распахнула куртку.

– Не хочу сверкать на весь мир своими сиськами.

Она забавно покраснела, отдала их мне и отвернулась, чтобы не смущать.

Когда я привела себя в приличный вид, то кивнула на мертвеца.

– Нужно запихнуть его в ящик.

Ее глаза округлились.

– А как мы его поднимем?

Вот идиотка!

– Мы не будем его поднимать. У тебя что, мозгов не хватает? Принеси вон тот кусок брезента.

Я кивнула на кучу ящиков. Она подошла туда, скрестив руки на груди, словно не хотела ничего здесь касаться, и взялась за кусок брезента большим и указательным пальцами. Я смотрела, как она пыталась стянуть его, и, по правде, не знала, что с ней делать.

– Ты что, издеваешься? – спросила я, и она взглянула на меня, словно я на иностранном языке говорю.

– Не идет, – пожаловалась девица, дергая за брезент, словно вытягивала нитку из юбки.

– Черт, да у новорожденного больше сил, чем у тебя!

Я подошла и потянула за кусок брезента обеими руками. Дернула, и он легко поддался. Ну, если честно, я повыпендривалась малость. Не стоило так сильно тянуть. Ребра хрустнули.

– Отнеси вон туда, – велела я, изо всех сил стараясь скрыть боль.

– А как мы его в ящик затащим? Он же как кит. Нам не поднять, – опять заныла девица. Вот идиотка!

– Делай что говорю и не распускай нюни.

Она шумно выдохнула и принесла кусок брезента. Скоро мы засунем Кабана в ящик и свалим наконец отсюда.

– А теперь что?

Я подошла к ее ящику, который был чуть поменьше моего.

– Надо повернуть его на бок. Только тихо.

Девица нахмурилась, посмотрела на тело, на ящик, на брезент и вновь перевела взгляд на меня. Нахмуренное личико просветлело, и на нем появилось удивленное выражение. Словно в голове зажглась электрическая лампочка. Я даже отблески света в глазах видела. Вроде в черепе больше ничего и не было.

– Умно, – сказала она и взялась за ящик.

Вместе мы перевернули его, так что он оказался открытым боком прям напротив мертвеца. Девица без слов поняла, что я хочу сделать, и сама догадалась разложить брезент – один конец в ящике, второй рядом с телом.

Мы опустились рядом с мертвецом на колени, и тут она струхнула.

– Это просто тело, – сказала я. – Мясо и кости. Чертов ублюдок получил по заслугам.

Я вдруг вспомнила его вес на груди, быстрое, хриплое дыхание, запах его слюней… Сердце бешено застучало, и я обнаружила, что пялюсь на дыру в его брюхе, жалея, что не сделала еще парочку.

– Да я не потому… – Тихий нежный голос вырвал меня из тьмы. – Давай уже заканчивать.

И она сделала нечто такое, отчего я просто офигела. Встала, сняла платье и аккуратно положила его на ближайший ящик. Она стояла передо мной в трусах и лифчике, а я не знала, куда глаза девать.

– Какого черта ты вытворяешь?

– Не хочу платье испачкать. Потом не отстираю.

Охотник всегда говорил, что без пары кровавых пятен костюм не полон, и каждую неделю возвращался домой с новыми. Ей я ничего такого не сказала, просто кивнула, стараясь не смотреть.

Девица больше не колебалась, когда пришлось прикоснуться к трупу. Пошарила по его карманам и извлекла оттуда пригоршню монет. Сложила их рядом с платьем и кивнула мне. Вместе мы затащили Кабана на кусок брезента. Дальше было легче. Мы приподняли край и закатили труп в ящик. Звук получился такой, будто кто-то мешком угрей шлепнул. Я не смогла сдержать улыбку.

Ломом я повытаскивала гвозди из крышки моего ящика – по одному для каждого угла. Потом попросила девицу придержать крышку. Четыре быстрых удара, и вот уже Кабан надежно упакован и готов к доставке.

– Ребята на другом конце озера очень удивятся, когда найдут его вместо тебя.

– Пусть подавятся! – Надо же, эта симпатичная мордашка умеет выражаться.

Тут она что-то заметила на стене и сказала:

– Отойди в сторону.

Я отошла, а она сняла со стены пожарный шланг и начала поливать пол трюма. Вода смывала кровь и дерьмо, и они просачивались между досками. Как ни странно, с ними уплывали боль и ненависть. Конечно, не все, но мне стало легче. Мы умылись, я сполоснула нож, а она, наконец, натянула платье. Потом я взглянула на свои ладони, грязные и дрожащие. Они казались мне чужими. Кабан и Колби словно поселили во мне какую-то тьму. Когда я вонзила нож в брюхо Кабана, в моем собственном тоже что-то завелось; я чувствовала, как оно ворочается и растет. Я перестала быть сама собой. Из глаз брызнули слезы, и я даже не попыталась их сдержать. Слезы текли по щекам и капали на разорванный воротник. Я стояла, покачиваясь, не соображая, где нахожусь. Может, все еще возле озера? Надышалась ядом, и он отравил мои мозги? Очень хотелось верить, что ничего этого не было – ни Кабана, ни того, что я с ним сделала.

Потом пришло другое чувство, то, что обычно появляется после убийства – глубокое и настоящее. Оно напрочь смыло боль. Так вот почему Крегар убивал – ему нравилось это чувство.

Девушка помахала рукой перед моим лицом, стараясь вернуть меня на землю.

– У Колби была каюта, – сказала я, доставая ключ. Мне сейчас нужно было найти что-то мягкое, чтобы поудобнее устроить свои ребра. – Теперь она ему не нужна.

Девушка протянула мне руку.

– Пенелопа.

– Чего? – переспросила я. Я такого слова еще в жизни не слышала.

– Меня зовут Пенелопа.

Интересно, кто ее так назвал? Я пожала протянутую руку.

– Элка.

Люди обычно спрашивают, почему меня так зовут, но раз у нее самой такое странное имя, то и вопросов не будет. Девушка улыбнулась и вдруг очень серьезно сказала:

– Элка, спасибо, что ты меня спасла.

У меня аж щеки порозовели. Мне никто еще «спасибо» не говорил. Я пробормотала что-то вроде: «Да пожалуйста!», спрятала руки за спиной и стояла, не зная, что делать дальше.

Пенелопа немного помолчала.

– Ты в Халвестон едешь?

Я кивнула, а ее лицо прям просветлело. Она улыбнулась уголком рта, и в глазах промелькнуло шаловливое выражение.

– Есть одна идея…

Девушка, которая знает буквы

– ДА НИ В ЖИЗНЬ! – сказала я, заперев дверь в каюте Колби, маленькой, тесной комнатке с двумя полками – одна над другой.

– Да брось, Элка, – отмахнулась Пенелопа. – Отличная мысль. Мы обе выиграем.

Я осторожно улеглась на нижнюю полку.

– Ага, что, например, выиграю я? Целый день буду слушать болтовню фифы, которая о лесе ничего не знает?

Она не обиделась на мои грубые слова.

– Пожалуйста, возьми меня в Халвестон. Я сделаю все, что ты захочешь. Я… я помогу тебе купить участок или найти работу… не знаю, может, получить разрешение на добычу… Пожалуйста. Люди Колби будут меня искать на дорогах. Ты же помнишь, что он сказал – за меня уже заплатили.

Она болтала и болтала, и я услышала два слова, которых не знала раньше: «участок» и «разрешение». Тут меня осенило. Я знала имена родителей, но прочитать их не смогла бы. Я-то планировала людей пораспрашивать, когда до места доберусь. Папа с мамой наверняка уже разбогатели, и найти их будет нетрудно, однако помощь не помешает.

– Значит, там есть записи обо всех старателях? – спросила я.

– Да, конечно, в конторе, где разрешения выдают.

– А ты умеешь читать? Сможешь найти кого-то в тех разрешениях?

Мне было не по себе, оттого что я задаю такие вопросы. Я читать не умела и как-то без этого обходилась. Но теперь я ведь не на оленей охотилась, а на людей, а они оставляют следы на бумагах.

Пенелопа взглянула на меня совсем по-другому. В ее глазах не было жалости, нет, скорее что-то, похожее на понимание.

– Да, умею, – тихо ответила она.

Я лежала молча. Слава богу, Пенелопа тоже затихла. Мне нужно было немного подумать.

– Сообщу тебе, что решила, когда приплывем, – сказала я, и она уж было открыла рот, чтобы поныть, но я ее перебила: – И не приставай ко мне больше, иначе отправлю плавать вместе с Колби. Ясно?

Пенелопа вновь фыркнула. Честное слово, ужасно хотелось выкинуть ее в одно из дурацких круглых окошек, но сил не было. Я закрыла глаза, а она забралась на верхнюю полку. Немного поерзала, сердито попыхтела, затем успокоилась. Я никогда раньше не спала ни с кем в одной комнате – только с Охотником и с бабкой – и боялась, что не смогу уснуть. Я молилась всем богам, чтобы сны мне сегодня не снились. Умоляла голову забыть обо всем, что сегодня случилось, просила ее не обращать внимания на боль в животе. Не знаю, услышали меня боги, или я просто устала, как собака, но я сразу провалилась в сон. А проснулась от потрясения.

Бекон

ПАХЛО БЕКОНОМ.

Нет ничего лучше в мире! Соленые, тонко нарезанные ломтики жира, подрумяненные на сковороде. Тот, кто скажет вам, что не любит бекон, – или идиот, или лжец. Хотя, с другой стороны, доверять нельзя никому.

Пенелопа осторожно разбудила меня, и я сразу почуяла этот запах. Как только он коснулся моего носа, глаза широко открылись, а рот наполнился слюной. Я и думать забыла о том, что произошло прошлым вечером. Однако когда я попыталась сесть, воспоминания вернулись словно удар в живот. При каждом движении все мое тело било мелкими камнями.

– Давай, – сказала Пенелопа, ставя тарелку на раскладной столик. А потом добавила, помогая сесть на кровати: – Я тебе не только завтрак раздобыла.

– Ты о чем?

Она подняла сумку, стоящую на полу, и достала несколько рулонов белых бинтов, синюю рубашку и упаковку таблеток.

– Это что такое? – Не нравилось мне все это. Я докторов с их ножами и пилюлями терпеть не могла, оттого даже не попыталась скрыть раздражения.

– Я видела, как Джеймс тебя ломом ударил. Могу поспорить, пару ребер сломал. Помнишь, я деньги из карманов у того типа вытащила. В общем, вот они.

Да у девчонки орлиные глаза! Вот уж не ожидала.

– Можно я посмотрю? – спросила она, указывая на мою рубашку.

– Что ты собираешься делать?

Пенелопа мило улыбнулась.

– Помогать.

Ладно, хуже уже не будет. Она начала расстегивать булавки, и у меня вдруг желудок сжался. Я почувствовала, как в ушах поднимается вода, услышала, как отрываются пуговицы. Отмахнулась от этих мыслей и сказала себе, что Кабан больше ничего не сможет со мной сделать. Ни одному мужчине или женщине не позволю так со мной обращаться.

Пенелопа осторожно расстегнула рубашку, и я увидела жалость на ее лице.

– Тебе стоило убить Джеймса. – Ее глаза блестели от гнева. Вдруг я поняла, что она на несколько лет старше меня. Я-то подумала, что мы одногодки, когда увидела ее в ящике. Наверное, страх превратил нас обеих в испуганных детей. А теперь она выглядела лет на пять старше.

Мне не хотелось смотреть на то, что красавчик сотворил с моим телом. Я и так это чувствовала. Потому перевела взгляд на свои руки, которыми держалась за верхнюю полку, пока Пенелопа разматывала бинты. Новые порезы и царапины – красные линии, которые скоро побелеют и останутся. На память.

Они напоминали мне о разных вещах – одни я хотела бы поскорее забыть, вроде преподобного, другие воспоминания были счастливыми. Например, вот эта тонкая белая линия на предплечье. Я тогда еще совсем маленькая была – скоблила лосиную шкуру и порезалась. Охотник перевязал рану и каждый день менял бинты, как и положено отцу. Или серебристый, почти незаметный шрам от ожога. Мне тогда помогла Мисси – забинтовала руку обрывком ночной рубашки. Впрочем, мысли о ней, теперь, когда я узнала, что произошло, больше не приносили радости. Воспоминания об охотнике и Крегаре перемешались, я больше не знала, что правда, а что нет.

Я дернулась, когда Пенелопа дотронулась до меня. Она провела пальцами, такими мягкими, словно ей никогда не приходилось рубить дрова, по самой страшной части синяка, прямо над ребрами. Я зашипела, как пойманная змея, когда она нащупала эту точку, и она поморщилась вместе со мной.

– Извини. – В ее голосе прозвучала такая боль, словно это в нее ломом ткнули. – Потерпи еще чуть-чуть.

Она водила по коже пальцами, надавливала то в одном месте, то в другом и выслушивала мои проклятия. Прошла вечность, прежде чем она вновь взглянула на меня.

– Два ребра сломаны, – сказал Пенелопа, покачав головой.

– Ты что, доктор?

Пенелопа промолчала, взяла несколько рулонов бинтов и встретилась со мной взглядом.

– Сейчас будет больно.

Да что она знает о боли?

Такая если ежевикой уколется – вопить будет. Потому я не обратила внимания на ее предупреждение, только кивнула, чтобы она поскорей приступала. Она начала бинтовать мою талию и ребра, и черт, это действительно было больно.

Я ругалась и выкрикивала жуткие проклятия, но она и ухом не вела – продолжала бинтовать и даже ни разу не сбилась.

– Ты на моего отца похожа. Такая же стойкая, – с улыбкой сказала Пенелопа.

Замотала меня, как жаркое в фольгу – можно в печь ставить.

В голове мутилось от боли в ребрах, и я даже обрадовалась, когда Пенелопа со мной заговорила. По крайней мере, перед глазами больше не стояли Колби, вновь и вновь тыкающий меня ломом в живот, и ухмыляющийся Кабан.

– Это как? – спросила я.

– Он всегда помогал людям, так же как ты помогла мне. Он был хороший.

Потом ее улыбка погасла.

– А где он сейчас? – спросила я.

– Умер. Утонул в отравленном озере.

Мои руки, цеплявшиеся за верхнюю полку, разжались. Сколько в этих местах отравленных озер? Я там встретила демона. Я помнила его черные когти, похожие на орлиные, но теперь картина в моей голове начала меняться. Я увидела человеческие руки вместо когтей, и в каждой он держал по ножу, рога превратились во взъерошенные волосы, черная кожа стала смуглой, морда сначала стала лицом Кабана, потом Крегара… потом моим.

– Элка? – Нежный голос ворвался во тьму. Я открыла глаза и увидела встревоженную Пенелопу. Она уже закончила бинтовать ребра, и теперь лишь булавки не давали мне развалиться на куски. – Ты куда ушла?

– Здесь я, – ответила я, не зная точно, о чем она говорит. Конечно, ушла! Я была возле озера. Смотрела в лицо демону и видела, как вся моя жизнь мелькает на его черной шкуре, словно в театре теней. Я ей об этом не сказала, просто опустила взгляд на свои ребра. Они были надежно закреплены. Если бы я обмотала их обрывками простыни, так хорошо не получилось бы; она заслуживает пару минут моего времени.

– А что за озеро? Кто его отравил?

– По словам отца, это случилось во времена Краха. – Так Пенелопа Большую Глупость называла. – Упала одна из советских бомб, – но не взорвалась. Получившаяся воронка со временем превратилась в озеро, а из бомбы вытекали радиоактивные химикаты.

Она говорила медленно, совсем не так, как ублюдок Колби, и я могла разобрать и понять каждое слово; пожалуй, даже слишком медленно – я барахталась в ее словах, словно в густой патоке.

– Мы обнаружили озеро в каком-то Богом забытом месте, неподалеку от дороги. Папа сказал, что надо задержаться на несколько дней. Из-за бомбы там было тепло и полно дичи. Вот только вода… Он пил ее постоянно, говорил: «Нужно выпивать не меньше трех литров, чтобы избежать обезвоживания». – Она произнесла последние слова глубоким голосом, пытаясь копировать папу.

Ее рассказ меня озадачил. Может, вода и была отравлена, но я-то пила ее столько времени и со мной ничего не случилось. А они там всего несколько дней пробыли. Наверное, пришли сразу после того, как я сбежала. Что-то в ее истории не сходилось, но я слушала, не перебивая.

– Я не пила воду, мне казалось, что с тем местом что-то не так. – Она тяжело вздохнула. – Отец стал мрачным, сидел весь день на берегу. Потом у него начинались галлюцинации. Однажды он решил, что найдет спасение от грехов на дне озера, и нырнул.

– Он не вернулся?

Пенелопа кивнула, и я задала еще один вопрос:

– А когда это случилось?

Слезы заструились по ее молочно-белым щекам.

– Неделя, может, пару недель назад. Точно не помню. Так глупо. Он вел себя так глупо! Но он сказал, что до нас там кто-то уже разбивал лагерь, и, значит, опасности нет.

Я почувствовала укол раскаяния.

– С чего он так решил?

Пенелопа покачала головой. Ее глаза были широко открыты, словно она пыталась представить себе ту картину.

– Мы нашли шалаш и кострище. Кто-то жил там совсем недавно, потому мы и остались.

Уколы раскаяния теперь отдавались барабанной дробью во всем теле. Мой шалаш. Мое кострище.

Вот черт!

По спине поползло чувство вины, взбираясь по бинтам как по ступенькам. Теперь придется вести ее в Халвестон, чтобы извиниться за мое невольное участие в этой истории. Но, черт возьми, я не виновата, что ее папаша допился до такого. Не моя вина, что она оказалась в том ящике. Мы обе вляпались про уши, однако путь от озера до ящика Колби она прошла сама. Я никого не винила за то, что со мной случилось, и не собиралась решать проблемы этой девчонки. С меня хватит. Тому демону вряд ли понравилось, что я всадила ему в брюхо нож. За мной охотился Крегар, оставляя отпечатки ботинок и пятна крови, чтобы меня подразнить. Лайон шла за мной по пятам. Я была в полушаге от ее револьвера и ножа Крегара, и от всех остальных демонов, и я не настолько ненавидела людей, чтобы позволить им увязнуть в этой куче дерьма.

– Черт, как жаль! – сказала я. Прозвучало не особо вежливо. Пенелопа взглянула на меня, словно ожидала чего-то еще. Девушка, скоро ты поймешь, что я не из таких.

Вздыхая и сопя, Пенелопа начала складывать бинты в пластиковую сумку. Потом выпрямилась и сказала мне:

– Поешь, а потом выпей пару этих таблеток. – Она указала на пачку. – Мы приплываем завтра утром.

Она выскочила из каюты, громко хлопнув дверью. Я решила, что холодный бекон лучше, чем никакого, и, не медля ни секунды, опустошила тарелку. Наполнив желудок, я взглянула на те пилюли. Серебристая сторона пачки была покрыта крошечными буквами, похожими на паучков, которые ничего для меня не значили. В другое время я бы их выкинула из окна и поискала чего-нибудь в лесу, вот только здесь мне ни табака, ни ведьмина ореха не найти. Проклятый корабль!.. И все же я проглотила парочку, хотя и не верила, что они помогут.

Я высунулась из круглого окошка, насколько мне позволили ребра, и сразу учуяла напряжение в воздухе. Приближалась буря, черные тучи были готовы пролиться дождем и бедой. Я выдохнула и закрыла окошко. Завтра я покину корабль. Если я окажусь в лесу, и вокруг будут деревья, за которые можно держаться, я ее переживу.

Пилюли и корабль меня усыпили. Я забралась на свою полку и закрыла глаза. Пенелопа сопела сверху, как поросенок, вынюхивающий маму. Так спят те, кто привык к спокойной жизни, к пуховым перинам и заботе родителей. А еще сытно есть три раза в день и пить из фарфоровых чашек. Может, она и старше меня, но, черт возьми, в лесу сама и дня не протянет.

Скоро Пенелопа спросит о моем решении. Если я возьму ее в Халвестон, она прочитает записи и поможет найти моих родителей. Однако до Халвестона пара недель пути по дороге, а по лесу и того больше, а у меня были монеты Колби, так что я могла нанять того, кто мне прочитает. Пенелопа, конечно, милая девушка, но она как камень на шее, а я не хотела рисковать – времени не было. Охотник однажды сказал, что люди опасны. Некоторые жестокие, как волки, другие кроткие, как олени, но ты не поймешь, кто есть кто, пока они не подберутся слишком близко. Я не хотела никого к себе подпускать. У нее есть мозги, чтобы выбраться из неприятностей, а у меня – острый нож, так что мы в равных условиях.

Я приняла решение и, наконец, смогла уснуть.

Утром мы прибудем в доки, я сойду с корабля и отправлюсь навстречу буре. Лучше встретить ее на твердой земле… Забарабанил дождь, капли стекали по стеклу, а стены каюты сотрясались под ударами ветра. То была еще не буря, а лишь затишье перед бурей. Оно успокоило меня и заморозило мое сердце. Буря говорила со мной, предупреждала, как волчий вой – тогда, в ящике. Природа помогала мне выживать в мире людей, и стоило бы слушать ее повнимательнее. Но обрывки тьмы в душе не позволили мне рассмотреть правду. Демоны заткнули мне уши. Сладкие слова Колби. Хриплое дыхание Кабана. Черная ложь Крегара. Я не услышала предупреждения.