Текст книги "Просвещенное сердце. Автономия личности в тоталитарном обществе. Как остаться человеком в нечеловеческих условиях"

Глава 3. Осознание свободы

Где проходит граница, за которой посторонние не должны вмешиваться в нашу внутреннюю жизнь? Вопрос стар, как сама цивилизация, и человек бьется над ним с тех пор, как осознал себя членом социума. Но еще труднее, однажды установив эту границу, оставлять себе пространство для маневра, ибо мы должны считаться и с законными требованиями общества (а они не статичны), и с собственными внутренними потребностями, которые с течением жизни тоже меняются.

В некоторые исторические эпохи сознание человека определяла религия. Время от времени общество разворачивало с религией борьбу за право духовно окормлять человека. Иногда воюющие стороны устанавливали шаткое перемирие на почве раздела «добычи»: обществу отходило попечение над телом, а религии – над душой. Как только эта двойственность перестала быть в основе представлений о человеке, утратило смысл и сомнительное разделение на душу и тело. А когда религия перестала составлять сущность представлений человека о себе, ему пришлось по собственному разумению возводить барьеры против посягательств общества на свой внутренний мир.

Западный человек воспитан в нежелании доверять кому бы то ни было собственное сознание, будь то священник, философ или партийный вождь. Он убежден, что сам способен развивать свое сознание, располагать им и оберегать его. И тогда вопрос, в какой мере позволять обществу затрагивать личную жизнь, начинает напрямую касаться каждого человека, и каждый должен сам ответить на него. И это во времена, когда современная наука дала в руки власть предержащим все средства контроля – политического, экономического, социального и психологического. По размаху возможных последствий такое было немыслимо еще несколько десятилетий назад. К тому же современный уровень технологического развития, как и достижения в социальной сфере, призывают к массовому сотрудничеству. Оно очень желательно, если не сказать явно необходимо. Но без мер контроля добиться сотрудничества от огромных групп людей невозможно. К несчастью, эти меры зачастую оценивают по их сиюминутным техническим выгодам, без должного внимания к эмоциональному благополучию людей.

Техники контроля над человеком одинаково хорошо служат и благим целям, и недобрым. И потому принято думать, что контроль в желательных целях (правление философов, как у Платона) – это хорошо или, по крайней мере, неплохо. Но это опасная точка зрения. Она пренебрегает многогранными и зачастую серьезными эффектами всякого внешнего контроля над людьми и обходит вопрос о сужении поля свободы принятия решений, пределах личной ответственности человека, а с нею и о степени его автономности. Предполагается, что пока принимаются «правильные» решения, все остальное неважно и не играет роли, какими путями вы приходите к ним.

По большому счету, эта точка зрения происходит от убеждения, что если человек не является полностью рациональным существом, то должен им стать; и поскольку ему полагается руководствоваться исключительно рациональными соображениями, можно действовать в том же духе, как если бы так оно и было. Другое дело, что благополучие человека гораздо сильнее зависит от его эмоциональной жизни, чем готовы признать сторонники этой точки зрения. В противном случае человек был бы относительно доволен только в наиболее рационально организованном обществе, тогда как в реальности во всех обществах, как бы они ни были устроены, всегда найдутся как счастливые, так и несчастные люди.

Принятие решений

Крылатая фраза «Налоги без представительства – это тирания»[41]41
  Лозунг британских колонистов Северной Америки, плативших налоги, но не имевших собственных представителей в британском парламенте. Соответственно, защищать их права было некому. Прим. ред.


[Закрыть] имеет исторически более глубокое значение, чем принято считать. Она не ставит под вопрос, какие налоги должны взыскиваться или каким путем, не спрашивает, на какие цели они должны пойти. И она не просто утверждает, что налоги посягают на право частной собственности и не должны вводиться без согласия собственника. В конце концов, как собственность, так и доходы проистекают от общества и зависят от его устройства. Потому и доход, и собственность никогда не будут частным делом человека в той мере, в какой предпочитают считать любители часто цитировать эту фразу. На первый взгляд, она защищает права собственности и имеет разумное право подразумевать именно это. Но на более глубинном уровне ее смысл в том, что она тесно увязывает принятие решений по основополагающим вопросам и тиранию. Что именно в этом состоит истинное значение данной фразы, убеждает именно форма, в какой мы ее запомнили, хотя в оригинале, откуда она взята, никаких упоминаний о тирании нет: «Ни одна часть владений Его Величества не может облагаться налогами без их согласия».

Согласие на взимание налога – это одно дело, и в общем-то не слишком важное. Но совсем другое дело – отстранять индивида от участия в принятии решений по вопросам, глубоко его затрагивающим, что рождает чувство бессилия – нас подвергают тирании. Если что и меняется от эпохи к эпохе, от общества к обществу и от индивида к индивиду – так это решения или действия, в отношении которых человек лишен свободы выбора. Соответственно, он ощущает себя под гнетом тирании. Для одного времени и места эти решения явно касаются денег и собственности, как предполагает цитата. В другие времена человеку, чтобы ощущать себя независимым, не так важны взимаемые с него налоги, как важны свобода мысли, свобода слова и свобода вероисповедания. А если говорить о свободах, которые сегодня вышли на первый план, – то это свобода от нужды и свобода от страха.

Можно уверенно утверждать, что конкретные свободы действия и решений, которыми мы должны обладать, скажут нам, какие проблемы имеют решающее значение в конкретном обществе или в конкретной его группе. «История мира, – писал Гегель, – не что иное, как прогресс в осознании свободы»[42]42
  Гегель. Философия истории.


[Закрыть]. Очевидно, что существуют разные уровни осознания, и в любом отдельно взятом времени и месте истории есть сферы человеческой деятельности, где свобода осознаётся обостренно, и те, где осознание свободы дремлет.

В нашей цитате упоминание налогообложения и тирании указывает, что центральное место в сознании колонистов занимали права на собственность. В другие времена и в других местах на повестке дня иные вопросы.

На самом деле революции и войны (холодные или наоборот) всегда происходили из-за того, что разные группы в обществе (или разные общества) достигали разных уровней сознательности. Вероятно, нас во многом беспокоит сегодня, что в одной части мира осознание свободы от нужды ставится выше свободы мысли, тогда как в других частях мира благосостояние настолько выросло, что человек куда менее остро осознает нужду, чем свою свободу передвижения, свободу выбирать и менять занятия или свободу политических и эстетических воззрений.

Воспринимается ли социальная организация общества как тирания, видимо, во многом зависит от того, гарантированы ли его членам относительная свобода выбора и участие в принятии решений по вопросам, которые для них символизируют свободу. Можно было бы подумать, что чем более важные сферы жизни включаются в понимание свободы, тем большего прогресса добилось общество. Но кто, скажите на милость, будет определять, что важно, а что не очень? То, что один член общества воспринимает как тиранию, другому может казаться всего лишь досадным неудобством, а третьему так и вовсе пустяками. И все же это правда лишь в определенных пределах. Хотя свобода в принятии решений для разных людей может означать разное, осознание своей автономности везде и повсеместно определяется уверенностью индивида в том, что он может принимать важные решения, и именно в тех сферах, которые для него наиболее значимы.

В детском ли индивид возрасте или во взрослом, когда он понимает, что не может сначала влиять на свое социальное и физическое окружение, а потом принимать решения, как и когда менять его, это наносит вред его человеческой личности, если не разрушает ее. Однако не всё, что позже обернется благом, поначалу кажется простым или приятным. Принятие решений связано с риском и требует напряжения сил, из-за чего его часто стараются избежать даже там, где оно теоретически возможно. Но как бы ни ограничивала и ни ущемляла индивида среда, у него всегда остается свобода давать ей оценку. А исходя из своей оценки он волен внутренне одобрить или воспротивиться тому, что ему навязывают. Правда и то, что в крайне деспотической среде эти внутренние решения едва ли возымеют хоть какие-то последствия, если вообще возымеют. Таким образом, чем больше индивид настроен на достижение «практических» результатов, тем больше он склонен считать пустой тратой энергии принятие внутренних решений, которые в практическом смысле ничего ему не дадут, и потому предпочтет избегать их.

Если посмотреть на другой край спектра, то чем больше все окружающее направлено к выгоде и благополучию индивида, тем менее оправданны в его глазах затраты душевных сил на принятие решений. Таким образом, ребенок, чьи родители за него принимают решения из лучших побуждений, равно как и ребенок, совсем обездоленный или брошенный во враждебной среде, не сумеют развить в себе сильную личность. Многих жизнь подвигнет к бессмысленному бунту (бессмысленному, потому что он лишен цели или противоречит их интересам), или они сами откажутся от своего права принимать решения, наученные горьким опытом, что этим ничего не изменишь, а только попусту растратишь энергию.

Определить (и потом отстаивать) свою позицию – внутреннюю, не имеющую осязаемого воплощения, а тем более внешнюю, выражаемую в действии, – дело весьма психологически энергозатратное. И потому если это не сулит индивиду выгод, то навскидку в его интересах экономить свою психическую энергию до тех пор, пока он не начнет осознавать необходимости защищать свое понимание свободы. Как уже говорилось, две самые распространенные ситуации, в которых индивид считает бессмысленным принимать решения, – это когда он находится во враждебной среде, где его решения неосуществимы, а в худшем случае угрожают его жизни, или в среде, где другие принимают решения, наиболее благоприятствующие индивиду (родители во благо ребенка, религиозные или государственные власти во благо взрослого человека).

Подобно тому как мышцы атрофируются без тренировок, навык принятия решений без должной практики тоже может быть утрачен. В теории психоанализа принятие решений не просто является функцией эго, а формирует его и затем поддерживает и способствует развитию сформировавшегося эго.

Если так, всякий внешний контроль, даже во благо индивида, нежелателен, когда он слишком грубо вторгается в процесс развития эго, иными словами, препятствует сначала принятию решения, а потом развитию и защите самостоятельности индивида.

В теории все выглядит легко, однако на практике почти невозможно определить границы, в которых стороннее управление личными делами индивида все еще возможно без нарушения его автономности, но за пределами которых посягательства на личную свободу индивида недопустимы.

Это сформулированное в общих чертах утверждение, вероятно, не лишено некоторой универсальной ценности, однако меня мало интересуют социальные вмешательства в автономность личности как в теоретическом, так и в прикладном смысле, например применительно к первобытному обществу. Его члены, вероятно, обладали некоторой самостоятельностью в современном понимании и, вполне возможно, ценили ее, хотя и то и другое вызывает сомнения. Меня же интересуют конкретные угрозы автономности со стороны нашего общества. Вероятно, для нас это более острая проблема, поскольку с усложнением общества растет и потребность в личной автономности, ибо и то и другое отражает более высокие стадии «осознания свободы». Стоит нашему сложно устроенному обществу оттяпать еще кусочек от нашей свободы, внутренней и внешней, как мы тут же испытываем эмоциональные страдания. Однако мы куда медленнее осознаём, что только высокий уровень развития нашего общества открывает нам возможность искать, обретать, а потом лелеять эти ценности и так же сильно страшиться утратить их. Общество не есть ни крепостной, ни свободнорожденный человек, если прибегнуть к грубой аналогии, и то и другое растет в нем одновременно.

Очевидно, что современный западный человек не без причин позволил обществу управлять определенными сторонами жизни, как не наобум и не по легкомыслию передал горстке избранных право принимать первостепенно важные решения. Современные технологии, массовое производство и массовое общество принесли человеку такое множество ощутимых благ, что было бы чистым самоубийством отказываться от них только из опасений за свою личную автономность. С другой стороны, если индивид приобрел столько выгод, передоверив специалистам управлять обширными областями своей жизни, нарастает искушение передоверить им и все прочее, что еще осталось от личной свободы.

Не то чтобы современный человек был настолько готов уступить свою свободу обществу, как не сказать, чтобы люди старых добрых времен пользовались большей автономностью. Научно-технический прогресс освободил человека от кучи проблем, которые в прошлом ему для выживания приходилось решать самому, притом что сейчас перспектив и выбора намного больше, чем когда-либо. Словом, автономность в двояком положении: ее нужно меньше, поскольку можно выжить и без нее, и ее нужно больше, если индивид предпочитает оставить за собой право принимать решения. Чем меньше значимых решений требуется ему для выживания, тем меньше у него необходимости развивать свою способность принимать решения.

Это как в теории психоанализа: неразвитым эго бесцеремонно помыкают ид и суперэго, хотя эго должно бы само контролировать их. Так и человек: если он не использует и не укрепляет своей способности принимать решения, то рискует оказаться во власти своих инстинктивных желаний, а также общества. Инстинктивные желания будут руководить им ввиду его неспособности упорядочить и обуздать их (и тогда он чувствует себя одураченным, поскольку общество не торопится обслуживать его иррациональные нужды и он спешит сам удовлетворить их – вспомните типичное отношение к жизни битников); а общество будет организовывать его жизнь, если он не потрудится сделать это сам.

Если человек перестает развивать свое осознание свободы, оно тоже начнет слабеть. Здесь я подразумеваю не активное действие, а решения относительно установок. Простейшие примеры: «Хочу жить вот так-то» и противоположное ему – «Какой смысл в попытках отличиться», хотя оба могут вылиться в одно и то же поведение.

Таким образом, чрезмерное управление жизнью индивида, пускай и из самых лучших побуждений, без его личных решений несет ему вред, потому что его автономность при этом рискует зачахнуть.

Автономность

Надеюсь, сейчас читатель уже понял, что автономность (независимость), о которой я веду речь, не имеет отношения к так называемому «здоровому» индивидуализму, культу личности или кричащему самоутверждению. Автономность относится к внутренней способности индивида управлять собой и к добросовестным поискам смысла, вопреки осознанию, что цели у жизни, насколько нам известно, нет. Данная концепция подразумевает не мятеж против власти как таковой; скорее, спокойное действие под влиянием внутреннего убеждения, а не из соображений удобства, от возмущения, по принуждению или по приказу.

Простейший пример – когда человек соблюдает правила дорожного движения, поскольку заботится о собственной безопасности, а вовсе не из боязни перед дорожной полицией. Автономность не предполагает полную свободу действий. Существование всякого социума обусловлено балансом между самоутверждением отдельного индивида и общим благополучием. Не умей человек обуздывать свои инстинкты, общество не могло бы существовать. Непрерывное уравновешивание и примирение противоположных склонностей внутри индивида, а также между личностью и обществом – способность достигать этого, не поступаясь личными ценностями, просвещенным эгоизмом и интересами общества, в котором живешь, – все это развивает осознание свободы. И формирует у человека основу для растущего ощущения собственной идентичности, самоуважения и внутренней свободы, коротко говоря, его автономности.

Осознание своей идентичности, убежденность в собственной неповторимости, длительные исполненные глубокого значения отношения с немногими избранными, свой жизненный путь; уважение к своему делу и удовольствие от умения хорошо делать его, занятия по своим склонностям, личные воспоминания, вкусы и удовольствия – вот что составляет сердцевину автономного бытия человека. Автономность позволяет человеку получать от жизни радость, вознаграждает полезным опытом, нередко творческим, а не просто предлагает согласиться с разумными требованиями общества, сохраняя свою личность.

Индивид, который может позволить себе хорошую еду и напитки, который не отказывает себе вкусно есть и сладко пить, должен обладать более крепким желудком, чем его товарищ, вынужденный обходиться рационом поскуднее. По той же логике гражданин, которому социум предоставил все блага экономики изобилия и свободу по-своему устраивать собственную жизнь, должен обладать более интегрированной (целостной) личностью, чтобы делать правильный выбор и разумно ограничивать себя, чем гражданин, которому не требуется внутренняя сила для самоограничения, поскольку общество предлагает ему мало того, чем можно насладиться или от чего воздержаться. Понятно, что в каждом социуме найдутся те, кто просто не видит удовольствия в еде и напитках, и потому им не нужно обладать сильной личностью или даже крепким желудком. Но общество изобилия и не предлагает таким людям большего искушения, чем то, с каким они могут сладить. Проблема здесь только для индивида, который не имеет ни крепкого нутра, ни внутренней силы сдерживать свои желания, но при этом не дурак вкусно поесть и хорошенько выпить.

Вероятно, моя повседневная практика лучше объяснит, почему при сегодняшнем научно-техническом прогрессе человек нуждается в более интегрированной личности. Во все времена редко, но встречаются семьи, где родители отвергают одного из своих детей или испытывают к нему противоречивые чувства. Если ни в том, ни в другом случае ситуация не принимает слишком острых форм, большинство детей более или менее переносят ее, хотя не без последствий.