Текст книги "Беспокойное лето 1927"

Средства безопасности практически отсутствовали. Шлемов для бэттеров не существовало. Стены аутфилда ничем не оббивались. Перчатки были примитивными и жесткими, так что случай, когда мяч ловили одной рукой, «легко становился сенсацией», как заметил историк Маршалл Смелсер. Стоек для бит почти не было, и на большинстве стадионов игроки раскладывали биты прямо перед скамейкой, что создавало опасность для кэтчеров или инфилдеров, которые бежали за мячом. Аутфилдеры нередко оставляли свои перчатки на поле, когда бита переходила к их команде. Короче говоря, всегда было обо что споткнуться, и игроки действительно спотыкались.

Болельщикам было труднее выяснить, что происходит на поле. На протяжении всех 1920-х годов на бейсбольных стадионах не было системы громкого оповещения. Обычно служитель с мегафоном выкрикивал только имена бэттеров. Опознать незнакомых игроков было трудно, потому что на форме не было номеров. Номера стали указывать только в 1929 году, когда их ввели команды «Янкиз» и «Индианс». «Янкиз» давали номера ведущим игрокам в том (примерном) порядке, в котором они выходили с битой, поэтому Рут получил номер 3, а Лу Гериг – номер 4. На табло не показывали количество хитов и ошибок, поэтому болельщикам приходилось самим запоминать очки, когда шла игра без хитов. Любой, кто следил за счетом и записывал его, становился комментатором для всех окружающих.

На поле игроки чаще наносили друг другу травмы. Тай Гобб, нрав которого граничил с психопатией, всегда проскальзывал на базу, задрав ноги в бутсах вверх, надеясь этим самым кого-нибудь поранить, но другие игроки тоже не слишком заботились о своих товарищах. Распространенной практикой было бросать мяч, специально целясь в отбивающего. Берли Граймз из «Бруклин Доджерс», обладавший скверным нравом, установил своего рода рекорд, швырнув однажды мяч в бэттера, дожидавшегося своей очереди в разминочном круге. Уошингтон Сенаторс, один из самых сильных питчеров того времени, никогда специально не целился в бэттеров, но во многих попадал случайно. Его бросок положил конец карьере Ли Тэнненхилла из «Уайт Сокс» – мяч сломал руку Тэнненхилла выше запястья, да так, что тот никогда больше не мог держать биту. Две недели спустя Джонсон сломал мячом челюсть новичка-шортстопа по имени Джек Мартин. (Джонсон, по природе очень добрый человек, всегда сильно расстраивался, нанеся травму какому-нибудь игроку, вплоть до того, что обычно не мог продолжать игру.) Рут в своих автобиографических заметках пишет, что однажды со всей силы попал мячом прямо в лоб игроку по имени Макс Флэк. Тот тут же рухнул на землю, как подкошенный, но все обошлось. Рут упоминает об этом случае как о забавном эпизоде, из тех, что иногда случаются на поле.

Казалось бы, в таких обстоятельствах неминуемо должны были случаться и летальные исходы, но на самом деле за все время в ходе игры погиб только один бейсболист. Это произошло в августе 1920 года, и Бейб Рут принимал участие в том матче. Ближе к вечеру стало смеркаться и видимость ухудшилась. Питчер команды «Янкиз», Карл Мэйз, прославившийся своей агрессивностью вплоть до того, что к нему неодобрительно относились даже игроки его команды, бросил «инсайд-питч» шортстопу из команды «Индианз» Рэю Чапмену. Чапмен не увидел мяч, потому что тогда мячи редко меняли во время игры, и они покрывались грязью. Питчеры даже пользовались этим. Кроме того, Мэйз подавал мячи таким стилем, что за ними было сложно проследить. Мяч с глухим звуком врезался Чапмену прямо в висок и отскочил обратно к Мэйзу, который поймал его и бросил в игрока на первой базе, думая, что Чапмен его отбил битой. Но Чапмен уронил биту и пошел, виляя, как пьяный, ко второй базе. Через несколько шагов ноги его подкосились, и он рухнул на землю. Его доставили в больницу Святого Лоренса, где он на следующий день скончался, не приходя в сознание.

В своей автобиографии Рут почти не упоминает об этом случае, за исключением того, что «Индианз» выдвинули требование, чтобы Мэйз в том году больше не играл против них. Чапмен до сих пор остается единственным бейсболистом высшей лиги, получившим смертельное ранение во время матча.

Но самой опасной частью бейсбольного стадиона были трибуны. В 1903 году на стадионе «Бейкер-Боул» произошел самый худший инцидент за всю историю бейсбола. Задняя стена большой трибуны, на которой сгрудились болельщики, вдруг обрушилась, и сотни людей полетели на улицу с тридцатифутовой высоты. Двенадцать человек погибло и двести получили ранения, многие из них тяжелые. Любопытно, что едва ли не еще более худшей катастрофы удалось избежать на том же стадионе весной 1927 года, на той неделе, когда Чарльз Линдберг совершил перелет в Париж. 14 мая, на седьмом иннинге игры между «Филлиз» и «Кардиналз» на поле обрушился ливень – часть тех штормов, что мешали летчикам пересечь Атлантику и удерживали их на Лонг-Айленде. Сотни болельщиков, занимавших дешевые места на открытой трибуне, побежали под укрытие двухэтажной трибуны вдоль линии первой базы. В предыдущий иннинг «Филлиз» сделали целых восемь ранов подряд, и для филадельфийской команды это было такое необыкновенное достижение, что их поклонники принялись бурно выражать свой восторг. Топот их ног расшатал устаревшую конструкцию, и под дополнительным весом новых болельщиков она жалобно скрипнула и стала оседать. Удивительно, что никто из присутствовавших не погиб на месте происшествия – в последующей давке погиб только тридцатилетний корреспондент по имени Роберт Хаас. Пятьдесят человек получили достаточно тяжелые травмы, и их доставили в больницу, хотя через сутки почти все они, кроме двоих, были отпущены. Никогда в спортивной истории Америки не случалось более зрелищной и в то же время самой «щадящей» катастрофы.

Причина такого небрежения к состоянию бейсбольных площадок и стадионов была проста: недостаток финансирования. Хотя бейсбол и почитали как национальный вид спорта, но вкладывать в него средства никто не спешил. Одной из самых элементарных причин был тот факт, что матчи проводились днем, когда большинство людей работало. Кроме того, во многих городах – в Бостоне до 1929 года, в Питтсбурге и Филадельфии до 1933 года – не разрешалось проводить бейсбольные матчи и по воскресеньям, поэтому суббота оставалась единственным днем недели, когда команды надеялись привлечь большое число зрителей. Но даже самые известные команды часто играли перед полупустыми трибунами. «Янки-Стэдиум» поставил рекорд, когда в день открытия его посетило более 70 000 человек (включая тех, кто занимал стоячие места), но на следующий день пришло всего 12 500 человек. В целом средняя посещаемость матчей высшей лиги составила 4000 человек. Во времена Рута бейсбольные стадионы были довольно тихим и спокойным местом.

За исключением процентов за сдачу стадионов внаем и дохода от показательных и товарищеских игр, единственным источником прибыли для команд были билеты, но из этих денег им приходилось выделять средства на зарплату, на весенние тренировки, поездки, покупку формы и снаряжения, содержание клуба, премии вербовщикам и сооружение своего стадиона. Последняя графа расходов бывала непомерно большой. В 1913 году Чарльз Геркулес Эббетс, владелец «Додджеров», потратил на постройку «Эббетс-Филда» 750 000 долларов – что было сопоставимо со стоимостью постройки большого делового здания на Манхэттене, – а потом остаток жизни тщетно пытался привлечь в него народ. В тот день, когда Линдберг вылетел в Париж, например, стадион посетили лишь 4000 зрителей, что было обычно для «удачного периода». У некоторых же команд вообще не бывало «удачного периода», и посещаемость иногда составляла примерно 1500 зрителей.

Примечательно, что больше всех на бейсболе заработал английский предприниматель Гарри Стивенс, приехавший в Америку молодым человеком в самом начале столетия, влюбившийся в бейсбол и поставивший себе целью заработать на нем. Именно ему пришла в голову идея во время игры продавать болельщикам горячие закуски. Он экспериментировал с разными конструкциями горячих бутербродов и выяснил, что дольше всех тепло сохраняют сосиски в тесте. Он запатентовал права на «red hots» («красные горячие»), как он довольно оптимистично называл свою закуску, и почти сразу же начал получать неплохую прибыль, продавая их на стадионе «Поло-Граундс». Карикатурист Тед Дорган назвал эти закуски «хот-догами» («горячими собаками»), намекая, вероятно, на распространенные слухи по поводу их ингредиентов. Стивенсу понравилось это название, и в 1920-х годах «хот-доги» по всей стране уже неизменно ассоциировались с бейсбольными матчами; а сам он владел франшизами на всех трех нью-йоркских бейсбольных стадионах и на других стадионах вплоть до Чикаго. Он разбогател так, как большинству владельцев бейсбольных клубов и не снилось.

В отчаянии владельцы команд прибегали к средствам экономии, которые со стороны часто казались смешными. Большинство стадионов, например настаивали на том, чтобы зрители обязательно возвращали залетевшие на трибуны мячи. Некоторые хозяева команд, например Барни Дрейфусс, владелец «Питтсбургских пиратов», благосклонно разрешали забирать их в качестве сувениров, но остальные яростно защищали то, что казалось им важным имущественным правом. Важный инцидент, положивший этому конец, произошел в 1923 году на стадионе «Бейкер-Боул» в Филадельфии, когда одиннадцатилетний мальчик Роберт Коттер поймал фол-бол (мяч, вылетевший за боковые линии) и отказался отдавать его. Когда выяснилось, что у Коттера не было билета и что он пробрался на стадион украдкой, менеджер «Филлиз» настоял на аресте мальчика и обвинил его в воровстве. Коттер провел ночь за решеткой и на следующий день предстал перед судьей. Судья, к восхищению всего города, постановил, что Коттер заслужил право оставить мяч себе, тем более что он так удачно его поймал. После этого стадионы один за другим отказывались от обязательного условия возвращать мячи.

Парадоксальным следствием всего этого стало то, что к тому времени, когда в игру вступил Бейб Рут, бейсбол был неимоверно популярен, но на удивление неприбылен, и никакая другая команда не знала это на своем опыте так, как нью-йоркские «Янкиз». В 1914 году, когда Рут стал членом «Ред Сокс», было объявлено, что «Янкиз» выставляются на продажу и купить их может кто угодно. Предложение это было далеко не таким уж заманчивым. В команде не было ни одного по-настоящему талантливого или сколько-нибудь заметного игрока; у нее не было своего собственного стадиона, и она привлекала очень мало зрителей. Она проводила матчи на стадионе «Поло-Граундс», принадлежавшем «Джайентс». До недавних пор у них не было даже фиксированного названия, и в разные годы они играли под названиями «Хайлендерс», «Хиллтопперс» и даже «Америкенз».

Владельцы «Янкиз», Уильям С. Девери и Фрэнк Фаррелл, попросили владельца «Джайентс» Джона Макгроу найти им покупателя. Макгроу обратился к двум мужчинам, с которыми раньше никогда не встречался, но которые страстно увлекались бейсболом: нью-йоркскому магнату Джейкобу Руперту и бизнесмену из Огайо с необычным именем Тиллигаст Л’Оммдье Хьюстон. Несмотря на такое экзотическое имя, Хьюстон в остальных отношениях был вполне заурядным человеком. Родился он в 1886 году, за год до Руперта, в семье среднего класса, вырос в Цинциннати, получил инженерное образование и сколотил состояние, помогая восстанавливать Кубу после испано-американской войны. Он любил выпить, отличался неряшливостью, всегда пребывал в благодушном настроении и обожал бейсбол. Вот практически и все, что можно было о нем рассказать.

Руперт же обладал куда более сложным характером. Будучи наследником богатого владельца пивоварен, он вырос в особняке, стоявшем в анклаве американских немцев Йорквиль в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене – в том же районе, откуда вышли Лу Гериг и братья Маркс, хотя и росшие в более скромных условиях. Неподалеку, на огромном участке между Девяностой и Девяносто третьей улицами, располагались крупнейшие в стране пивоварни Руперта, и произведенное ими пиво продавалось, помимо прочего, и на бейсбольных стадионах.

Сам Джейкоб Руперт был довольно необычным и нелюдимым человеком. Он жил один в своем большом наследственном доме вместе с пятью слугами. Четыре раза, с 1899 по 1907 год, его избирали конгрессменом от Демократической партии, но потом он, похоже, потерял интерес к политике. Говорил он с немецким акцентом, что странно, если учесть, что всю жизнь он прожил в Америке, как и его родители. Руперт коллекционировал нефрит, книги, керамику, собак, лошадей и произведения искусства; он также, как утверждалось, обладал «самой изысканной коллекцией обезьянок в Америке». Несмотря на то, что сам он предпочитал никуда не ездить, он интересовался географическими исследованиями и в 1933 году финансировал экспедицию Ричарда Бэрда в Антарктику. В качестве подтверждения его эксцентричности можно привести тот факт, что он содержал второй дом в Гаррисоне в штате Нью-Йорк, где в одной из комнат соорудил настоящее святилище своей матери и хранил там вещи, которые могли бы ей понадобиться, случись ей воскреснуть. В каком-то смысле это объясняет, почему он никогда не женился.

Таким образом, Руперта и Хьюстона объединяли только богатство и любовь к бейсболу. Несмотря на полное несходство, оба они в последний день 1914 года заплатили по 225 000 долларов, чтобы выкупить клуб «Янкиз», – по тем временам это была немалая сумма, тем более что Девери и Фаррелл за десять лет до этого купили команду всего за 18 000 долларов. Макгроу был в восторге, как и следовало ожидать. Для любого здравомыслящего наблюдателя со стороны Руперт и Хьюстон казались полными идиотами.

Как выяснилось, хуже времени для приобретения бейсбольного клуба выбрать было нельзя. В последующие годы высшие лиги бейсбола одолевали одни неприятности за другими. Сначала снизила доходы конкуренция со стороны Федеральной лиги. Посещаемость бейсбольных стадионов Американской и Национальной лиг за два года существования Федеральной лиги снизилась на четверть. Вступление США в Первую мировую войну еще более понизило посещаемость. В 1918 году разразилась эпидемия «испанского гриппа», погубившего десятки миллионов человек по всему миру; в результате многие опасались показываться в публичных местах. В то же время президент Вудро Вильсон заявил, что в 1918 году за весь сезон будет проведено не более 130 игр высших лиг, поскольку необходимо бросить все усилия на войну. Общая посещаемость в том году упала до трех миллионов – на 50 процентов по сравнению с десятью годами ранее. Наконец, в 1919 году Конгресс принял «акт Волстеда» и объявил о том, что с января 1920 года в силу вступает запрет на производство и продажу спиртных напитков. После того как на стадионах перестали продавать пиво, они лишились важного источника доходов.

Многие команды балансировали на грани выживания. Пожалуй, в самом затруднительном положении из всех владельцев команд оказался Гаррисон Герберт Фрейзи, владелец бостонских «Ред Сокс». Ранее он был театральным импресарио, но увлекался и бейсболом и в 1916 году вместе с партнером Хью Уордом приобрел «Ред Сокс», лучшую на тот момент команду. Вместе они заплатили миллион долларов – гораздо больше, чем могли себе позволить, – и вскоре едва находили средства для выплаты займа.

В первую неделю января 1920 года, опасаясь неминуемого банкротства, Фрейзи совершил то, что впоследствии стало предметом досужих рассуждений на оставшуюся часть столетия: продал Бейба Рута команде «Янкиз» за 100 000 долларов наличными и ссуду в 350 000 долларов. Помимо этого с 1918 по 1923 год он также продал «Янкиз» шестнадцать других игроков, что осталось менее замеченным в истории, но произвело не менее разрушительный эффект для его команды. Команде «Янкиз» достался даже его бывший главный управляющий Эд Барроу. В каком-то смысле франшиза «Ред Сокс» переехала в Нью-Йорк. В 1923 году Фрейзи окончательно расстался с бейсбольным клубом. Любопытно, что в том же году Хьюстон продал свою долю Руперту.

Еще более незамеченным в истории осталось время, в какое была совершена эта сделка. Не случайно нью-йоркские «Янкиз» приобрели Бейба Рута в том же месяце, в каком начал действовать так называемый Сухой закон. Джейкоб Руперт вот-вот должен был потерять свои пивоварни и отчаянно нуждался в новом источнике дохода. Он собирался на своем опыте проверить, можно ли разбогатеть на бейсбольной команде, и поставил все на самого блестящего, своевольного, упрямого, недисциплинированного и, тем не менее, самого привлекательного для публики игрока, когда-либо надевавшего бейсбольную форму.

Как оказалось, дело того стоило.

9

До того, как пришел Бейб Рут и все изменил, хоум-ран в бейсболе был довольно редким событием. Джона Франклина Бейкера из филадельфийских «Атлетикс» прозвали «Хоум-раном» не за то, что он совершил много пробежек от дома до дома, а потому, что в «Мировой серии» 1911 года он выполнил два победоносных хоум-рана в двух последовательных играх. В остальное время он выполнял не так уж и много хоум-ранов – всего два за весь сезон 1910 года, например. Тем не менее он оставался одним из самых сильных отбивающих, и его прозвище никого не удивляло.

Период бейсбольной истории до 1920-х годов часто называют «эпохой слабого мяча». Эффектные отбивания и пробежки были редки; команды в основном пытались «по-научному» рассчитывать переходы с одной базы на другую, аккуратно выполняя синглы и используя все доступные стратегии: банты, уоки и другие средства продвинуться по базам. Некоторые команды даже делали ставку на «хит-бай-питч», то есть на удары мячом по хиттеру, который в результате получал право занять первую базу. Счет при этом, как правило, был небольшим, и команды шли почти вровень.

И тому были свои причины. Попасть по мячу битой трудно, а во времена Бейба Рута во многих отношениях это было еще труднее. Бейсбольный мяч, запущенный со скоростью 90 миль в час, попадает в перчатку кетчера всего через четыре десятых секунды после того, как покидает руку питчера, и этого очень мало, чтобы бэттер принял обдуманное решение. Кроме того, чтобы бита встретилась с мячом перед площадкой кэтчера, бэттер должен начать замахиваться битой за две десятых секунды до этого, когда мяч находится на полпути к нему. А если мяч закручен, то ему еще только предстоит изменить свою траекторию. В половине случаев предсказать ее можно только за последние пятнадцать футов. Если это подача из разряда «фастбол», «чейндж-ап» или «катер», то мяч может еще сменить угол и высоту. Из-за сопротивления воздуха за все небольшое расстояние от питчера до бэттера он также теряет около 5 миль в час. В эпоху Бейба Рута еще одно преимущество питчеров заключалось в том, что их горка располагалась на пятнадцать дюймов выше современной, а это тоже меняет траекторию мяча.

Получается, что за незначительные доли секунды, которые остаются бэттеру на размышление, он должен взвесить все возможные варианты, рассчитать место и время, когда мяч пересечет линию площадки, и сделать так, чтобы его бита попала именно в это место. Мельчайшая ошибка в расчетах, на что и надеется питчер, и результатом оказывается фол, легко ловимый защитой мяч или иная неудача. Сделать сингл и то уже достаточно трудно (вот почему даже лучшие отбивающие ошибаются в семи случаях из десяти), а чтобы отбить мяч далеко за пределы внутреннего поля – для этого требуются невероятные выдержка и уверенность в своих силах.

И у Бейба были все качества, чтобы стать величайшим хиттером. Он использовал внушительную биту весом в пятьдесят четыре унции, захватывая ее за самый конец у утолщения, что увеличивало скорость ее размаха. Сочетание силы и расчета времени приводило к тому, что на мяч действовала сила в восемь тысяч фунтов (ученые действительно измерили ее в своих лабораториях), и за одну тысячную долю секунды (длительность контакта) благодаря чудесным законам физики эта сила отсылала движущийся со скоростью 90 миль в час упругий сфероид в обратном направлении, но уже со скоростью 110 миль в час.

В результате мяч летел так, как будто им выстрелили из пушки. Это было завораживающее и редкое зрелище, но вот появился человек, который проделывал этот фокус регулярно. Хоум-раны Бейба были не только более частыми, они были и более величественными. Никто еще не видел, чтобы мячи летали так далеко и высоко.

«Во время тренировки в Кливленде игроки бросали все и смотрели, как он отбивает мяч, – почти семьдесят лет спустя писал в своих воспоминаниях для «Спортс иллюстрейтед» Уиллис Хадлин, на то время питчер «Индианз». – Он был единственным, ради которого игроки прерывали тренировку».

Никто другой не вносил в игру такого задора и накала. Когда на площадку выходил Бейб Рут, то замирал весь стадион. «Даже продавцы арахиса замолкали и оборачивались, чтобы посмотреть на поле», – писал один обозреватель. Когда бита оказывалась в руках Бейба Рута, то игра становилась поединком «между двумя, а не состязанием восемнадцати человек», как выразился Маршалл Смелсер в биографии 1993 года.

В 1920 году, то есть в первый год, когда Рут играл за «Янкиз», он выполнил 54 хоум-рана. Его процент сильных ударов составил.376, и он возглавлял лигу в десяти показателях бэттеров. Почти невозможно представить, чтобы у кого-то другого выдался лучший год, причем и время для этого подошло как нельзя кстати. Тогда как раз разразился крупнейший скандал, связанный с тем, что во время «Мировой серии» 1919 года чикагские «Блэк Сокс» провели договорные матчи, и это почти полностью подорвало доверие болельщиков к бейсболу. Зрелищная игра Рута послужила великолепным отвлечением. Он не просто преобразил бейсбол, он, вероятно, даже спас его.

1921 год выдался для Рута еще более удачным, чем 1920-й, что, казалось бы, невозможно. Он сделал 59 хоум-ранов и еще больше ранов, дополнительных захватов баз и в целом взял баз больше, чем любой другой игрок до него. Он возглавлял список лиги по приведенным очкам и по взятым за боллы базам, стал третьим по проценту отбивания в.378 после Гарри Хейлманна и Тая Кобба (у которых эти показатели определенно были бы ниже на пару очков, если бы питчером против них выступал тоже Рут[11]11
  Полностью от роли питчера Рут не отказывался. В 1920–1921 годах, играя за «Янкиз», он трижды вышел на поле питчером, и все три игры окончились победой.


[Закрыть]). Кроме того, Рут украл семнадцать баз и привел «Янкиз» к их первому чемпионату в составе лиги. Это был лучший сезон, о котором любой игрок осмелился бы мечтать.

Любопытно, что с наступлением нового десятилетия хоум-раны участились, и не только благодаря Бейбу Руту. Мячи вдруг стали вылетать за пределы поля по всей стране. С 1918 по 1922 год в Американской лиге количество хоум-ранов стало увеличиваться неожиданными темпами, как показывают следующие цифры:

1918 – 96

1919 – 240

1920 – 369

1921 – 477

1922 – 525

В целом для высших лиг число хоум-ранов возросло с 235 в 1918 году до более чем 1000 в 1922 году, то есть увеличилось в четыре раза всего за четыре года. Так что же произошло? На самом деле произошло многое.

Прежде всего, после гибели Рэя Чапмена судьям приказали следить за состоянием мяча и не допускать, чтобы он загрязнялся. Питчерам больше не позволяли обмазывать мяч грязью, из-за чего к последним иннингам он становился почти незаметным. В высших лигах также запретили пользоваться так называемым «спитболом» («жеваным шариком»). Под этим термином подразумевался мяч, который с одной стороны облепляли жиром, вазелином, жеваным табаком и еще по меньшей мере двумя десятками различных веществ, чтобы он летел по непредсказуемой траектории, подобно современному «наклболу»[12]12
  Наклбол – бросок питчера с захватом мяча суставами пальцев.


[Закрыть], только с большей силой. У каждого «спитбольного питчера» были свои излюбленные субстанции. Эдди Сикотт из чикагских «Уайт Сокс» использовал парафин, хотя удивительно, как ему удавалось не получить отравление за девять иннингов. Домашние команды старались застать врасплох нападающих питчеров, заранее смазывая мячи горчичным маслом, красным перцем или каким-нибудь другим жгучим веществом, чтобы устроить питчеру неприятный сюрприз или хотя бы позабавиться.

По окончании сезона 1919 года было решено запретить «спитболы» для всех, кроме семнадцати питчеров, которые строили свою тактику только на них. Им позволили пользоваться «спитболами» до конца карьеры. Последним легальным «спитболером» был Берли Граймз, покинувший игру в 1934 году. Бейб Рут же считал, что без запрета «грязных» мячей никакой бэттер не станет рисковать делать достаточно сильный для хоум-рана замах.

Но больше всего изменился сам мяч, хотя сейчас трудно сказать, как именно это произошло и зачем его изменили.

Попытки изобрести более легкий, крепкий и упругий мяч предпринимались давно. Бен Шайб, совладелец филадельфийского клуба «Атлетикс» и производитель спортивного снаряжения, начинал свою карьеру в кожевенной промышленности и много времени посвятил разработке мячей. В 1909 году он изобрел мяч с пробковой сердцевиной, которая была легче резиновой, а это означало, что мячам требовалось больше шнуровки и что их можно было плотнее натягивать. Все согласились с тем, что мячи Шайба заметно удобнее прежних. Удары стали более резкими и точными, особенно в последних иннингах игры, когда мяч пропитывался влагой. Потом, уже после войны (хотя когда именно, тоже неизвестно), компаньон Шайба, А. Дж. Рич, стал импортировать из Австралии шерсть высшего качества, которая была более упругой и плотнее ложилась на сердцевину из пробки. Согласно общему мнению, именно так родился современный «рэббит-бол».

Любопытно, что сам Рич не соглашался с тем, что его мяч более подвижный и упругий. Он приводил данные Бюро стандартов США, согласно которым новые мячи отскакивали не лучше прежних. Большинство игроков, впрочем, с ним не соглашались. «Между тем мячом, с которым я начинал играть, и рэббит-болом, который нам дали несколько сезонов назад, огромная разница, – сообщил журналисту Уолтер Джонсон летом 1927 года. – Когда его отбивают, этот мяч летит с гораздо большей скоростью, чем старый».

Несмотря на то что общее количество хоум-ранов росло, никакой другой игрок и близко не смог сравняться с Рутом. В 1920 году, когда Рут сделал 54 хоум-рана, никто не сделал и 20. В 1921 году он сделал 59 хоум-ранов, и это было на 11 больше, чем общее количество хоум-ранов двух других лучших хиттеров. К июлю 1921 года, когда шел только второй год, когда Рут играл постоянным бэттером, у него за плечами было уже 139 хоум-ранов, больше, чем у любого другого бейсболиста до этого. «Настолько впечатляюще его появление на площадке, настолько живописно и восхитительно драматично каждое его движение, что, с точки зрения наблюдателя, он побеждает даже тогда, когда проигрывает», – писал один журналист. Сенсацией были даже «поп-апы» Рута, то есть вертикально отбитые мячи; часто они взлетали настолько высоко, что ему удавалось свободно добежать до второй базы, прежде чем мяч оказывался в перчатке инфилдера.

За первый год пребывания Бейба Рута в составе нью-йоркских «Янкиз» ее посещаемость увеличилась более чем вдвое и достигла 1 289 000 человек, несмотря даже на то, что команда закончила сезон на третьем месте. С тех пор она никогда не опускалась ниже этого показателя. Джона Макгроу настолько оскорбили нападки Рута на «научный» бейсбол, и он настолько завидовал успеху «Янкиз», что перестал пускать их на «Поло-Граундс», и им пришлось подыскивать себе новый стадион. В 1922 году Джейкоб Руперт приступил к строительству стадиона «Янки-Стэдиум» – крупнейшего на то время. Он специально выбрал участок земли, с которого был виден принадлежавший Макгроу «Поло-Граундс». В общей сложности на строительство было потрачено 2,5 миллиона долларов. С момента открытия его стали называть «Домом, который построил Рут».

Бейб Рут пользовался огромной популярностью, как никакой другой спортсмен до него. Весь он казался «крупнее жизни», как выразился писатель Пол Галлико: «Его туловище, его огромная голова, покрытая иссиня-черными волосами, его широкий нос, на который не поскупилась природа». Особой красотой он не отличался, но излучал особое обаяние. Как сказал его друг и товарищ по команде Уэйт Хойт: «В нем было нечто привлекательное. Если бы он никогда не играл в бейсбол и если бы вы никогда не слышали о нем, то все равно обернулись бы, пройди он мимо вас по Бродвею».

Трудно было придумать лучшее время для восхождения этой спортивной звезды. Оно идеально совпало с появлением газет-таблоидов, киножурналов, журналов для болельщиков и распространением радио, то есть всего того, благодаря чему существует современный «культ знаменитостей». Приехав в Нью-Йорк, Рут оказался в самом центре мира массовой информации. В газетах стали печатать ежедневные колонки «Что Бейб Рут делал сегодня». Удаление мозоли становилось национальной сенсацией. Но интерес к нему проявляли не только спортивные издания. Его фотографии появлялись на обложках десятков журналов, которые не имели никакого отношения к бейсболу, – от «Гардер эйдж» до «Популар сайенс». Статьи, полные обожания, посвятили ему как Literary Digest, так и «Нью-Йоркер» вскоре после своего основания. Ни один бейсболист до него не получал настолько широкого признания в мире, не связанном со спортом.

К нему стали относиться как к своего рода божеству. В 1921 году группа исследователей из Университета Колумбии подключила к нему провода и некий прибор под названием «хроноскоп Хиппа», чтобы провести ряд физиологических и психологических тестов, после чего объявила его «одним на миллион» благодаря великолепным рефлексам, превосходному зрению и «нервной стабильности». Он даже набрал на 10 очков выше среднего показателя в тесте на определение умственных способностей – об этом он сам охотно распространялся перед любым, кто желал слушать.

Люди любили его – это еще скромно сказано – и не без причины. Он был добродушен, щедр, особенно к детям, и на удивление прост в общении. Когда после изнуряющей церемонии на стадионе «Гриффит» в Вашингтоне его представили президенту Кулиджу, Рут вытер лицо платком и сказал: «Жарит, прямо как в аду, правда, президент?» Устроителей званого вечера он назвал «хозяин и хозяйница». Но в то же время он не был лишен чувства юмора. Однажды, когда дорожный полицейский крикнул Руту: «Эй, это улица с односторонним движением!», тот ответил: «Так я и еду только в одну сторону». Спортивный комментатор Ред Смит пришел к мнению, что Рут обладал превосходным умом, в котором проницательность объединялась с простотой, а невинность со способностью выносить здравые суждения. «В каком-то смысле это был великий ум», – настаивал Смит.