Текст книги "Десять Слов о Промысле"

Слово шестое

О том, что богатство и бедность полезны для этой жизни

Неоднократно с пророком говорил уже я беззаконнующим, не беззаконнуйте: и согрешающым, не возносите рога, не воздвизайте на высоту рога вашего и не глаголите на Бога неправду (Пс. 74:5–6), утверждая, будто бы созданную Им тварь оставил Он без управления. Но крайне непризнательных не убеждают ни небеса, по слову пророка, проповедающие славу Божию (Пс. 18:1), ни солнце, яко жених, исходящее от чертога своего (Пс. 18:6) и до краев вселенной достигающее и светом, и теплотою, ни луна изменяющаяся, устрояющая меры времени, ни звезды восходящие и заходящие, указующие путь мореплавателям в море, возбуждающие земледельцев к жатве и посеву, ни перемены времен года, ни обращения солнца, ни благовременные и соразмерные порождения облаков, ни согласие суши и моря, ни потоки рек, ни излияния источников, ни обилие плодов, ни разнообразие и польза животных, ни устройство тела, приличное существу разумному, ни бессмертие души и мудрость, управляющая телом, ни множество всякого рода искусств, доставляющих не только то, что необходимо, но даже и то, что и сверх потребности, ни все прочее, что Великодаровитый ежедневно дарует естеству человеческому. Но и всем этим пользуясь, предаются они неистовству и безумствуют, великое обо всем попечение называют нерадением, выставляют нам на вид богатство и бедность, жалуются на неравенство в жизни. Посему, в помощники слова взяв Того, Кто премудро правит ладьей вселенной, противостанем этим нападениям, решим возражение и покажем, что сплетаемая ими жалоба – то же, что и ткань паука.

Говорят: почему люди самые порочные богатеют, отовсюду текут к ним тысячи благ, [Col. 645] попутным водясь ветром, проходят они жизненный путь и в напутствие неправды приемлют потоки богатства? Ведь изобилие питает в них пламень любостяжа-тельности, и порок, приняв в содейственники богатство, воспламеняет величайший пожар, и к хотению присоединяемая сила делает зло невыносимым. А рачители добродетели живут в бедности, подавлены бедствиями, терпят недостаток в самом необходимом, изнурены, не омыты, опустили взор в землю, поруганы, осмеяны, терпят тысячи всяких скорбей? Посему прежде всего спросим их, в чем поставляют они верх благополучия. И если скажут, что в богатстве, немедленно изобличим их ложь. Ибо как быть созидателем благополучия тому, что, по словам их, служит содейственником неправды? Если живущие порочно по причине богатства поднимают вверх брови, надмеваются, носясь на конях и колесницах, в волнение приводят рынок, настолько презирая других, насколько сами достойны презрения, причиняют обиды, преданы любостяжательности, присваивают себе чужое, желают не принадлежащего им, отнимают собственность у ближнего, наслаждаются чужими благами, наживаются на несчастьях бедных – и все это делают, пользуясь содействием силы богатства, то будет ли богатство верхом благополучия, основою счастья? Если же превосходнейшим из благ назовут добродетель и скажут, что пламенный любитель добродетели и усердный ее исполнитель находится на самой вершине благ, то для чего же обращают взор на богатство и обогащающихся называют достойными соревнования? Обилие денег и преизбыточество преуспеяний в добродетели прямо между собою противоположны. Приняв же в помощники свет истины и произведя общее изыскание, исследуем, сколько видов добродетели и как удобно для человека приобретение оных. К добродетели причисляем, конечно, благоразумие, целомудрие, мужество, справедливость и все части любомудрия, от них происходящие и в них заключающиеся. Посему исследуем, что означает каждый из названных видов, каковы его смысл, истолкование или сила.

Благоразумие, конечно, есть бодрствование разумной в нас силы, как безумие и неразумие, без сомнения, есть опьянение этой силы, производимое страстями, и оно, подобно некоему облаку, находит, сгущается, омрачает разум и не дозволяет ему видеть, что должно; посему здравое состояние разумной силы именуется благоразумием. Но и целомудрием называем также свободу от страстей. [Col. 648] Когда разумная сила приобрела здравый и правильный образ мыслей, тогда страсти ослабевают, опадают, рассеиваются, воспламенение их прекращается и возница – ум несется чинно на конях⁶⁹. Посему благочиние страстей и здравие возницы [ума] именуем целомудрием. Мужеством же называем справедливое движение раздражительной силы, равно как дерзостью – движение несправедливое и беспорядочное. И справедливостью называем правдивое владычество души и соразмерность подвластных ей страстей, потому что приведение в гармоничную стройность сил вожделевательной и раздражительной с силою разумною и их взаимное благорастворение способствует нам к приобретению справедливости⁷⁰. Итак, поскольку узнали мы, сколько частей у добродетели и каковы знание и силы каждой, то рассмотрим еще, как желающему можно преуспевать в них: употребив ли содейственником богатство или в помощники взяв бедность?

Но богатство при множестве мятежей, заботах всякого рода, тысячах разных треволнений оказывается предателем, а не помощником добродетели. Ибо как преуспевать в целомудрии тому, кто непрестанно служит чреву, предан пиршествам, готовит угощения, озабочен устроением лож и столов, у кого не выходят из ума хлебники, повара, пирожники, благовоние вин, стаканы, чаши, всякого рода сосуды и разные припасы? Кто с жадностью пьет нерастворенное вино, сверх меры обременяет чрево, угашает в себе последнюю искру разумной силы, дает всегда новую пищу пламени страстей, как можно более разжигает в себе непотребное сластолюбие, до высшей степени возбуждает свою раздражительность на прислуживающих, – тот властителя страстей делает рабом их, владыку обращает в служителя чреву, принявшего от Творца право господства над жизнью низводит в невольники вожделения, князя отдает в плен подданным, делает так, что возницу кони влекут по земле, кормчий не держится уже за руль, не правит всей ладьей, но предает ее треволнениям страстей, заливающим и потопляющим ладью. Такой человек, конечно, не только лишен благоразумия, но даже предан всякому непотребству, не только не имеет мужества, но стал уже невольником враждебных страстей. И нужно ли говорить о справедливости, если сами противники согласны в том, что желающий все большего и большего стяжания не хочет и знать различия между правдой и неправдой, а, напротив того, у таковых все беспорядочно, неопределенно и безразлично? Посему и тем, которые до крайности любят спорить, нетрудно узнать из сказанного, что употребляющим в содейственники богатство нелегко преуспевать в добродетели. А что бедность содействует любомудрию и без нее человеку невозможно преуспевать в совершеннейшей добродетели, сие узнаем немедленно.

Во-первых, недостаток в необходимом принуждает страсти подчиняться разумной силе, [Col. 649] не дозволяет им воспламеняться и вставать на дыбы против возницы, как бывает это у роскошествующих и чревоугодников. А потом душа, избавленная от излишнего бремени, свободная от внешних мятежей, наслаждающаяся всяким безмолвием и тишиною, углубленная сама в себя, усматривает собственное свое достоинство, познает и рабский характер подвластных ей страстей и, пользуясь правом владычества, подвластным ей предписывает благочиние, а беспорядок того или другого из них наказывает через них же самих: то пламенеющей раздражительности противопоставляет вожделение и уступчивостью последнего ослабляет стремительность первого, то эту же распорядительность в наказании обращает и на вожделение и бичом раздражительности сокращает его дальнейшее стремление. Разумной силе в приведении страстей в благочиние содействуют также труды. Ибо нужда скудости возбуждает к трудолюбию и недостаток необходимого приводит к трудам, а обременительность трудов, ослабляя страсти, не дозволяет им воспламеняться, истощая то, что питает их.

Почему же коснеешь в неблагодарности, видя сочетание нищеты с праведными, и клевещешь на это орудие добродетели, поступая подобно тому, кто хвалит в доме седалища, скамьи, ложе, двери и красоту зданий, смеется же над орудиями строителя и плотника, порицает топор, сверло и все прочее, чем делается каждая вещь в доме? А о том, что преуспевать в добродетели гораздо удобнее при бедности, нежели при богатстве, свидетельствуют сами питомцы нечестия, свидетельствуют и у эллинов бывшие любителями мудрости и единственным наставником имевшие закон естественный. Ибо все они при нищете преуспевали в нравственной добродетели, и притом не слыхав еще Божиих словес, ясно взывающих: кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником (Лк. 14:33). Однако же им и естества достаточно было к научению, потому что Божие слово не новые преподает уроки, но напоминает законы естественные, и те самые письмена природы, которые по нерадению людей испортило время, Творец природы начертывает снова через Своих проповедников. Посему если и Сократ, и Диоген, и Анаксарх⁷¹, и подобные им, возлюбив приобретение нравственной добродетели, отвергли приобретение богатства и нищету приняли в содейственники благого приобретения, и поступили так, будучи слепы, чтобы разглядеть истину учений, не ожидая Царствия Небесного, не зная в точности действительного блага, то почему же ты, возлюбленный, обвиняешь нищету, при которой поприще добродетели протекает удобно, путь неровный и трудный для совершающих его делается ровным и легким? [Col. 652]

И говорим это, не богатство осуждая, не злом врачуя зло. Ибо если богатство худо, то хула падает на Давшего его. Напротив того, говорим, что богатство и бедность Самим Творцом предлагаются людям, как некие вещества или орудия, и люди, имея их, как художники, могут или изваять образ добродетели, или слепить кумир порока. Но при богатстве едва ли кто и несколько членов добродетели изваяет во всей красоте, а при бедности многие могут произвести целый образ. Поэтому не будем осмеивать бедность, эту мать добродетели, и клеветать на богатство, но станем обвинять не пользующихся им как должно. И железо дано людям как содейственник при строительстве дома, в земледелии, мореходстве и как помощник в других искусствах, нужных для жизни. Но с неистовством нападающие друг на друга не дают железу служить только для необходимых потребностей, а употребляют его для убийства друг друга. Однако не железо обвиняем за это, но осуждаем злобу употребляющих его во зло. Так и вино дано людям для веселия, а не для того, чтобы безумие овладело сердцем, но любящие неумеренность и предавшиеся пьянству сего родителя веселия делают отцом безумия. И мы, произнося справедливый приговор, употребляющих Божий дар во зло называем винопийцами, пьяницами, людьми дурными, а в вине видим Богоданный дар. Так будем судить и о богатстве, и о пользующихся богатством: первое освободим от обвинения, а последних, если будут справедливыми его распорядителями, увенчаем великими похвалами, а если, извратив порядок, окажутся рабами богатства, исполняющими всякое его повеление и услуживающими во всяком дурном деле, то вынесем им приговор, обвиняющий в худом поведении, потому что поставленные властелинами нарушили право владычества и господство променяли на рабство⁷².

Но, может быть, равным образом, иной из умеющих только делать возражения на хорошо сказанное спросит: почему Творец богатство даровал не всякому человеку, но одним определил жить в богатстве, а другим дал в удел бедность и жизнь сделал исполненною великого неравенства? Но и мы охотно спросим возражающего: почему Создавший телесные члены не всем назначил одну и ту же деятельность, но глазам поручил различение цветов и очертаний, слуху дал способность различать голоса и звуки, ноздрям – ощущать запахи и отличать зловонное от приятного, языку – судить о качестве вкусов, знать различие сладкого, кислого, пряного, горького, жирного, ногам дал силу ходить, рукам – силу производить всякого рода работы, чрево сделал приемником пищи, [Col. 653] печень – местом ее очищения, голову – сокровищницей мозгов, сердце – источником теплоты, в трахеях заключил дыхание и кровеносные сосуды сделал проводниками крови – каждый член предназначил для особой деятельности? Все поименованные члены и те, о которых умолчано, служат к совершенству единого тела; впрочем, каждому вверено нечто особое, хотя служит он и делу общему. Глаз служит путеводителем ногам, указывает, где гладко, и отвращает от мест неровных, но его самого носят ноги. Ухо, принимая в себя звуки, возбуждает глаз к зрению и посредством зрения открывает причину, производящую звук. И сказанное нами да будет подтверждено апостольским свидетельством: Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения (1 Кор. 12:21–23). И никто, если не совершенно расстроен в уме, никогда не огорчался, видя различную деятельность в членах. Напротив того, всякий любит Творца и удивляется Ему, что так премудро отличил каждый член, уделил каждому приличную потребность, частную пользу сделал общею, потому что не одно зрение наслаждается видимым, не одно ухо – слышимым, не одни уста – вкусом, не один нос – обонянием, не одни ноги пользуются хождением, не одни руки занимаются работою, не одно чрево наслаждается пищею, не одно сердце – теплотою, не один головной мозг – чувством, но каждый член имеет свою особенную деятельность, доставляет же пользу целому. Один член все тело согревает, другой все тело питает, иной же другую какую-либо дань приносит всему живому существу, и разнообразие деятельности разделено на все члены тела, все же пользуются друг от друга – и достигается общая польза. Ухо не гневается на то, что не видит, глаз не негодует на то, что не слышит, но каждый член любит пределы естества и отдает ту подать, какую изначала велено ему приносить. Но ты крайне гневаешься, что не ко всякому человеку льются отовсюду потоки богатства, не все живут в великолепных домах, не все украшают тело отличием должностных и воинских одежд, не все ездят на конях и мулах, не у всякого есть рой слуг, готовых на всякие услуги, не у всякого позлащенные ложи, мягкая и нежная постель, искусные повара, придуманные удовольствия, отовсюду стекающиеся забавы, воспламеняющие сластолюбие. И как человеку приобрести целомудрие, возбуждая против него столько врагов, изгоняя его из всех составов души и тела? Как ему получить навык благоразумия, [Col. 656] столько тяжести взгромоздив на разумную силу? И что говорить о целомудрии, справедливости, мужестве, благоразумии, когда не терпят слышать даже их имен? Да и как богатство может быть приобретено всеми, когда все состоят в одинаковом достоинстве? Как получишь необходимое, когда права всех равны и у всех одинаково изобильный достаток? Кто согласится служить, имея такое же во всем изобилие? Кто захочет стоять при очаге и готовить еду, если не принуждает его скудость? Кто будет печь хлеб или молоть жерновом пшеницу, решетом отделять отруби, месить тесто, сажать в печь, терпеть пылающий огонь? Кто рабочих волов поведет под ярмо, станет обрабатывать землю и, сжав, что выросло и созрело, передавать на гумно, отделять от соломы, если бедность не понуждает к трудам? Кто займется обтесыванием камней, повезет их на постройку домов и, искусно приладив один к другому, будет строить дома, если не вынудит его скудость и не побудит к работе? Кто возьмется за кораблестроительное искусство, будет кормчим, станет промышлять торговлей, мореходством? Кто будет ткачом, кожевником, горшечником, медником? Если бы все приобрели равные состояния, это не позволяло бы служить друг другу, но неизбежно произошло бы одно из двух: или каждый человек был бы вынужден со тщанием заниматься всеми искусствами сразу, или все вместе погибли бы от недостатка вещей необходимых. А что одному человеку заниматься всеми искусствами невозможно, об этом нет нужды и говорить, потому что свидетельствует о сем опыт. Если бы вдруг кто пожелал изучить два искусства, то оба погубил бы, потому что одно стало бы вредить другому. Ум, делясь между обоими и будучи не в состоянии обнять того и другого, хотя из обоих схватывает некоторые части, но ни об одном не получает точного и совершенного сведения. Поэтому оставалось бы всем потерпеть конечную гибель по причине равно изобильного у всех достояния, и со всеми случится то же, что бывает с тем, кто уничтожает в себе пресыщением удовольствие от вкушения пищи. Последние частым употреблением лакомых яств ослабляют позыв к пище, а первые по привязанности к имению желают нуждаться в самом необходимом и гибель при богатстве предпочитают жизни при бедности. Но их оставим в их безумии, сами же и из сего докажем Божию попечительность и покажем, что сие так называемое неравенство служит средством для достижения жизни приятной и основанием наилучшего гражданского образа жизни. Ибо окажется, что Правитель всяческих и при этом имел в виду равенство. [Col. 657]

Во-первых, всем дал Он землю, как общее владение, общее жилище, общую питательницу и матерь и общий гроб, всем дал единое начало происхождения, сию праматерь – персть; над всеми распростер общий кров – небо; всем даровал солнце, луну и другие светила, как общие источники света; посреди них разлил воздух, и его предложив также всем как некое общее богатство, потому что богатые вдыхают его не больше бедных, напротив того, и бедность получает здесь равную или, лучше сказать, большую долю: питомцы ее многочисленнее и чувства их крепче и свободны от излишнего бремени. Реки и источники также изливают общие для всех потоки. Тела и богатых, и бедных создал Бог также одинаковыми, лучше же сказать, и в этом преимуществуют бедные, потому что тела их здоровее. Скудость, по слову мудрейшего из врачей, мать здоровья; труды и телесные упражнения, по слову того же учителя, содейственники здоровья⁷³. И души у богатых и бедных одного и того же естества. Для тех и других один образ зачатия, одно основание происхождения – супружество и равное число месяцев чревоношения. Время не уважает обилия имуществ и не соглашается, устыдясь богатства, прежде положенных пределов произвести младенца на свет или долее удержать его в материнской утробе, но одинаково и у богатого, и у бедного исходит младенец на свет; рождение того и другого бывает в болезнях; лучше же сказать, если верить опыту, роды бедной легче и болезней

рождения у ней меньше, потому что привычка к трудам облегчает для нее сии болезни, почему врачи и живущим в роскоши во дни чревоношения предписывают необходимый труд. Поэтому богатые и бедные, хотя во чреве носят одинаково, однако же рождают неодинаково, но где утешение богатства, там большая трудность, а где нужда в необходимом, там помогает природа, утешая легкостью; лучше же сказать, Сам Творец естества так уравнивает сии неравенства и при трудности родов, происходящей от довольства во всем, подает утешение во врачах и лекарствах, а лишенной сего пособия, по причине бедности, делает помощницею природу.

Видишь, каковы весы правдивого Судии, и подвигни язык на хвалу Ему. Смотри, и рождающиеся одинаково исходят на свет – нагими. И младенец богатого не облечен в багряницу, и младенец бедного рождается не в рубище, но оба являются на свет нагими, чем Создатель провозвещает их равенство. Одинаково вдыхают они воздух, одинаково припадают к сосцам, не иным молоком питается младенец бедного, не иное предлагается младенцу богатого, но тот и другой в равной мере питаются одною и тою же пищею. Но не только вхождение в жизнь у всех нас одно и то же, но и исшествие из нее одинаково. [Col. 660] Всех нас ожидает одна смерть. Она не боится богатства, не страшится копьеносцев, не трепещет багряницы, ни во что вменяет стены и башни и царские дворцы, проникает внутрь брачного чертога, не милует плачущего, не оказывает жалости умоляющему, не подкупается дарами, не удерживается врачебным искусством, недействительными делает силы врачевства, часто не позволяет сделать распоряжение, объявить преемника наследству, но похищает, увлекает, разлучает душу с телом. Поэтому общий имеют конец и надмевающиеся богатством, и живущие в бедности, одинаково для них и то, что по кончине и по преселении отсюда. Одинаково следует гнилость, разливается гной, зарождаются черви, величавое око угасает и разлагается, ненасытные уста и неистовый язык делаются снедью червей, горделивая шея не только преклоняется, но и разрушается, надменные ланиты не только опадают, но и превращаются в небольшое количество праха, цвет лица увядает и исчезает, пишущие лукавство пальцы лежат рассыпанными, без всякого сочленения. Все это, как нечто общее, предлежит и богатым, и бедным.

Поэтому остается сказать, что и бедность, и богатство, которые почитаешь ты собственностью, суть общее достояние, как при помощи Божией покажет наше слово, потому что избытком богатых одинаково пользуются и живущие в бедности. Поскольку Создатель тех и других и бедность обогатил искусствами всякого рода, то ради оных богатые приходят к дверям бедных, дают им деньги, заимствуют у них необходимое для своих потребностей, а по причине богатства имея больше потребностей, испытывают нужду во многом. У одних покупают хлеб, у других – припасы; иные, приноравливая к ноге, шьют им обувь, иные приготовляют верхние женские и почетные мужские одежды, а иные – ковры, повязки, покрывала; кто строит богатым дома, кто делает кровати и седалища, кто доставляет разного рода овощи, разного вида плоды, а кто – пшеницу, ячмень и прочие блага земледелия, без которых невозможно прожить, хотя бы имел кто Крезово и Мидасово⁷⁴ золото. А бедному довольно просяного и черного хлеба, достаточно и какой-нибудь снеди. Кого же, судя прямо и справедливо, назовешь бедным, не имеющим у себя необходимого: того ли, кто имеет нужду в немногом, или того, кто нуждается весьма во многом? Того ли, у кого в руках все средства к жизни, или того, кто верит неверному золоту, которого не удержат печати и клейма и которое, оставляя в целости двери и запоры, уходит через руки подкапывающих стену? Искусства у бедного не отнимет никакой разбойник, а богатство не только разбойник, но и клеветник отнимает у владеющих им. Бедный сидит на базаре, занимаясь кожевенным делом, или чеканя золото и серебро, или изготовляя одежду и другое что-либо необходимое. [Col. 661] А гордящийся богатством, стараясь подняться выше своей головы и разводя руками, в сопровождении многих телохранителей приходит к бедному. И один, как и естественно, сидит, или разрезая кожу, или чеканя серебро, или делая что другое по ремеслу, которым занимается, а другой стоит, разговаривая с ним, и присутствием своим у бедного показывает свою нужду.

Итак, почему же ты гневаешься и обвиняешь бедность, когда видишь, что и богатство имеет великую в ней нужду и обладающие богатством не могут без нее прожить? Подивись Тому, Кто так премудро распоряжается в этом: одним дает деньги, другим – ремесла и посредством нужды приводит их в согласие. Одни дают деньги, а другие доставляют за это произведения ремесла. Бедность входит в состязание с богатством – и побеждает его дарами. Что богатство признает бесполезным, то бедность, переделывая с помощью ремесла, обращает в необходимое, пригодное для всякой потребности.

А если кто захочет в точности познать, то скажем: и саму основу богатства собирает бедность же. Она добывает из рудников золото, серебро, медь, железо, из которых составляется богатство. Да и у всякого искусства богатство заимствует что-нибудь; искусства же – собственность бедности. Она, взяв металлы, еще не имеющие вида, дает им и надлежащий вид и образ, приготовляет из них перстни, серьги, ожерелья, разную утварь: блюда, стаканы и все прочее, что надмевает ланиты богатых. Посему, если и богатство составляется с помощью бедности, и бедность имеет в искусствах помощником богатство, то почему ты это уравнение обвиняешь в неравенстве? Для чего приязненное называешь враждебным? Почему клевещешь на такой общественный порядок, при котором и бедным и богатым жизнь бывает приятною, потому что те и другие, заимствуя друг у друга нужное для них, удовлетворяют свои потребности?

Но скажешь, может быть: почему же большая часть людей состоятельных живут неправдою? Почему не все чтут справедливость? Но и здесь отъемлешь свободу и живое существо лишаешь той чести, какую приняло оно от Сотворившего. Сверх того, если бы Судия в настоящей жизни уделял богатство одним праведникам, то делателям греха дана была бы большая возможность к оправданию. Они сказали бы, что говорил наставник их против Иова: оградил еси внешняя его и внутренняя дому их вся: пшеницу и вино умножил им. Но посли руку Твою и коснися всех, яже имеют аще не в лице [Col. 664] Тя благословят (Иов. 1:10–11). Сие сказали бы живущие порочно, если бы одни чтители добродетели приняли дар богатства. Но поскольку Творец предложил бедность и богатство, употребляют же их иные на приобретение добродетели, а для иных они есть повод для греха, то ни богатым, ни бедным, живущим порочно, не остается предлога для извинения. Одни, хорошо и на добро распоряжаясь богатством и нуждающихся делая участниками своего изобилия, служат достаточным обличением для тех, которые пользуются богатством несправедливо и корыстолюбиво. Другие, срастворив бедность с любомудрием, терпеливо и мужественно переносят ее испытания и делаются истинными обвинителями тех, которые в бедности научились худым делам.

Рассмотри и иное домостроительство Правителя, чтобы с большею горячностью вознести Ему песнопение. Поскольку Творец видел, что у богатых много прислуги, то в удел бедности дал здоровье. Одного носят на руках, а другой ходит, не имея нужды в чужих ногах. Один желал бы иметь здоровье бедного, а другой с сожалением смотрит на немощи богатого. И в болезнях, как видишь, у богатого тысячи прислужников, а он горько сетует, не в состоянии переносить припадка болезни, и во время зимы лежит он в натопленном жарко доме, разметавшись на мягкой постели, укутавшись во множество теплых одежд, имея вокруг себя несколько жаровен, чтобы перебороть холод, и тысячи врачебных пособий, чтобы победить болезнь, слушает утешительные обещания врачей и стоящих возле друзей, своими беседами притупляющих жало страданий. Если же время летнее, больного помещают в другом доме, открытом для наружного воздуха, в который свободно проходят веяния ветров, а если и они прекратятся, слуги ухитряются опахалами производить ветер. Повсюду расставлены древесные ветви наподобие сада, превращающие дом в рощу. В верхних помещениях устраиваются искусственные источники воды, чтобы журчаньем своим наводили они сон на вежды больного. И при стольких отовсюду подаваемых услугах тем не менее он страдает, сбрасывая с себя одежду, метаясь туда и сюда, движением рук давая знать, какой внутри его скрывается жар. А бедный имеет одну малую хижину, и ту часто наемную; иной же не в состоянии заплатить за наем, и домом служит ему рынок, ложем – земля, постелью – куча сора. Нет при нем ни врача, ни человека, который бы выполнил приказания врача, нет ни слуги, ни служанки, а иногда и жены-помощницы. Но все заменяет для него Божий Промысл. Он ослабляет мучительность страданий, смягчает боль, без лекарства утишает жар горячки, [Col. 665] предотвращает вред и от стужи, и от зноя, и от сырости. Никто не учит его, какие снеди питают болезнь и какие содействуют выздоровлению; без разбору и различия он ест, что случится, и вредное делается полезным, глоток холодной воды оказывается лекарством, сухой хлеб угашает жар. Не имеет он нужды в слабительных, даваемых внутрь тем или другим путем. Природа восполняет недостаток и сама подает больному помощь, какую доставил бы врач. И видим, что этот распростертый на земле легче переносит болезнь, нежели богатые, пользующиеся описанными выше услугами.

Поэтому во всем, что ни совершается, усматривая Божию попечительность, не любопытствуй, как это совершается. А если и это хочешь сделать, то в содейственники своей любознательности прими благочестие. Оно пусть управляет твоим шествием, оно пусть путеводит тебя в исследовании искомого. Ему покорствуя, пользуйся всяким поводом для песнопения Сотворившего. Подражай тем трем отрокам, которые, будучи ввержены в печь, и неодушевленную тварь призвали к участию в славословии, и мучителя, безжалостно ввергнувшего их в печь, привлекли к зрению чуда и сим чудотворением принудили его поклониться Богу, против Которого восстал он. И печь не понудила их воздвигнуть язык на хулу, но, преданные пламени, песнопениями они почтили Благодетеля (Дан. 3:24–45). А тебя ни печь, ни львы не понуждают хулить, напротив того, наслаждаясь богоданными благами, не чувствуешь даров. Но если послушаешься меня и язык украсишь благочестием, то и тварь восхвалишь, и Творца прославишь, и повсюду присущему Его Промыслу поклонишься, потому что Ему слава и держава ныне и присно и во веки! Аминь.