Текст книги "Десять Слов о Промысле"

Так сказали отроки, и царь не замедлил – вверг их, связанных, в печь. Но огонь разрешил железные узы, сохранил же удобосгораемое естество волос; не захотел коснуться предложенной ему пищи, но обратился в бегство, показал тыл и устремился на своих поклонников, а Божиих слуг сохранил неповрежденными. Новое и необычайное произошло чудо. Те, которые были среди огня и ходили по углям, не испытали на себе действия пламени, а те, которые стояли вне печи и доставляли пищу огню, сами сделались пищею огня (Дан. 3:48). И последние восстенали, сгорая, а первые ликовали в печи и всю тварь призывали к общению в песнопении, даже стихиям, которым поклонялись неразумные, повелевали воспевать Благодетеля (Дан. 3:51–90). И такова была сила сего чудодействия, что сам этот надменный и неистовый мучитель пришел и поклонился отказавшимся кланяться кумиру и всем подданным повелел чтить их Бога (Быт. 3:96).

Так и великий Даниил, подпавший одному бедствию с сими отроками, сделавшийся пленником и принужденный жить с варварами, в точности сохранял отеческий Закон и, живя по нему, соблюл душу чистою и искреннею и сиял такими лучами добродетели, что и зверонравного мучителя изумил молниеносным ее блистанием; и сперва истолковал ему непонятные сны, потом объяснил то, что требовало объяснения, указал и посоветовал то, что могло послужить на пользу. И должно ли пересказывать все, блистательно им совершенное: как царь запретил молиться и испрашивать что-либо у Бога и как Даниил, молившийся по Закону и прежде делавший это тайно, когда издан был злочестивый закон, продолжал молиться Богу явно, смеясь над законом и презирая законодателя; как отдан был львам, как и их поразил лучами благочестия и чертами Божия образа, как бы удилом каким, преградил неистовые их уста; как на зрелище чуда сего привлек злочестивого царя, как и его научил, что Бог евреев есть Творец и Владыка всех, как обличил идольский обман (Дан. 6:20–23)? Все это можно узнать из истории и найти ясные сведения, что и служащие порочным господам могут не отпечатлевать в себе никакого порока, но достигать самого верха добродетели и господ освобождать от заблуждения, приводить к истине и для многих других служить примером спасения.

Посему никто да не обвиняет рабство и не думает, будто бы порочное владычество побеждает добродетель рабов, но повсюду да усматривает промышление Божие. Но, может быть, скажет кто-нибудь: «почему Бог всяческих и живших беззаконно предал царю вавилонскому, да и праведным попустил сделаться пленниками? Какой Промысл виден в сем деле? Какая правда в таком определении? [Col. 716] Не видны ли в этом беспорядок, неустройство и смешение?». Но говорить это решаются не знающие бездны Божия Домостроительства. А сподобившиеся тайноводства и вкусившие Божественных Таин знают и причину, и корень сего. Человеколюбец печется о согрешающих и вразумляет их и ни одного человека не хочет оставить без попечения о нем. Поэтому, посылая в плен беззаконных, посылает с ними вместе, как бы некими наставниками и учителями, и людей добродетельных, чтобы их жизнью и словом и те, как неким светильником озаряясь, могли сколько-нибудь идти непогрешительной стезей. А что плен их был не только причиной спасения для соплеменников, но и иноплеменных озарил светом боговедения – свидетель сему история. Посему если отличались они подвигами и сделались славными и знаменитыми, оставили полезный пример поздним родам, были причиною спасения плененных вместе с ними, доставили пользу варварам, сохранив неповрежденным благочестие и через него совершив великие чудеса, то почему обвиняешь Промысл, предустроявший все тому подобное? Почему не восхваляешь Домостроителя душ, Правителя твари, так премудро и на пользу все направляющего?

Так из словес Божиих показал я, что и для служащего дурному господину возможно и избежать порока, и преуспевать в добродетели, и господам доставлять много пользы. А ты обрати взоры на тех, которые ныне вместе с тобою пребывают в рабстве, и увидишь, что многие, находясь в рабстве у невоздержных, гнушаются невоздержанием, чтут же целомудрие и не отпечатлевают в себе ни одного порока своих господ, но подражают жизни недавно описанных нами мужей. И как из сказанного, так и из виденного уразумев свободу естества нашего и познав премудрость Божия Промысла, провозгласи отречение [от своего мнения] и провозглашаемую тобою ныне хулу перемени на песнопение, и провозглашения твоих уст, которые доныне были против Бога, да будут во славу Божию и да воспевается ими Промысл Творца, Христа Бога нашего! Ему же слава во веки! Аминь.

Слово девятое

О том, что труд праведности не бесплоден, хотя и не виден в настоящей жизни, и о Воскресении, доказываемом умозаключениями естественного разума

Если бы все пожелали внять сему доброму совету, ясно взывающему: Вышших себе не ищи и крепльших себе не испытуй. Яже ти повеленна, сияразумевай (Сир. 3:21–22), то намеревающемуся доказать Божие о всем промышление [Col. 717] не было бы нужды во многих словах. Ибо освободившимся от излишней и суетной пытливости совсем нетрудно и весьма легко усмотреть, что оно крепко держится за руль вселенной⁸⁰ и премудро всем правит. Но поскольку много таких людей, которые не хотят видеть сего добровольно, но смежают веки, затыкают уши (ср. Мф. 13:15), не хотят внимать отовсюду несущемуся гласу, над всем, что так хорошо и прекрасно совершается Богом, смеются, хулят и клевещут на это, собирают тысячи всяких мелочей, сплетая ложное обвинение, то, думаю, что справедливо приняли мы на себя труд говорить против сего обвинения с намерением показать, что оно клевета, а не справедливая вина. И призвав на помощь тот самый Промысл, который оспаривают они, его предпоставив защитительному сему слову, изложили мы уже восемь слов⁸¹, обличая хулу неблагодарных; обличителями и одновременно свидетелями их неблагодарности представляли вниманию небо, землю, море, воздух и все на них тела, одушевленные и неодушевленные, словесные и бессловесные, летающие и ходящие по земле, плавающие в водах и земноводные. Сверх сего, [представляли] устройство человеческого тела, в каждом его члене ясно просиявающую Божию премудрость и Божие промышление, богоданный дар разума, при помощи которого естество человеческое изобрело земледелие, мореходную, врачебную науки, грамматику и все иные искусства и науки, содействующие тому, чтобы жизнь человеческую сделать приятною.

С помощью Божией показали мы также потребность в животных – и кротких, и свирепых, пользу богатства и бедности, необходимость рабства и господства. Потом, кроме сего, доказали и то, что пребывающие в рабстве, если желают держаться целомудрия, никакого вреда не навлекают на себя от господ, живущих порочно, и на сие представили доказательства из Божественного Писания. Исследование же о живущих в рабстве ныне предоставили самим жестоким обвинителям Промысла, потому что и ныне можно видеть у дурных господ тысячи рабов, не только не подражающих господским порокам, но и весьма ими гнушающихся, любящих нравственную чистоту и идущих путем, противоположным пути господ.

Но, может быть, извлекут из сего еще один предлог к обвинению Божия Промысла и скажут, что питомцы добродетели трудятся напрасно, сеют, как говорится, на камне, черпают воду решетом и делают много сему подобного, вовсе не получая добрых плодов. Одни, скажут нам, живут в бедности, проходят жизнь обреченные на великое злострадание, другие влекут тяжкое иго рабства, несут непрестанные труды, а что и сего гораздо хуже, многие, гнушаясь пороком, принуждены служить порочным господам. Какая же, спросят, им награда? Какое воздаяние за добродетель? [Col. 720] Какое возмездие за труды? Какой плод их потов? Какое вознаграждение за подвиги? Ибо не видно, чтобы все, кому выпал жребий жить в рабстве, получали свободу, не приметно того, чтобы получившие в удел бедность и сделавшиеся рачителями добродетели со временем переходили в число богатых;

напротив того, большая их часть остается в прежнем злострадании.

Но ты, жалкий и по земле пресмыкающийся человек, измеряешь благополучие по чреву, щекам и бровям и почитаешь пределом благоуспешности иметь высокую колесницу, копьеносцев, красивую верхнюю одежду, хорошо выезженных коней с блестящими украшениями на лбу и груди, голосистого глашатая, высоко вознесенный дом, гостиные, расцвеченные эвбейскими и фессалийскими камнями, испещренные живописным искусством, усыпанные цветами ложа, тарелки, приборы, кубки, благовонные вина, сицилийский и сибаритский пир⁸² и все прочее, что только служит к жизни раздольной, изнеженной, роскошной. Но всякий благомыслящий обыкновенно все это не только не называет благополучием, а даже признает крайним злополучием и бедствием, потому что Правитель всяческих дал людям богатство не для того, чтобы расточать его на непотребство и обращать в поощрение порока, но для того, чтобы, хорошо и разумно им распоряжаясь, и как у себя самих имея в достатке, что должно, так и излишнее ссужая нуждающимся, делать его средством к целомудрию и справедливости. И не только Сам Бог всяческих так установил сие, и не только святые мужи, следуя Владыке, любят сии установленные пределы, но и вы даже, болезнующие крайнею неблагодарностью, имеете обычай обвинять столь худо употребляющих богатство, лучше же сказать, их удостаиваете извинения, хулите же Правителя всяческих, давшего богатство столь порочным людям. Поэтому и вам самим кажется, что не такую роскошную жизнь называть должно счастьем, но что жизнь праведная и целомудренная достойна одобрения и высочайшей похвалы, и будет ли она в бедности или в изобилии – заслуживает одинаковых венцов. Думаю же, что тех, которые в бедности прилагают попечение о добродетели, как выказывающих большее терпение, и вы удостоите даже сугубых венцов.

Но не сию награду имеют ревностно служащие Богу и не сие воздаяние имеют в виду ревнующие о Божественных законах. Известно, что похвала человеческая многих часто портит, ослабляет усердие и задерживает в стремлении. Иной, подумав, что достиг уже конца пути (ибо эту мысль внушает похвала), перестает простираться вперед и теряет победу. Сие дает видеть и Бог всяческих, сказав устами пророка: людие Мои, блажащии вас льстят вы и стези ног ваших возмущают (Ис. 3:12), [Col. 721] потому что похвалами ослабляют ревность усердия и не дозволяют достигнуть цели. Так совершал течение блаженный Павел, не внимая ни похвалам, ни хулам, но забывая заднее и простираясь вперед, стремясь к почести вышнего звания (Флп. 3:13–14). Поэтому хранители Божественных законов не в похвале человеческой поставляют награду за труды, но ожидают исполнения Божиих обетований, в уповании на Мздовоздаятеля подвигов ожидают венцов неувядаемых, чают себе богоданных наград, ждут приговора праведного Судии, воскресения тела, вознесения на небеса, ликостояния с Ангелами, а более всего этого – непрестанного лицезрения Самого Любимого ими, ради Которого, переплывая море жизни, боролись они с волнами порока и, потопляемые многими трудами, не захотели погрязнуть в нем, но, с трудами сопрягши желание достигнуть пристани, подкрепляли тем свою немощь. А пристанью сии, устремившиеся на высоту добродетели, имеют не жизнь, не воскресение, не иное какое-либо из желанных благ, но Самого Вожделенного, ради Которого и злострадание вменяли в наслаждение, и многотрудное делание – в сладкий сон, пребывание в пустынях почитали отраднейшим пребывания в городах, жизнь в бедности – преимущественнейшею жизни в богатстве, горькое рабство – приятнейшим всякого самоуправства. Сей-то награды ожидают делатели добродетели. Ибо есть наследие у служащих Господу, как взывает пророк Исаия (Ис. 65:9). Свидетельствует же и блаженный Давид, слагая благодарственную песнь Подателю благ и говоря: дал еси боящимся Тебе знамение (Пс. 60:6). Да и Сам Владыка Христос столь же великие блага изображает в Священном Евангелии, говоря: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5:3, 5); и прочее, за сим следующее, кому угодно, без труда может сам узнать, раскрыв божественные книги. Ибо то же найдет и в разных притчах – и о раздаянии талантов (Мф. 25:14–30), и о десяти девах (Мф. 25:1-13), и о засеянной ниве, которая приняла на себя и плевелы (Мф. 25:31–46), и о сети, которую закинувшие опустили в море и выловили всяких без разбора рыб, а потом сделали им строгий разбор (Мф. 13:24–30), и в иносказательном рассказе об отделении овец от козлищ (Мф. 25:4750). Много подобного сему можно найти и в апостольских поучениях.

Поскольку разыскание всего этого сделало [Col. 724] бы слово чрезмерно длинным, то, предоставив сие любознательным, перехожу к тому, что следует по порядку речи. Да и по другой причине представлять из Божественного Писания доказательства о воздаяниях за добродетель было бы делом напрасным и крайне излишним. Верующие, что Бог всяческих промышляет о людях, не имеют нужды в наших убеждениях, но признают достаточным для них око веры и учение Богодухновенных словес, а не уверовавшие еще, одержимые тьмою неверия и болезнующие неблагодарностью к Сотворившему, не терпят слышать словес Божественного Писания. Посему, оставив на сей раз доказательства из Писания, обличим их умозаключениями естественного разума.

Поэтому спросим их: целомудрие, справедливость и прочие части добродетели признают ли они благами и причиною благ или сопричисляют к тому, что худо? Но этого никогда не скажет и сам отец греха. Ибо можно ли сказать сие тому, кто с делателями сих добродетелей ежедневно ведет брань, как

с противниками, и всегда противопоставляет целомудрию невоздержность и справедливости – неправду? Посему необходимо и им признаться в этом вместе со своим учителем и не покушаться превзойти в пороке самого виновника греха, ибо, по слову Господню, ученик не выше учителя (Мф. 10:24). Посему еще спросим их: если добродетели сии прекрасны, и из прекрасных прекраснейшие, если они блага, и наилучшие из благ, и никто, если не крайне безрассуден и лишен здравого смысла, не будет спорить, что сие действительно так, то, конечно, и любителям их надлежит именоваться прекрасными и добрыми и иметь плод, не только равный трудам, но и во много крат их больший. Ибо не странно ли это? Земледелец, вложивший в землю семена, в награду за труды пожинает во много раз больше посеянного, а также и садовник, сажающий деревья, имеет утешение в уродившихся плодах, – а у одних тех, которые заботятся о добродетели, сделались хранителями этого божественного сада и в попечении об этих насаждениях пролили много пота, истощили много труда, и труд бесплоден, и пот не вознагражден? Занимающиеся упражнением тела и голоса получают венки, принимают награды, удостаиваются рукоплескания зрителей, – а добродетель менее ценится, нежели искусство борца и кулачного бойца? И для этого величайшего подвига нет ни зрителей, ни мздовоздаятеля, ни почести, ни награды, ни венка? И представляющие трагедии и комедии имеют в виду то, для чего упражняются в искусстве, в надежде венцов переносят труды; и правящие колесницами отваживаются на опасности в ожидании победы, в чаянии похвалы зрителей, а притом берут плату и с тех, чьего завода кони; [Col. 725] и кормчий, имея целью пристань, осмеливается бороться с волнами и, ободряемый желанием получить прибыль, выносит бури; и кожевник, и медник, и всякий занимающийся каким-либо ремеслом ждет конца трудов и, с утомительностью ремесла соединив чаяние выгоды, находит срастворенное с трудами удовольствие, – а только одно упражнение в добродетели (пожелает ли кто назвать его искусством, или наукой борьбы и подвижничества, или возделыванием и насаждением) не имеет доброй цели, которая могла бы утешать во время трудов? Напрасно преуспевают в целомудрии целомудренные и, борясь со многими и различными страстями, силятся угасить их пламень? Напрасно делатели справедливости ведут брань с неправдою, удерживаясь от чужого и расточая свою собственность? Бесполезно и приобретение мужества для преуспевающих в нем, потому что, великодушно перенося встречающиеся им огорчения, не имеют Мздовоздаятеля?

Но это – не так, совершенно не так. Ибо стяжание добродетели достойно удивления и приобретения. Это скажете и вы, невольно понуждаемые совестью. Ибо ведение сие врожденно человеку, и никто из обладающих оным не имеет нужды в дополнительном слове, от Бога ли сообщаемом или передаваемом людьми, потому что для научения их достаточно врожденного разума. Свидетельствуют и делатели греха, которые совершают его тайно и, если бывают открыты, сами себе придумывают оправдание, потому что подкапывающие стены, гробокопатели, похитители, прелюбодеи, убийцы и все, отваживающиеся на что-либо сродное с этим, стараются делать это, употребив в содейственники темноту, а если кто покусится что-либо такое сделать и днем, то в помощь себе берет отсутствие людей. Посему тем самым, что покушаются скрыть, показывают, как понимают свой поступок, ибо не стали бы скрывать, если бы полагали, что поступают хорошо, а покушаясь утаить и страшась быть открытыми, сознаются, что делаемое ими худо.

Поэтому и вы, крайне неблагодарные, знаете, какое благо – приобретение добродетели и с какими весьма великими трудами сопряжено оное. А потому необходимо, чтобы оно, столь похваляемое (и всеми противниками) и достигаемое с великими трудами, имело достойное воздаяние. Между тем видим, что в настоящей жизни многие домогаются сего приобретения и ради него претерпевают великие труды, но не все пользуются за это похвалою и честью: одни устами всех прославляются, как любители добродетели, делаются именитыми и по кончине имеют приснопамятную славу, а другие совершенно неизвестны и от всех сокрыты, подобны жемчужине, кроющейся в глубине моря и заключенной в раковине. [Col. 728] Посему, примечая это, размыслим сами с собой, почему одни из предпочитающих всему Божественное весьма славны, а другие совершенно не известны; потом рассудим, что Творец и Судия всяческих, как справедливый, сделает справедливое мздовоздаяние Своим подвижникам, и весы правосудия не потерпят, чтобы нарушена была правда. А после сего, усматривая, что те и другие скончались, но одни в великой славе, а другие в крайнем уничижении, как самые обыкновенные люди, заключим еще, что Бог уготовил некую иную жизнь, в которой хорошо живших вознаграждает по достоинству. Ибо тем, что некоторых почтил известностью, дал Он видеть, каковы венцы добродетели, а тем, что не все делаются славными и именитыми в настоящей жизни, открывает нам жизнь ожидаемую. И честь, воздаваемая некоторым, служит знаком правды Божией, а то, что не все делатели добродетели получают здесь равное воздаяние, указывает на жизнь будущую и утверждает в надежде чаемых благ.

Посему Правитель всяческих в настоящей жизни не всех, живших хорошо, провозглашает таковыми, а также и не всех, живших порочно, наказывает, но иных предает наказанию, показывая сим справедливость определения Своего и тем же устрашая и призывая к покаянию прочих, а не истребляет всех делателей дурного, и сим опять предуказует нам будущую жизнь. Ибо если бы не было иной жизни по преселении отсюда, то терпели бы явную несправедливость наказанные здесь, так как другие избегли наказания;

терпели бы очевидную несправедливость и крайне возлюбившие любомудрие, но не воспользовавшиеся за это ни малым вниманием и честью, тогда как другие, подобно им преуспевавшие в жизни, проходили таковую в великой славе. Но Источник правды наименовать несправедливым – это выше всякой хулы, и никакой большей меры безумия уже нет. А если праведен (как и действительно праведен) над всем Надзирающий и все, что ни делается, видит, судит праведно и ровно держит весы правосудия, а когда угодно Ему уклонить их, и тогда полагает на них приговор человеколюбия, а не приговор неправды, то есть другая жизнь, в которой и избежавшие наказания здесь понесут достойную казнь, и не воспользовавшиеся в настоящей жизни честью за труды, подъятые ради добродетели, получат воздаяние за пролитый ими пот.

Но, может быть, и вы сами сознаетесь в этом. Ибо и дети эллинов, которым не проповедовал ни пророк, ни апостол, ни евангелист, руководясь одною природою, предполагали, что сие действительно так, хотя и подвергались многим заблуждениям, к истинным мнениям примешав мифические; ибо и поэты и философы верили и учили и в письменах оставили память такого учения, что по преселении отсюда будут и наказания людям порочным, и милости мужам праведным⁸³. Потому, вероятно, и вы, [Col. 729] убежденные и наученные природою и понуждаемые тем, что недавно нами сказано, согласитесь и признаетесь, что сие действительно так, но предположите, что будет или упокоение, или наказание только душ, тело же, как совершенно бесполезное и неразумное, будет брошено и предано гниению. Какое же основание душе, подвизавшейся и побеждавшей вместе с телом, одной быть увенчанною или, по разлучении с телом, одной подвергнуться мучению? Тогда наказываемая душа справедливо бы сказала Судие: «Не одна я преступала Твои законы, Владыка, но вместе с телом блуждала по стремнинам порока.

Если должно говорить правду, оно-то и увлекло меня в бездну греха. Его очами уловленная, обкрадывала я чужие ложа и засматривалась на красоту, принадлежащую другому; ими понуждаемая обратить взор, пожелала достояний и имуществ. И потом впала в глубину неправды, потому что страсти тела поработили меня и лишили дарованной мне Тобою свободы. Я принуждена была услуживать потребностям тела, как с ним соединенная и разделяющая его рабство. Чрево вынуждало меня к чревоугодию, а чревоугодие производило многоядение, а многоядение порождало помыслы делать неправду. Часто с негодованием повиновалась я нуждам плоти, с беспокойством и крайнею скорбью принуждена бывала услуживать ее похотениям; часто противилась и мужественно отражала их нападения, но непрерывность брани нередко преодолевала меня, и я, несчастная, отдавалась в плен, покоряясь этой сестре, и в изнеможении скорбела об этом. Ибо снова подвергалась мучениям, питая плоть, терпела от нее козни, снова испытывала беспорядочные ее движения и не знала, что делать. И изнурение ее причиняло мне великую скорбь, и попечение о ней делало борьбу более упорною и возжигало новую брань. Поэтому не меня одну, Владыка, предавай наказанию, но или вместе с телом и меня освободи от злостраданий, или вместе со мною и его подвергни мучению».

Но и тело, хорошо послужившее изволениям души (если только будет дан ему какой-либо голос), скажет подобным образом праведному Судие: «Как скоро создал Ты меня, Владыка, тотчас вдохнул в меня душу. Но если о всяком пути естества заключать по началу, то прежде сподобилось я создания, потом уже вложил Ты в меня жизненную силу души. Наслаждалось я с нею и жизнью в раю; одно и то же время чревоношения проводили мы в материнской утробе; вместе по окончании мук рождения вошли в эту жизнь, насладились сим светом [Col. 731] и стали дышать воздухом, вместе совершили путь жизни. Душа сама по себе никогда не сделала ничего доброго, но, употребляя в содейственники меня, плоть свою, собирала богатство добродетели. Я, терпя изнурение от поста, бдения, возлежаний на голой земле и всякого другого злострадания, через это скопило ей богатство. Я ее, молящуюся, ссужало слезами, ей, доведенной до воздыханий, на служение духу давало сердце. Моим языком прославляла она Тебя; мои уста употребив в орудие, приносила она Тебе моление. Мои руки воздевая к небу, пожинала плоды Твоего человеколюбия. Моими носимая ногами, приходила в Твои святые храмы. Моими пользовалась ушами для принятия Твоих словес. Моими очами смотря на солнце, на луну, на сонм звезд, на небо, землю, море и всю видимую тварь, возводилась к созерцанию Тебя и по величию и красоте видимого умопредставляла себе Создателя; с помощью Моих очей похищала скрытое в письменах сокровище. Мои употребив в орудие персты, начертала в письменах Божественные

Твои учения и оставила о них бессмертную память. Этими моими руками в целой вселенной воздвигла молитвенные дома. Моим пользуясь содействием, исполняла законы любви, моими руками омывала ноги святых, моими руками удовлетворяла нуждам утесненных, оказывала услуги утружденным телам. Посему, Владыка, не разлучай меня с супружницею, изначала со мною соединенною, и не расторгай супружества, не просто и не случайно совершенного, но изначала самым Твоим созданием определенного: одним награди венцом прошедших одно поприще. Ибо сие свойственно Твоей правдивости, сие прилично праведному Суду Твоему». Сие скажет и тело, хорошо подвизавшееся с душою, если только дан ему будет голос.

Но ни тело не скажет сего, ни душа, жившая беззаконно, потому что Судия не имеет нужды в таком прошении, но как премудро правит, так и правдиво судит и, возвращая тело душам, всем уделяет по достоинству. Ибо не странно ли доблестного воина, одержавшего победу в битве, когда соотечественники хотят почтить изображением (или живописать, или отливать, или ваять, смотря по тому, что для изображения будет употреблено: камень, или медь, или доска), изображать с тем оружием, которым действуя, обратил он в бегство неприятелей, и если одержал победу, стреляя из лука, изображать его с луком, а если победил копьем, изображать в шлеме, [Col. 733] со щитом, – а душе, подвизавшейся вместе с телом, препобедившей невидимых врагов и сподобившейся иметь живописателем Создателя всяческих, остаться обнаженною и лишенною вооружения? Можно видеть, что такой чести удостаивают не военачальника только, но и борца, и кулачного бойца, и бегуна, и представляющего трагедии, и правящего колесницей. Ибо каждый из них в каком виде одержал победу, тот и удерживает в изображении. Один стоит в обуви на высоких каблуках, в воинской одежде, с личиною какого-нибудь Иномая или Креона⁸⁴ и едва только не говорит всякому: «этим я действовал и этим победил»; другой бежит обнаженный, показывая, какого рода его подвиг; иной представляется борцом или держит венец и дает тем знать не знающим, каким подвигом он подвизался; иной вступает в кулачный бой и поражает противника; другой наружностью и бичом показывает, в каком упражняясь искусстве одержал победу. Посему не делай бесчестнейшим всех вышеназванных то естество, которое во всем этом преуспевает, и не думай, что Бог, источник правды, несправедливее людей, не подозревай, будто бы Он даже, подобно людям, не почтет Своих победоносцев. Ибо если люди, не во многом соблюдающие справедливость, но крайне о ней нерадящие, имеют обыкновение так часто воздавать честь за сии маловажные и бесполезные подвиги, то тем более славных и великих подвижников добродетели ее Законоположник и Мздовоздаятель почтит, увенчает и самую справедливость превзойдет величием даров.

Но знаю, почему дошел ты до такой хулы: по своей немощи заключаешь о Божественном, свою немощь полагаешь пределом Божественной силы и то, что для тебя невозможно, почитаешь невозможным и для Бога⁸⁵. Но это – не так, [совершенно] не так. У глины не та же сила, что и у гончара, хотя оба одного естества: и глина и гончар – из земли. Свидетель сему тот, кто, беседуя с Иовом, говорил ему: от брения сотворен еси ты, якоже и аз (Иов. 33:6). Впрочем, хотя одного естества и глина, и гончар, но не равную силу найдешь в обоих. Один приводит в движение – другое движется, один лепит – другое вылепляется, один месит – другое смешивается, один придает вид – другое приемлет этот вид и преобразуется, как угодно гончару. Но если здесь, где естество одно, сила не равна, тем более там, где различно естество, различна и сила. Но несравнимое невозможно и сравнивать. Ибо как может быть применяемо к Сущему всегда то, что из несущего? К Сущему прежде веков – то, что во времени? К Творцу неба и земли – то, что из глины?

Посему не думай, что невозможное для тебя невозможно и Богу, потому что Его естеству все возможно и крайне удобно. Поэтому Бог и естество телесное, некогда растекшееся в гной, потом превратившееся в прах и рассеянное повсюду: в реках, морях, в хищных птицах, зверях, в огне, воде (выставляю на середину все порождения твоего неверия), – может, восхотев, снова собрать, [Col. 736] привести тебя в прежнее величие и прежнюю красоту. Ибо восхотел только – и пришло в бытие небо и приняло столько вогнутости, сколько Ему было угодно. Восхотел – и простерлась земля и висит, имея основанием единый Божий предел. Сказал – и бысть свет (Быт.1:3). Повелел – и произошло водное естество; заповедал – и отделилось оно от земли; по мановению Его украсилась земля лугами, рощами и всякого рода жатвами. Сказал – и произошли тысячи видов животных земных, водных и воздушных.

И Сотворивший сие словом и еще гораздо удобнее воскресит телесное естество сего, ибо гораздо удобнее обновить обветшавшее, нежели из ничего сотворить несуществовавшее. Если же не веришь, то великий учитель вселенной Павел скажет тебе: Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело (1 Кор. 15:36–38).

Если же и его учение почитаешь каким-либо пустым словом и баснею, то обратись к природе, которая учит тебя и проповедует воскресение. Земледелец нарезывает сперва борозды, как бы роет какие-то могилы, потом полагает в них семена и, как бы предавая погребению тела, засыпает землею. И больше этого ничего не в силах он сделать, разве только, если много у него воды, ее может принести. Но Бог или дождит с неба, или подает семенам воду из источников и рек, потом, орошая, напояя их и подобно человеческим телам предавая гниению, делает их уже негодными в пищу для людей, однако же весьма полезными для них те, которые рождаются из сих семян, потому что семена, принимая в себя влагу, разбухая и как бы загнивая, пускают из себя корни и ими объемлют лежащую вокруг землю, потом из нее корнями, как трубками какими-то, втягивают в себя влагу и порождают стремящийся вверх злак. И сказанным выше способом понемногу питаются, пускают в высоту соломенный стебель, производят колос, в котором сокрыт и, словно копьеносцами какими, окружен остьями плод. Посему перестань не верить Воскресению тел, непрестанно видя подобия воскресения и непрестанно слыша проповедь о Воскресении.

Но чтобы иметь тебе твердую веру в Воскресение, снова приступи со мною к истории растений. Смотри, как ветви виноградной лозы и других деревьев, или так называемые черенки или побеги от корней, отсечением их как бы приемлют кончину, а зарытием их в землю как бы предаются погребению; смотри, как, зарытые [Col. 737] и сгнившие, потом, по изволению Божию, пускают вниз корень, дают вверх росток, приходят в силу, поднимаются в высоту, бременеют плодом, и народившиеся ветви делаются благолепнее погребенных в землю.