Текст книги "Возвращение"

– Мы с Ридом все обговорили сегодня утром. Он готов к этому.

– Вытащите его! – просит Хелена.

– Мне это тоже не нравится, – поддерживает ее Сергей.

– Пожалуйста, доверьтесь мне. Повторите еще раз.

Сергей со вздохом быстро набирает что-то на клавиатуре.

– Запускаю программу реактивации памяти. Работа стимуляторов начата…

Хелена испепеляет Слейда взглядом.

– Чжи Ун вытащил его из притона в одном из худших районов Сан-Франциско, – говорит тот. – Он был без сознания, в руке так и торчала игла. Он бы наверняка уже умер, если бы не…

– Это не оправдывает твоих действий.

– Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, и хочу только вновь попросить – всех вас попросить просто довериться мне и подождать еще немного. С Ридом все будет в полном порядке.

– Маркус, – опять вмешивается Уилсон, – если вы намереваетесь вернуть мистера Кинга к жизни, я рекомендую дать реаниматологам команду вытаскивать его немедленно. От эксперимента не будет никакого толка, когда когнитивные функции окажутся утрачены, даже если мы запустим сердце.

– Мы не будем его вытаскивать.

Сергей поднимается и идет к выходу. Хелена встает с места и следует за ним.

– Дверь заперта снаружи, – говорит в спину Слейд. – И даже если бы вы прорвались, в коридоре ждет охрана. Прошу меня извинить, но я предчувствовал, что на этом этапе вы можете сломаться.

– Дана, Аарон, – командует доктор в микрофон, – немедленно вынимайте мистера Кинга и приступайте к реанимации.

Хелена оборачивается, врачи по ту сторону стеклянной стены продолжают неподвижно стоять возле тележки.

– Аарон! Дана!

– Они вас не слышат, – говорит Слейд. – Я отключил интерком сразу, как только вы начали ввод препаратов.

Сергей бросается на металлическую дверь, пытаясь выбить ее плечом.

– Хотите изменить мир? – спрашивает Слейд. – Вот так приходится платить. Принять решение и идти до конца, во что бы то ни стало.

Лицо Рида на экране неподвижно, как маска. Поверхность воды точно стекло.

Хелена смотрит на монитор доктора: «Время после остановки сердца: 304 секунды».

– Пять минут истекли, – обращается она к Уилсону. – Есть еще хоть какая-то надежда?

– Не знаю.

Бросившись к свободному стулу, Хелена поднимает его в воздух. Реакция Слейда и Чжи Уна, вскочивших с мест, запаздывает на каких-то полсекунды. Хелена размахивается и швыряет стул в одностороннее стекло.

Однако до цели он не долетает…

Барри

6 ноября 2018 г.

Глаза открыты, но ничего не видно. Никакого ощущения времени – годы прошли или секунды? Барри моргает – без изменений. Может, я умер? Он делает вдох, грудная клетка расширяется. Выдох. Поднимает руку – слышен плеск, по коже что-то скользит.

Барри осознает, что плавает, не погружаясь, без всяких усилий со своей стороны, на поверхности воды одной температуры с его телом. Если не двигаться, ее совершенно не ощущаешь. Когда он снова замирает, его охватывает ощущение, будто у тела нет ни конца, ни начала…

Хотя нет, есть и кое-что еще. Что-то прикреплено к его левому предплечью. Протянув правую руку, он ощупывает предмет. Твердый пластиковый корпус, около дюйма в ширину и дюйма четыре в длину. Попытка оторвать его оказывается безуспешной – тот то ли приклеен, то ли вообще вживлен в кожу.

– Барри.

Голос принадлежит все тому же незнакомцу, который сидел перед ним на табурете и заставлял рассказывать о Меган.

– Где я? Что происходит?

– Вам нужно успокоиться. Дышите.

– Я умер?

– Разве я велел бы вам тогда дышать? Вы живы, а где находитесь, в данный момент несущественно.

Барри поднимает руку вверх, и пальцы упираются в поверхность в паре футов над его лицом. Он пытается нащупать рычаг или кнопку, открывающие эту штуку, куда его засунули, но все вокруг совершенно гладкое, без малейших швов.

Устройство на предплечье слегка вибрирует. Барри снова тянется к нему – ничего не происходит. Правая рука его не слушается. Он пытается поднять левую – тоже бесполезно. Ноги, голова, пальцы… Он не может даже моргнуть. Хочет что-то сказать, но губы не размыкаются.

– Вы ощущаете на себе действие парализующего препарата, – сообщает голос незнакомца откуда-то из темноты сверху. – Почувствовали вибрацию? Это был момент впрыска. К сожалению, необходимо, чтобы вы оставались в сознании. Не стану лгать вам, Барри, – следующие несколько минут будут весьма неприятными.

Полицейского охватывает ужас, какого он еще не испытывал. Тараща незакрывающиеся глаза, он все старается двинуть рукой, ногой, пальцем, – чем угодно, но они отказываются повиноваться. Все равно что пытаться пошевелить прядью волос.

И вот тут его настигает настоящий кошмар – мышцы диафрагмы тоже перестают работать. Вдохнуть не получается. Барри захлестывает водоворот паники, а затем и боли. Мир сужается до отчаянной жажды глотка воздуха, нарастающей с каждой секундой. Лишенный возможности управлять собственным телом, Барри не может даже кричать, биться или молить о пощаде – он не задумываясь пошел бы и на это, если бы только мог говорить.

– Сейчас вы, вероятно, уже осознали, что не можете дышать. Это не садизм, Барри, заверяю вас. Скоро все закончится.

Ничего не остается, кроме как лежать в полной темноте, наедине с безмолвным криком внутри себя и потоком мечущихся мыслей. Единственный звук, который Барри слышит, – оглушительное биение собственного сердца, колотящегося все быстрее и быстрее.

Устройство на руке вновь вибрирует. По вене от новой впрыснутой дряни растекается раскаленная добела боль, и отбойный молоток в груди немедленно реагирует – замедляясь, замедляясь… Замедляясь.

В какой-то момент Барри перестает слышать или чувствовать его вовсе. Тишина становится полной и абсолютной. Он понимает, что кровь в теле больше не циркулирует.

Я не могу дышать, сердце остановилось. Я умер. Клиническая смерть. Почему же я продолжаю думать и все понимать? Долго это еще продлится? Дальше будет больнее? Мне правда конец?

– Я только что остановил ваше сердце, Барри. Пожалуйста, послушайте меня. Вам нельзя сейчас утрачивать ясность мыслей, иначе мы вас потеряем. Если все получится и переход произойдет, не забудьте, что я сделал для вас. Не позвольте этому случиться во второй раз. Вы можете все исправить.

В мозгу, лишенном притока крови и кислорода, взрываются цветные пятна. Настоящее предсмертное световое шоу. Каждая вспышка – ближе и ярче, чем предыдущая.

Наконец, остается только слепящая белизна, тут же начинающая тускнеть – от оттенков серого к полной черноте. Барри знает, что за ней его ждет небытие, но, возможно, с ним придет и избавление от мук, от чудовищной жажды хоть глотка воздуха. Пусть смерть – что угодно, лишь бы это закончилось.

И вдруг какой-то запах – странный, вызывающий в душе смутный, необъяснимый отклик, щемящую ностальгию. Не сразу Барри понимает: так пахло у них дома, когда они с Джулией и Меган заканчивали ужин. Особенно если это был фирменный мясной рулет жены с жареной картошкой и морковкой. И следом другой запах, дрожжевой, ячменно-солодовый. Пиво, и не просто пиво, а «Роллинг Рокс» в таких зеленых бутылках, какое Барри всегда пил раньше.

Новые и новые ароматы сливаются в единый букет, с каким не сравнится по сложности никакое вино. Невозможно спутать – это запах дома. Их дома в Джерси-Сити, где Барри жил со своей бывшей женой и умершей дочерью.

Он вдруг чувствует вкус пива, смешанный с постоянным ощущением на языке от сигарет, которые он тогда курил. Мозг выдает поверх меркнущей белизны картинку – сперва размытую и смазанную по краям, но быстро приобретающую резкость. Телевизор. На экране – бейсбольный матч. Изображение четкое, словно наяву, сперва черно-белое, затем постепенно окрашивается и становится цветным.

Барри видит стадион «Фенвей-Парк». Зеленую траву в ярком свете прожекторов. Толпу болельщиков. Игроков. Красную глину в круге питчера. Курта Шиллинга с бейсбольной перчаткой, не сводящего глаз с Тодда Хелтона на позиции отбивающего.

Воспоминание строится, словно дом. Сперва фундамент – запах и вкус. Затем каркас зрительного восприятия. Следующим материализуется, словно твердые стены, осязание. Барри ощущает – по-настоящему ощущает – прохладную мягкость кожаного кресла, в котором сидит, положив ноги на откидную подставку. Рука – его рука – тянется к столику рядом, где на картонном кружкé стоит бутылка «Роллинг Рокс». Пальцы касаются зеленого стекла – холодного, покрытого капельками сконденсировавшейся влаги. Барри подносит бутылку к губам и запрокидывает ее. Вкус и запах ошеломляют своей реальностью. Это не просто воспоминание, все как будто происходит здесь и сейчас.

И в то же время он остро ощущает не только воспоминание, но и свой взгляд на него. Это не похоже ни на что, испытанное им ранее. Он как будто внутри собственной памяти, смотрит глазами собственной более молодой версии фильм о своей прежней жизни с эффектом полного погружения.

Мука умирания остается где-то на краю восприятия, словно тусклая, далекая звезда. Теперь начинают слышаться и звуки, сначала едва различимо, приглушенные и неясные; постепенно они набирают силу и чистоту, как будто кто-то медленно подкручивает настройки. Голос спортивного комментатора. Звонок телефона в доме. Шаги по деревянному полу коридора…

И вот перед Барри оказывается Меган. Он смотрит на нее. Ее губы двигаются, голос слышен, но слишком слабо, слишком тихо, – не разобрать. Однако тон и тембр те самые, что вот уже одиннадцать лет потихоньку изглаживались из воспоминаний…

Прекрасная и полная жизни, Меган стоит перед телевизором, загородив экран. Рюкзачок на плече, синие джинсы, бирюзовый свитер, волосы собраны в конский хвост…

Это уже слишком. Хуже пытки удушьем. И здесь ничего нельзя сделать – воспоминание вызвано не по воле Барри, оно как-то внедрено в его сознание. Наверное, не зря воспоминания обычно словно подернуты дымкой и лишены деталей. Видимо, это служит своеобразным анестетиком, буфером, защищающим нас от агонии столкновения со временем и тем, что оно крадет и стирает.

Барри хочет выбраться из этого воспоминания – тщетно. Оно воздействует на все чувства, яркое и четкое, будто сама жизнь. С одним существенным отличием – он никак не контролирует происходящее. Все, что ему остается, – смотреть глазами самого себя одиннадцатилетней давности, слушать тот последний разговор со своей дочерью и чувствовать движения собственной гортани, губ и языка, произносящих те же слова.

– Ты говорила с мамой?

Голос звучит нисколько не странно, он именно такой, каким говорит Барри – и на слух, и по ощущениям.

– Я решила спросить у тебя.

– А уроки все готовы?

– Нет, я поэтому и хочу пойти.

Более молодая версия Барри пытается заглянуть за Меган. Тодд Хелтон неудачно отбивает подачу и уходит с поля, несмотря на то что игроку с третьей базы удается взять очко.

– Пап, ты меня даже не слушаешь.

– Я слушаю тебя очень внимательно, – говорит Барри, снова поднимая глаза на нее.

– Мы с Минди делаем лабораторку, и нам надо успеть до следующей среды.

– По какому предмету?

– По биологии.

– А кто еще там будет?

– О, господи! Ну, я, Минди… Может быть, Джейкоб, Кевин наверняка и Сара.

Барри видит, как он поднимает левую руку и смотрит на часы, которые потеряет во время переезда. Это случится через десять месяцев – как следствие смерти Меган и внезапного крушения их с Джулией брака.

Чуть позже половины девятого.

– Так я пойду?

Скажи «нет»!

Более молодой Барри смотрит, как следующий игрок «Рокиз» идет к позиции отбивающего.

Нет!

– В десять вернешься?

– В одиннадцать.

– Это только перед выходными, сама знаешь.

– Тогда пол-одиннадцатого.

– Даже не надейся.

– Ладно, в десять пятнадцать.

– Ты издеваешься?

– Туда идти десять минут. Если ты, конечно, не хочешь меня подвезти…

Ох ты… Память вытеснила этот момент как слишком болезненный. Меган предложила, чтобы Барри подбросил ее на машине, а он отказался. Согласись он тогда, она осталась бы жива.

Да, идиот, отвези ее туда!

– Милая, я смотрю игру.

– Значит, договорились? До пол-одиннадцатого?

Он ощущает, как губы сами собой складываются в улыбку. В памяти резко вспыхивает давно забытое чувство от очередного проигрыша дочери в переговорах. Раздражение, и в то же время гордость – девушка растет с характером, знает, чего хочет и готова за это бороться. Есть надежда, что и во взрослой жизни будет добиваться своих целей.

– Ладно… – кивает он. Меган поворачивается и направляется к двери. – Но ни минутой позже. Обещаешь?

Останови ее! Останови!

– Да, пап.

Вот какими были ее последние слова. Теперь Барри припоминает. «Да, пап».

Его более молодая версия вновь утыкается в телевизор, где Брэд Хоуп отправляет мяч прямо в середину поля. Шаги Меган удаляются, Барри кричит где-то внутри, но ничего не происходит. Он не имеет власти над этим телом. Тот, кому оно принадлежит, даже не смотрит вслед. Его интересует только игра; он не знает, что секунду назад в последний раз видел глаза дочери. И мог все предотвратить одним словом. Входная дверь открывается и со стуком захлопывается. Меган уходит – прочь от дома, от отца, навстречу своей смерти. А он сидит в кресле и смотрит бейсбол.

Боль от невозможности вдохнуть ушла. Барри больше не чувствует ни своего тела, лежащего в теплой воде, ни обездвиженного сердца в груди. Осталось лишь это мучительное воспоминание, в которое он неизвестно зачем погружен, и тот факт, что его дочь только что вышла из дома в последний раз в своей…

Левый мизинец. Он шевельнулся. Точнее, Барри шевельнул им. Совершил осознанное действие.

Еще попытка. Теперь послушалась вся кисть. Барри протягивает одну руку, потом другую. Моргает. Делает вдох. Открывает рот и издает горлом неопределенный звук – бессмысленный, но произведенный им, Барри!

Что происходит? До сих пор он был всего лишь наблюдателем, воспоминание разворачивалось перед ним, словно файл в режиме «только для чтения». Как в кино, но глазами главного героя. Теперь вдруг можно двигаться, что-то произносить и вообще взаимодействовать с окружающим миром.

С каждой секундой Барри все больше и больше ощущает контроль над телом. Наклонившись, он опускает подставку для ног и встает, озираясь вокруг. Дом, где он жил больше десяти лет назад, выглядит просто невероятно реальным.

Барри пересекает гостиную и останавливается перед зеркалом у двери, изучая собственное отражение. Волосы куда гуще и опять песочного цвета. Седины, в последние годы захватывавшей все больший и больший плацдарм в редеющей шевелюре, нет и в помине. Подбородок четко обрисован, щеки не обвисли. Ни мешков под глазами, ни красных пятен на носу, выдающих излишнее пристрастие к выпивке. Барри вдруг осознает, как запустил себя после смерти Меган.

Он смотрит на дверь, в которую только что вышла его дочь. Какого черта здесь творится? Он ведь был в отеле на Манхэттене, где умирал в чем-то вроде депривационной капсулы.

Явь или нет? Это действительно происходит на самом деле? Невозможно! Однако ведь все совсем как в жизни…

Барри открывает дверь и делает шаг в осенний вечер. Если здесь какой-то обман, ничего хуже и быть не может. А вдруг то, что сказал тот человек, правда? Я собираюсь сделать вам лучший подарок в вашей жизни. Величайший из всех, о котором человек может только мечтать.

Резко оборвав себя, Барри возвращается в текущий момент. Вопросы могут подождать. Прямо сейчас он стоит на крыльце своего дома, легкий ветерок шелестит дубовыми листьями и покачивает веревочные качели. Возможно или нет, но все говорит о том, что сейчас 25 октября 2007 года, тот вечер, когда Меган сбил неизвестный автомобилист, скрывшийся с места происшествия. Она так и не добралась до «Дэйри куин» и не встретилась с друзьями. Беда случится через каких-то десять минут. И две из них Барри уже проигрывает.

Он босиком, но нельзя больше тратить впустую ни секунды. Захлопнув дверь, он бросается прямо по газону, по шуршащим под ногами листьям, и выбегает на ночную улицу.

Хелена

20 июня 2009 г.

День 598

Кто-то стучит в дверь. Пошарив рукой в темноте, Хелена включает лампу и выбирается из постели в пижамных штанах и черной майке. Будильник на столе показывает 9.50.

Хелена выходит в гостиную и идет к двери, нажав по дороге на кнопку, поднимающую глухие шторы. Вдруг накатывает сильнейшее чувство дежавю.

В коридоре стоит Слейд в джинсах и спортивной кофте с капюшоном. В руках у него бутылка шампанского, два бокала и DVD. Прошло несколько недель, как они виделись последний раз.

– Черт, я тебя разбудил…

Хелена щурит глаза от яркого света, льющегося от люминесцентных ламп на потолке.

– Могу я войти?

– У меня есть выбор?

– Хелена, прошу…

Она делает шаг назад, впуская его, и следует за ним из маленькой прихожей мимо туалета в гостиную.

– Зачем ты пришел?

Он усаживается на пуфик для ног возле огромного кресла у окна, за которым ничего, кроме бескрайнего моря.

– Мне сказали, ты не выходишь ни в столовую, ни в тренажерный зал. Ни с кем не разговариваешь, целыми днями торчишь у себя в комнате…

– Почему ты не разрешаешь мне общаться с родителями? Почему не отпускаешь?

– Ты сейчас сама не своя, Хелена, и можешь наговорить лишнего об этом месте.

– Мне нужно уехать, говорю тебе. Мама в больнице – я даже не знаю, в каком она состоянии. Папа уже месяц не слышал моего голоса, наверняка ужасно беспокоится…

– Сейчас ты этого не поймешь, я знаю, но я спасаю тебя от тебя самой.

– Да пошел ты!

– Ты забросила проект, потому что не согласна с направлением, которое я ему придал. Я просто хочу дать тебе время пересмотреть свое решение.

– Это был мой проект!

– Но деньги давал я.

У Хелены дрожат руки – и от страха, и от злости.

– Я не желаю больше этим заниматься. Ты разрушил мою мечту. Не дал мне помочь маме и другим. Сейчас я хочу вернуться домой. Ты и дальше собираешься удерживать меня здесь против воли?

– Нет, разумеется.

– Значит, я могу уехать?

– Помнишь, о чем я спросил тебя в первый день, когда ты только прилетела?

Хелена качает головой, борясь с подступающими слезами.

– Я спросил: готова ли ты изменить мир вместе со мной? Ты проделала блестящую работу, и сегодня я пришел к тебе сказать, что она завершена. Все получилось.

Хелена непонимающе смотрит на него через кофейный столик. Слезы текут по лицу.

– О чем ты говоришь?

– Сегодня главный день в твоей и моей жизни – тот, к которому мы шли все это время. Поэтому я и здесь – чтобы отпраздновать его с тобой.

Слейд начинает раскручивать проволочную уздечку. Закончив, бросает ее на кофейный столик, зажимает бутылку с этикеткой «Дом Периньон» между колен и аккуратно откупоривает пробку. Потом разливает шампанское по узким бокалам, тщательно наполняя каждый до самой кромки.

– Ты сошел с ума, – говорит Хелена.

– Еще рано пить. Надо подождать до… – Он смотрит на часы. – Примерно до десяти пятнадцати. А пока я хочу показать тебе кое-что, что произошло вчера.

Слейд берет диск с кофейного столика, идет к домашнему кинотеатру, вставляет в проигрыватель и увеличивает громкость. На экране возникает кресло Хелены, в нем незнакомый ей высокий жилистый мужчина. Чжи Ун, склонившись над ним, делает ему на левом плече татуировку – М-и-р-а-н…, когда тот вдруг поднимает руку:

– Стоп!

– В чем дело, Рид? – В кадре появляется Слейд.

– Я здесь. Я вернулся. Господи!

– О чем ты говоришь?

– Эксперимент сработал.

– Докажи.

– Имя твоей матери – Сьюзен. Ты сказал его мне перед тем, как я залез в яйцо, и велел повторить, когда я снова тебя увижу.

На лице экранного Слейда расплывается широкая ухмылка.

– В какое время завтра прошел эксперимент? – спрашивает он.

– В десять.

Слейд выключает телевизор и переводит взгляд на Хелену.

– Я должна была что-то из этого понять?

– Полагаю, скоро мы узнаем.

Некоторое время они сидят в неловком молчании. Хелена смотрит на пузырьки в шампанском.

– Я хочу уехать домой, – говорит она наконец.

– Можешь отправляться прямо сегодня, если пожелаешь.

На стенных часах 10.10. В каюте стоит такая тишина, что слышно шипение выходящего из шампанского газа. Хелена бездумно глядит на море. Что бы там ни придумал Слейд, с нее довольно. Эта вышка, проект – ничего ей больше не нужно. Плевать, что она останется без денег, без доли в прибыли – никакие мечты, никакие амбициозные замыслы того не стоят. Надо вернуться в Колорадо и помогать отцу ухаживать за мамой. Пусть не удалось сохранить ее тускнеющие воспоминания или вылечить – можно хотя бы просто быть рядом все отпущенное ей время.

Десять пятнадцать наступает и проходит. Слейд то и дело смотрит на свои наручные часы, во взгляде постепенно растет беспокойство.

– Слушай, – не выдерживает Хелена, – не знаю, к чему все это было, но, по-моему, тебе пора. Когда прибудет вертолет, на котором я смогу вернуться в Калифорнию?

Из носа Слейда вытекает струйка крови. Хелена ощущает железистый привкус во рту и осознает: с ней то же самое. Она поднимает ладонь, но кровь просачивается сквозь пальцы на футболку. Хелена бросается в туалет, хватает пару полотенец из ящика, прижимает одно к носу, а другое относит Слейду. Когда она протягивает к нему руку, сильная боль вдруг пронзает голову где-то позади глаз – словно Хелена разом проглотила целое мороженое. Судя по виду Слейда, тот испытывает то же, однако затем широко улыбается, показывая окровавленные зубы. Поднявшись, он промокает нос и отбрасывает полотенце в сторону.

– Ты это чувствуешь? – спрашивает он.

Сперва она думает, что он говорит о боли, как вдруг осознает появившееся у нее совершенно иное воспоминание о последнем получасе – серое и призрачное. В нем Слейд не пришел с шампанским, а позвал ее спуститься с ним в исследовательскую лабораторию. Там они сидели в аппаратной, а наркоман-героинщик залез в депривационную капсулу. Ему реактивировали память о ранее сделанной татуировке и затем убили. Хелена пыталась бросить стул в стекло между аппаратной и лабораторией и в этот момент вдруг очутилась здесь, в своей каюте, с кровоточащим носом и раскалывающейся головой.

– Я не понимаю… Что произошло?

Слейд поднимает бокал, слегка стукает им о другой, стоящий на столе, и делает долгий глоток.

– Хелена, то, что ты придумала, не просто позволяет людям заново переживать свои воспоминания. Оно на самом деле возвращает их в прошлое.

Барри

25 октября 2007 г.

Окна соседних домов мерцают от включенных телевизоров. На улице никого, кроме Барри. Он бежит посередине пустой дороги, покрытой опавшими листьями с растущих вдоль квартала дубов. Уже много лет он не чувствовал себя таким сильным. Левое колено не болит – до неудачного подката во время игры в софтбол в Центральном парке еще пять лет. К тому же ноги несут куда более легкий вес, на добрых тридцать фунтов меньше.

Через полмили впереди показываются сияющие вывески мотелей и кафе, среди которых и «Дэйри куин». Барри замечает, что в левом переднем кармане джинсов что-то есть. Снизив темп до быстрого шага, он засовывает туда руку и выуживает айфон первого поколения. На заставке фото Меган, пересекающей финишную черту во время забега.

Разблокировать телефон удается только с четвертой попытки. Пролистав список контактов, Барри набирает номер дочери и вновь переходит на бег. После первого же гудка включается голосовая почта. Еще попытка – то же самое.

Труся по разбитому тротуару, Барри минует несколько старых заброшенных зданий, которые в ближайшее десятилетие реконструируют. Здесь появятся новое жилье, кафе и винокурня, пока же лишь мрачно темнеют развалины.

В нескольких сотнях шагов впереди появляется чья-то фигура, вынырнувшая из мрака запущенного квартала на залитое ярким светом пространство, где начинается оживленный центр. Бирюзовый свитер, конский хвост… Барри окликает дочь, но она не оглядывается. Рванув с места, он бежит так, как не бегал никогда в жизни, хватая воздух ртом и продолжая выкрикивать ее имя.

В голове, однако, так и бьется неотвязная мысль – это все вправду или нет? Сколько раз Барри представлял себе, как спасает дочь. Лишь бы дали шанс…

– Меган!

Осталось всего шагов пятьдесят – оказывается, она болтает по телефону, ничего не замечая вокруг. Сзади слышится визг покрышек. Обернувшись, Барри видит быстро приближающиеся огни фар. Двигатель ревет на высоких оборотах. Кафе, до которого Меган так и не добралась, впереди, на другой стороне улицы. Девушка ступает на дорогу…

– Меган! Меган! Мега-а-ан!

Та останавливается в шаге от тротуара и оглядывается, все еще с телефоном возле уха. Барри видит замешательство на ее лице. Шум приближающейся машины нарастает, и мимо на шестидесяти милях в час проносится черный «Мустанг».

Петляя посередине улицы, он скрывается за поворотом. Меган стоит возле бордюра. Барри подбегает, задыхаясь и не чувствуя ног после спринтерского рывка на полмили.

– Папа? – Дочь опускает телефон. – Что ты здесь делаешь?

Барри озирается по сторонам. На дороге пусто, никаких машин, лишь они двое замерли в желтом свете нависающего сверху фонаря. Тихо так, что слышно шуршание опавших листьев.

Тот ли это «Мустанг» сбил Меган тогда, одиннадцать лет назад? Он ли это здесь и сейчас, как ни дико это звучит? Барри удалось, он предотвратил несчастье?

– Ты босиком… – замечает дочь.

Он порывисто обнимает ее, с силой прижимая к себе, задыхаясь теперь уже не только от бега, но и от рыданий, которых не может сдержать. Это слишком – чувствовать ее запах, слышать голос, просто осознавать, что она здесь, рядом, живая.

– Что случилось? Как ты здесь оказался? Почему ты плачешь?

– Машина… она должна была…

– Господи, пап, да все со мной нормально!

Если происходящее с ним неправда, ничего хуже с человеком и сделать нельзя. Здесь все слишком по-настоящему, жизнь как она есть, а не погружение в виртуальную реальность или что-то подобное. Пути назад отсюда уже не будет.

Барри не сводит глаз с дочери. Он касается ее лица, такого прекрасного и живого в свете уличного фонаря.

– Ты настоящая? – спрашивает он.

– Пап, ты что, пьяный?

– Нет, я…

– Что?

– Я беспокоился за тебя.

– Почему?

– Потому… потому что отцы всегда беспокоятся за своих дочек.

– Ну, я же в порядке. – Она неловко улыбается, очевидно, и не без оснований полагая, что он не в себе. – Все нормально.

Барри вспоминает ту ночь, когда нашел ее, недалеко отсюда. Он названивал целый час – ничего, только длинные гудки и переключение потом на голосовую почту. Уже здесь, на улице, он заметил свечение треснутого экрана телефона, лежащего посреди дороги. А следом отыскал в темноте, за тротуаром, и тело дочери, изломанное и распростертое. Автомобиль мчался с такой скоростью, что ее отбросило далеко от проезжей части.

Это воспоминание навсегда останется с Барри, однако теперь оно стало серым и выцветшим, как то, что посетило его в монтокской забегаловке. Неужели он каким-то образом изменил ход событий? Как такое возможно?

Меган смотрит на отца долгим взглядом – уже не раздраженным, а добрым и озабоченным. Барри все утирает слезы, стараясь перестать плакать. Ее это, похоже, и пугает, и трогает одновременно.

– Ничего, – говорит она. – Отец Сары постоянно так эмоционально реагирует.

– Я так горжусь тобой.

– Я знаю. Пап, меня ждут друзья.

– Да, хорошо.

– Ну, еще увидимся?

– Обязательно.

– Мы ведь идем в кино на выходных, как договаривались? Только ты и я?

– Да, конечно.

Барри не хочет ее отпускать. Он мог бы держать ее в объятиях целую неделю, и этого было бы мало. И все же он только произносит:

– Пожалуйста, будь осторожна.

Дочь поворачивается и идет через улицу. Барри окликает ее, и она оглядывается.

– Я люблю тебя, Меган.

– Я тоже тебя люблю, папа.

Он остается стоять один, весь дрожа и пытаясь осознать, что же произошло. Меган пересекает дорогу и заходит в «Дэйри куин», где подсаживается к друзьям за столик у окна.

Сзади слышатся шаги. Барри оборачивается и видит мужчину в черном. Даже издалека силуэт кажется смутно знакомым. Когда человек подходит ближе, Барри узнает его – тот тип из закусочной в Монтоке, Винс, который потом оттащил его, одурманенного какой-то дрянью, из бара в номер. Парень с татуировкой вокруг горла – правда, теперь ее уже нет. Или еще нет. Плюс шевелюра на месте, а сам он выглядит куда стройнее. И моложе – лет на десять.

Барри инстинктивно пятится назад, но Винс вскидывает руки в знак мирных намерений. Мужчины встречаются лицом к лицу на пустом тротуаре под фонарем.

– Что со мной происходит? – спрашивает Барри.

– Понимаю, сейчас ты сбит с толку, но это ненадолго. Я здесь, чтобы выполнить последний пункт моего контракта. Ты ведь уже сообразил?

– Что сообразил?

– Что мой босс для тебя сделал.

– Это все по-настоящему?

– Да.

– Но как?

– Твоя дочь жива, и вы снова вместе. Не все ли равно, как? Больше мы не встретимся, но сейчас я должен кое-что тебе объяснить. Есть несколько главных правил, очень простых. Не пытайся извлечь что-то большее из своего знания о том, что случится в будущем. Просто живи своей жизнью. Проживи ее чуть лучше, чем раньше. И никому ничего не рассказывай – ни жене, ни дочери, ни единому человеку.

– А если я захочу вернуться?

– Технология, которая перенесла тебя сюда, пока еще не изобретена.

Винс разворачивается, чтобы уйти.

– Как мне отблагодарить его за это? – спрашивает Барри.

Его глаза вновь наполняются слезами.

– Прямо сейчас, в две тысячи восемнадцатом, он наблюдает за вашей семьей. Надеюсь, он видит, что ты воспользовался вторым шансом по максимуму. Что вы счастливы, с дочкой все в порядке, а важнее всего – что ты держал язык за зубами и следовал правилам, которые я только что объяснил. Вот так ты его и отблагодаришь.

– Как это – «сейчас, в две тысячи восемнадцатом»?

Винс пожимает плечами.

– Время – всего лишь иллюзия, созданная нашей памятью. Нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Все происходит сейчас.

Барри пытается осмыслить сказанное, для него это слишком сложно.

– Так ты, значит, тоже вернулся назад?

– Да, немного подальше, чем ты. Я уже три года живу свою жизнь заново.

– Почему?

– Облажался, когда был копом, завел дела не с теми ребятами. Теперь держу магазинчик для рыбаков, и все у меня прекрасно. Удачи и тебе со вторым шансом.

Винс поворачивается и исчезает в темноте.