Текст книги "Просто Маса"

– Господь милосердный, спаси нас и помилуй! – вздымала руки к черному небу мисс Турнип.

Улица уже опустела. Толпа умчалась в поисках спасения туда, где ночь еще оставалась черной. На мостовой валялись деревянные сандалии, шляпы, брошеные вещи. Пожар надвигался с трех сторон.

Маса потрогал в кармане «браунинг», который взял с собой на всякий случай – но уж точно не на такой.

– Господи, яви чудо! Пошли Своих белых ангелов-спасителей! – надрывалась богомолица.

И вдруг – Маса не поверил глазам – в зазоре между двумя ближайшими домами, один из которых уже вспыхнул, а второй еще нет, возникло несколько фигур. Нет, не белых – черных, но то явно были спасители. Они начали очень ловко и быстро крушить баграми и кирками еще не загоревшееся строение – чтобы замедлить распространение огня. Командовал ими кто-то высокий, с белой повязкой на голове – будто с нимбом.

Пожарные, это пожарные! Хоть кто-то в этом распавшемся мире думает не только о себе!

– Сюда! Пожалуйста сюда! – закричал Маса.

Человек в повязке оглянулся, подошел. Вблизи стало видно, что это не пожарный. За поясом торчал танто в ножнах из кожи ската, на белой повязке алел солнечный круг и было написано «Хиномару-гуми»[89]89
  Хиномару-гуми
  «Гуми» (группа, команда) – обычное самоназвание для японских «организованных преступных групп», причислявших себя к якудза. Шайка – или выражаясь вежливо, «клан» – могла брать имя главаря либо же придумать себе какое-нибудь эффектное наименование. «Хиномару» («Солнечный круг») – японский герб, поэтому сразу понятно: в этой банде состоят настоящие патриоты своей родины и хранители национальных ценностей.


[Закрыть]. Раз «гуми» и короткий меч за поясом – это якудза. Маса припомнил, что во времена его юности в Токио был клан с названием «Хиномару». Должно быть, расширил территорию или вообще перебрался в Иокогаму.

Предводитель был молод, статен, густобров и горбонос – такому впору играть героев на сцене Кабуки. Он присел на корточки, попробовал сдвинуть обломок стены, покачал головой, крикнул своим:

– Эй, все сюда!

Подбежали остальные. Вожак скинул куртку с той же надписью, что на повязке. Тело у него было поджарое, мускулистое, всё в затейливых разноцветных татуировках. Самая большая – усатый единорог Кирин, поборник справедливости и враг всяческой неправды.

– Двое – упритесь ломами! Саперную лопатку мне!

Полез под руины. По камню заскрежетал металл, балка чуть дрогнула.

– Поднимай!

Минуту спустя расцарапанную, но в остальном вполне целую старуху вытащили из ловушки.

– Благодарствуйте, господин Сандаймэ, – поклонилась она спине с Кирином – чудесный спаситель уже удалялся. Его люди вернулись доламывать соседний дом.

– Кто это? – спросил Маса.

– Вы наверно нездешний? Это Сандаймэ, оябун[90]90
  Оябун
  Традиционная иерархия клана (гуми) выглядела так.
  Во главе – оябун («отец»).
  Его помощник, правая рука, назывался «вакагасира» («молодой главарь»). В почтенных, давно существующих бандах это место часто занимал родной или приемный сын оябуна.
  Ниже стояли «офицеры» (вроде сицилийских капо), у каждого из которых имелся свой отряд бойцов. Название этой должности – «гасира» («главарь»).
  Руки члена гуми. Не перепутаешь.


[Закрыть] нашего иокогамского клана «Хиномару».

«Сандаймэ» означало «третий в роде». Стало быть горбоносый молодец унаследовал свой возвышенный статус от отца и деда. Этим, видно, и объяснялась его молодость.

– Что ревешь? – накинулась свирепая старуха на мужа. – Бежим отсюда, идиот, пока не сгорели!

Она уволокла своего подкаблучника, а к Масе пристала мисс Турнип.

– Кто эти святые люди? Монахи?

– Это якудза. Настоящие якудза, – ответил Маса, гордясь своим происхождением.

– Скажите им, что я хочу остаться с ними. Я им пригожусь. На войне я работала в лазарете сестрой милосердия. Переведите!

– Дорогая мисс Турнип, якудза – это не монахи, это бандиты, – объяснила ей Наоми. – От них лучше держаться подальше.

– В Писании сказано: «Кто о ближних своих более, чем о себе, помышляет, с тем и Бог», – ответила на это миссионерша. – Желаю вам благополучно найти дочь, миссис Тревор. Я остаюсь.

Она решительно направилась к оябуну, еще издали крича ему что-то на своем чудовищном японском. Маса искренне посочувствовал якудзе. Отвязаться от мисс Турнип им будет непросто.

«Вот ведь вроде бы глупая, несносная курица, – думал он, уводя Наоми подальше от огня, – а сказала самое главное. Хорошие люди отличаются от плохих только тем, что о других заботятся больше, чем о себе. Значит, мисс Турнип хорошая? Хм. Однако чему удивляться? Разве новость, что хорошие люди могут быть очень неприятными, а плохие – очень приятными и что с первыми часто тяжелее, чем со вторыми?».

С Главной улицы они повернули на улицу Одавара, пока нетронутую пожаром, и, пробежав квартал, снова двинулись к речке, но и тут дорогу преградил огонь – проклятый ветер все время менял направление. Навстречу опять бежала охваченная паникой толпа, пришлось поворачивать обратно. «Наверх! Наверх! – кричали люди. – На холм Сэнгэн! Там безопасно!».

Стадо с топотом пронеслось мимо. Хотел бежать за всеми и Маса, но опять увидел такое, что застыл.

На пустом тротуаре в покосившейся инвалидной коляске сидел старик. Должно быть, отлетело колесико, и калеку бросили.

– Куда вы опять? – крикнула миссис Тревор.

Но Маса уже бежал назад. Вид неподвижной фигуры его поразил. Старик был не японцем, а европейцем, причем несомненно русским. Это было видно по интеллигентской бородке, по пенсне, по холщовой панаме, в которой бывало сиживали на подмосковных верандах дачники. Из газет Маса знал, что в Иокогаме немало русских эмигрантов, ожидающих визы в Америку и Австралию, так что в самом факте ничего удивительного не было, но на фоне горящей японской улицы этот чеховский персонаж выглядел фантастично – будто в машинерии бытия что-то сдвинулось и перепуталось.

Еще удивительнее была поза инвалида. Он сидел, удобно откинувшись назад, положив ногу на ногу, а вблизи оказалось, что человек еще и улыбается – спокойно, снисходительно, будто наблюдает не конец цивилизации, а некое забавное, не вполне пристойное представление.

– Вас бросили? – крикнул Маса, присаживаясь на корточки, чтобы осмотреть поломку.

Старик нисколько не удивился, что японец обращается к нему по-русски.

– Почему бросили? Сам отпустил. Зачем погибать тому, кто хочет жить?

– Переломилась ось. Не починишь. Можете обхватить меня за плечо?

Человек поморщился.

– Не вижу смысла. Пыхтеть, кряхтеть, падать. И ради чего? На холм вы меня все равно не затащите. Благодарю за приглашение, но не стоит. Ступайте, сударь, ваша дама волнуется.

– Но вы сгорите!

– Нет, – безмятежно ответил удивительный инвалид. – Я задохнусь. Поверьте, это менее неприятно, чем моя повседневная жизнь. А уж в свете этих обстоятельств, – кивнул головой на горящий город, – тем более. Мне нисколько не жаль расставаться с таким миром. Скорее нужно пожалеть тех, кто здесь останется.

– Господи, мы же погибнем! – истерично взвизгнула миссис Тревор. – Вы взялись меня сопровождать! Вы за меня отвечаете!

И потащила Масу прочь от улыбающегося старика.

Следующий мост через Оокагаву тоже обвалился Пришлось сделать еще один зигзаг. Лишь третий по счету мост, Нисинохаси[91]91
  Мост Нисинохаси
  Уже обвалившийся


[Закрыть], хоть и покривился, но устоял. Осторожно ступая по растрескавшемуся покрытию, Маса провел спутницу над водой, которая, отражая пламя, была похожа на поток расплавленной лавы.

Наконец они оказались на приморском холме Блафф. Но пожар уже добрался и сюда. С северной стороны всё трещало и стреляло. Ветер, кажется, твердо решил дуть только оттуда. Огонь надвигался сплошной стеной. Многие дома, богатые и нарядные, в землетрясении уцелели, но теперь они вспыхивали один за другим.

– Быстрее, быстрее! – торопила Наоми. – Я живу над самым берегом, мы успеем!

– Но пожар прижмет нас к обрыву, – сказал Маса, оглядываясь. Сзади огромной свечой пылала высокая готическая церковь. Это было очень красиво.

– Мы спустим вниз сетку с теннисного корта. Понадобится – привяжем к ней запасную. Только бы обогнать пожар! Только бы найти Глэдис!

Вблизи дома миссис Тревор стала уверенней. Теперь она бежала первой, показывая дорогу.

– Вон наши ворота! Целы! – радостно закричала она.

Помпезные кованые ворота действительно стояли нетронутыми, но с одной стороны от них решетчатая ограда изогнулась, с другой вовсе рухнула. Скособочился и трехэтажный особняк. Крыша сдвинулась, будто залихватски нахлобученная шляпа. Башенка с флюгером торчала под углом в сорок пять градусов.

Во дворе двигались тени, слышались крики.

– Это голос Пиммса, нашего батлера! Остальные слуги тоже здесь! – сообщила Наоми, замерев перед воротами – словно боялась войти. – Но я не вижу Глэдис… Боже, спаси и сохрани!

Бросилась во двор.

– Пиммс, это я! Где моя дочь? Глэдис, милая, где ты?

Человеческое

Масе не понравилось, что никто миссис Тревор не ответил. Слуги (их было семеро, четыре женщины и трое мужчин) повели себя очень нехорошо: сначала все посмотрели на хозяйку, а потом опустили глаза.

И еще на земле кто-то лежал. В темной, зловещей луже.

– Добрый день, мэм… – промямлил пожилой мужчина, к которому обратилась Наоми. Он был круглоголовый, короткошеий, похожий на бобра. – То есть, собственно, не день… И нельзя сказать, чтобы добрый…

Пока он лепетал эту чушь, Маса присел над телом. Молодой парень в такой же ливрее, как у Пиммса, только без золотых позументов. Лежит ничком. Руки раскинуты. Эхе-хе… А шея-то наполовину перерублена. Очень острым клинком.

Маса осторожно перевернул мертвеца. В отличие от остальных слуг этот был японец.

Миссис Тревор утратила обычную благовоспитанность, схватила батлера за лацканы.

– Где Глэдис?! Там…? – Трясущийся палец показал на осевший дом. – Она… п-погибла? Во время з-землетрясения?

Бедняжка начала заикаться.

– Нет, мэм, что вы! – замахал руками Бобер. – От землетрясения никто не погиб. И даже не пострадал. С этим всё в порядке.

– Так что же ты меня пугаешь? Где моя девочка?

– Ее забрали, мэм…

– Кто?! Куда?!

Батлер шлепал губами, оглядывался на остальных. Наконец пробормотал:

– Какие-то люди…

– Бандиты, мэм, – всхлипнула долговязая служанка, почему-то зажимавшая ладонями голову с обеих сторон. – Юную мисс увели с собой какие-то ужасные люди. Настоящие звери! Смотрите, что они со мной сделали. Вырвали золотые сережки, прямо с мясом!

Она отняла руки, демонстрируя окровавленные уши, и заплакала.

После этого, перебивая друг друга, заговорили разом все слуги. Из этих причитаний и возгласов постепенно восстановилась картина случившегося.

День домашние провели снаружи, боясь, что от очередного толчка дом окончательно рассыплется. Всё ценное вынесли во двор. Для молодой мисс из скатертей и ширм соорудили подобие шатра. Но глубокой ночью, примерно час назад, из темноты вдруг вышли неизвестные люди (по выражению батлера, «туземцы»). Их было трое. Один катил за собой двухколесную повозку, на каких возят рикши. Она была набита вещами.

Незнакомцы выглядели страшно и вели себя очень грубо. Они переложили к себе в коляску всё самое дорогое из спасенного имущества. И увели с собой юную мисс.

– Их было только трое, вас, мужчин, тоже, – сказал Маса. – Почему вы не сопротивлялись?

– У них были здоровенные кинжалы, сэр! Наш бой Сабуро не давал им забрать мисс Глэдис, и главный грабитель зарубил его. Кровь так и брызнула! Ужас!

Все посмотрели на мертвеца. Маса сообразил, что это и есть бой, который носил за юной госпожой зонт и ранец. Значит, из всей прислуги защитить девочку попробовал только японец. Понятно, почему: то самое «туземное воспитание», от которого желает оградить свою дочь миссис Тревор. С точки зрения японского слуги, не заступиться за госпожу – чудовищная низость, после которой будет невозможно жить на свете.

Маса с почтением и жалостью глядел на бледное лицо убитого. Совсем молоденький, лет семнадцать. Наверное, был еще и безнадежно влюблен в кукольно красивую девочку. Еще одна маленькая трагедия внутри трагедии гигантской.

– Ладно они взяли ценности, но зачем им Глэдис? Я ничего не понимаю! – дрожащим голосом вскричала Наоми.

– Старший посмотрел на нее, поцокал языком и сказал «бидзин», – глядя в сторону, негромко произнес Пиммс. – Это по-ихнему «красавица», мэм.

– Я знаю, что значит «бидзин»! Я ведь японка! – Миссис Тревор схватилась за голову. – Боже, эти негодяи решили надругаться над ребенком!

Она издала душераздирающий стон, явно готовясь перейти к бурным рыданиям. Поэтому Маса быстро сказал:

– Надругаться – вряд ли.

Наоми обернулась к нему с отчаянной надеждой во взгляде.

– Вы думаете?

– Если б ими овладела похоть, они удовлетворили бы ее прямо здесь. Кого им тут бояться? – Маса с презрением покосился на европейских слуг. – Бандиты ведь уже убили единственного человека, который мог им помешать.

– Зачем же тогда они ее увели? Для выкупа? – Миссис Тревор просветлела. – О, я ничего не пожалею ради спасения Глэдис! Если сумма будет непомерно велика, отправлю телеграмму мерзавцу в Шанхай. Это ведь и его дочь.

Если еще существует телеграф, да и Шанхай, подумал Маса. Но вслух такое говорить не стал. Он вообще ничего больше не сказал безутешной матери. Сначала нужно было получить ответы на несколько вопросов. Пожалуй, на четыре.

– Пиммс, усадите госпожу куда-нибудь и дайте ей воды. А вы все, марш за мной.

Он отвел слуг в сторону и задал им следующие вопросы:

– Вы говорите, что у них были «здоровенные кинжалы». Какой длины и с какими рукоятками?

– Один из них вел себя, как старший, верно? Кланялись ли ему двое остальных вот этак? (Он показал, как). Произносили они при этом «осс»?

– Как были одеты грабители – по-японски или по-западному? Если по-японски, то одинаково или нет? И были у них на одежде какие-нибудь эмблемы или иероглифы?

– Заметили ли вы у кого-то из них особые приметы?

Без хозяйки прислуга держалась свободнее и отвечала связнее.

«Кинжалы», разумеется, оказались обычными вакидзаси. И вели себя двое младших со старшим так, как предполагал Маса. Опознавательных знаков на одежде не было – жаль, но ожидаемо. Кое-что выяснилось и по приметам. У главаря (слуги больше пялились на него) поперек лба косой шрам, рассекающий левую бровь.

– Еще у него на руке нет пальца! – сообщила долговязая служанка. – Я не хотела сережки отдавать, они настоящие золотые, мне жених подарил, он судовой механик, но этот как схватит меня ручищей за горло, а мизинца нет!

Это устранило последние сомнения.

Маса подошел к полуобморочной миссис Тревор, которую батлер поил какими-то каплями, и с уверенностью доложил:

– Это были якудза.

– Как якудза? – Наоми испуганно смотрела снизу вверх. – Они же не грабят обычных людей!

– В мои времена были правильные якудза и неправильные якудза. Видно, так и осталось. Правильные якудза помогают попавшим в несчастье. Неправильные – чужим несчастьем пользуются. Не знаю только, из какого гуми были эти мерзавцы. Они сняли свой обычный наряд, потому что занимались грязным делом. Не хотели компрометировать свой клан.

– Но зачем им Глэдис?

– Такую красивую девочку можно дорого продать.

– Кому? Куда?

Он промолчал. В прежние времена были – и наверняка существуют поныне – бордели, куда девочек продают в пожизненное рабство. Это страшная судьба. Лучше бы уж надругались, да потом отпустили, чем такое.

Но миссис Тревор поняла сама, она ведь все-таки была японкой. Лицо задрожало, ресницы захлопали, глаза заблестели от слез.

– Мистер Сибата! Маса! Верните мне дочь! Вы ведь сыщик! Вы собираетесь открыть детективное агентство! Я хочу вас нанять! Я буду вашим первым клиентом! Я заплачу, я очень щедро заплачу! Умоляю, найдите Глэдис!

И разрыдалась – с воем, горько, некрасиво. Потекло из носа, а она даже не замечала.

Детективное агентство? В разрушенном мире, где ничего не осталось – ни закона, ни порядка? Маса покачал головой. Агентство теперь никому не нужно. Плата тоже чепуха. Во-первых, что теперь деньги? Во-вторых, даже если они и сохранят ценность, откуда миссис Тревор их возьмет? Давеча они пробегали по Главной улице мимо «Иокогамского коммерческого банка». От него осталась только дымящаяся гора кирпичей. И вообще что за странное занятие – разыскивать украденную девочку, когда люди вокруг гибнут тысячами, а может быть, и миллионами? Нынче утром человеческая жизнь стоила дорого, а сейчас ей цена – кучка пепла.

Но еще две с половиной тысячи лет назад мудрец сказал: «Нащупавший в трясине кочку не утонет». А другой мудрец, на другом конце планеты, примерно тогда же изрек: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир».

Переворачивать мир не хотелось, он и так перекувырнулся вверх тормашками, но опереться на что-то незыблемое было бы неплохо. Если восстановить правильность хотя бы в одной маленькой точке бытия, может быть, Хаос попятится и мир начнет переворачиваться обратно с головы на ноги?

– Хорошо, миссис Тревор, – поклонился Маса своей первой клиентке. – Ваш заказ принят. Я попробую найти вашу дочь. А теперь нужно поскорее отсюда уходить. Где ваши теннисные сетки? Они нам понадобятся.

Соседний дом уже горел. Во дворе стало совсем светло и очень, очень жарко.

По обрыву на галечный берег Маса спустился первый. Принял госпожу Тревор, а остальных дожидаться не стал. Сказал: нужно торопиться, пока еще можно отыскать след.

Прощаясь с сыщиком, Наоми не перекрестила его, а молитвенно сложила ладони и поклонилась. Значит, на японских богов надеялась больше, чем на христианского.

Уходил Маса широким шагом, олицетворяя собой уверенное, но не суетливое поспешание. Однако вскоре, у развалин моста, увидел выброшенную на берег спортивную яхту с уютной каюткой и решил, что прежде всего необходимо выспаться. Потому что очень устал и потому что утро мудренее. Бордель, куда неправильные якудза захотят продать красивую девочку, наверняка тоже разрушен или во всяком случае прекратил работу. Люди устроены так, что или боятся, или развратничают. Одно с другим не совмещается.

На яхте ронин нашел галеты и ящик пива. Поел, попил, завернулся в запасной парус, улегся. В цепенеющем перед тем, как отключиться, мозгу мелькнула надежда: а вдруг всё это вообще приснилось? Открою глаза у себя в каюте, на пароходе, и ничего этого не было: ни землетрясения, ни тайфуна, ни пожара.

Но проснулся Маса там же, где лег. Несмотря на близость большого города вокруг было очень тихо, только поплескивали волны. Нет, не приснилось. Иокогама мертва.

Смотреть на берег он пока не стал, чтобы не сбить дедуктивное вдохновение. Сел в позу дзадзэн[92]92
  Дзадзэн
  Дзадзэн («Дзэн-сидение») – традиционная медитационная практика, применяемая в различных школах Дзэн, но с разной целью.
  Некоторые вероучители утверждают, что правильным сидением можно достичь тотального Просветления, другие (большинство) обещают лишь успокоение разума и тела.
  Сидеть надо так:
  Это Саваки Кодо (1880 – 1965), прославленный учитель Дзэн
  Главное – вообще ни о чем не думать, пустить мозг в дрейф. Это называется «отсутствием ума».
  Нередко дзадзэн применяется, когда человек не может найти решения для какой-то мудреной задачи. Психологически «отключение» усталого мозга и последующее его «включение» безусловно способствует возникновению нового, иногда неожиданного взгляда на проблему.


[Закрыть], уставился на пустой горизонт. Солнце сияло прямо сверху – был полдень.

В прозрачной и легкой голове, как хрустальные шарики, перекатывались быстрые мысли.

Из какого клана Шрам-На-Лбу и его люди? Какие-нибудь самовольщики из вчерашней «Хиномару» или бойцы другого гуми? Вполне могли нагрянуть и пришлые, чтобы поживиться в богатом городе.

Задачка не из сложных. Нужно разыскать Сандаймэ и спросить: есть ли у него в банде субъект с разрубленной бровью, отрезанным мизинцем и ущербной нравственностью? Оябун производит впечатление человека достойного. Он не простит подобного злодейства ни своим, ни чужим.

В общем, дедукция не заняла и минуты.

Маса бодро вскочил и, скрепив сердце, обернулся к Иокогаме.

Родной город был похож на почерневший, обугленный труп. Пожары закончились, потому что всё воспламеняющееся сгорело. Повсюду клубился дым, сливаясь в пелену сизого тумана, а выше, нетронутые огненной стихией, зеленели холмы.

Туда мне и нужно, подумал Маса. Все, кто уцелел, будут наверху. И подскажут, где найти оябуна «Хиномару».

Расчет оказался точным. Поднявшись по знаменитой каменной лестнице Сто Ступеней, Маса увидел, что Иокогама не совсем умерла. Погибло только каменно-деревянное тело города, от которого оторвалась душа, но переместилась она не на небо, а на вершину холма Сэнгэн. Здесь она и копошилась, покалеченная и потрясенная, однако живая. Десятки тысяч людей[93]93
  Лагеря для уцелевших
  Сотни тысяч людей, оставшихся без крыши над головой, разбивали лагеря повсюду. Этот рисунок неизвестного художника сделан с натуры:
  На фотографиях запечатлены и еще более тягостные картины:


[Закрыть] лежали и сидели на траве, под кое-как сооруженными навесами. Многие в кровавых тряпках, с самодельными шинами на сломанных конечностях, с волдырями от ожогов. Стоял ровный гул множества приглушенных голосов. Кто-то плакал, кто-то стонал, где-то хныкали дети, но все эти звуки были негромкими. Вот отличие японской толпы от любой другой, подумал Маса, озираясь. Русские, американцы или китайцы в таком положении галдели бы, причитали и кричали. Японцы же приучены держать горе на коротком поводке, чтоб оно никому не докучало своим воем.

На прославленной смотровой площадке молча стояли люди. Все глядели вниз. Посмотрел и Маса.

Крупнейший портовый город Дальнего Востока превратился в черно-серую курящуюся пустыню. Кажется, не уцелело ни одного здания.

Это не город, а кладбище, подумал Маса и содрогнулся. Среди развалин лежат тысячи и тысячи раздавленных, задохнувшихся, сгоревших. На сентябрьской жаре тела скоро начнут гнить. Не похоже, что их кто-то убирает. Непохоже, что кто-то собирается помогать раненым. И чем будут питаться выжившие? Что они будут пить? Где найдут пристанище? Толчки закончились, пожары догорели, но люди, умеющие жить только при Порядке, без цивилизации обречены. Они как стадо овец, оставшееся без пастуха и овчарки, без хлеба и корма – без хозяина.

Прежде чем искать Глэдис Тревор, нужно понять, уцелело ли хоть что-то от государства, от большого мира. Знает тут это кто-нибудь или нет?

Поодаль густела, шевелилась плотная толпа. Маса пошел туда. На длинной стене обвалившегося деревянного сарая сплошь висели маленькие бумажки. На них – имена, имена, имена. Люди все время перемещались, толкаясь локтями, жадно читали. Искали пропавших близких – вдруг отыщутся?

Но у Масы в городе родственников не было. Его больше заинтересовало скопище, образовавшееся вокруг очкастого мужчины в пыльном белом кителе. Он что-то рассказывал, остальные напряженно слушали.

– Кто это? – спросил Маса у очень приличной дамы в дорогом, но разорванном на спине кимоно.

– Таможенник, из порта. Землетрясение застало его на канадском пароходе. На берег он выбрался только сегодня, ищет семью.

– А почему его слушают?

– Он всё знает. На пароходе работало радио.

– Значит, где-то сохранились радиостанции? – обрадовался Маса.

На них цыкнули:

– Тише вы! Он про принца Ямасину рассказывает!

Принц Такэхико Ямасина[94]94
  «Летающий принц»
  Принц императорской крови Такэхико Ямасина женился на 19-летней принцессе Кая за несколько месяцев до землетрясения.
  После трагедии у принца произошел нервный коллапс, он никогда больше не женился и остаток своей долгой жизни (умер в 1987 году почти девяностолетним) провел в самоизоляции.


[Закрыть] был любимцем прессы, о нем писали даже в Европе. Молодой красавец, морской летчик, газеты называли его «Летающий Принц».

– …Дворец обрушился и похоронил под обломками юную жену его высочества, а она была на сносях, – трагическим тоном объявил очкастый таможенник, и все вокруг запричитали:

– Ах, какое ужасное несчастье! Такая хорошенькая! Настоящий ангел! Ей же всего девятнадцать лет! Бедный принц!

Удивительно, до чего публика падка на новости об августейших особах – даже в такое время, подивился Маса. У каждого собственная беда, а вот ведь сморкаются, льют слезы.

Всхлипывала и его соседка, изящно промакивая глаза бумажной салфеточкой.

– Что Япония-то, вся развалилась или нет? – шепотом спросил Маса.

– Пострадал только район Канто. Токио и Иокогама разрушены землетрясением и пожаром. По заливу Сагами прокатилось цунами, смыло прибрежные города. Этот господин говорит, что море утащило с рельсов целую электричку со всеми пассажирами, а еще одна рухнула с моста. Но есть и хорошие новости. Императорский дворец уцелел. И его величество – вот счастье! – находился не в столице, а в загородной резиденции.

– Да черт бы с ним, с его величеством! – воскликнул Маса. – На кой он нужен, если нет ни врачей, ни полиции, ни пожарных! Никто не помогает людям!

Дама уставилась на него в ужасе. Говорить такое о священной особе императора в Японии было невообразимо.

– Почему? Помогают… – пролепетала она. И показала куда-то в сторону.

Там тоже толпились люди, но не гурьбой, а выстроившись в очередь. Крепкие парни в уже знакомых Масе черных куртках с красной эмблемой разливали из бочки питьевую воду. На бочке было написано «Хиномару-гуми».

– Ага, – прошептал Маса, – вы-то мне и нужны.

Подошел.

Якудза, который черпал воду, все время приговаривал:

– Передайте всем. Из колодцев не пить! Там может быть отрава. Передайте всем. Из колодцев не пить! Там может быть отрава.

Почему не пить? Какая еще отрава?

Другой раздавал напечатанные на гектографе листовки. Маса взял одну, стал читать.

Наверху – герб клана. Заголовок «Жителям города Иокогама». Ниже крупно: «ОСТОРОЖНО!». И текст: «Из тюрьмы Нэгиси вырвалась на свободу тысяча преступников. Это большевики, анархисты, террористы и уголовники. Они хотят воспользоваться народной бедой, чтобы погубить великую страну Ямато. Особенно берегитесь корейцев[95]95
  Берегитесь корейцев!
  Корея в то время была японской колонией (с 1910 года). В Японию приезжало множество корейцев, согласных работать за гроши на предприятиях. Это сбивало зарплаты и порождало безработицу. Как положено массовому сознанию, японские пролетарии винили во всем не жадных хозяев, а чужаков. Ксенофобию обостряла еще и непривычка островных жителей сосуществовать с людьми иной культуры.
  Ужасная трагедия 1 сентября 1923 года ввергла японцев в шоковое состояние, породила что-то вроде временного массового помешательства. Как известно, ненависть и агрессия – сильное сублимирующее средство от потрясения. Начались корейские погромы, убийства. Число жертв этой иррациональной истерики, по разным оценкам, составило от шести до десяти тысяч человек.
  Вот кто во всем виноват!


[Закрыть], которые поголовно заражены красной пропагандой. Они грабят наши дома, насилуют наших женщин, убивают одиноких прохожих, отравляют колодцы. Наша трагедия – их радость. Будьте бдительны!».

– А почему наша трагедия для корейцев радость? – спросил Маса у человека, заглядывавшего ему через плечо.

– Так они же корейцы, – ответил тот, удивившись. – Мы их завоевали, они нас ненавидят. Вот сволочи! Жара ведь, всем пить охота, а они – колодцы отравлять.

Умные люди все разные, а остолопы повсюду одинаковы, вздохнул Маса, отходя. У русских остолопов чуть что случись – колодцы отравляют евреи или цыгане, у японских остолопов – корейцы. Когда сваливается большая беда, остолопам обязательно нужно на ком-то выместить свой испуг.

А еще все моментально звереют, подумал он, увидев картину, в обычной японской жизни непредставимую. Двое здоровенных лбов вырывали у худосочного парня-студента, только что отстоявшего очередь, флягу с водой. Парень жалобно вскрикивал. Люди молча смотрели – не с возмущением, а с завистью, облизывая пересохшие губы.

Видели мы уже такое, качнул головой Маса. В России, когда всё рухнуло. Хаос он и есть Хаос. Начинают действовать другие правила, другие законы. Главный закон ясен и прост: кто сильнее, тот и прав.

Нечего тут бродить, среди потерянных людей, быстро превращающихся из общества в стаю, а то с ума сойдешь. Нужно заняться делом.

Он подошел к черным курткам.

– Где мне найти господина Сандаймэ, ребята? У меня к нему дело.

Спросил на диалекте, которым пользуются якудза, с раскатистым рррр и смазанными гласными. Спокойно, как свой у своих.

На него уставились.

– Ты сам кто? Какое у тебя дело?

– У меня к нему дело, – спокойно повторил Маса. – Не к вам.

Говорить надо было без агресии, но сразу обозначив, кто здесь старший.

Похоже, за долгие годы, проведенные на чужбине, прежние навыки не забылись – ответили ему почтительно:

– Иди на Ханадзоно, аники. У наших там бакуфу.

«Аники» означало «старший брат». «Ханадзоно» – парк в нижнем городе. «Бакуфу» – ставка сёгуна, то есть, надо полагать, временный штаб клана.

Неопределенно хмыкнув вместо изъявлений благодарности, которая уважающему себя «аники» была бы не к лицу, Маса с облегчением пошел прочь от толпы. Вниз, в погибший город.

Он шел через выгоревшие кварталы. По развалинам ползали, что-то искали люди, такого же серого цвета, что и развалины. Вначале Маса подумал, что это спасатели разыскивают заваленных, но очень уж воровато предполагаемые спасатели озирались на прохожего. У каждого при себе был набитый мешок. Кто-то с довольным видом вытащил из-под мусора швейную машинку. Двое, рыча и плюясь, рвали друг у друга из рук серебряный канделябр.

Мародеры…

На тротуаре валялся мертвец с раскроенным черепом. Его явно убило не землетрясение. Кровь еще не застыла.

Есть зло нечеловеческое, чудовищное, но в то же время и величественное – как вчерашняя катастрофа, а есть зло, творимое людьми, и оно намного мерзее, печально размышлял одинокий ронин. Прав лиходей Момотаро, всё это очень похоже на русскую революцию, только еще страшней, потому что Хаос воцарился так быстро. Люди и без того в большинстве своем неумны, а от отмены всех и всяческих ограничений становятся совсем дураками.

И только было Маса окончательно закручинился, как увидел перед собой ограничение в самой наглядной форме: впереди улицу перегораживал деревянный барьер, и около него стояли люди с красными повязками на рукавах.

Появилась какая-то самоорганизация, зачаток Порядка, воспрял духом Маса. Значит, люди не пропащие, они сопротивляются анархии!

Кажется, какого-то преступника уже схватили – трясли за шиворот, допрашивали. Задержанный, щуплый паренек в полотняной фуражке, испуганно вертел головой.

Караульные были вооружены чем придется. Один с топором, другой с охотничьим ружьем, остальные с бамбуковыми кольями, с кухонными ножами. На повязках белой краской написано «Дзикэнтай»[96]96
  «Дзикэнтай»
  «Отряды самообороны» – от мародеров, но главным образом от мифических корейских головорезов – возникли в зоне землетрясения повсеместно.
  Каждый чужак подвергался тщательной проверке. И для многих она заканчивалась плохо.


[Закрыть], «Отряд самообороны».

– Пой национальный гимн! – услышал Маса, подходя. – Что, слова забыл? Их всякий японец со школы знает! Говорю вам, это кореец!

Парнишка дрожал, шевелил губами, но вырывалось только мычание.

– Точно кореец! Гадина, это ты сторожа Исокити убил! Кончай его, ребята!

Маса кинулся вперед, еле отбил локтем удар дубиной.

– Подождите! С чего вы взяли, что он кореец? Я вот японец, а тоже слов гимна не знаю!

И откуда ему было их знать? Когда он покидал Японию, никакого гимна в школах не разучивали. Да и не ходил он отродясь ни в какую школу.

Со всех сторон закричали:

– Еще один кореец! Матерый! Пришел своего выручать! Вали обоих!

Ну, эта ситуация Масе была хорошо знакома. Когда все против тебя и хотят прикончить. Бывали волки позубастей, чем перепуганные обыватели.

Убивать и калечить идиотов ронин не стал, а просто вынул «браунинг», пару раз пальнул в воздух.

Караульные тут же разбежались кто куда, вопя: «Террорист! Корейский террорист! С пистолетом!».

На улице остались только Маса и спасенный им паренек. Он всё мычал.

– Не трясись, они не вернутся.

Юнец полез за чем-то в карман. Вынул блокнотик, карандаш, написал прыгающим почерком: «Эти люди сбежали из сумасшедшего дома Окадзаки? Он тоже разрушен?».

– Э, да ты глухонемой. Бедняга…

«Тут все сумасшедшие. Если еще остановят, сразу пиши на бумаге, что ты ничего не слышишь», – написал Маса. Хлопнул парня по плечу, пошел дальше.

Теперь пикеты из дружинников с красными повязками стояли уже на каждом перекрестке. И ни через одну заставу без проверки было не пройти. На тротуаре лежали окровавленные трупы. Наверное, корейцы или те, кого за них приняли.

Проверки были странные. Документов никто не спрашивал – мало кто вчера, убегая из дома, взял их с собой. На следующем блок-посте попросили произнести скороговорку, где все время встречался звук «дз» – корейцы произносят его как «ч». «Дзутто мудзукасии надзо да дзо»[97]97
  «Дзутто мудзукасии надзо да дзо»
  «Это очень трудная загадка». У корейца получилось бы: «Чутто мучукасии начо да чо» – и за дефект произношения бедняга заплатил бы жизнью.


[Закрыть], – послушно повторил Маса идиотскую фразу и был благополучно пропущен. Но через квартал опять потребовали спеть гимн. Делать нечего – пришлось палить в воздух. Убежали.

Потом попались какие-то дерганые, злющие. Без разговоров сразу схватили за шиворот. Маса тоже разозлился. Одного, второго немножко стукнул, но набежала целая туча – с тупыми и колющими предметами. Бабах! Бабах! И путь свободен.

Тут Маса заглянул в магазин, увидел в нем один-единственный оставшийся патрон и понял, что этаким манером до парка Ханадзоно не доберешься. Конечно, в штанине еще есть полезнейшая складная бритва, но остолопы по глупости ее вряд ли испугаются, полезут со своими копьями, топорами, и придется кого-нибудь порезать, а резать остолопов не к лицу пожилому, уважающему себя человеку. Лучше двигаться не улицами, а через развалины. Получится не так быстро, зато спокойней.

Свернул с тротуара. Пошел, прячась за руинами. И очень правильно сделал.