Текст книги "Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике"

Комментарий

В начале курса я говорил о том, что главное в произведении – актуальность для автора. Проза, которой вы надеетесь пробудить живое чувство в читателе – неважно, доброе или злое – должна вызывать не менее живую реакцию у вас самого. Вы пишете, потому что вам это нужно. Чем острее нужда, тем заряженней текст.

Моя авторская задача в данном случае заключалась в том, чтобы посмотреть на себя и свое окружение саркастическим взглядом. Периодически необходимо это делать. И глумлюсь я здесь не над Герценом, а над собой.

«Что за злобная чушь! – скажет, дочитав, читатель. – Герцен и Чернышевский были совсем не такими!».

«Что за злобная чушь! – скажет, дописав, автор. – Я и мои товарищи совсем не такие! Или, по крайней мере, не должны быть такими».

И будет автору польза.

Урок седьмой
Действенный анализ

Unknown artist. London bridge. 1872. Engraving. iStock.com.

Проходных персонажей не бывает

На втором занятии мы говорили о том, что даже персонаж, едва мелькающий в тексте, должен произнести свое «кушать подано» так, чтобы перед читателем, пускай на миг, возник живой человек.

Это как в жизни. У нас нет ни времени, ни возможности узнать что-либо о большинстве людей, которые каждый день проходят мимо, но по ним видно, что они не статисты, что они настоящие. Так же должно быть и в литературном произведении.

Оживить героя, занимающего в книге много места, легко. Вы можете про него рассказать, показать поступки, дать ему высказаться, даже подслушать мысли. Самое трудное – оживить миманс. Но если у писателя это не получается, волшебный эффект переноса в другую реальность не возникает.

Сравните две пьесы из школьной программы: «Горе от ума» и «Ревизор». У Грибоедова герой со всех сторон окружен какими-то масками театра Но – не людьми, а ходячими функциями. У Гоголя же даже Бобчинский с Добчинским существуют собственной жизнью, остающейся за рамками повествования, но явственно ощутимой. При том что это почти близнецы, одного с другими не спутаешь: «Не перебивайте, Петр Иванович, пожалуйста, не перебивайте; вы не расскажете, ей-богу не расскажете! Вы пришепетываете, у вас, я знаю, один зуб во рту со свистом». (Разумеется, Грибоедов расчеловечивает несимпатичный ему московский бомонд специально – ему и нужно показать живого человека в окружении мертвенной толпы «нескладных умников, лукавых простяков, старух зловещих, стариков, дряхлеющих над выдумками, вздором»).

Но в театральном спектакле текстуально невнятную Софью или плоского Фамусова вытянет игра хороших артистов. Вам же придется труднее, чем Грибоедову. Режиссер и актеры вам на помощь не придут. Поэтому пишите не по-грибоедовски, а по-гоголевски.

Я неслучайно завел разговор о театре. Правильному обращению с эпизодическими действующими лицами мы поучимся у Станиславского. Как вы помните, его система подготовки спектакля предполагает «застольный период»: актеры сидят за столом и вживаются в свои роли, анализируют действия персонажей.

Точно таким же «действенным анализом» всегда занимаюсь и я. Любое произведение для меня начинается с файла «Персоналии». Я должен знать всё про людей, которые даже мельком появляются в создаваемом мною мире: характер, биографию, мотивировку поступков. Если звучит имя, оно не может быть случайным. И придумать его нельзя, его нужно угадать. Окликнешь персонаж чужим именем – он не отзовется. Как угадывать правильное имя, я не знаю и научить вас этому не смогу. Обычно я определяю имя на слух: бормочу разные варианты, пока не щелкнет. Иногда мне не хватает терпения, и тогда персонаж не оживает. Это авторский провал, от которого у меня потом остается чувство вины. К сожалению, в любой из моих книг кроме людей, которые для меня вполне живые, есть тени, всего лишь исполняющие положенную им функцию.

Когда-то, в самом начале писательства, я пробовал двигаться от обратного. Не от персонажа к имени, а наоборот. Я гулял по старинному кладбищу, читал надписи на памятниках, и некоторые имена вдруг превращались в лица. Дальше можно было попробовать представить, что это за человек и какая у него была жизнь. Иногда завязывалась какая-нибудь увлекательная история. Однажды из надписи на могиле в Новоиерусалимском монастыре даже возник двухтомный роман.

Впрочем, я отвлекся от темы занятия.

Итак, наша задача – населить художественный текст живыми людьми. Мы возьмем жанр, в котором проходные, неразъясненные персонажи в принципе невозможны. Но о жанре – в разделе «Задание». Сначала опишу фактуру, с которой нам предстоит работать.

«На сем месте погребен конной гвардии вахмистр Дмитрий Александрович Карпов на седьмом году возраста своего веселившимся успехам его в учении родительским сердцам горестное навлекший воспоминание преждевременною 16 марта 1795 года своею кончиною».

(У меня конной гвардии вахмистр не умрет, потому что литература добрее жизни.)[88]88
  Из открытых источников.


[Закрыть]

Большая Игра

На протяжении почти всего девятнадцатого века Россия и Англия очень не любили друг друга. Один раз, в 1850-е годы, дело дошло до большой войны, но и в мирные времена две страны относились друг к другу с враждебностью. Британская пресса любила изображать российских правителей жуткими и в то же время комичными чудищами.

Русские газеты карикатур на королеву Викторию не рисовали – цензура не позволила бы ронять престиж монархической власти, даже недружественной, но постоянно писали о том, как нам «гадит англичанка».

Это Николай Первый и русская военная угроза[89]89
  What Nicholas heard in the shell. 1854. Illustration from Punch. Legion Media.


[Закрыть]

Это Александр II – разумеется, в виде медведя[90]90
  A. Gill. Tsar Alexander II of Russia (1818–1881). 1886. Illustration from “Vingt Portraits Contemporiens”. Published by M. Magnier et Cie (Paris). Bridgeman/Fotodom.ru.


[Закрыть]

На самом деле хороши были обе империи. Они никак не могли поделить зоны влияния в Азии и вели себя там совершенно одинаково: захватывали чужие земли. Русские двигались от севера к югу, британцы – с юга, из Индии, на север. Интересы держав столкнулись на линии Персия – Средняя Азия. Агенты Лондона и Петербурга запугивали, подкупали, интриговали, затевали заговоры, убийства и восстания, провоцировали военные конфликты с местными царьками – и очень ревниво следили за успехами противоположной стороны.

Это колониальное соперничество красиво называлось «Большая Игра». На кону, как уже сказано, было господство в Азии. Оба игрока без стеснения мухлевали и шулерствовали. Россия постоянно выпускала дипломатические ноты, уверявшие весь мир, что она более не захватит ни единого дюйма, – и зацапывала всё новые и новые куски. Британия выставляла себя защитницей бедных азиатов – и раз за разом пыталась завоевать Афганистан (в то время еще не знали, что это задача совершенно невыполнимая).

Александр III и его полицейское государство[91]91
  J. Tenniel. Czar Alexander III Terrified of Starving Russian Peasant. 1891. Illustration for Punch. Из открытых источников.


[Закрыть]

Подчас игроки прибегали к совсем уж неджентльменским средствам. Английские агенты в Персии поучаствовали в разжигании антирусского мятежа, когда толпа разорвала на части посольство Грибоедова. Несколько лет спустя в Бухаре – кажется, тоже не без российских интриг – схватили и предали смерти двух британских офицеров: полковника Стоддарда и капитана Конноли. (Последний, кстати говоря, и ввел в употребление термин «Большая Игра», еще не зная, что станет в ней разменной монетой).

Длился этот марафон десятилетиями и дошел до кульминации в середине 1880-х годов, когда между передовыми отрядами колонизаторов, двигавшимися к сердцу Азии с двух сторон, уже начались перестрелки.

В этот момент и должно происходить действие нашего рассказа – только не на Памире, а в фешенебельном лондонском районе Белгравия, где находилось российское посольство.

У тогдашних англичан оно считалось – да, вероятно, и на самом деле являлось – гнездом русского шпионажа. Страсти были накалены, взаимная подозрительность дошла до предела – в общем, сложилась примерно такая же ситуация, как в наши дни.

Вот фон, с которым вам предстоит работать. Если бы вы должны были писать по-английски, вам пришлось бы нелегко – понадобилось бы соперничать с великими предшественниками. У Редьярда Киплинга в романе «Ким» красочно описан эпизод Большой Игры, где доблестный герой обводит вокруг пальца нехороших русских шпионов. У Джозефа Конрада в романе «Тайный агент» фигурирует и некое зловещее иностранное посольство, плетущее в Лондоне чудовищную паутину. Страна, правда, не названа, но ее представителя зовут «мистер Владимир». Действие обоих произведений происходит как раз в нужное нам время.

Большие русские писатели, на ваше счастье, темой британского злодейства никогда не вдохновлялись. Только у Тынянова в «Смерти Вазир-Мухтара» мелькает мутный доктор Макниль (имеется в виду британский агент John McNeill, фигура историческая), но автору конспирология явно неинтересна.

В общем, поле свободно.

Описывая реалии 1880-х годов, учтите, что Британия тогда считалась форпостом технического прогресса. Там уже стали появляться улицы с электрическими фонарями. Приезжих поражало, что вечером может быть светло, как днем.

В приличных домах трезвонили телефонные аппараты, а в 1886 году появляется первый уличный автомат.

В Лондоне к этому времени уже двадцать лет работало метро и даже велось строительство первой электризованной дистанции. В час пик, когда клерки ехали из пригородов на работу в Сити, возникала давка – в британской столице проживало пять миллионов человек, впятеро больше, чем в тогдашней российской.

Электрик-Авеню в лондонском Брикстоне[92]92
  F. Rolfe (credited as “Baron Corvo”). Electric Avenue, a street in Brixton, London, in 1895. 1895. Published in The Sketch. Из открытых источников.


[Закрыть]

Вызываем «скорую помощь»[93]93
  Bright’s Electric Street Alarm. 1880. Illustration for The Graphic, September 18. Bridgeman/Fotodom.ru.


[Закрыть]

Ну а самое главное, конечно, что Шерлок Холмс уже живет на Бейкер-стрит и применяет на практике свой дедуктивный метод.

В лондонском метро[94]94
  W. Luker. Electric railway station “King William Street” (City and South London Tube Railway). 1891. Lithograph from “London City: Its History – Streets – Traffic – Buildings – People” by W. J. Loftie (The Leadenhall Prefs, London). Legion-Media.


[Закрыть]

Задание

Как вы, вероятно, уже догадались, мы будем писать детектив. Это самый технически сложный жанр беллетристики. Особенно детектив герметичный, то есть с ограниченным количеством подозреваемых. Очень непросто до самого финала водить аудиторию за нос, манипулируя несколькими наперстками, за каждым из которых бдительно наблюдают.

Детективное произведение интерактивно – в том смысле, что читатель не пассивно впитывает художественную информацию, а вступает с автором в состязание, пытаясь разгадать предложенную загадку. Если это произошло раньше времени, писатель проиграл.

Задача делается еще трудней, когда вы пишете короткий детектив. Каждое предложение, каждое слово, каждую деталь нужно использовать с толком, но при этом ни в коем случае не должно возникнуть ощущение сугубой функциональности.

Последовательность работы здесь следующая.

В основе всякого хорошего детектива лежит некий фокус. Например, все думают, что преступник – человек, а это обезьяна («Убийство на улице Морг»). Или автор выводит преступника из шеренги подозреваемых, вроде бы убивая его, а на самом деле душегуб живехонек (роман «Десять негритят», который теперь по-политкорректному называется «И никого не стало»).

После того как фокус придуман, набираем штат персонажей. Все они должны быть живыми. Тут придется соблюсти баланс между динамичностью и психологичностью. Чем больше места вы тратите на «оживление» действующих лиц, тем медленнее развивается действие. Еще труднее совместить осязаемость героев с неожиданной развязкой – потому что чем лучше мы понимаем человека, тем меньше он способен нас удивить.

Агата Кристи всю ставку делает на непредсказуемость финала и не слишком заботится о выпуклости «актеров второго плана», поэтому они обычно несколько картонны. Не будьте, как Агата Кристи. Тема нашего урока не «идеальный детектив», а теплокровные и живородящие персонажи.

Составьте «библию» (киносценарный термин) всех действующих лиц: портрет, характер, краткая биография, внутренняя логика поведения. Многое из этого для текста не понадобится. Неважно. Читатели, легкокрылые чайки, увидят только надводную часть айсберга, но вы – море, вам видно и часть, сокрытую от взоров.

Я всегда прибавляю к описанию еще и иллюстрацию – чтоб видеть персонажа. Это у меня называется «кастинг». Чаще всего я действительно прикидываю, кто из актеров (не обязательно современных) мог бы сыграть эту роль, но иногда краду лицо у исторического деятеля, у медийной персоны или просто у какого-нибудь знакомого.

В нашем рассказе должно быть не меньше шести персонажей. Можно и больше, но шесть – минимум. И еще одно условие. Пусть кто-то один за всё время не произнесет ни единого слова, но при этом человек все равно должен быть живым.

Когда вы уже придумали детективный фокус и познакомились с действующими лицами, приступайте к письму. Сюжетная каденция вам известна: экспозиция – преступление – развитие (оно же расследование) – кульминация – развязка.

На всё про всё у вас авторский лист. Если получится уместить загадку и разгадку в меньший объем, можете прибавить себе баллы: каждая сэкономленная страница – плюс один балл. В детективном рассказе лаконичность – высшее щегольство.

Если будет возможность, прочтите написанный рассказ вслух перед аудиторией, пусть даже маленькой – как было с пьесой. Дайте каждому из слушателей бумажку. Когда дойдете до середины, попросите всех написать имя предполагаемого преступника. Повторяйте этот вопрос после каждой следующей страницы – вплоть до развязки. Потом проверьте, кто и на каком этапе угадал злодея. Это поможет вам оценить, насколько рассказ удался в детективном отношении.

Есть детективы, привлекательные не столько сюрпризом в финале, сколько своей атмосферой, интересностью персонажей. Скажем, Конан Дойлю по части фабулы за Агатой Кристи не угнаться, зато сэра Артура, в отличие от дамы Агаты, можно перечитывать, даже зная, кто убийца. Я, например, периодически это делаю.

Поэтому за образец литературного стиля мы возьмем «Записки о Шерлоке Холмсе».

Слог Конан Дойля энергичен, но сдержан. Авторские описания скупы, ничего лишнего.

«– Интересно, что он там высматривает? – спросил я, показывая на дюжего, просто одетого человека, который медленно шагал подругой стороне улицы, вглядываясь в номера домов. В руке он держал большой синий конверт – очевидно, это был посыльный.

– Кто, этот отставной флотский сержант? – сказал Шерлок Холмс».

В диалогах и отступлениях может содержаться и философия, но всегда редуцированная иронической улыбкой:

«Мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься».

Особенное очарование тексту придают диалоги, в которых отлично считывается личность (это мы уже проходили):

«– У меня есть щенок-бульдог, – сказал я, – и я не выношу никакого шума, потому что у меня расстроены нервы, я могу проваляться в постели полдня и вообще невероятно ленив. Когда я здоров, у меня появляется еще ряд пороков, но сейчас эти самые главные.

– А игру на скрипке вы тоже считаете шумом? – с беспокойством спросил он».

В общем, прежде чем начать, как следует пропитайтесь викторианским духом. Его формула: здравомыслие, андерстейтмент и скепсис.

Инцидент в Чешэм-Хаусе
Рассказ

Инспектор шумно высморкался в клетчатый платок и потом долго его сворачивал, прежде чем спрятать обратно в карман. Никогда в жизни окружающие с таким вниманием не следили за тем, как старина Лестрейд прочищает свой нос. Уж во всяком случае не столь возвышенные особы, сардонически подумал сыщик.

Сам-то он на них пока не смотрел – только вниз. У опытнейшего сотрудника Скотленд-Ярда существовала рутинная процедура, которой он придерживался при расследовании всякого убийства. Сначала осмотреть труп и всё, что находится на ближайшей периферии в пять футов; затем обследовать место преступления; и лишь на третьем этапе сосредоточиться на подозреваемых и свидетелях (очень часто это одни и те же люди).

Покойник был преважный: шаржэдафэр русского посольства. Что означает французское слово, инспектор представлял неявственно, а спрашивать не захотел, чтобы не составить у господина комиссара невыгодного о себе впечатления. В кабинет начальника всей столичной полиции Лестрейда вызвали впервые за четверть века службы.

Сэр Эдмунд сказал:

– Немедленно отправляйтесь на Чешэм-плейс, в русское посольство. Если вы читаете газеты, то должны знать, что мы на грани войны с Россией. Премьер-министр Гладстон запросил у парламента экстренный бюджет. И вдруг убит русский шаржэдафэр Shcherbatoff! Не сами ли они его прикончили, чтоб дать повод к началу военных действий? С русских станется, это коварная нация. Выясните обстоятельства инцидента и доложите. Я буду ждать. Ступайте!

Чешэм-хаус[95]95
  Unknown artist. The departure of the Russian Ambassador from Chesham House, Chesham Place, London. 1854. The Illustrated London News, February 11. Bridgeman/Fotodom.ru.


[Закрыть]

Газеты инспектор, конечно, читал, но только криминальную хронику, спортивные новости и статьи по садоводству, поэтому о международном конфликте услышал впервые. Наверное, убитый – крупная шишка, коли из-за него может разразиться война.

Человек с непонятной должностью и непроизносимой фамилией лежал перед Лестрейдом на паркете, раскинув руки, и пялился стеклянными глазами в потолок. Физиономия мятая, брыластая, рот разинут. На белой крахмальной груди эмалевый крест, через плечо красная лента, на ней орденская звезда. Судя по сверканию – бриллиантовая. (Стало быть, не ограбление, иначе сперли бы). Вокруг плешивой головы лужа крови. Инспектор взял мертвеца за виски, приподнял. На макушке пролом. Шмякнули чем-то тяжелым. Собственно, ясно чем – орудие преступления валялось рядом. Мраморный бюст какого-то генерала с бакенбардами.

Что тут у нас еще?

Около левой руки канделябр. Сломанная пополам свеча. От удара об пол – понятно. В правой руке пустой бокал, и тут же пролившаяся желтоватая влага. Поди вино, не пиво же.

Более вокруг трупа ничего примечательного не имелось.

Сыщик перешел ко второй стадии, стал исследовать помещение. Дом-то, Чешэм-хаус, он осмотрел еще с улицы, прежде чем войти в ярко освещенную арку с колоннами. Здание было помпезное, даже по меркам Белгравии, где известно какие особы обитают: министры, лорды, послы.

Поднялся на третий этаж за надутым что твой адмирал лакеем по широкой мраморной лестнице, где сплошь зеркала да белые статуи, прошел завешанным картинами коридором до высокой двери.

В просторном кабинете топтались несколько человек, кто-то всхлипывал. Следуя своей методе, Лестрейд ни на кого смотреть не стал, лишь спросил, где труп. Ему показали на приоткрытую дверь в дальнем углу.

Представившись по всей форме: «инспектор отдела криминальных расследований Лондонской городской полиции Грегори Лестрейд», он строго сказал:

– Всех свидетелей прошу собраться у входа, но пока не позову не заходить.

Итак, место преступления. Ну-ка, ну-ка.

Небольшое помещение, примерно триста квадратных футов.

У стены несгораемый шкаф.

Лестрейд подошел, протянул руку.

Сзади донесся голос:

– Не имеете права! В сейфе секретная дипломатическая корреспонденция.

Говорил некто черно-белый, с легким акцентом. Один из тех, кого сыщик видел в кабинете и пока еще не изучил.

– Я только проверить, заперта ли дверца.

Заперта.

По бокам от сейфа две колонны, высотой с человеческий рост. На той, что слева, мраморная голова какой-то суровой дамы. Постамент правой колонны пуст, но понятно, что бюст, которым мистеру Щ. проломили башку, снят оттуда.

Щеку инспектора обдуло холодком. Он обернулся, увидел покачивающуюся штору.

А вот это интересно. Окно-то открыто.

Подошел, через лупу осмотрел подоконник, раму. Усмехнулся.

Преступник открыл окно, чтобы подумали, будто кто-то проник в помещение снаружи и потом тем же путем скрылся. Расчет на дураков. От ботинка всегда остаются следы: крошечные частицы грязи, царапинки на краске. Никто на подоконник не влезал. Нет, это «внутренняя работа». Русского джентльмена укокошил кто-то здешний.

Теперь настало время занялся людьми.

– Вы кто? – спросил Лестрейд черно-белого, что стоял в дверях.

Лощеный молодой человек с превосходным пробором и аккуратными, будто нарисованными усиками, представился:

– Khrapovitsky, секретарь его превосходительства. – И почтительно поклонился в сторону покойника, но предварительно зажмурился.

– Ну. Как это произошло?

Секретарь с такой же невозможной, как у его начальника, фамилией, по-прежнему стараясь не смотреть на ужасное зрелище, стал рассказывать:

– Был прием по случаю устройства в нашей миссии электрического освещения…

Лестрейд посмотрел на сияющую огнями люстру и подумал, что столь яркий свет очень хорош, когда нужно изучить место преступления, но жить гораздо приятней при мягком свете газовых ламп, а еще лучше со свечами, как в старые добрые времена.

– …В отсутствие посла – его отозвали в Петербург для консультаций в связи с кризисом – гостей принимал мой патрон, временный поверенный в делах.

А, вот что такое «шаржэчего-то», догадался инспектор. Кивнул: продолжайте.

– Прием происходил внизу, в бельэтаже. Примерно в половине девятого представитель Форин-офиса мистер Уиллоугби попросил мистера Щербатова уделить ему несколько минут для конфиденциальной беседы. Они поднялись сюда, в кабинет. Я, разумеется, последовал за начальником. Через минуту-другую к нам присоединилась госпожа Щербатова. Ее сопровождал дворецкий Хьюз. Больше в кабинете никого не было, когда… когда это произошло.

Секретарь передернулся, скосив-таки глаза на мертвеца.

– Все перечисленные лица здесь? – спросил инспектор. – Пусть войдут. Но к телу не приближаться.

Жена убитого была не первой молодости, но вполне еще сочная, отменно ухоженная особа.

– Мои соболезнования, мэм, – слегка поклонился Лестрейд, внимательно изучая распухшее от слез лицо. – Позвольте узнать, по какой надобности вы поднялись к мужу в кабинет?

Дамочка хотела ответить, но только всхлипнула и жалобно посмотрела на мистера Кх. Тот успокаивающе погладил ее по руке. Так-так-так, сказал себе инспектор, отметив этот жест, не вполне уместный для секретаря. Хотя черт их знает, русских, что у них уместно, а что нет.

– Ne bespokoites, Evelina Karlovna, ya sam ob’yasnys s okolotoshnym, – слишком нежно для подчиненного проворковал русский какую-то абракадабру.

– Попрошу свидетелей говорить только по-английски! – сдвинул брови Лестрейд.

– Госпожа Щербатова пришла сказать супругу, что электрический свет в салоне начал помигивать. Ее как хозяйку это обеспокоило, – сказал секретарь. – Поэтому она привела дворецкого, чтобы тот получил от его превосходительства указания.

Дворецкий Хьюз склонил голову, как бы подтверждая эти слова. Батлер как батлер: каменная физиономия, кустистые бакенбарды, поджатые губы. На него Лестрейд посмотрел мельком и не заинтересовался. Во всяком случае как фигурантом. Если б с груди покойника пропала алмазная звезда – иное дело, тогда нужно было бы подозревать прислугу.

Повернулся к последнему свидетелю – господину из министерства иностранных дел. (Насколько все-таки у англичан проще имена: Хьюз, Уиллоугби).

Батлер из хорошего дома[96]96
  Unknown artist. Circa 1935. Drawing. Reproduced in Bradshaw, “Art in Advertising”, p. 172. Mary Evans / East News.


[Закрыть]

Мистер Уиллоугби держался в стороне от остальных, полу-отвернувшись. Это был очень молодой, но чрезвычайно солидный джентльмен с ледяным выражением лица и презрительно опущенными углами рта. Он стоял, сложив руки на груди, высокий и прямой, как колонна на Трафальгарской площади. Даже несколько оттопыренные уши не нарушали общего впечатления неприступной суровости. Представителя почтенного министерства, коли он такой строгий, Лестрейд решил пока не трогать.

– Что было дальше? – спросил он секретаря.

– Мы находились в кабинете впятером – его превосходительство, мадам, я, дворецкий и этот господин… – Русский метнул на мистера Уиллоугби испепеляющий взгляд. – Вдруг погас свет. «Этого я и боялась!» – воскликнула госпожа Щербатова. Потом все молчали, потому что разговаривать в темноте не совсем прилично. Через минуты две или три электричество опять включилось. Его превосходительства в кабинете не было. Я догадался, что он удалился сюда – согласно инструкции.

– А что у вас здесь? – спросил Лестрейд. – И о какой такой инструкции вы говорите?

– Это секретная комната при кабинете. Здесь, как я уже говорил, хранятся самые конфиденциальные документы. При любых непредвиденных обстоятельствах – вроде случившегося затемнения – следует обеспечить неприкосновенность бумаг. Его превосходительство, конечно же, решил проявить надлежащую осторожность. Тем более поскольку здесь находился посторонний, – снова враждебный взгляд на британца.

Мистер Уиллоугби довольно громко хмыкнул, но не шелохнулся.

– Как раз сегодня поступила очень важная депеша, которую ни в коем случае не должны были увидеть чужие глаза, – продолжил русский. – Кое-кто не остановился бы ни перед чем, чтоб узнать ее содержание.

Это он про нас, англичан, догадался инспектор и нахмурился.

– А вы проверили, не украли из сейфа эту самую депешу? – спросил он.

– Ее незачем красть. Довольно было прочитать. На это хватило бы нескольких мгновений… Когда снова загорелся свет, я заглянул сюда и увидел его превосходительство на полу, недвижным.

Миссис Щ. тихо заплакала, склонив голову к плечу секретаря. Тот нервно поежился. Ты, голубчик, что-то скрываешь, подумал сыщик. Ишь, глазки забегали. Ох, прав сэр Эдмунд, тут дело нечисто. Наверняка провокация. Сами своего убили, а на нас сваливают!

– Как мог кто-то открыть сейф в кромешной темноте, да еще прочитать бумагу? – усмехнулся инспектор. – Не считайте сыщика Скотленд-Ярда идиотом.

У русского сверкнули глаза.

– Это вы нас не считайте идиотами! Тут не нужно быть сыщиком! И так всё ясно!

– Что же вам ясно?

– Свет погас неслучайно! Всё было рассчитано! Преступник проник в секретную комнату. При себе он имел фонарик, а код замка ему откуда-то был известен. О, мы знаем, как ловко работают британские шпионы! Но негодяй не ожидал, что в темную комнату войдет мой начальник, и в панике совершил убийство, использовав первое, что попалось под руку!

К сожалению, версия звучала вполне правдоподобно. Лестрейд поднял с пола бюст. Нос мраморного генерала был испачкан кровью – должно быть, этим местом беднягу шаржэ и шмякнули по черепу.

– Кто этот джентльмен с бульдожьей физиономией? – спросил инспектор, рассматривая скульптуру.

– Как вы смеете! – ахнул русский дипломат. – Это его величество российский император Александр Третий! А на второй колонне ее величество императрица Мария Федоровна.

– Так кто же, по-вашему, нанес удар? – обреченно спросил Лестрейд.

И получил ожидаемый ответ.

– Он, кто же еще! – Обвиняющий перст ткнул в представителя Форин-офиса. – Этот человек впервые появился в нашем посольстве! Приглашение было послано директору европейского департамента лорду Чемсфилду, а явился какой-то Уиллоугби. Уверен, что он служит вовсе не в министерстве иностранных дел, а в военной разведке!

– Какие глупости, – презрительно обронил мистер Уиллоугби. – Я пришел вместо господина директора, потому что ему нездоровится.

– Проверим, – удрученно пробормотал Лестрейд.

– Нет уж, проверять будем мы! – объявил русский. – И расследование проведем тоже мы. Согласно законам дипломатии посольство является российской территорией.

Инспектор иронически ухмыльнулся:

– А, так у вас в штате есть полицейский?

– Нет. Но в Лондоне по счастью сейчас находится лучший российский сыщик господин Фандорин. За ним уже послали, мы ждем его с минуты на минуту. Он вам, сударь, подыгрывать не станет!

Последняя реплика была адресована мистеру Уиллоугби. Тот поднял подбородок и процедил:

– Я джентльмен и не позволю допрашивать себя какому-то русскому полисмену.

– Господин Фандорин тоже джентльмен, в большей степени, чем вы, – прошипел русский.

А Лестрейд тоскливо подумал: еще один джентльмен-сыщик на мою голову. Как будто своих мало.

– Я в ваших дипломатических законах не разбираюсь, – проворчал он. – Мне-то что прикажете делать?

– Найти ф-фонарик, – послышался сзади голос, слегка заикнувшийся на слове «torchlight».

Все обернулись к двери.

Там стоял стройный господин в черном смокинге. Лицо его было молодо, но на висках романтически серебрилась седина. Лестрейд сразу мысленно окрестил его Красавчиком.

– Я здесь уже довольно д-давно. Не хотел прерывать вашу беседу. Заодно ознакомился с обстоятельствами дела. Ф-Фандорин. Эраст Фандорин.

Поклонился сначала даме, потом остальным. Передал дворецкому тросточку и цилиндр.

– Меня вызвали с заседания Королевского криминалистического общества, где я делал доклад о типологии социопатических п-преступлений. Позвольте узнать ваши имена.

Все назвались – кроме дворецкого, про которого вдова сказала просто: «Это Хьюз».

– Вы спросили, что вам делать, инспектор. Если господин Храповицкий прав, у мистера Уиллоугби при себе должен быть ф-фонарик.

– У вас есть фонарик, сэр? – спросил Лестрейд.

– Какие глупости, – оскорбленно отвечал Уиллоугби.

– Видите, у этого джентльмена нет фонарика, – сказал Лестрейд русскому горе-сыщику, очень довольный.

– А почему у мистера Уиллоугби оттопырен к-карман? Что там у вас?

Секретарь убитого быстро шагнул к чиновнику Форин-офиса и – вопиющая бесцеремонность! – хлопнул его по карману фрака.

– Ага! Фонарик! Он солгал!

– Что вы себе позволяете, сэр?! – возопил Уиллоугби, покраснев. – Я не говорил, что у меня нет фонарика! Я сказал «какие глупости». Потому что у всякого лондонца, который собирается вернуться домой в темноте, при себе есть фонарик.

– Это правда, – подтвердил Лестрейд. – Иначе запросто вляпаешься в собачье дерьмо. Прошу прощения, мэм.

Он предъявил собственный фонарик – американский, на пружинной тяге.

– Erast Petrovich, oni zaodno! Vechnoe britanskoe besstydstvo! Sdelaite chto-nibud! – опять перешел на тарабарщину секретарь.

– Извольте говорить на нормальном языке! – рявкнул Лестрейд. – Что он вам сказал, сэр? Требую перевести!

– Вы ничего не можете здесь требовать! Здесь российская юрисдикция! – закричал на него мистер Кх.

– Какие глупости! – парировал Уиллоугби. – В момент совершения преступления экстерриториальность закончилась. Первенство имеют британские законы.

– Господа, господа, умоляю вас! Здесь же покойник. Ведите себя пристойно! – с неожиданной твердостью воскликнула миссис Щ. Она уже не плакала и не дрожала. Быстрота, с которой свежеиспеченная вдова взяла себя в руки, сделала бы честь и англичанке.

– Дорогой Мишель [это она обратилась к секретарю], я устала. Можете принести мне стул? Ничего, если я буду сидеть?

Спрошено было не у Лестрейда, а у Красавчика, что инспектору не понравилось. Нужно было восстановить командную цепочку – показать, кто тут главный.

– Так что вам сказал по-русски господин секретарь? – грозно потребовал он ответа у конкурента.

– Попросил меня не терять времени п-попусту. Что ж, полагаю, расследование будет быстрым.

– В самом деле? – язвительно улыбнулся Лестрейд. – Я наслышан о русской быстроте.

Это ему кстати вспомнились куплеты времен Крымской войны: