Текст книги "Под знаком доброты"

Мерная[1]1
  Мерная икона – икона, которую создают ко дню крещения ребёнка. Высота доски соответствует росту ребёнка при рождении.


[Закрыть] икона

Часть 1

– Эй, Федот, ты-т ед-дешь али not?! – весело крикнул вихрастый парень, «проросший со товарищи», как семейка грибов опят, сквозь открытый полог кабриолета.

– Езжайте без меня, – улыбнулся Федя. – Я не могу.

– Ну, как знаете, товарищ Фёдор, как знаете!.. Кабриолет норовисто заурчал, хлопнул пару раз недогоревшим газом и помчался прочь, поднимая облака глинистой пыли над грунтовой посадской дорогой. Так сверхзвуковой самолёт буравит толщу прозрачного неба, оставляя позади себя ворсистый клиновидный след. След медленно тает, как бы говоря: «Смотрите: здесь только что пролетела обитаемая комета с крыльями, и она прекрасна!».

Фёдор взмахнул по-птичьи руками, повернулся и пошёл к дому. Сегодня утром ему заказали мерную икону. Написать небольшую иконку – дело привычное, вот только со сроком беда. На дворе четверг, а заказали на Воскресные крестины! Выходит, на письмо – день, два – на просушку олифы. Одни «на-на-на» – не до рыбалки.

Федя снял со стеллажа заготовку иконной доски с ковчегом[2]2
  Ковчег – углублённое среднее поле на лицевой поверхности иконной доски.


[Закрыть] и широкими, под обрез, полями. Отмерил пятьдесят три сантиметра (рост новорождённого), рассёк левкас[3]3
  Левкас – грунт, представляющий собой мел, размешанный на животном или рыбьем клее с добавлением льняного масла.


[Закрыть] резаком и отрезал ножовкой с мелким зубом лишние поля сверху и снизу доски.

– Андрей, значит, вот как. – Фёдор медленно выговаривал слова, как бы вживаясь в звучание имени святого, которого ему предстояло написать.

А предстояло ему написать образ преподобного Андрея Рублёва. Родители по святцам[4]4
  Святцы, или месяцеслов – церковный календарь с указанием праздников и дней памяти святых.


[Закрыть] имя малышу не подобрали. Почему? Может, потому, что всей семьёй мечтали: родится мальчик – быть ему Андреем в честь погибшего деда. А дед Андрей Петрович был иконописец. Хороший иконописец. Попросили его как-то роспись поновить в куполе приходского храма. Настил для работы соорудили наспех, из того, что под рукой оказалось. Вот досочка-то под ним возьми и тресни. Ему б за перила ухватиться, а он краски держит, бросить не хочет. Так и разбился дед Андрей. Пол-то каменный, а высота, поди, метров тридцать была. Всем селом хоронили. Добрый он был. Народ такое не забывает. Уж третий год пошёл, а всяк на селе его в записочках пишет: «Помяни, Господи, во Царствии Твоём раба верного, иконника Андрея».

Такая история.

– Что ж раньше-то не пришли? – выговаривал Фёдор заказчику.

А тот:

– Не случилось раньше. Выручай, Федя. Денег – сколько скажешь.

– Да что деньги, кто ж Рублёва за деньги пишет? Сколько дашь – и слава Богу, – отвечал Фёдор, почёсывая затылок. – Ладно, иди, как-нибудь управлюсь, Бог даст.

Фёдор положил на рабочий стол иконную доску, достал с антресоли десяток увесистых книг и стал их просматривать. Образ преподобного Андрея больше известен как поясной, а тут нужна ростовая фигура. Пересмотрев книги, Фёдор остановился на «Новгородских таблетках»[5]5
  «Новгородские таблетки» – девятнадцать двусторонних икон (таблеток). Написаны на рубеже XV–XVI вв.


[Закрыть], выбрал одну из монашеских фигур и стал калькировать образ.

Калька была уже почти закончена, как вдруг он остановил перо и произнёс вслух:

– Нет, буду рисовать от руки. Негоже Рублёва переводить с Антония.

Часть 2

Древние говорили: «Главное в иконном деле – руку свою подпрятать под Бога». Это значит сработать икону так, чтобы на красочной поверхности не проступил морок[6]6
  Морок – белый солевой налёт на поверхности стенной живописи.


[Закрыть] человеческих страстей и переживаний. Почему? Молящийся человек пришёл в храм не любоваться церковным искусством, а обратиться с нуждой к Богу (об этом часто забывают), и икона, как некая пиктограмма, должна указать ему кратчайший путь: Бог там!

К примеру, входит в храм заплаканная женщина. У неё несчастье: муж сорвался с катушек и крепко запил, вторую неделю мучает себя и семью. Даже детей пришлось отвезти к матери, а то, не ровён час, прибьёт малышей. Трезвый-то он добрый, ласковый, а найдёт чума пьяная – хоть святых выноси!

Женщина оглядывается, не знает, куда свечу поставить, где сердце открыть.

– А ты, милая, поставь свою свечку-то Бонифатию. Он в энтом деле – первый помощник! – советует старушка за ящиком[7]7
  Ящик – церковная лавка в храме.


[Закрыть]. – Ставь, ставь, он всё Богу нашему передаст!

Глядит женщина в писаный образ Бонифатия и беззвучно губами шевелит, просит, значит. Вот тут и становится икона иконой. Или нет. Вышепталась милая, выплакала беду (всё не наедине) да пошла домой с надеждой на Бога. Значит, удалась икона. А если «очаровал» её Бонифатий: как живой смотрит с иконы полными слёз глазами, жалеет её, бедную, будто говорит: «Не плачь, дщерь, ступай с миром, я тебе помогу!» – кто знает, впорхнула молитва женщины в чертоги Божьи или «увязла» в писаных слезах Бонифатия…

Иконописание – тонкое дело. Смотришь на древнюю икону и, кто бы ни был на ней изображён, думаешь о Боге. Наверное, древним тоже приходилось ломать голову над задачкой незримого соприсутствия иконописца в святом образе.

Этого ж не скроешь, всё видно – молится человек перед иконой или рассматривает. Так из поколения в поколение создавали честные отцы церкви традиции иконописания. Вот потому иконы, писанные со страхом Божиим, издревле на Руси не подписывались.

Вообще страх Божий – великое состояние души. Это не мирской трепетный страх перед наказанием, не пугливое угодничество перед сильным, это – доверие. Высокое доверие души, малой частицы огромного Вселенского Духа, к своей «Митрополии». Доверие, которое метлой выметает из нас недобрые мысли и похотливые страсти, всё то, что противно нашему Божественному первородству. Сколько мы грешным делом ранили белое тело Христово – не сосчитать. Потому Страх Божий – это источник! Источник, из которого омываем мы раны на Пречистом теле Спасителя, источник, из которого мы пьём и из коего обретаем силы для совершения блага.

Часть 3

Похожие мысли кружились в голове Фёдора, когда он намечал фигуру преподобного Андрея. Линии ложились ладно. Фёдор даже подивился, глядя, как его руки без помарок наносили на левкас строгую графью[8]8
  Графья (графить) – нанесение контура рисунка на иконный левкас или сырую штукатурку.


[Закрыть] образа.

Вскоре работа подошла к цвету. Краски Фёдор принципиально готовил сам. Он пробовал несколько раз пользоваться готовой темперой, но палитра цветов, созданная не им, каждый раз уводила работу в сторону. Он не мог побороть искушение блеснуть цветовыми возможностями сочных фабричных красок, увлекался живописью и забывал, зачем взял в руки художество.

Когда же он творил красочные смеси сам, подбирая пигменты под замысел, колорит иконы просматривался уже заранее. Оставалось только выкрасить и прописать изображение.

«Странно, – размышлял Фёдор, – «травяная зелёная» – хорошая заводская краска, но мёртвая. А смешаешь натуральную охру с глауконитом – полынью пахнет!»

Фёдор открыл холодильник, достал пару куриных яиц, вскрыл каждое с тупого конца и аккуратно отделил желток от белка (это надо делать очень тщательно, белок даже в малых количествах пенит краску). Затем разбавил желтковую массу белым столовым вином и добавил пару капель из кувшина с надписью «Святая вода». Эмульсия была готова.

Время близилось к обеду.

– Федя, всё готово, можешь мыть руки, – прозвенел из кухни весёлый мамин голосок.

Мама в молодые годы пела в знаменитом Уральском хоре. Потом вышла замуж, переехала с мужем «в Европу», поближе к Москве. На новом месте прижилась, родила сына, а вот петь не перестала. Но внутреннее сердечное ощущение красоты мира, музыки его животворящего начала не потеряла. Оттого всегда казалась лёгкой, как мажорная нотка. Когда Григорий бросил семью, польстившись на другую женщину, певунья не замкнулась в горе, хотя ночами отплакала свою бабью долю сполна. Но всяк наступало утро, и она снова пела. Пела ради сына. Такая была птица.

Соседские старухи ей вслед верещали:

– Мужика потеряла, а сама хыть бы что!

Маленький Федя спрашивал маму:

– Мам, чего они на тебя зарятся?

Она отвечала:

– А кто их знает, любят, наверное!..

Часть 4

– Мам, я потом! – бросил через плечо Фёдор и склонился с курантом[9]9
  Курант – орудие для растирания пигмента.


[Закрыть] над будущей краской.

Когда готов рисунок и процарапана на левкасе графья, начинается живопись. Живопись может быть простой и сложной, в зависимости от художественного замысла. Этот этап работы над иконой является, пожалуй, единственным, когда иконописец может проявить свои личные творческие качества.

На последнем же этапе, который именуется «пропись» (пропись деталей), работа, как и при нанесении рисунка, должна быть выполнена строго канонично, иначе икона не проявит себя.

Кстати о каноне.

Насколько одни благоговеют перед понятием «канон», настолько другие отмахиваются от него: «Не приведи Бог!». Хотя Бог устами своих угодников благоволит именно канону – древней основе всякого художественного творчества.

«Представьте, – говорил великий мыслитель XX века о. Павел Флоренский, – художник держит на руках ларец, в котором собрано всё его жизненное творчество. Чем крупней художник, тем крупнее его ларец. Стоит такой художник посреди житейских дорог да людям содержимое ларца показывает. Те смотрят, дивятся – лепота! Но не всем тот ларец виден за головами первых. Тысячи людей проходят мимо, а ларец примечают единицы.

Вот вам другой случай. Из поколения в поколение работают по единому правилу сотни художников. Каждый из них не слишком одарён художеством, не сравнить с тем первым, это точно. Но складывают они свои скромные ларчики вместе. Сначала малая горка складывается, но скоро гора великая из ларчиков вырастает. Каждый художник добавляет к общему правилу ма-аленькое украшение от своей неповторимой личности. И от тех украшений искрится гора, как звёздное небо! Ещё один мастеровой художник подходит к горе со своим ларчиком. Поднимается по ступенькам на самый верх.

Высоко, аж дух захватывает! А для его ларчика уже и место на вершине приготовлено. Кладёт чернец свой ларчик на самую верхушечку. И виден с той верхушечки его ларчик далеко-далеко. Тысячи людей оглядываются, дивятся на гору да, как звёздочку, свет того ларчика примечают!»

Вот что значит канон. Канон – это традиция, очищенная от всего случайного. Это волшебный инструмент, которым умная рука и доброе сердце открывают дверцы в горние[10]10
  Горний – небесный.


[Закрыть] мастерские, где творится Правда о Боге, а не эмоциональные фантазии гениев европейской живописи. Работать в каноне – высокое наслаждение церковного художника и высокая мера его личной ответственности перед будущим. Рукастый мазила, которому что натурщицу раздеть, что Деву Марию намалевать – всё едино, платили б деньги – то великая беда церковная. Поди разбери «по одёжке», что у него в голове. Припасть к ручке: «Благословите, батюшка!» – дело нехитрое.

Фёдор взял кисть и стал круговыми движениями плавить краску по левкасу. Понятие «плавь» – чисто русское. Византия не знала подобного метода наложения краски. Жидкая акварельная красочная масса под кружением кисти образует поверхность пульсирующего тона. И это не небрежная неровность, но способ заставить будущее изображение… дышать. Да-да, именно дышать! Нижние красочные плави, укрытые позже многими лессировками[11]11
  Лессировка – наложение прозрачного красочного слоя.


[Закрыть], – это «лёгкие» будущей иконы. Оттого древняя русская икона, несмотря на всю её каноническую условность, воспринимается как живая, но живая не по плоти, а по духу.

Увы, сейчас мало кто так пишет.

В хорошей работе время, которое, как правило, никогда никуда не спешит, начинает торопиться.

Завечерело. Фёдор включил настольную лампу и при электрическом тёплом свете оглядел работу. Икона шла нормально. При новом свете он увидел некоторую неясность отдельных тональных отношений, но это было легко поправимо.

Федя решил не обижать маму и отправился наконец на кухню.

Часть 5

Когда через двадцать минут он вернулся в мастерскую, его уже ждали.

У рабочего стола стояли два человека в одинаковых на первый взгляд одеждах. Складки простых суконных монашеских мантий, длинные пологи капюшонов древнего образца, как чёрные реки, несли свои «воды» среди гористых неровностей иноческой одежды. Один из гостей казался старше другого. Впрочем, внешность монаха всегда обманчива.

– Здравствуй, Феодор, – распевно произнёс старший монах. – Прознали мы, что ты в воспоминание Андреево икону пишешь. Так ли?

– Д-да… – беззвучно ответил ничего не понимающий Федя.

– Вот же, Андрей-то, гляди. – Монах указал на товарища лёгким касанием. – Рублёв он и есть.

Федя больно ущипнул себя за ухо, но видение продолжилось.

«Господи, радость какая!» – вскипело умное сердечко Фёдора.

Он бросился к столу:

– Икона ещё не закончена, осталась пропись…

– А то мы не видим! – засмеялся старший, перехватив с рук Фёдора икону.

– Данила, что зря шумишь? Лучше дело скажи, – нарушил молчание второй монах, которого старший брат называл Андреем.

– Даниил Чёрный… – не веря своим глазам, пролепетал вконец смущённый Федя.

– Чёрный? Почему «чёрный»? – удивился монах. – Ах да, говорили мне, что писаны об нас с Андреем какие-то сказания… Да много ль там правды?

– Ты вот что, Феодор, – перевёл на себя разговор Андрей, – когда мы уйдём, помолись отцу нашему богоносному Сергию. Он нас к тебе и послал. Просил передать, чтоб шёл ты своей дорогой. А ежели какое препятствие повстречается на пути, не унывал и просил помощи у Бога. Да нас, грешных, в своих молитвах не забывал. Это для вас мы преподобные, нам-то Господь указал место. Все мы учимся любить. Сначала – на Земле, потом – на Небе. Если тебе кажется, что Господь рядом с тобой, пришёл ради тебя и от большой к тебе любви, знай: не Господь с тобой рядом, а бес лукавый. Тебе самому идти до Бога надлежит, тебе самому! Я это говорю к тому, чтоб не слушал ты «хитрецов от Бога». Много их. И накормят, и спать уложат. Утром проснёшься, а крестик подменили. Не тот крестик, и надпись на нём не та…

Андрей замолчал и через плечо Данилы взглянул на икону.

– Лепно пишешь, толково. Только ешь меньше и икону люби. Прознаешь великое от неё утешение!

И тут Фёдору наконец стало плохо. От обилия нахлынувших чувств он рухнул было на пол, но руки Андрея подхватили юного изографа и бережно положили прямо поверх каких-то бумаг на диван…

P.S.

Когда Фёдор пришёл в себя, никого в мастерской уже не было. Он лежал, боясь повернуться и оглядеть комнату целиком. Его страшила будущая правда о том, что дорогих сердцу гостей нет.

Он приподнялся, подошёл к столу и взглянул на… Икона была дописана чьей-то невероятно сильной рукой и буквально искрилась художественным мастерством и молитвой. Фёдор взял икону дрожащими от волнения руками и поцеловал край доски.

«Господи, сподоби меня на такое письмо!» – вздох восторга и одновременно страха вырвался из его уст.

– Это и есть теперь твоё письмо, – ответил как бы ниоткуда голос Андрея.

Фёдор опустился на колени перед образом преподобного Сергия Радонежского и стал горячо молиться Богу.

Великая суббота

Мы поднимались на вершину Пасхальной радости по крутым ступеням Страстной недели.

На последнем подъёме, который с незапамятных времён величается Великой субботой, жена достала из холодильника несколько десятков крашеных четверговых яиц, «имплантировала» искусственные цветы в творожные пасхальные массы и строго сказала, глядя мне в затылок:

– Нам пора!

Я приготовился слушать.

– Возьми эти две корзины, я возьму остальное.

Мы вышли из дома и аккуратно, стараясь «не расплескать» содержимое крытых платочками корзин, направились к храму.

…У входа в храм было не протолкнуться. Разглядев пару свободных дециметров, не заставленных пасхальными приношениями, мы стали пробираться сквозь плотную массу прихожан в конец огромной столешницы, выполненной в стиле модерн из разновеликой канцелярской мебели.

«Одни женщины!» – улыбнулся я, отметив мягкое шуршание текстильных оборок о церковную утварь.

Женщина – особый тип человека. Филигранно тонкая в реакции на изменение окружающей среды, она легко считывается психологически. Кто ходит в церковь по зову души, кто пришёл на праздник по коренному влечению русского человека, а кто – просто на очередную ярмарку впечатлений, отгадать нетрудно. Я представил себе Бога в образе огромного Младенца, которого женщины совместно держат на руках. Одна кариатида светится счастьем, и зеленоватый елей, как таинственный рентген, струится от Младенца вниз по её рукам, высвечивая в полумраке храма статную фигуру богомолки. Другая удивлённо оглядывает происходящее и фотографирует на память нечаянную радость, посетившую её будничное бытие. А третья «перебирает» с подружкой странные длиннополые наряды женщин, их немодные головные уборы и пучки волос, аккуратно покрытые простыми льняными платочками. И ещё мне представилось много того, что редко увидишь в городской толчее и на светских раутах.

Но вот над многометровой столешницей, как ветер, промчался вздох приветствия. Из северных диаконских врат иконостаса вышел священник, и с ним – дьякон. Дьякон держал в руках чашу со святой водой, кропило и едва поспевал за батюшкой. Священник, как ледокол, рассекал толпу прихожан, почти не касаясь краями развевающейся мантии плотной человеческой массы.

Все стали торопливо зажигать красные пасхальные свечи. Отец прочитал положенную молитву и пошёл по рядам, осыпая лица прихожан и праздничные дары крупицами драгоценной святости. Капли святой влаги ливнем падали на головы и груди женщин, вздрагивавших при каждом взмахе кропила. Улыбки счастья, как солнечные зайчики, резвились над пасхальным столом, и невозможно было различить: кто пришёл в церковь по зову души, кто – на праздник, а кто – просто потому, что шли другие. Счастливы были все, человеческие различия оказались несущественны!

Начинается!

В конце концов, что есть Рождество?

День рождения Богочеловека.

И человеку не менее естественно его справлять.

чем свой собственный.

Иосиф Бродский (из беседы с Петром Вашем)

За дальним лесом, аккурат между Полярной звездой и Большой Медведицей, приметили люди огромную серебристую фигуру, напоминающую человека в кафтане и шапке-ушанке поверх вьющихся косм.

– Да нет, не человек это. Зверь какой-то, может, созвездие, – роптали стоявшие сзади.

Те же, кто выбился вперёд, ясно видели: фигура была именно человеческая. Не бывает созвездия с бородой! Разве что Козерог. Но уж он точно не человек. Хотя, если сказать по совести, случается…

Великодушный читатель, вам не кажется, что сочинитель что-то недоговаривает? Ну конечно же – близится Рождество! За декабрьской дверью рождественские метели водят свои студёные хороводы. Гуляка ветер пробует в голос распевы праздничных колядок. Снегу навалило!

Кстати, астрономы на днях заметили, что справа от Полярной звезды образовалось какое-то мутное уплотнение и с каждым днём оно становится всё ярче. Кажется, вот-вот оттает жемчужная вуаль и на её месте вспыхнет неведомая ярчайшая звезда!

Эта звезда не станет, как голубь, нарезать круги вокруг Полярной хозяйки ночного неба, но тихо, поначалу совсем незаметно, начнёт движение к югу. И тогда все предметы потянутся за ней, как бы присматриваясь к новым обстоятельствам. Вертикали перестанут важничать и станут наклоняться своими верхушками к югу, будто под северным ветром. Путник-пилигрим повернёт на юг, потому что к югу в эти дни идти гораздо легче, чем к северу. Вышагивая за звездой, он будет идти мимо тех, кто прилагает огромные усилия, чтобы оставаться в состоянии покоя и житейского равновесия. Тех, кто вынужден всё время трудиться и тем отстаивает право на личное фиолетовое безразличие. Хотя какой же это покой? Чуть что – ветер подхватил тебя и понёс, как перекати-поле…

Вот такая звезда. Не верите? Посмотрите, что творится в магазинах! Огромные толпы людей, озабоченных будущим счастьем, скупают всё подряд, не торгуясь, лишь бы досталось! Навьюченные фрагментами обещанной счастливой жизни, они расходятся по домам. В эти дни у каждого в доме обязательно найдётся кусочек русского леса. Конечно, силиконовая ёлочка не виновата в том, что не умеет пахнуть, как настоящая. Но женщины и дети смастерят под ней вертеп из ваты. Они-то знают: Спаситель мира грядёт неминуемо и надо обязательно успеть приготовить Ему ясли. Видите, как всё серьёзно, по-настоящему, а главное – близко!

Очень скоро ангел коснётся крылом заснеженной дворовой песочницы и скажет: «Дети, взгляните вон на ту вечернюю звезду! Пойдёмте за ней, и я покажу вам Бога!».

Дети протянут доверчивые ручки и, как пастушки, войдут вслед за ангелом в милые домашние рождественские вертепы.

Но что это? Из наивных ватных домиков вертепы превратились в уплотнения неведомой лучистой массы. Как жемчугом выложено дно. А на самые ясли вообще смотреть невозможно.

– Ух ты, здорово! Мама, это ты зажгла в вертепе лампочку, пока я гулял?

– Нет, милый, я не зажигала.

– Значит, начинается!..

Глава 2. Душа украдкой надышала
(цикл стихов)

Стихи – как будто конденсат:

Душа украдкой надышала…

Эдуард Побужанский. Из книги «Между слое»