Текст книги "Дорога из АДа"

На кольце опять была пробка, но меня это не сильно беспокоило, поскольку я ехал к подруге, которая основательно утомила… Я бы так и ехал не торопясь весь день, периодически сообщая по телефону координаты раздраженной Нюсе. Однако была жара, а ждала она меня на пляже, поэтому я проявлял некоторую заинтересованность, периодически сигналя, перестраиваясь при возможности из одного ряда в другой – скорее, впрочем, от скуки, чем от здравомыслия.

Не прошло и часа, как я приблизился к финишу. Показалась безбрежная парковка, заполненная машинами, и узкая полоска воды на горизонте. Туда предстояло добираться уже пешком. Втиснувшись между двумя косо поставленными внедорожниками (видимо, остальные предпочитали держаться от них на более безопасном расстоянии), я попытался выбраться из машины.

– Spec твою Brabusа мать, – цедил я сквозь зубы, просачиваясь в щель между кузовом и дверью, чтобы не задеть угрожающе растопырившего пороги монстра. Одновременно пытаясь вытянуть сумку и набрать по сотовому подругу.

– Ну ни хрена не Цезарь, и все тут33
  По воспоминаниям современников, Гай Юлий Цезарь мог делать до шести дел одновременно.


[Закрыть], – констатировал я, поднимая с пыльной площадки свой телефон, а потом и сумку.

Нюся ждала меня на покрывале, разложенном в тени ивы, но достаточно недалеко от воды. Надо отдать ей должное: устраиваться она умела. Стремясь изобразить на лице чувство радости и обиды одновременно, она изогнула губы какой-то причудливой волной.

– Масик, где твоя совесть была, там что теперь находится? У меня лапки устали от мужиков отмахиваться.

– Напрасно, Нюрочка, лапки надо беречь, мужиков тоже. Особенно мужиков. Ты же ладошкой кирпич можешь поломать, не то что этих воздушных созданий.

Нюша потупилась, изображая застенчивость. На самом деле она любила, когда я вспоминал про ее успехи в боевых искусствах.

– Ладно, подхалим, заваливайся и попить что-нибудь дай, я только одну полуколу взяла с собой, лень на горбу тащить было. Зато без машины раньше некоторых на полтора часа добралась.

– Не гунди, есть предложение, – протягивая еще холодную 0,33 полуколу, начал импровизировать я.

– Предложение? Лишняя рука и сердце, с одной стороны, мне не помешают, но вот сердце еще не видно, скажем, а с рукой твоей волосатой как я буду смотреться?.. Фу! Мака, давай поинтересней что-нибудь.

Вот за что я эту Нюшу люблю и уважаю, диалог она всегда поддержит, причем сама с собой, ей только реплику подать. Можно было подождать минуту, она нашла бы, что себе ответить, но, чувствуя себя виноватым за опоздание, я продолжал:

– Поинтересней? Я тут по дороге голубя чуть не сбил, так он мне, зараза, фак показал и на крышу нагадил.

– Это к деньгам, Макунчик, доставай четыре сольдо, сейчас закопаем, а как искупаемся, тут уже тонна баксов колоситься будет.

И она принялась палочкой ковырять в сухой глине подобие траншеи.

– Чего мелочиться!

Я высыпал в траншею всю мелочь, прикрыл свернутым в трубочку стольником, засыпал землей, тщательно разровнял.

– Ну, Нюся, мы теперь заживем!

– Раны мы, что ли, чтобы заживать? Пошли купаться скорее.

Нюся вскочила, демонстративно покачивая бедрами, продефилировала к воде.

– Эй, а высиживать Пушкин будет? – закричал я вдогонку, поднимаясь и ставя для надежности на «схрон» бутылку…

Догоняя Нюсю, по щиколотку проваливаясь в мокрый песок, я неожиданно оступился и, падая, открыл глаза.

День 3

На столе из некрашеного дерева, накрытого белой скатертью, тикал будильник. Такой я видел у бабушки. Круглый, металлический, с блестящей кнопочкой и продетым в нее колечком сверху. Будильнику тогда не повезло, зато у меня появилось много маленьких волчков с тонкими ножками, опоясанными шестеренками. Этот будильник был явно в добром здравии, смотрелся вполне законно и уместно.

Надо было только чуть-чуть напрячься и все вспомнить. На всякий случай предварительно хорошенько зажмуриться, чтобы исключить всякую возможность самообмана, и еще раз открыть глаза. Все на месте: стул, скатерть, будильник, в окне силуэт трубы Козявино. Еще раз: «Здравствуйте!»

Осторожно выбравшись из-под одеяла, с удивлением и любовью посмотрев на мирно спящую Глашу, я потихоньку выбрался на кухню. Стол, несколько полок, раковина, электрическая плитка, холодильник «Север», дощатые стены, настенные часы. «Наверное, у всех так же», – вспоминая вечернее «пати», заключил я. Функционально, без излишеств. Стало быть, кофе где-то в банке над плиткой, а чашка – в полке над раковиной. Хоть в этом ничего удивительного. Минут через десять, соорудив из подручного материала горку бутербродов и пару чашек кофе, я уже тащил все это на разделочной доске за неимением подноса моей спящей царевне. Неожиданно зазвонил будильник. Три часа дня, куда это она собралась в такую рань?

– Молодец, – потягиваясь, сказала Глаша. – Раз все приготовил, пораньше пойдем.

– Очередь, что ли, занимать? Куда? В магазине нет ничего, базарный день завтра.

– То-то и оно, что базарный день завтра. Что сегодня прилетит, завтра на базар и отнесем. А тебе еще коробку найти надо.

– Экскаватор нашел, тебя нашел, жить есть где, на кой мне коробка? Положить чего? Давай рюкзак возьму – больше влезет.

– Без коробки никак, у меня вот из-под макарон, сейчас и тебе в «По что» подберем.

Разговаривая со мной, она умудрилась одеться, съесть бутерброды, заправить кровать, помыть чашки и, уже взяв в одну руку мой палец, а в другую свою коробку, потащила нас к выходу.

«И кто такой Цезарь? Тормоз по сравнению с моей Глашей», – мысленно гордился я всю дорогу.

Возле трубы на площади Аглая посмотрела на солнце, пошаркала туфлей о землю и, видимо, что-то решив, сказала:

– От тебя там проку не будет, пока зайди на рынок, осмотрись, походи, потом сюда возвращайся. – Чтобы обозначить «сюда», она поставила на землю свою коробку. – Понял?

– Понял, а ты?

– Я за твоей коробкой, а то хороводиться нечем будет.

II ЯВЛЕНИЕ ДЯДИ КОЛИ

На рынке по-прежнему было пусто, но кочаны на прилавках даже не завяли. «Пожрать капустки, что ли, для разнообразия?» – думал я, выбирая кочан поаппетитней. Но только я собрался разломать и съесть облюбованный кочан, как черт из табакерки откуда-то вынырнул дядя Коля:

– Ты что, положи взад, Манька ж завтра места себе не найдет. Думаешь, что просто так кочаны? Это Манькин, дальше Петькин, вон там Федорыча. Понял?

– Честно? Ничего не понял, они одинаковые все.

– Как одинаковые, говорят же тебе, вот Манькин, там Петькин… У вас там все, что ли, соображают туго? Понимать надо, раз объясняют, – дядя Коля даже сморщился от досады. Мне стало неловко.

– Спасибо, дядя Коля, за науку, понял. Петькин вон тот? Правильно?

– А то, – смягчился дядя Коля. – Соображать надо!

– Завтра-то что будет?

– Да че поймаешь, то и будет, базарный день, в обчем. Ты тут варежку не разевай, ты там разевай, – он развернул меня за локоть в сторону ворот, – а то пролетишь.

Пока я вглядывался, пытаясь угадать значение сказанного, дядя Коля незаметно растворился среди прилавков за моей спиной.

Еще минуту я оцепенело стоял с кочаном в руках. Потом бережно положил его обратно, стараясь попасть точно на то же место, откуда взял. Осторожно пошел к выходу, разглядывая кочаны в поисках каких-нибудь надписей или пометок. Ничего. А в голове вертелось: «Этот Манькин, там Петькин, дальше Федорыча»…

На площади было уже многолюдно и, несмотря на однообразные костюмы, присутствовала даже определенная пестрота, т.к. в руках у всех были разноцветные картонные коробки. Здесь в первый раз, не считая дяди Коли, я увидел людей постарше, они тоже были похожи друг на друга, только у них еще было какое-то отрешенно просветленное выражение лица, как у монахов, но устремленное не вверх, а внутрь.

Аглая достаточно чувствительно ткнула меня в бок:

– Я тебе куда сюда приходить сказала? А ты куда сюда пришел? Сюда-то во-о-он где, – кивая по направлению к «во-о-он где», она сердито сунула мне в руки совсем некрасивую белую коробку с черной надписью «ГОРСОР». – Ладно, пошли, ставить уже пора.

Действительно, люди стали выстраиваться вокруг трубы, образуя большой круг, когда он наконец включил в себя всех стоявших на площади, они поставили коробки перед собой, взялись за руки и пошли вокруг трубы по часовой стрелке.

«Ну что, вечером „Камасутра“ с фитнесом, днем хоровод, весело живем, ребята», – размышлял я, по возможности мысленно дистанцируясь от происходящего. Вдруг кто-то крикнул:

– Вон полетела!

Все остановились, одновременно подняли головы к верхушке трубы.

Действительно, там показалось точка, которая, приблизившись, оказалась коробкой красно-коричневого цвета с большим кофейным зерном на всех четырех боках.

– Макарыч, кажись, твоя, – сказали сразу несколько голосов.

Улыбающийся Макарыч, похоже, стоял напротив места падения коробки, обозначенного двумя полосатыми матрасами, лежащими друг на друге. Подхватив приземляющуюся коробку, он неторопливо отправился в сторону одного из домов. Все сдвинулись на одну коробку, и место Макарыча заняла стоявшая за ним немолодая женщина, одетая, как и все ее ровесницы, в темно-зеленую юбку и коричневый жакет. Она так же ловко подхватила свою коробку и уступила место следующему.

Похоже, очереди тут все же есть, но уж больно завернутые. Как и все остальное, впрочем, главное, как и везде: «Не разевать варежку!» Вспомнив совет дяди Коли, я сосредоточился на очереди, падающих коробках и вскоре поймал свою, она была ярко-оранжевая, с большой желтой лимонной долькой. Такой не было ни у кого.

– Ну вот, а то «ГОРСОР», – повернулся я к уже поймавшей свой «зеленый горошек» Глаше, – куда дальше?

– Домой, нам еще в огороде порядок навести надо.

Огородом, как я понял, назывались четыре грядки перед домом: две с луком и по одной с капустой и морковью. Такие же точно грядки были перед всеми домами в Козявино.

– А что там наводить, там и так порядок.

– Ты меня агротехнике не учи. Полить надо, капусту подкулачить, морковку прикрасить, лучок повоспитывать.

– Интересно посмотреть на воспитанный лук.

– А у вас какой?

– Невоспитанный какой-то, быдловатый получается.

– Вот вы даете, лук – это что?

– ?..

– Овощная культура, – ответила она себе.

– Культура, – машинально согласился я.

– А какая же культура может быть без воспитания?

– Возразить нечего, пошли воспитывать…

Пока мы воспитывали наши овощи, а потом ужинали, причем Глаша категорически запретила трогать коробки, которые принесли сегодня:

– Есть надо свое, то, что с рынка принесли, а это общее пока.

Пришло время собираться на снегоробье.

В «гараже», как я его стал называть, было шумно. Глаша терпеливо дождалась, пока я вскарабкаюсь на сиденье, и начала урок.

– Вот эту штуку нужно дернуть на себя, – ткнула она во что-то типа ручки от каячного весла с прикрепленной к ней толстой цепочкой. С первого раза удалось извлечь только небольшой скрежет и отбить руку, но уже со второго все заскрежетало, как положено.

«Тоже мне бином Ньютона», – думал я, радуясь тому, как легко мне удается справляться с рычагами. Но минут через десять переползаний туда-сюда, поворотов и вращений Аглая велела меняться местами.

– Хватит, пора делом заниматься.

– А я?

– А ты ковшом учись работать.

– Как?

– Вприглядку.

Дальше все повторилось в точности, как вчера, разве что чувствовал я себя менее разбитым и по дороге к дому даже разыграл что-то вроде прелюдии, щедро оказывая Глаше знаки влечения.

Издали я не понял, что на ней надето, но, подойдя ближе, мысленно поздравил дизайнера.

– Это хорошо, что вы фиолетовый с белым!

– Почему? – немного опешила она.

– Вы можете залезть в заснеженный куст цветущей сирени, и вас не видно. Мы бросаем кошелек на веревочке, прохожий нагибается, а кошелек убегает. Здорово?!

– Здорово, кошелек давай! – совершенно не по тексту ответила она.

– Так сирень же еще не это, не того… – растерялся я.

– Это может произойти в любой момент, я должна быть готова —кошелек, – ее палец уперся мне под ребра.

Я беспомощно поднял руки:

– Согласен, шутка дурацкая.

– Не может быть: великий и ужасный шутник Мася признал свою неудачу.

– Признал, но не до такой же степени, чтоб ужасный.

– Ладно, невеликий и неужасный, ты компас взял? А то в прошлый раз через две станции от нужной вышли. Хорошо еще, в том же государстве.

– Какой компас, Нюся? Геолокация везде, а в прошлый раз телефоны лучше заряжать надо было и аборигенов не стесняться спрашивать.

Вяло пикируясь, мы зашли в вагон. Еще не совсем простив мне предыдущий поход, в этот раз Нюша наотрез отказалась идти в лес, предложив для прогулки выбрать старинную усадьбу недалеко от столицы. Но для остроты ощущений с браконьерскими шашлыками где-нибудь в укромном месте парка.

Я предпочел бы лес, но, чувствуя определенную вину за прошлые выходные, когда мы вышли на две платформы и четыре часа в сторону от намеченного, все-таки согласился на парк. Хоть и помнил пару неприятных моментов из прошлой жизни. Один раз за шашлык меня с приятелем из столичного парка вывела конная полиция, а второй раз полиционеры спугнули нас с подругой в избушке – мало что на курьих ножках, так еще и на самом интересном месте.

«Ну, Бог троицу любит», – как настоящий фаталист решил я, выбрав все-таки усадьбу с парком поглуше. Сидя в своем армейском (буквально дембельском) камуфляже напротив источающей красоту, бодрость, запах какой-то «Шанели», наверное, уже №125, Нюси, я чувствовал, что зря не нахожу мужества с ней расстаться.

«Ну красивая, ну умная, ну чувство юмора есть, ну… и что тебе еще, дураку, надо? – заключал обычно я, вместо того чтобы подумать правильно: – Ну не мое это все какое-то, ну разные мы совсем». Перетирая сам с собой эти бесполезные терки и потягивая из бутылки ее любимую полуколу, я в очередной раз пытался придумать, о чем бы таком поговорить по дороге. Скуки Нюся категорически не терпела, а у меня, как назло, в ее присутствии мозг начинал работать на пониженной передаче, чтобы разогнать его до пятой скорости, требовалось время.

– Ну что, Нюсечка, вам рассказать про Магадан? Любите ли вы историю Заснятьего (так называлась усадьба), как люблю ее я? Уже в 1834 году знаменитый русский философ, просветитель и фабрикант Иван Силович Гвоздь, для близких просто Иваси, заложил первый, достаточно краеугольный камень, на котором уже через пять лет выросло это невозможное вместилище всех лучших дарований того времени. Здесь творили…

– Остапа понесло, не знаешь, что сказать, лучше подумай, а то найду того, кто знает, – прикрыв мне рот вкусно пахнущей ладошкой и шлепнув по макушке другой, сказала Нюша. Это меня несколько переключило, и я неожиданно вспомнил.

– Я тут по дороге голубя чуть не сбил, так он мне, зараза, фак показал и на крышу нагадил.

– Это к деньгам, Макочка, – открывая окно в купе, где мы сидели, сказала Нюся, – надо денежкой из окна помахать, крикнуть: «Халява, ловись!» и горсть мелочи в форточку бросить.

– А что мелочиться?

Я ссыпал всю мелочь из кошелька в ладонь и швырнул в окно, прижатая воздушным потоком, она градом застучала по стенке состава. Потом достал стольник, помахал, покричал и отправил его вслед за мелочью, он быстро закружился, исчезая где-то над электричкой.

– Запомни место, на обратном пути придем, тут все зелено будет, надо мешок побольше в Заснятьего купить.

– Дурачок, дурачок, а практичный, прямо возле нашей станции бросил. Давай выходить, на обратном пути, может, найдешь свой стольник, если мимо платформы не промажем, как в прошлый раз, – сказала она и, демонстративно покачивая бедрами, продефилировала в тамбур.

Немного подумав, оставить пустую бутылку из-под полуколы или взять с собой, я неожиданно, повинуясь какому-то порыву, бросил ее в окно. Когда начал вставать, электричка уже притормаживала, пошатнувшись и больно ударившись о ручку сиденья, я открыл глаза.

День 4

Глаша, пытаясь незаметно перелезть через меня, задела коленкой мое бедро и теперь испуганно смотрела, застыв в неловкой позе.

– Вот я неуклюжая, хотела тебе тоже сюрприз сделать, – она наконец продолжила движение, на этот раз чуть не нырнув с кровати. Я успел ее подхватить, крепко прижав к себе.

– Давай без сюрпризов, Глаш, мне, честно, сюрпризов здесь хватает. Пойдем вместе что-нибудь приделаем, – сказал я, все-таки покосившись в окно. Труба на месте.

– Что на базар понесем? Коробки или еще что прихватим? Я могу в рюкзаке порыться, топорик туристический на ящик тушенки сменяем.

– Вот балаболка, вещи все общие, кроме личных, не нужен топорик, в «По что» отнеси, может, кому пригодится. На рынке только продукты собираем.

– Как грибы, что ли?

– Как продукты, сколько в коробку влезет.

Теория без практики слепа, я решил воздержаться от бесполезных расспросов. Скоро мы, как почтальоны, несли свои коробки в сторону рынка. У ворот нас встретил улыбающийся дядя Коля. «Наверное, рад, что побазарить есть с кем», – подумал я.

– Ага! Гостинец пришел, ну проходи, Максимка, вон, видишь, на третьем прилавке справа в конце твой кочан лежит, туда иди.

«О как! У меня, оказывается, уже и кочан есть», – не очень весело подумал я. Поставил коробку, повертел кочан (кочан как кочан) и огляделся по сторонам. Все достаточно быстро, но аккуратно раскладывали содержимое своих коробок по прилавкам. Консервы были в банках примерно на пол-литра, а весовые продукты расфасованы в пакетики где-то по размерам банки.

Сосед слева нетерпеливо постучал меня по плечу:

– Раскладывай диковинку, чего ждешь, всем посмотреть охота.

Я стал торопливо выкладывать свои пакетики с дольками, буквально спинным мозгом ощущая смешанное с нетерпением внимание окружающих.

– Себе-то оставь, поди, тоже не пробовал, – сказал сосед и бросил последний вытащенный мной пакет обратно в коробку. Я не стал возражать. Взяв коробку, пошел вдоль прилавков, как все, периодически выбирая что-то из выложенных другими баночек и пакетиков и забрасывая в свою коробку. Поначалу совершенно автоматически, почти не глядя, стараясь не отставать от общего темпа. Все больше удивляясь разговорам, происходящим в организованной толпе. Вот кто-нибудь, склонившись над рядами кульков с белым порошком, начинал размышлять вслух:

– Прошлый раз брал я у Никитишны муку, комковатая попалась, ан и сахар моченый будет, пойду еще где-нибудь гляну.

Это притом что никакой Никитишны не было, лежал отмечающий ее место кочан. Сахар, конечно, мог быть у кого-то еще, но явно развешивался из одного мешка.

Дальше, похоже, семейный спор:

– Что ты одну зелень тащишь? Огурцы, горошек, конфеты «Цитрон» еще возьми. Тебе своего лука мало? Крокодил ты, давай кофе лучше возьмем, а то до снега никак проснуться не можешь, карпа две недели в доме не было!

Я попытался осмыслить свои приобретения – явно не крокодил, но цветовым разнообразием тоже не отличался: сахар, соль, мука, зефир и желтый пакет моих лимонных долек. Аглаша не просветила на предмет потребительской коробки. Хорошо, я с утра в холодильнике пошарил. Надо, наверное, поесть взять. Дальше я начал выбирать консервы: горбуша, красная фасоль, помидоры в собственном соку. «Еще „Красный Октябрь“ батончики возьми», – одернул я себя и взял кулек изюма. Аглаи видно не было. Перемещаясь, я от скуки продолжал прислушиваться.

– Вот Федьке везет на сладкое, прям кондитер какой-то, третий раз варенье у него беру, может, и он моими сухарями не побрезгует.

– Акимовна, как думаешь, дольки-то эти рыжие, что парню рыжему прилетели, не порчены, а то наемся и тож рыжим стану.

Это про меня, кажется, что они тут на цвете так зациклены, картины они, что ли, едой рисуют или реально от серости этой на цветах повернулись? Надо будет спросить у Глаши. Не успел я подумать про Глашу, как услышал:

– Нет, Зоя, коробка полная почти, пойду семечек поищу, если не будет, возьму рыжиков твоих сопливых.

– На кой тебе теперь семечки, поди и так нескучно, вона какой рыжик прилетел! Ты ему в пару и возьми. – Стоящая за прилавком напротив Аглаи девушка широким жестом указала на меня. Глаша обернулась, и недовольное выражение лица сразу сменилось улыбкой.

– Ладно, давай! – она быстро заполнила коробку банкой Зинкиных рыжиков. – Что, симпатичный, много дельного набрал?

– И дельного, и отдельного, и запредельного, ты же не объяснила ничего.

– Я, может, интуицию твою проверяла. Здесь без интуиции шагу ступить нельзя, а с интуицией… – не закончив предложение, она ловко взяла коробку под мышку, меня под локоть и потянула к выходу.

– Слушай, – семеня за ней и все время поправляя выскальзывающую коробку, затараторил я. – А чего они у одного кочана берут сахар, а у другого не берут?.. А когда еда одного цвета – это примета, что ли, плохая?.. А жена мужу сказала, что он спит все время и она уже Карпа две недели не видела. На фига ей Карп? У нее же муж есть.

Глаша наконец, устав от моих бестолковых вопросов, снизошла:

– Ну глупый ты, Рыжик, снежный карп – это рыба такая в пруду водится. Мужики, кто пораньше встанет, после снегоробья карпов ходят ловить. Сегодня устал, а завтра отправляйся по холодочку.

– По какому по холодочку?

– Увидишь, главное – интуицию проявить.

Я глубоко задумался. Странная у них тут интуиция какая-то. К сожалению, с вопросами на сегодня я похоже перебрал. Завтра лучше как-то надо будет формулировать.

Слава богу, танцев не будет, понял я, когда, несмотря на спускающиеся сумерки, мы продолжали увлеченно разбирать продукты. Сделав только небольшой перекус всухомятку. «Не делают они из еды культа. Неудивительно, впрочем, они и еду не делают, и с культом, кажется, не знакомы», – словоблудничал я в процессе работы.

– Что, Глафира (эко меня разобрало), не пора ли нам пора? А то угонят наш снегоробный агрегат, лопатами придется грести!

– Вот чудной, какая я Глафира? Глафира – это главная философская радость, она за Козсоветом живет, а экскаватор отсюда видать, кроме нас с тобой его завести никто не сможет. Ладно, пошли уже, неугомонный, за рычагами посидишь, пока снега нет. Еще банку консервов, что ли, возьми, а то по дороге набросишься на кого-нибудь или меня съешь. Не привыкла я еще мужика кормить, извини.

Чуть не завалившись при попытке одновременно облизать палец и надеть ботинок (опять не Цезарь), я боком выкатился с крыльца и остановился, только уткнувшись в чей-то мягкий живот.

– Извините, неспециально, – сказал я, выпрямляясь.

– Ну конечно, неспециально – нарочно. Смотри, Аглая, твой-то уже ко мне подкатывается, – недобро усмехаясь, крикнула мимо меня Зоя.

– Это он просто неустойчивый пока. Ну да ничего, устоится, мы ему устои-то поразовьем, – поставив руки в боки и слегка оглаживая платье на бедрах, ответила вышедшая на крыльцо Глаша.

– Ну это твое дело, я чего пришла, твой, когда за снастями пойдет, пусть моему что-нибудь прихватит, а Фима ему потом с карпами пособит.

– Ты ловкая, Зойка, человек с интуицией еще не разобрался, что он прихватит, ну это ваши с Фимой проблемы. Пошли уже, ему отоспаться тогда надо.

Когда мы гуськом переходили через мостик, я украдкой посмотрел на наши отражения в воде. Камуфляжное тельце с двумя белыми в горошек крылышками – бабочка, етить-матить! Только сейчас я осознал, что если б сегодня мне прилетел костюм, то нормальная получилась бы бабочка с серым тельцем. Я про себя содрогнулся, но вида не подал.

Когда мы вышли на площадь, Глаша неожиданно остановилась и сказала:

– Так, раз завтра рыбалка, сейчас иди в «По что», набери там снастей на двоих, себе и Фиме, потом спать. И не забудь будильник завести, чтоб в шесть у озера был, не позже.

– Какие снасти? Может, ну его, карпа этого, у меня еще в рюкзаке продукты остались, обойдемся. Или ты сходи, а я лучше экскаватором порулю.

– Не женское это дело – рыбалка, если б там логика нужна была, другое дело, а интуиция – это по вашей части. Тем более и с экскаватором ты пока сам не справишься.

– Ладно, что набирать?

– А что унести сможешь, то и набирай. Штуки по четыре каждому.

– Иди туда, не зная куда, принеси то, не знаю что, может, она беременная уже, вот и требует всякое? Нет, тогда, получается, Зойка тоже беременная, – ворчал я про себя, подходя к «По что» (или к «По чте»? ).

Если честно, мне и самому было интересно, что же там такое находится. Помещение было достаточно просторным, с бесконечными вместительными стеллажами до потолка. Оно хорошо освещалось такими же самогорящими лампочками, только нераскрашенными.

Что же тут выбрать? Все, что выберу, должно быть выносимо и еще подходить для рыбалки. Помня об этом, я обошел все стеллажи в поисках удочек, блесен, подсаков, болотных сапог или еще чего-нибудь, что в моем понимании хотя бы отдаленно относилось к рыбалке. Не обнаружив ничего похожего, я вспомнил про «интуицию» и стал рассматривать предметы с точки зрения старьевщика. Что из этого ненужного может быть нужным или хотя бы интересным, хрен с ней, с рыбалкой.

Тут мне сразу и поперло. Поднос жостовский (что я все на доске таскаю), мясорубка (котлеты из карпа забацаем), горшок цветочный (посадим лук какой-нибудь – и на подоконник), ретро-мотоциклетные очки я хватанул уже без всяких размышлений, просто понравились.

Пора было подумать о Фиме, что бы ему могло понравиться? Хотя, судя по всему, лучше подумать, что может понравиться Зое. Вот ваза, практически хрустальная (поставят в нее что-нибудь), сумочка дерматиновая (вполне себе женская, для Козявино в самый раз), «фомка» (нормальная такая, отоварить можно, Фиме пригодится).

Боги мои! На минуту оторвав взгляд от стеллажа, в углу я увидел самую настоящую удочку. Правда, старинную бамбуковую, но все было при ней: и леска, и крючок, и поплавок, и грузило, и лицо, и душа, и одежда, и мысли. От радости я даже немного переборщил, перечисляя ее достоинства. Еще не поверив полностью в свое везение, я быстро обежал все углы, но там ничего похожего не было. Хорошего понемножку, зато теперь есть надежда что-то поймать.

Пора спать отправляться, а то плохой из меня будет помощник Фиме. Я все же не удержался и захватил попавшуюся на глаза маленькую спринцовку с машинным маслом: «Всегда пригодится», – подумал я, аккуратно снимая ее с полки зубами, так как руки были уже полностью заняты.