Текст книги "Дорога из АДа"

– Но и непреднамеренно, заметьте. Весь этот проект, о котором я рассказал, назывался «Казуальное явление». Представьте, когда Эдисон изобретал лампочку, он в качестве спирали накаливания перепробовал сотни материалов – вплоть до веревки, пропитанной дегтем66
  Вероятно, вымысел, однако известно, что Эдисон провел более 1000 опытов с углеродными нитями накаливания, ранее предложенными для этой цели Лодыгиным.


[Закрыть]. Вот так и мы работали, как говорится, методом пробного тыка, опираясь в основном на случайность и везение. Поэтому построенный поселок и назвали аббревиатурой «Казявлено». Однако народу не прикажешь, чуждое слово не прижилось. Переиначилось в более понятное, хоть и неблагозвучное, как вы изволили заметить, Козявино. Ну – народу виднее.

– Понятно. Советую открывать курсы по выживанию на «большой земле», – осваиваясь с ролью спасителя человечества, начал распоряжаться я. – И чем раньше, тем лучше!

– Откроем, только уж и вы не подкачайте.

Только за дверью по дороге к Глаше до меня стало доходить, что произошло. Ничего себе, каникулы погулял. Мало того что попал неизвестно куда, чуть умом не тронулся, так еще семейное положение сменил и в спасители молодых козявинцев заделался. Хотя – назвался груздем, нечего на зеркало пенять, как говорится. Сейчас главное, чтоб Глаша нормально все восприняла.

Она ждала меня на пороге.

«Как с войны», – подумал я, видимо, все еще серфя по эпической волне.

– Пойдем, Аглая, нам надо многое обсудить. Да не бойся ты, все будет хорошо, – сказал я, видя ее растерянность и испуг, но вторую часть: «и мы поженимся» – решил пока не разглашать, боясь, что на фоне той информации, которую ей предстоит узнать, эффект от этого известия будет нулевой. Успею еще.

Ночь была долгая. Глаша, читая послание Михаила Семеновича, то охала, то восклицала, то смеялась, а закончив чтение, притихла и как бы нахохлилась, о чем-то размышляя. Я терпеливо ждал, пока она вернется в реальность, но, так и не дождавшись, решил ее растормошить. Присев на кровать, я обнял ее за плечи и с нарочитым оптимизмом спросил:

– Ну что, Глашенька, полетим?!

– Ох, Симочка, полетим! – она, неожиданно обхватив меня за шею, исступленно целуя, повалила на кровать.

Проснулся я оттого, что кто-то настойчиво тряс мое плечо:

– Вставай, всю галантность проспишь. Ждала кофе в постель, а тут сонный кобель, прости за рифму! Ты же не такой, быстро отправляйся варить кофе и чистить зубы.

– Давай ты сегодня зубы сваришь, может, научишься наконец, – сонно бормотал я, пытаясь натянуть одеяло на голову. – Мне еще карпа ловить.

– А слонопотама подстрелить не хочешь? Какой же ты грубый и неженственный спросонок, вставай, кому говорю. – Она пихнула меня двумя руками так, что я чуть не упал с кровати.

– Глаш, ты чего? – приподнявшись на локтях, я тупо наблюдал за начинающим наливаться краской лицом Нюши.

– Глаша? – угрожающе выдохнула она.

С кровати пришлось все-таки скатиться… Зато жив остался… Пока.

– Нюсечка, да мне тут кошмары снились, ничего личного, – тараторил я, уворачиваясь от подушек и отползая в сторону двери. – Ну реально – давай сядем, успокоимся, я тебе все расскажу.

– Сейчас ты у меня успокоишься, а я сяду, ну это не страшно, в состоянии аффекта много не дадут, – почти шипела она, обшаривая глазами комнату в поисках подходящего для данной ситуации аксессуара.

– Анна Борисовна, ну глупо же. Мы с тобой сколько встречаемся? Я хоть раз? Я же весь тут! Да разве можно – тебе?

Воспользовавшись моментом, я выскользнул из комнаты, закрыл дверь и придавил ее плечом. Но, похоже, в этом уже не было необходимости.

За дверью послышались всхлипывания:

– Сволочь, вот сволочь, и все, я что, хуже Глаши? Я пальцем пошевелю, пол-института на четвереньках приползет, включая декана. Да у меня контракт с модельным агентством, да я в Англии стажировалась. А ты кто такой, сволочь?!!

Надо вылезать, пока она себя хвалит, когда жалеть начнет, будет поздно.

– В некотором роде мы все не без греха, но сейчас, Нюсь, правда не виноват, – я робко высунулся из-за двери. – Переутомился, наверное, вот и снится всякое. Ты же само совершенство. Не слишком умен, но не до такой же степени. Нюсечка, я же в твоем присутствии ни одного предмета женского рода не замечаю, – для убедительности, сделав шаг в комнату, я стукнулся головой о дверь так, что она полностью открылась. Вот – дверь не заметил, все из-за тебя.

– Я не такая дура, Мака, Грибоедова читала, «отважно жертвовать затылком» не надо. Она неожиданно успокоилась и сказала: – Совсем нервы ни к черту стали. Ухожу я от тебя. Давно хотела сказать, вот случай представился. Тебе не говорила, но я все собрала.

Она полезла под кровать и откуда-то из самой глубины стала, как фокусник, доставать сумки. Сначала вытащила большой пляжный пакет, развернула, там были ворохом навалены евро разного достоинства.

– Это с пляжа.

Следующим был рюкзак с рублями.

– Это из Заснятьево.

Потом дипломат с акциями крупной компании.

– Это из аудитории – от Маркса подарок.

Дальше небольшой холщовый мешочек, но из него высыпалась пирамидка серебряных полтинников.

– Это, надеюсь, понятно откуда… Просто время надо было знать, когда собрать. Сначала думала, для совместной жизни, сюрприз тебе готовила. Потом поделить хотела. А в нынешней ситуации смысла не вижу. С этим человеком я, похоже, нуждаться больше ни в чем не буду. Так что не скучайте тут с Глашей.

Она легко поднялась и, нарочито покачивая бедрами, продефилировала за дверь.

День 7

Решив не будоражить Козявино прощанием, да и не зная, честно, как и что им объяснять, до обеда мы бесцельно слонялись по дому, соображая, что бы такое еще забрать с собой. В конце концов Глаша не выдержала, побежала во двор, выдернула морковку, луковицу, маленький кочан капусты и сунула мне в карман рюкзака.

– По дороге съедим, а то когда еще магазин-то.

Местные семена этих растений были давно и заботливо упакованы в коробке из-под зеленого горошка, перевязанной бечевкой, куда уместились все ее вещи.

– Тимофеевки с одуванчиками прихвати, вдруг у них пыльца целебная, – сказал я и сразу пожалел, представив, какой ужас сейчас творится в душе у нее, как судорожно, должно быть, она цепляется за все родное и привычное, чего больше никогда не увидит. Как бы извиняясь, я тоже быстро вышел, у порога набрал несколько горстей земли в полиэтиленовый пакет, валявшийся в кармане, предварительно тщательно вытряхнув из него крошки печенья. В доме торжественно поставил его на стол и сказал:

– Вот – рассыплем на грядку, где наши семена будем сажать.

Аглая благодарно улыбнулась и, запрятав пакет в два других, быстро и старательно стала утрамбовать его в рюкзак.

IV ЯВЛЕНИЕ ДЯДИ КОЛИ

Мы подходили к трубе, на площади было пусто. Хотя днем это обычное явление, но, учитывая сложившуюся ситуацию, было как-то странно. Как всегда неожиданно, из ворот рынка, громыхая огромной железной тележкой с длинной ручкой и маленькими колесиками, появился дядя Коля.

– Отлетающие, залазьте на трап!

– Привет, Николай, какой трап?

– Это трап и есть, – сказал карлик, кивая на свою ржавую тележку, и, чувствуя наше недоверие, добавил: – Не сомневайтесь, в лучшем виде доставим.

Он повез тележку ближе к трубе и установил колеса в две еле заметные параллельные ложбинки, идущие вокруг трубы.

«Ага, взлетно-посадочная полоса, етить-матить», – подумал я.

Глаша подбежала к дяде Коле, обняла его, приподняв над землей, звонко поцеловала в заросшую щеку.

– Вы такой необыкновенный, я вас всегда вспоминать буду!

– Ну соплей-то развела, конечно, будешь, а то, – грубовато, но с каким-то плохо скрываемым всхлипыванием пробасил дядя Коля. – Давайте-ка загружаться, лопастя ждать не будут. Ты – надевай рюкзак и по центру становись, коробку вот возьми, а ты – прижимайся к нему и держись крепче. Черти полосатые, разнюнился с вами, чуть документы не забыл отдать.

Он вытащил из-за пазухи бумажный пакет, запечатанный большой сургучной печатью, и сунул под бечевку коробки. Потом обошел тележку, взялся за ручку, доходящую ему до подбородка, слегка напрягся и, выдохнув: «Ну, поехали!» – покатил тележку вокруг трубы.

– Да вы прям Гагарин какой-то! – не зная, что еще сказать, пытался острить я.

– Сейчас увидишь, кто Гагарин, не боись! – он улыбнулся, как мне показалось, с некоторым сочувствием.

– Ага! – Впереди стало чувствоваться нарастающее движение воздуха, вперед и вверх, через мгновение, отделившись от тележки, мы уже крутились по невидимой спирали, уносясь вверх. Приземление на этот раз было менее болезненным. Так что я, даже падая, успел сгенерировать сопелку: «Чем по горке мордой вниз, лучше с лопасти скатись», перед тем как начал вертеть головой в надежде увидеть Аглаю. Поняв, что из-под рюкзака сделать это не получится, позвал:

– Глаша! Жива?

И сразу услышал ее смех, а потом почувствовал руки, стягивающие с меня лямку рюкзака.

– Выбирайся, жук, а то будешь барахтаться, пока на солнышке не высохнешь!

Не успев обидеться, я искренне изумился ее присутствию духа.

– Ну ты молодец! Я думал, мне тебя в чувство придется приводить, а выходит наоборот.

– Мое чувство крепкое, а твое, похоже, не очень.

Смеясь, она помогла снять вторую лямку.

Я еще сидел, оглядываясь и приходя в себя, а Глаша уже вытащила пакет из-под обвязки, сломала печать и запустила туда руку:

– Что за «документы», отродясь не видала!

Хармс, похоже, не врал – главное в женщине – это любопытство. Хоть война, хоть наводнение, но то, что находится в запечатанном пакете, все равно будет для нее интересней. Через минуту она уже удивленно разглядывала разложенные на траве: свидетельство о рождении на Аглаю Семеновну Козявину (вот Семен, бурдюк тщеславный, пусть по фамилии и отчеству ее не называли, но так-то она была Тимофеевна), паспорт, аттестат о среднем образовании.

– Ух ты, это что?!

– Ну вкратце – эти бумаги нам здесь нужны, как вам кочаны, что ли, на рынке, чтобы знать, кто есть кто и чье где место. Ясно? По-другому пока не объясню. А вот это, если учиться захочешь или на работу устроиться, чтобы все знали, что ты уже кой-чему раньше научилась.

– А чего, я так не расскажу? – сказала она, насупившись.

Меня как плитой придавило. Она ведь не знает, что такое ложь, недоверие, трусость… ничего, как же… Я еле сдержал порыв затащить ее обратно на лопасти, вовремя поняв, что это ни к чему не приведет, да и поздно уже.

Тогда, обхватив руками ее голову и глядя ей прямо в глаза, я сказал:

– Глашенька, я и ты теперь одно целое. Значит, ни тот бред, в котором жил я, ни тот, в котором жила ты, нам не подходят, но не бойся, мы с тобой создадим наш совместный лучше прежних – это я тебе обещаю.

Дорога из АДа

Сцена 1

До трактира «Дорога из АДа» оставалось уже совсем немного, но человек не думал замедлять темп, напротив, казалось, его пятки от усердия стали доставать до ягодиц, придавая бегу дополнительное ускорение. Когда он ввалился в трактир, лицо от длительного бега приобрело цвет свежего мяса, а глаза готовы были вылезти из орбит.

– Фру попала в поглотитель возле «Забавной раздолбалки». Заводи свою колымагу, надо мчаться, ей совсем плохо, – он вцепился в жилет находящегося за стойкой высокого, с серебристо-серым ежиком рано поседевших волос мужчины и при каждом слове подтаскивал его к себе, словно пытался выдернуть через стойку и утащить на помощь этой самой Фру.

Бил, так звали хозяина трактира, казалось, никак не реагировал на постоянные подергивания и даже на летящую изо рта разгоряченного бегуна слюну. В его стального оттенка глазах не было ничего, кроме усталости и леденящего душу спокойствия. Он молча отцепил от жилета руки прибежавшего, которыми тот машинально продолжал делать подергивающие движения, словно управляя невидимой лошадью, и скрылся за дверью, расположенной прямо посреди полок, уставленных всякой всячиной. Через минуту, в продолжение которой оставшийся у стойки так и не изменил позы, продолжая свою воображаемую скачку, с улицы раздался звук клаксона. Человек резко обернулся и, увидев через открытую дверь Била, сидящего в машине, помчался к нему, развернув свою невидимую лошадь на 180 градусов.

За этой сценой наблюдала немногочисленная публика. Из шести овальных столиков было занято только два в разных углах зала. За одним сидел старик с огромной, казалось, неподъемной для него кружкой темного пива и блаженно улыбающийся юноша, перед которым стояла маленькая рюмочка текилы и кусочек лимона на блюдечке.

Старик, натужно кряхтя и отдуваясь, сделал добрый десяток глотков, а потом так же тяжело поставил кружку на стол.

– Чертов уродец утащил Била, а я еще и пинты не успел выпить, – прокаркал он хриплым голосом, ни к кому не обращаясь. Если этот ублюдок Бил не вернется через полчаса и не нальет мне еще пинту, я сдам его Работникам Генеральной и они намотают его гребаные кишки вместе с его долбаным полем на ближайший столб!

– Заткнись, старый осел, когда ты в последний раз платил за свое пиво? Если его не станет, твоя поганая глотка высохнет и ты не сможешь больше прокаркать ни звука, – так же громко прокричали ему из-за другого столика, где сидели четверо мужчин среднего возраста и сосредоточенно играли в карты, время от времени затягиваясь лежащими на пепельницах сигарами с длинными столбиками пепла.

Старик скривился и, не найдя, что ответить, попытался сорвать злость на соседе по столику, который продолжал улыбаться, не обращая внимания на происходящее:

– А ты что лыбишься, твоего наперстка тоже, поди, ненадолго хватит, а Била теперь часа три не будет, если эта чертова Фру не загнется до его приезда. А и вернется, нацедит ведро сивухи и на сутки спать уляжется.

Поскольку никто не отреагировал на его выступление, старик снова обиженно и натужно засопел, присосавшись к своей кружке.

В это время Бил, мчась на предельной скорости по пыльной грунтовой дороге, пытался вытащить из маловменяемого спутника максимум сведений о случившемся.

Выходило так, что Гер со своей сестрой Фру шли из Центра в АД (Административный Департамент), думая попытать счастья на открывающемся там «Спектре Надежд». В районе «Забавной раздолбалки» Фру, заметив на обочине красивый цветок, сошла с дороги и, не дойдя до цветка двух шагов, угодила в поглотитель.

Поглотители являлись основной частью «Защитно-питающей системы», они были произвольно разбросаны на пустошах вдоль дорог и вокруг поселений, чтобы отбирать G-поле из пространства, а также у всех, кто в них попадался, и в момент открытия портала транслировать поле в Центральный Резервуар. Считалось, что они направлены против степняков, и поэтому обычно их не располагали ближе восьми метров от дорог и поселений, но в период истощения резервуара Работники Генеральной могли подвинуть их без предупреждения сколь угодно близко. Тогда сограждане пачками попадали в поглотители и G-поле текло в резервуар рекой.

– Надо быть законченной оптимисткой, чтобы сойти с дороги по такой ничтожной причине, если б не знал ее ребенком, ангела лохматого я бы поехал. Пенистый ворон Вил будет каркать, пока я не вернусь, остается только надеяться, что Работникам Генеральной по-прежнему не до нашего села. Давно бы надо сделать ему кружечку чего-нибудь, чтоб он уже раз и навсегда напился, так нет, странный добряк, все жду, когда он сам зальется выше горла и перестанет наконец каркать, распугивая мне посетителей.

Впереди показался нелепый силуэт «Забавной раздолбалки», одна из торчащих во все стороны палок, казалось, указывала на белое пятно платья у обочины дороги. Гер подскочил на сиденье, больно ударившись головой о крышу машины:

– Вон она лежит! Гони быстрее, Бил!

– Немного тишины, дружок, это все, что мне нужно, – поглядев на него без всякого выражения, сказал Бил. – А если ты, прекрасный парень, будешь истерить, я уложу тебя рядом и с добрым сердцем вернусь в свой трактир.

Гер испуганно съежился и притих.

Выйдя из машины и склонившись над Фру, Бил попытался уловить какие-то признаки жизни на этом фарфорово-бледном, казавшимся кукольным из-за безупречности тонких черт лице. Только наклонившись вплотную, он смог уловить слабое, но ровное дыхание – успели.

Поглотитель, похоже, был не очень мощный. Хотя для Била это не имело значения, но Фру явно подфартило. Оттаскивая ее подальше от поглотителя, Бил много раз успел самыми теплыми словами вспомнить Генеральную, ее Работников, Гера, Фру, Вила и свою патологическую доброту, не оставлявшую ему никакого шанса на спокойную жизнь или хотя бы нормальную смерть.

Бил был излучателем, он мог генерировать G-поле. Это поле присутствовало в разной степени у всех людей, оно позволяло изменять окружающую материю на субатомном уровне. В основном его толщина не превышала миллиметра или даже доли миллиметра над поверхностью тела, а интенсивность вообще плохо поддавалась измерению из-за своей незначительности, поэтому у людей едва получалось с его помощью вылечить прыщ или ликвидировать дырку на одежде – и то только у тех, кто умел его концентрировать в определенной точке.

Способности Била как излучателя были практически бесконечны, они ограничивались только размером его поля, которое было радиусом более одного метра, и природной ленью. Также Бил мог манипулировать полями других людей. Поэтому в молодости чуть не убил своего друга, но вовремя успел вернуть ему захваченное в азарте игры поле. Из поглотителя поле забрать было сложнее. Но если человек, лишенный поля, был еще жив, между ним и полем сохранялся канал, по которому поле можно было вывести из поглотителя и вернуть обратно. Этим Билу и предстояло заняться в данный момент. Помимо того что задача эта технически непростая и достаточно энергозатратная, была еще одна сложность: G-поле, попавшее в поглотитель, считалось Генеральной собственностью и за его изъятие полагалась смерть.

– Что не сделаешь ради школьного приятеля, – нащупывая поле Фру в поглотителе, бормотал Бил. По счастью, поле было почти на поверхности. Поглощение поля из окружающего пространства было основной задачей первых поглотителей, они не могли причинить человеку вреда. Но с увеличением мощности картина изменилась. Вскоре голоса гуманистов, предлагающих ограничить мощность поглотителей, утонули в единодушном хоре прагматиков, увидевших новые горизонты в использовании поглотителей для обороны от степняков.

Наконец ему удалось прочно соединиться одной стороной своего поля с полем в поглотителе, а другой – с точкой прикрепления G-поля Фру. Теперь надо было создать с помощью своего поля круговой поток, который, как бы постепенно наматывая на себя поле Фру, перебросил его по быстро затухающему каналу обратно. Несмотря на то что внешне ничего не происходило, Бил чувствовал себя так, как будто его кожа отделилась от мяса и начала вращаться вокруг туловища во все ускоряющемся темпе. Муть в глазах последовательно становилась красной, темно-бордовой и наконец – черной. Последним почти запредельным усилием Бил вырвал поле из поглотителя и повалился на Фру, одновременно отдавая поле ей.

Гер наблюдал за процессом, сидя на краю дороги и нервно покусывая травинку. После того как Бил с налившимися кровью глазами в изнеможении рухнул на Фру, Гер подбежал к ним и теперь робко, почти на цыпочках, ходил вокруг, периодически заглядывая то в лицо сестры, то в лицо Била, совершенно не представляя, что предпринять, не решаясь даже дотронуться. Наконец ему показалось, что Бил пошевелился, Гер робко потряс его за плечо. С одной стороны, он хотел освободить сестру от навалившегося на нее мужика, с другой – боялся причинить вред, если процесс еще не закончился.

Фру открыла глаза первой. Сначала она увидела склонившегося над ней брата и улыбнулась, но потом, ощутив на себе тяжесть чужого тела и посмотрев, что на ее груди лежит голова седого мужчины с перекошенными чертами лица, она в ужасе вскрикнула и попыталась подняться, одновременно сталкивая с себя мужскую голову. Однако сил у нее еще было недостаточно, и с тихим стоном она уронила голову обратно на траву.

После этого очнулся Бил. Он поднял голову, посмотрел все еще мутными глазами на Фру, на Гера, опять на Фру, сказал:

– Здрасте! – снова уронил голову на грудь девушки и закрыл глаза.

– Да, что же это такое? – Фру теперь уже гораздо настойчивей принялась спихивать голову Била со своей груди.

– Успокойся! – поняв, что с сестрой уже все в порядке, испытав наконец огромную благодарность по отношению к Билу, Гер, пытаясь удержать ее руки, принялся объяснять: – Этот добрый человек мой одноклассник Бил, он только что спас тебе жизнь, после того как ты попала в поглотитель.