Текст книги "Охотник за истребителями. На «Аэрокобре» против асов Люфтваффе"

Прибыли в город Кюрдамир, ознакомились с обстановкой. Чистое поле с выгоревшей травой, стоянка самолетов, небольшие выступы перекрытий землянок да одинокое деревянное здание, где размещались штаб и столовая – взгляду не за что зацепиться. Километрах в трех-четырех протекала речка Кара-Су. Было в тех местах множество москитов, а комаров размером с воробья еще больше – в землянках мы спали только под противомоскитными сетками.

Мы ждали полетов, но командир эскадрильи сказал, что летные группы полностью укомплектованы. Нам велено было дожидаться своей очереди, хотя те курсанты, что оказались перед нами, имели гораздо более слабую подготовку. Обстановка на фронтах ухудшалась, фашисты рвались на Северный Кавказ, к Сталинграду. Горючего для обучения стали выделять очень мало, курсанты выпускались небольшими группами по 10–12 человек. Я встретил инструктора, который одно время обучал меня на самолете УТ-2. По моей просьбе он добился у начальства разрешения провезти меня на двухместном учебном УТИ-4, но его попытки пристроить меня в летную группу на ЛаГГ-3 успехом не увенчались. Вскоре инструктор уехал на фронт, мои надежды на полеты окончательно рухнули.

Старшины эскадрилий назначались из числа курсантов, прошедших службу в наземных войсках. Они были призваны обучать молодых солдат премудростям воинской службы, укреплять порядок и дисциплину. Следить за этим, вникая во все жизненные вопросы вверенного личного состава, должны были политработники.

Вот маленький пример. Лето, южная жара. Летали только ранним утром и ближе к вечеру – днем системы охлаждения двигателей не справлялись с высокой температурой. Мы давно не мылись в бане, обмундирование было настолько промасленным и пропотевшим, что хоть лопатой грязь выгребай. В мирное время такой безалаберности не было. Мы ежедневно хотя бы на часик ходили на речку купаться. В очередной такой поход прихватил я с собой щетку и мыло, которые у нас в землянке валялись по тумбочкам без всякой надобности. Придя на речку, сразу занял место на бревнах, спускавшихся к воде у моста, выстирал обмундирование и пошел купаться. Жара была такая, что не успел я выйти на берег, как обмундирование высохло. На обратном пути все обратили внимание, что у меня чистые гимнастерка и штаны, что мне не так жарко. Стали спрашивать, когда я это успел и как? Я рассказал. Через несколько дней валявшихся мыла и щеток было не найти. А ведь такую стирку старшина должен был наладить давно!

В Маргушеване наш первый отряд большей частью состоял из курсантов старшего возраста, многие до поступления в авиашколу работали в производстве, некоторые успели послужить в армии. Второй отряд состоял из молодых ребят. Жили оба отряда в одинаковых условиях, однако мы, приученные к этому еще в Нахичеванской школе, каждое утро брились, занимались физзарядкой, умывались холодной водой, пробив ледяную корочку в арыке. Курсанты второго отряда ничего подобного не делали, да и никто от них этого не требовал. Как-то на подъем пришел командир эскадрильи капитан Терещенко. Посмотрел он на беспорядок в землянках, поднял второй отряд, разделся, провел с ними физзарядку, сам умылся холодной водой и заставил курсантов умываться вместе с ним. Через несколько дней в эскадрилье сделали проверку по форме № 20 – на завшивленность. В нашем отряде завшивленность оказалась очень маленькая, а вот второй был вшивый поголовно. Комэск поднял на ноги командиров и старшин, медицину, попросил нас, старших курсантов, присматривать за младшими. Оказалось, что многие курсанты второго отряда давно не умывались, были грязные, как в угольной шахте, ложились спать под одеяло в сапогах. Молодежь была психологически подавлена. Пришлось нам поработать с молодыми, и ситуация стала выправляться…

В скором времени нашу эскадрилью перебазировали в Евлах. В Евлахе аэродром был меньше, чем в Кюрдамире, полеты снова продолжали малыми группами. Наш старшина отряда, старший сержант Колесниченко, добился, чтобы его включили в летную группу. Мы завидовали ему, но вскоре на взлете у него отказал мотор, самолет скапотировал, и наш старшина погиб. Для нас, бывших курсантов-нахичеванцев, это стало большой утратой. Полеты так и продолжались без нас. Нам смертельно надоело через день ходить в караул и другие наряды, когда фашисты подходили к Орджоникидзе и ожесточенные бои шли на подступах к Сталинграду.

На нашем аэродроме все чаще стали садиться самолеты, перелетающие на фронт. В основном это были одиночные машины и небольшие группы. В один из дней я впервые увидел самолет-штурмовик Ил-2. Чувствовалось, что это грозное оружие, во всех чертах его облика угадывалась мощь. Я заглянул в кабину, осмотрел вооружение. Машина – сила, сел бы и полетел! Обратил внимание на двух наших курсантов, которые так же, как и я, настойчиво интересовались пролетающими самолетами. Как-то разговорившись, мы поняли, что все трое думаем об одном и том же, и решили – нечего здесь зря сидеть, надо бежать на фронт. Решили ждать удобного момента. Я бывал дневальным в общежитии наших инструкторов, и в одной тумбочке видел свою летную книжку. Пошел, забрал ее и припрятал – пригодится.

Однажды на аэродром сели три истребителя незнакомой конструкции, как оказалось – американские «Киттихауки». Мы разговорились с их летчиками – младшими лейтенантами. Они среди прочего рассказали, что в Махачкалу прибыл полк истребителей, боевые ребята, много Героев Советского Союза. Есть среди них капитан Покрышкин, который имеет большие заслуги, а «Героя» ему не дают. Мало того, Покрышкина и еще какого-то Крюкова хотят судить за то, что они воюют не по боевым уставам. Мы онемели. Вспомнились услышанные на аэродроме под Батайском слова: «Ты должен прикрывать меня своим телом…» Да, эти мужики воюют по-настоящему! Вот бы попасть к ним в полк!

Мы поделились с прилетевшими летчиками нашими намерениями сбежать на фронт. Они обрадовались, сказали, что у них не хватает людей и что они уже некоторых летчиков так увезли. Все было готово к побегу, но начальник штаба эскадрильи появился на стоянке и никуда от нас не отходил, пока «Киттихауки» не улетели. Пришлось мне свою летную книжку отнести обратно к инструктору в тумбочку.

В Евлахе участились случаи заболевания малярией среди курсантов, иногда со смертельным исходом. Медикаментов не хватало. При очередном приступе малярии лежал я в кровати на втором этаже казармы. После сна открыл глаза и посмотрел на окно. Как же я испугался, увидев вместо окна расплывчатое белое пятно! Неужели я потерял зрение? Потом выяснилось, что это от высокой температуры. Таких больных в госпиталь не отправляли, а предписывали постельный режим.

Вместо погибшего Колесниченко старшиной нашего отряда был назначен сержант Кузнецов. Новому старшине почему-то не понравилось, что я лежу в кровати всякий раз, когда меня мучают приступы малярии. Показывая свою власть, он стал ко мне придираться, добиваясь, чтобы я переносил болезнь на ногах. Как-то раз, когда у меня был очередной приступ и я лежал в постели, он опять начал меня донимать. Я был разъярен, но сдерживался. В этот момент сосед по кровати убрал в сторону свою подушку, и я увидел на его постели самодельный нож. Схватив нож, я крикнул Кузнецову, что сейчас его прирежу. Старшина в испуге удрал и с этого момента оставил меня в покое.

Однако хотя он и перестал надоедать мне сам, Кузнецов настроил против меня старшину эскадрильи. Как-то после отбоя поднял меня дневальный и сообщил, что старшина вызывает. Я нехотя поднялся, прибыл к старшине, который сидел за столом дневального. Он надменно посмотрел на меня, помолчал, ткнул пальцем в лозунг, призывающий к соблюдению дисциплины: «Читай!» – я прочитал. «Читай вслух!» Я доложил старшине, что у меня высокая температура и я едва могу стоять на ногах. Никакой реакции. Я повторил – то же самое. Вижу, дневальный отошел подальше, подхожу к старшине вплотную и говорю тихо и медленно: «Чего же ты, гад, издеваешься? Или хочешь, чтобы я сделал из тебя отбивную?» Не знаю, испугался ли он моей угрозы, или проснулись какие-то остатки совести, только он стал махать руками: «Идите… Идите…» Больше ко мне никаких претензий не было. Потом услышал от других ребят, что старшину давно собирались отколотить за его хамское отношение к курсантам…

Фашисты рвались к Сталинграду, на Кавказ. Неужели они такие непобедимые и нельзя их остановить? Один беженец поведал, что в Таганрог ворвались три немецких танка, встали на центральной площади и простояли так трое суток, пока не подошли основные силы немцев. Никто и не пытался по ним выстрелить, руководство города бежало. Слушать такое было невыносимо. На многих участках фронта и в тылу была паника, которая парализует волю, лишает разума людей от мала до велика. Кто и как остановит эту панику? Вышел приказ Сталина № 227, мы слушали его, затаив дыхание. Суровый был приказ, и даже жестокий: кого отправить под трибунал, кого расстрелять, но главное слово прозвучало – ни шагу назад, больше ни шагу назад! По-разному восприняли люди этот приказ, но он заставил всех задуматься, обозлиться на врага и поверить в нашу победу. Руки чесались – быстрее на фронт!

В апреле 1943 года эскадрилья перебазировалась в поселок Гиндарх в Нагорном Карабахе. Полетов по причине нехватки горючего проводилось по-прежнему мало, по-прежнему командир эскадрильи никак не хотел нас, «стариков», включить в летную группу. И тут пришел к нам новый командир эскадрильи капитан Кирсанов, знавший нас еще по полетам на самолетах УТ-2 в Батайске. На следующий день, увидев меня, он с удивлением спросил, почему я здесь, а не на фронте? Я честно ответил, что мне и другим батайцам не дают летать. «Завтра всем прибыть на полеты», – твердо приказал капитан Кирсанов. На следующий день мы выехали на разлетную площадку. Летное поле было большое, из препятствий – только одинокий капонир. Многие курсанты летной группы, в которую нас определили, уже вылетели на ЛаГГ-3 самостоятельно. Нас, влившихся в летную группу в этот день, решено было для начала провезти на двухместном учебном Як-7В. Это была машина, по летным характеристикам очень близкая к современным боевым истребителям. Под конец дня прилетел командир эскадрильи, сделал со мной на Як-7В два полета и приказал мне и еще троим нашим «старикам» готовиться на завтра к самостоятельному вылету на самолете ЛаГГ-3. От радости мы были на седьмом небе.

На следующий день с утра инструктор и командир звена собрались у столика руководителя полетов, командира отряда, который должен был дать разрешение на первый самостоятельный вылет. К столу начали по одному вызывать курсантов, настал и мой черед. Командир отряда стал задавать вопросы, что главное в полете и так далее. Дело в том, что у каждого из курсантов была записная книжка, куда в процессе обучения заносились основные правила действий летчика на земле и в полете. Эти постулаты курсанты заучивали, зазубривали наизусть, и когда их спрашивали – отвечали как из пулемета, порой уже не понимая сути ответа. Я тоже быстро выпалил ответы на поставленные вопросы. Командир отряда почмокал губами и сказал, что я нечетко дал некоторые ответы и еще не готов к самостоятельному вылету. Настроение мое упало. Инструктор и командир звена были удивлены и тоже поникли, не в силах как-то повлиять на ситуацию. Ушел я на задворки стоянок и от злости, бессилия что-либо сделать с тупостью такого командира расплакался. Так было больно!

Вдруг над стартом появился ЛаГГ-3, сел и зарулил на стоянку – прилетел командир эскадрильи Кирсанов. Через некоторое время нашел меня посыльный и сообщил, что комэск вызывает к себе. Я пришел, доложил о прибытии. Здесь же стояли все остальные командиры – командир отряда, командир звена, инструктор. Командир эскадрильи посмотрел как-то лукаво на меня, и я подумал – сейчас будет выговаривать. Кирсанов задает вопрос: «Что главное в полете?» Заученно отвечаю. Он меня перебивает и повторяет вопрос. И так три раза! Я совсем растерялся – чего он добивается от меня? И тут Кирсанов сам поясняет:

– Главное в полете – не бздеть! Понял?

– Понял.

– К полету готов?

– Готов!

– Вот инструктор, вот командир звена и вон стоит самолет – иди, вылетай, я буду сам сидеть на рации!

Радиосвязь в то время у нас была односторонняя, курсант мог только слушать команды: «Курсант Дементеев, если слышите меня – покачайте рулем!» Запустил я мотор, выруливаю. Самолет движется непривычно мягко, ощущается большая разница с И-16. Первый полет на новом типе самолета требует повышенного внимания, нужно аккуратно «прощупать» машину, почувствовать, как она слушается управления, каково ее поведение на взлете и посадке, на базовых элементах полета. По курсу летной подготовки в день первого вылета курсанту полагалось сделать два полета. После второго полета по кругу слышу команду Кирсанова: «На исполнительный!» Ага, значит, дают еще один полет, это хорошо. Один за другим я выполнил пять полетов, надо идти на заправку. Пока самолет заправляли, подошел инструктор – в глазах довольная улыбка. Усадил меня в тень под плоскость самолета и спрашивает – не устал ли я, смогу ли еще сделать полет? Я, конечно, с жаром стал доказывать, что ни капли не устал и могу сделать сколько угодно полетов. «Тогда заправят самолет, садись и еще сделай несколько полетов», – говорит он. В этот день я сделал 19 полетов, выполнил программу полетов по кругу.

На другой день для меня не нашлось свободного самолета, но снова выручил прилетевший командир эскадрильи. Он подозвал меня и спросил, почему я не летаю. Командир звена доложил ему, что пока нет свободного самолета. «Вон мой самолет, – говорит Кирсанов, – пусть Дементеев летает». По программе надо было выполнить пять полетов в зону на отработку техники пилотирования. В то время в летных школах в рамках борьбы с аварийностью разрешали делать только простой пилотаж. Пользуясь тем, что пилотажная зона находилась на солнечной стороне от аэродрома и с земли было плохо видно, что я там делаю, я постепенно осмелел и стал крутить весь комплекс фигур, который позволял этот самолет. Истребитель у Кирсанова был облегченный, новосибирского завода, слушался меня хорошо. Я также решил выявить у машины мертвые сектора обзора, потренироваться в прицеливании через стрелковый прицел, почувствовать, как ведет себя самолет в эти моменты – ведь скоро на фронт! Прощупал машину хорошо.

Последний полет в зону. Я уже не осмелел, а обнаглел, и на взлете резко поднял хвост. От гироскопического эффекта воздушного винта самолет резко начал разворачиваться влево. Такие случаи в школе случались нередко, заканчивались они печально – стойки шасси не выдерживали резкого разворота, и самолет ложился на крыло, как правило, повреждая плоскости, воздушный винт и радиатор. Мгновенно осознав ошибку, я взял ручку управления не много, но энергично на себя, самолет прекратил разворот, восстановил направление взлета и оторвался от земли. Меня прошиб холодный пот – нельзя зазнаваться, это опасно! После мне рассказали, что когда мой истребитель пошел в разворот, командир эскадрильи побледнел, все напряглись и стали смотреть, как будет ломаться самолет. Когда разошлась пыль, наблюдатель командиру эскадрильи говорит: «Вон он взлетел!»

После полета Кирсанов стал расспрашивать меня, как я справился с ошибкой. Я подробно описал свои действия, высказал соображения, почему так произошло. Комэск лукаво посмотрел на меня, но ничего не сказал. На следующий день я выполнил три полета в строю звена и эскадрильи, и на этом программа на ЛаГГ-3 была закончена. Я до сих пор очень благодарен Кирсанову; если бы не его вмешательство, неизвестно, как сложилась бы моя судьба как летчика, да и человека тоже. Я сидел на земле почти год в ожидании, а надо было всего три летных дня. И он их мне дал! Это был деловой, смелый и грамотный человек, хороший психолог. За каждого курсанта он болел душой, мог вселить в души подчиненных уверенность в выполнимости поставленных задач. К сожалению, не осталось в памяти его имени и отчества, ведь обращались мы к нему исключительно «товарищ командир» или «товарищ капитан». Нужно справедливо отметить, что инструкторский летный состав в Батайской авиашколе был сильный. Наши инструкторы сами летали смело, грамотно и поэтому умело обучали курсантов. Сколько через их руки прошло людей, и каждый со своими способностями, со своим характером, со своими недостатками! О таких людях, как инструкторы Юра Соколов и Саша Рамонов, комэски Терещенко и Кирсанов, я вспоминаю с неизменными любовью и гордостью. Встречались, конечно, и «ты должен меня телом прикрывать», и «что главное в полете», но таких командиров было абсолютное меньшинство.

Вечером я рассказал своему товарищу Николаю Колонденку, которому наутро предстояло лететь в зону на пилотаж, как хорошо на ЛаГГ-3 выполняются управляемые бочки и другие фигуры. На следующий день Николай полетел в зону, но не учел того, что была сплошная облачность, и на фоне облаков он был прекрасно заметен. Я, находясь на аэродроме, обратил внимание – многие, запрокинув головы, смотрят вверх. Поднял глаза и вижу – в зоне ЛаГГ-3 выполняет управляемые бочки. Кирсанов наблюдает за ним и приговаривает вполголоса: «Плохо сделает – на гауптвахту отправлю… Нет, хорошо получается…» После посадки Николая меня разыскал посыльный и вызвал к комэску. Подхожу к столику, перед командиром стоит Колонденок и улыбается. Кирсанов меня спрашивает: «Что ты вчера делал в зоне?» Кривить душой перед любимым командиром я не мог:

– Делал все, что машина позволяла.

– Но высший пилотаж запрещен?

– А завтра нам на фронт, как быть? «Мессершмиттам» ведь не расскажешь, что пилотаж был запрещен!

Кирсанов подумал малость и сказал: «Если так хорошо обучаешь других, будешь у меня инструктором!» Я чуть не потерял сознание. Долго уговаривал комэска, чтобы не оставлял меня инструктором, а отправил на фронт. Уговорил!

Через несколько дней всем закончившим программу обучения на ЛаГГ-3 курсантам присвоили звание «младший лейтенант» и отправили в Евлах, в штаб авиашколы; набралось нас 28 человек. В Евлахе мы встретились с группой выпускников, закончивших школу на самолетах Ла-5, среди них оказался и мой брат Яков Дементеев. Решили с братом воевать вместе, но как быть, ведь обучались мы на разных типах истребителей, и отправят нас, скорее всего, в разные части? Пошли к начальнику школы с просьбой направить нас в один полк, и тот пошел нам навстречу. На следующий день наша группа вместе с братишкой Яковом отправилась в 25-й запасной истребительный авиаполк, дислоцировавшийся в грузинском городе Вазиани. Перед отправкой нас переодели в новое обмундирование, вместо обмоток выдали сапоги. На гимнастерки мы прикрепили погоны, которые ввели еще зимой, но пока что в войсках они были большой редкостью.

Итак, в конце июня 1943 года мы прибыли в 25 ЗАП. Построили нас у штаба полка, вышел офицер и объявил, что мы опять будем переучиваться на новые самолеты, определил нам место расположения и назначил старшим Бориса Степанова. Переучить нас были должны на американские истребители P-39 «Аэрокобра», машины по тем временам вполне современные. Начали мы теоретическое изучение новой для себя машины, в том числе самолетной радиостанции. На «Кобре» устанавливался комплект приемопередающей аппаратуры, состоящий из нескольких приемников и передатчиков. Каждая пара приемников и передатчиков работала в одном фиксированном диапазоне, обеспечивая надежную связь как с другими истребителями своей группы, так и с сопровождаемыми ударными самолетами, и с наземным командным пунктом. Для каждой из этих групп можно было задействовать свой канал, что исключало помехи и лишний шум в эфире. Переключение каналов было легким и удобным. Для нас по тем временам это было настоящей роскошью. Мне как радиолюбителю изучение радиооборудования давалось легко, и в свободное время я помогал другим ребятам, ведь хорошая связь в бою – великое дело. Однако теория теорией, но хотелось быстрее попасть на аэродром.

Вечерами мы знакомились с городком. Как-то с братом подошли к танцплощадке, видим – стоит красивая, стройная дивчина, при сержантских погонах, с гвардейским значком. Серьезный взгляд, кого-то ждет. Белой завистью позавидовали – гвардеец! Набравшись мужества, незнакомого гвардии сержанта я впервые в жизни пригласил на танец. Думал, что такому длинному и некрасивому она откажет, но, к моему удивлению, девушка согласилась.

Через два дня меня, моего брата Якова Дементеева, Бориса Степанова, Сергея Нестерова, Николая Колонденка, Владимира Руденко и Петра Одинцова перевели в 101-й Гв. ИАП, которым командовал гвардии майор Алексей Николаевич Павликов. Этот полк, входивший в состав 9-й Гв. ИАД, в мае передал в 16-й Гв. ИАП той же дивизии 16 своих летчиков, имеющих боевой опыт, и был направлен на пополнение в 25-й ЗАП. В ЗАПе полк не только пополнился летным составом до штатной численности, но и получил резервную эскадрилью помимо трех имеющихся боевых. В эту резервную эскадрилью мы и были зачислены. На следующий день весь полк перебазировался в азербайджанский город Кировабад, где в 11-м ЗАП должен был получить самолеты.

Механик по радио 101-го Гв. ИАП Михайлова Раиса Григорьевна

История 101-го Гв. ИАП началась в конце июля 1942 года. Тогда из состава 84-й ИАП, входившего в Бакинский район ПВО, были выделены 20 экипажей на истребителях-бипланах И-153 «Чайка». Вновь сформированный полк, получивший наименование 84«А» ИАП, принял под командование Герой Советского Союза майор Яков Иванович Антонов, отличившийся в боях на Карельском перешейке 1939–1940 гг.

11 августа 1942 года полк приземлился на аэродром станицы Слепцовская в 50 километрах западнее Грозного, откуда утром следующего дня всем составом выполнил первый боевой вылет на штурмовку вражеских войск в районе Минеральных Вод. Стандартной нагрузкой каждого самолета были 4–8 реактивных снарядов РС-82 и две бомбы калибром 50 кг. Уступая по своим летным характеристикам всем современным типам как советских, так и вражеских истребителей, «Чайки» оказались вполне востребованными в роли штурмовиков и разведчиков, а также для воздушного прикрытия объектов. Позже в полк для восполнения потерь поступили также истребители И-16.

Командир 101-го Гв. ИАП Алексей Николаевич Павликов

Базируясь на аэродромах Слепцовская, Тулатово[14]14
  Название города Беслан в Северной Осетии до 1950 г.


[Закрыть], Архонская, Насыр-Корт, Солдатская, Суворовская, Невинномысск, Армавир, Мирская, Тихорецк, Тимашевская, Красноармейская, 84«А» ИАП до 20 апреля 1943 года выполнил около 4000 боевых вылетов. Противнику был нанесен значительный ущерб – было сбито в воздушных боях около 50 немецких самолетов, еще столько же сожгли на земле. Штурмовыми действиями были выведены из строя десятки единиц боевой техники, автомобильного и гужевого транспорта, уничтожены сотни человек живой силы фашистов.

Особенно отличились в боях сменивший Антонова командир полка майор П.С. Середа, заместитель командира полка капитан А.М. Беркутов, штурман полка капитан А.А. Худяков, начальник воздушно-стрелковой службы капитан Н.В. Хоцкий, командиры эскадрилий лейтенанты В.К. Кулешов и П.А. Кальченко, заместители командира эскадрильи лейтенанты А.Ф. Клубов и П.С. Горьков, командиры звеньев лейтенанты И.Т. Морозов и Н.Л. Трофимов, летчики лейтенант В.П. Цветков, младшие лейтенанты В.С. Калашников и Г.Н. Павлов, старшина В.И. Жердев, старший сержант М.М. Лебедев, сержант Н.П. Карпов, каждый из которых произвел более 100 боевых вылетов, и многие другие.

Эти успехи достались дорогой ценой. В воздушных боях и от огня зенитной артиллерии полк потерял более 30 самолетов И-153 и И-16, погибли и пропали без вести 27 летчиков. В их числе были первый командир полка майор Я.И. Антонов, командиры эскадрилий старшие лейтенанты А.И. Егоров и М.И. Саяпин, заместитель командира эскадрильи лейтенант Г.С. Петраков, командиры звеньев старший лейтенант И.А. Федоров, лейтенанты М.М. Кузьмин и В.И. Сухов, младший лейтенант П.А. Горелов, летчики лейтенант Н.Л. Потеряев и младший лейтенант В.Н. Макутин, и другие.

17 июня 1943 года заслуги 84«А» ИАП были отмечены верховным командованием. Приказом НКО СССР за № 234 полк был преобразован в гвардейский, и впредь должен был именоваться «101-й гвардейский истребительный авиационный полк». Нам, молодым, было лестно влиться в гвардейскую семью. Как быстрее стать достойными боевых дел гвардейцев?

В Кировабаде у всех вновь прибывших летчиков проверили технику пилотирования на двухместном УТИ-4, после чего было проведено изменение в штатах среди летного состава. Нас, батайцев, всех перевели из резервной эскадрильи в боевые, при этом некоторым летчикам, прибывшим в полк раньше нас, пришлось отправиться в резерв. Это вполне понятно – каждому командиру хочется иметь под началом летчиков посильнее. Меня назначили во вторую эскадрилью, ведомым к командиру эскадрильи старшему лейтенанту Г.М. Заводчикову, Бориса Степанова – к заместителю комэска С.С. Иванову[15]15
  Иванов Сергей Сергеевич (1921–1961), Герой Советского Союза, лейтенант. Участник Великой Отечественной войны, в 1942–1944 гг. произвел около 200 боевых вылетов на И-15бис и P-39, лично сбил 21 самолет противника.


[Закрыть], так что мы с Борисом оказались в одной четверке. Мой брат был определен в первую эскадрилью. Приятной неожиданностью стало то, что девушка, с которой я танцевал в Вазиани, оказалась в нашем авиаполку, да еще и во второй эскадрилье. Выяснилось, что зовут ее Раиса Михайлова, она механик по радиооборудованию – редкий случай в авиации. Обычно девушки в авиаполках служили укладчицами парашютов или оружейницами, чистили, смазывали и заряжали пушки и пулеметы, а здесь требовалась высококвалифицированная, традиционно мужская работа. В эскадрилье 10–12 самолетов, на каждом самолете несколько радиостанций – работы для радиомехаников было очень много.

«Аэрокобры» в 11-й ЗАП пригоняли малыми партиями из Ирана. Кроме нашего 101-го Гв. ИАП, самолетов ожидали еще несколько строевых полков, поэтому пополнение шло медленно. Из 9-й Гв. ИАД шли постоянные запросы о готовности к убытию на фронт, нас очень ждали. Вскоре нам выдали личное оружие – пистолеты «ТТ» – и присвоили гвардейское звание с вручением знака «Гвардия». Неудобно было его принимать, ведь мы еще ничем его не заслужили, но нас это ко многому обязывало.

Молодых летчиков распределили по экипажам. Механиком моего самолета был назначен гвардии старшина Вадим Адлерберг, грамотный, трудолюбивый и ответственный парень родом из Москвы. Мы с ним были одногодками, и вскоре стали друзьями до конца жизни. Механиком у командира эскадрильи был гвардии старшина Афанасий Басенков, у заместителя комэска – гвардии старшина Егор Иванов. Обслуживая ежедневно каждый свой самолет, эта троица в случае возникновения трудоемких работ помогала друг другу всегда и во всем. Возвращался ли с задания чей-то серьезно поврежденный истребитель, нужно ли было сменить двигатель – за работу немедленно принимались все трое. Был еще в эскадрилье механик по электрооборудованию гвардии старшина Иван Комарский. Честный, заботливый, требовательный к себе и другим человек, по возрасту он был несколько старше других.

Через некоторое время полк все же доукомплектовали самолетами, провели пристрелку вооружения, которое очень понравилось летчикам. Для своего времени оно было необычайно мощным – 37-мм пушка и два синхронных 12,7-мм крупнокалиберных пулемета в фюзеляже, четыре 7,62-мм пулемета в плоскостях крыла. Однако летные данные заморской «Кобры» у многих вызывали опасения. Самолет считался очень строгим в пилотировании, не допускавшим ошибок. Чаще всего «Кобра» срывалась в штопор. Однажды Саша Чуприн, пилотируя самолет в зоне, сорвался в штопор и вынужден был покинуть неуправляемый истребитель. Отношение к машине у летчиков стало еще более настороженным. Но если в запасном полку можно было позволить себе быть осторожным, избегать сложного пилотажа, то как быть в настоящем бою? В то время никто даже из опытных летчиков нашего полка не мог вразумительно ответить на этот вопрос.

Летчики 101-го Гв. ИАП, слева направо: С.С. Иванов, И.Г.Похлебаев, А.Н. Павликов, С.С. Овечкин, Н.И. Гундобин. Весна-лето 1943 г.

Надо было хорошо подумать над сложившейся ситуацией. В нашей эскадрилье был летчик Андрей Волошко, который в шутку говорил, что любая голова любит пофасонить новым картузом. Пообещай голове купить новый картуз – она будет думать и что-нибудь обязательно придумает. Мы подхватили эту поговорку, и в случаях, когда нужно было поразмыслить, говорили, что «пора покупать картуз». Кстати, когда Чуприн покинул самолет, то он сам вышел из штопора. Позже мы узнали, что такой же случай был и в 16-м Гв. ИАП, когда в штопор сорвался летчик Константин Сухов, будущий Герой Советского Союза. Александр Иванович Покрышкин, руководивший полетами, по рации подавал ему команды на вывод самолета из штопора: «Вот, молодец, плавно, плавно выводи…» И действительно, в этот момент истребитель перешел из штопора в пике. Покрышкина прервал летчик Андрей Труд: «Гляди, командир, вон Сухов-то наш, на парашюте болтается». Действительно, летчик давно покинул машину… Да, многому нам еще надо было научиться, узнать преимущества и недостатки своего самолета, чтобы в полной мере использовать эти знания в бою.