Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

Вторая жена Паткуля была типичной дочерью своего времени. Дом лифляндского барона-помещика образца начала восемнадцатого века состоял, как правило, из одной жилой комнаты, двух подсобных помещений, сеней, кухни и кладовой. Кафельные печи и кирпичная труба были далеко не у всех, так что топили по-чёрному. Неудивительно, что многим лифляндским баронам было не до образования своих детей. Гертруда Хольстфер научилась читать, но писать не могла, и этого было довольно. Она искренно любила своего мужа и была предана ему и телом и душой, народив за двадцать лет замужества целую дюжину детей. Интересы семьи, мужа и детей были для неё превыше всего.

В 1656 году для Лифляндии кончились короткие мирные времена и небо затянуло грозовыми облаками новой войны. Шведская армия вторглась на территорию Польско-литовского государства, и пока Карл Х Густав гонялся за неподатливыми поляками по всей их обширной стране, «тишайший» царь России Алексей Михайлович нарушил Столбовский (весьма унизительный и несправедливый для России) мир и вторгся со своим войском в Лифляндию. Оставляя за собой разрушения, пожары и брошенные населением хутора и поместья, русская армия взяла города Дюнабург, Дорпат и Кокенхусен и осадила Ригу. После шестинедельного противостояния под стенами города осаду пришлось снять. К зиме русские отошли на восток, оставив в завоёванных городах и крепостях небольшие гарнизоны, чтобы следующим летом нагрянуть в Ливонию снова.

Наступление русских кое-как отбили, но в октябре под стенами Риги появилось войско литовского гетмана Гонсевского. К этому времени шведская армия во главе с королём, так и не добившись окончательной победы над поляками, ушла воевать в Данию, и оголённая в который раз Лифляндия подверглась новому нашествия поляков и литовцев. Литовцам, как и русским, крепость оказалась не по зубам, но зато подчинённому гетману генералу Комаровскому удалось завоевать Роннебург и Венден. Скоро Комаровский направил свои отряды к Вольмару.

Верховный главнокомандующий шведскими войсками в Лифляндии граф Магнус Габриэль Делагарди (де ла Гарди), свояк короля, 5 марта 1657 года послал Ф.В.Паткулю письмо, в котором призывал барона, как доброго патриота, взять на себя полномочия по координации действий военных и гражданских властей в Вольмарской округе. В августе граф пишет Паткулю благодарственное письмо за усердие, проявленное им на этом посту, и посвящает в свои планы оборонительных действий против русских. К моменту появления пана Гонсевского в Лифляндии Ф. В.Паткуль находился в своём поместье и хотел вместе с семьёй отсидеться за неприступными стенами Риги, но, получив уведомление от генерала Адеркаса о том, что все пути к Риге перерезаны противником, поспешил укрыться в ближайшей крепости Вольмаре. Это решение оказалось роковым как для самого лантрата, так и для будущего его сына Йохана Рейнхольда.

Гарнизоном в Вольмаре командовал майор Якоб Спренгпорт, немец по происхождению, недавно получивший шведское дворянство. Силы осаждённых были настолько малочисленны, что Спренгпорту для обороны крепости пришлось привлечь всё мужское население города и укрывшихся за его стенами беженцев. Правда, у Спренгпорта был шанс усилить гарнизон за счёт отступавших под ударами поляков отрядов генерала Адеркаса и полковника Толя, но заносчивый и упрямый Спренгпорт отказался им воспользоваться, сославшись на скудость провианта в городе. Он отказался открыть ворота для Адеркаса и Толя и решил оборонять город в одиночку. Оскорблённые Адеркас и Толь удалились в сторону Пернау, а Вольмар остался один на один с многочисленным противником.

Скоро в городе начались повальные голод и болезни, малочисленный гарнизон Вольмара неуклонно таял, но всё ещё держался. Ф.В.Паткуль проявил большую настойчивость и волю для укрепления духа оборонявшихся, день и ночь торчал на стенах крепости и вместе со своими сыновьями-подростками помогал отбивать атаки литовцев. Через пять дней осады Спренгпорт созвал военный совет и объявил, что положение крепости безысходно: кончились провиант, топливо и вода, гарнизон понёс тяжёлые потери – осталось всего 103 человека, способных носить оружие. Противник готовился к генеральному штурму крепости, и отразить его не было почти никаких шансов. Если поляки ворвутся в город, они, по обычаям того времени, устроят резню и грабёж. Комаровский уже три раза предлагал капитуляцию на весьма почётных для шведов условиях. Спренгпортен предлагал сжечь город и отступить в саму цитадель, которую, по его мнению, защищать будет намного легче.

Совет граждан Вольмара отклонил план коменданта крепости и проголосовал за капитуляцию. 27 октября литовско-польский отряд вступил в город. Согласно условиям капитуляции, гарнизон оставлял в Вольмаре трёх офицеров в качестве заложников, всему отряду Спренгпорта предоставлялась возможность свободного выхода из крепости и организованного отступления к Ревелю со знамёнами, двумя полевыми пушками по десять зарядов для каждой, полным вооружением для солдат и офицеров, с дымящимися фитилями и пулями во рту.1010
  Согласно уставу шведского войска тех времён, мушкетёры шли в бой с пулями во рту, чтобы не лазить за ними в подсумки, держать их наготове и по команде сплюнуть их в дуло мушкета при перезаряжании. В данном случае условия капитуляции «с пулями во рту» свидетельствовали о том, что победители проявили по отношению к побеждённым великодушие и доверие.


[Закрыть] Гражданскому населению гарантировалась неприкосновенность, помещикам – старые привилегии, полученные ещё из рук короля Сигизмунда III. В подтверждение этих гарантий поляки выдали всем т.н. salvaguardia – охранные грамоты. Для возвращения беженцев к местам своих поселений выделялся специальный охранный конвой. Поляки явно не хотели портить отношения с населением страны, которую они хотели вновь присоединить к Речи Посполитой, и демонстрировали максимум предупредительности и внимания к их нуждам.

Между тем, выпущенный из города отряд Спренгпорта, вместо того чтобы двигаться к Ревелю, как это предписывалось условиями капитуляции, развернулся в сторону Пернау, чтобы соединиться с частями Делагарди. Возможно, это было разумным поступком с военной точки зрения, но для гражданского населения в Вольмаре это оказалось настоящей бедой. Возмущённые вероломством, с которым шведы нарушили условия капитуляции, поляки отменили все обещанные гарантии и взяли гражданское население Вольмара под охрану на правах заложников. Лантрат Ф. В.Паткуль с членами своей семьи надолго застрял в городе.

Поместье Паткулей оказалось в руках польских военных и подверглось систематическому разграблению. Восемь из его детей заболели чумой и в течение нескольких недель один за другим сошли в могилу. Та же участь выпала и на долю его слуг и домочадцев. Не было ни средств, ни сил, чтобы их похоронить. В городе нельзя было найти не только доски, из которых можно было бы сколотить гробы, но вообще не было ни кусочка дерева. Ф.В.Паткулю с трудом удалось получить разрешение поляков на посещение Кегельна и похоронить там умерших детей.

Поляки целых два года безраздельно господствовали в Лифляндии. Только Рига и Пернау – два маленьких островка – оставались во владении шведов. Австрийский кесарь выступил против Карла Х, и всем казалось, что господство шведов в Европе сломлено и что они больше никогда не появятся в прибалтийских пределах. Лифляндцы почувствовали себя брошенными своим королём и пребывали в большом смятении. Страна была разорена, и нужно было как-то налаживать жизнь. Население стояло перед дилеммой: покидать насиженные места и добираться до спасительной шведской территории или принимать присягу польскому королю. Оккупанты делали всё, чтобы правдой и неправдой убедить лифляндских баронов в том, что им следовало сделать выбор в пользу второго варианта.

В конце ноября поляки насильно собрали в местечке Хензельсхоф самых авторитетных в округе баронов и предложили им на выбор или подаваться в сторону Нарвы (в изгнание) и немедленно терять всё своё имущество и землю, или тут же принять присягу польскому королю. Ф.В.Паткуль и большинство его земляков предпочли остаться дома. После этого процесс приведения населения к присяге сдвинулся с места и принял массовый характер. Поляки организовывали свою администрацию и предложили Паткулю занять место председательствующего в местном суде. Скорее неволей, чем добровольно, Паткуль был вынужден согласиться, чтобы способствовать утверждению в провинции нового административного порядка.

Как пишет Х. Хорнборг, польское присутствие в Лифляндии, словно карточный домик, рухнуло в одночасье. Король закончил свои дела в Дании и убрал из Лифляндии слабого и нерешительного Делагарди, назначив новым генерал-губернатором энергичного шотландца графа Роберта Дугласа.

Шведский фельдмаршал Роберт Дуглас (1611—1662)

16 июля 1658 года Дуглас высадился в Риге, а уже 3 августа принудил польский гарнизон в Вольмаре к сдаче. В город вернулся печально известный майор Спренгпорт, виновный в бедах и лишениях волльмарцев, и, как ни в чём не бывало, занял пост его коменданта, в то время как Ф.В.Паткуль был арестован и переведен сначала в Ригу, а потом в Стокгольм для дознания и суда.

Паткулю предъявили обвинение в нарушении долга перед шведской короной, т.е. в измене, а двенадцать членов т.н. комиссариального суда занялись расследованием его «преступлений». С поляками сотрудничали многие, но к суду был привлечён лишь Паткуль. Почему? Тут явно не обошлось без интриг и доносов, кому-то было выгодно свалить всю вину за неудачи в войне на гражданское лицо, а самому уйти от наказания. Кому же это было выгодно? В первую очередь бездеятельному губернатору Делагарди, которого поочерёдно били то русские, то поляки с литовцами. Выгодно это было вероломному и жестокосердному Якобу Спренгпорту, выслуживавшемуся перед новым – шведским – сувереном и давшему начало целой дворянской династии в Швеции. Но история не сохранила доказательств их вины в драме лифляндского барона Паткуля1111
  О. Шёгрен в своей книге «Йохан Рейнхольд Паткуль» приводит версию о том, что Ф.В.Паткуль во время сидения в крепости Волльмар якобы способствовал предательской капитуляции города литовцам, и ни слова не упоминает о подлом поступке её коменданта Спренгпорта. Это тем более маловероятно, что ни один биограф Паткуля, включая шведских, об этом не упоминает, а приводят факты, изложенные нами выше. О. Шёгрен в своей работе явно поставил задачу развенчать ореол, созданный вокруг имени лифляндца, и рисует его образ и поступки исключительно в чёрных тонах.


[Закрыть].

Паткуль провёл в тюрьмах Стокгольма почти два года. За это время он претерпел бесчисленное множество допросов, очных ставок, судебных заседаний; чтобы оправдаться, ему пришлось писать многочисленные объяснения, просьбы, отписки и ходатайства. Медвежью услугу ему оказали польские парламентёры в Оливе, которые вели переговоры о мире со шведами и положительно характеризовали деятельность своего бывшего председателя суда в Вольмаре. В Риге допрашивали его супругу и предложили ей в помощь нанять адвоката.

– Я слишком бедна, чтобы пользоваться услугами адвоката, – с подчёркнутым достоинством заявила она суду. – Я обращаюсь за помощью к всевидящему Богу и опираюсь на полномочия, данные мне из стокгольмской тюрьмы мужем.

Показания Гертруды Паткуль были точными, ясными и исчерпывающими. В конце 1659 года ей разрешили навестить мужа в Стокгольме, где у неё родился сын, которого 27 июля 1660 года крестили в немецком приходе Св. Гертруды и нарекли именами Йохан Рейнхольд.

После смерти Карла Х в феврале и заключения с поляками Оливского мира в апреле 1660 года суд предложил Паткулю написать прошение о помиловании, что он не замедлил сделать. Его не только отпустили домой, но и восстановили во всех правах и вернули имущество.

В октябре семья вернулась в Лифляндию и обнаружила, что у Кегельна был новый владелец. Не прошло и года с момента выезда супруги Паткуля в Стокгольм, как имение было передано в другие руки и не кому иному, как самому генерал-губернатору. Роберт Дуглас не пошевелил и пальцем, чтобы уступить недвижимость законному владельцу. Реституционная грамота, выданная Паткулю в Стокгольме правительством регента при несовершеннолетнем короле Карле XI – а роль регента исполнял знакомый нам «шведский Ришелье» граф де ла Гарди, оказалась для всесильного губернатора фикцией, и Паткуль начал с ним судиться. Дело дошло до суда Свеа – наивысшей судебной инстанции, и Паткулю пришлось снова ездить в Стокгольм, платить огромные издержки и снова доказывать, что лифляндский барон не принадлежит к отряду парнокопытных и жвачечных.

В 1662 году Дуглас почил в бозе, и его вдова предложила Паткулю мировую: она была согласна уступить Кегельн за 1.500 риксдалеров – сумму, которую якобы её супруг выложил за модернизацию и «улучшение построек» в имении. Погрязший в долгах ротмистр королевской армии был вынужден брать новые займы. В 1666 году он умер, оставив жене не до конца урегулированными финансовые трудности и четверых сыновей: Мефодия в возрасте 8, Йохана – чуть старше 5, Карла Фридриха – 4 и Георга Вильгельма (Юргена) – 2 или 3 лет.1212
  Если принять во внимание трёх оставшихся от первого брака взрослых дочерей и восьми умерших детей при осаде Волльмара, то у ротмистра Ф.В.Паткуля было 15 детей.


[Закрыть]

Кегельн дышал на ладан – хозяйство было подорвано войной и долгами, и содержать имение не было средств. Выход из создавшегося положения был найден в форме опекунства: имение сдано в аренду, а доходы с аренды шли на выплату долгов и содержание семейства, перебравшегося в соседний хутор Вайдау, которому принадлежали расположенный рядом с церковью трактир прихода Папендорф и доля от доходов с рыбной ловли. Это всё, на что могла рассчитывать Гертруда Паткуль после смерти мужа.

Опекуном четырёх сыновей мадам Паткуль был назначен ротмистр Отто Фридрих фон Фитинхоф, кузен Ф.В.Паткуля, местный богач и кредитор, обеспокоенный в первую очередь собственными доходами, а не благосостоянием бедной семьи Паткулей. Понятное дело, что отношения с опекуном у вдовы не сложились сразу: сказывался её независимый характер и неукротимый нрав, особенно развившийся после смерти мужа. Ещё более глубокую неприязнь вдова стала питать к арендатору Кегельна ротмистру фон Тизенхаузену, с которым она, по словам Фитинхофа, вступила в открытую войну. Она никак не могла примириться с тем, что в её родной Кегельн вселился чужой человек!

Гертруда Паткуль предъявила арендатору претензии на клочок земли с посевами ржи. Однажды она в сопровождении пяти батраков-поляков, вооружённых шпагами и пистолетами, появилась в Кегельне и учинила перед окнами Тизенхаузена настоящий дебош со стрельбой и руганью. Ротмистр счёл за благо не высовываться из дома, но на следующий день на хулиганские действия вдовы пожаловался пастору. Лучше бы он не делал этого! На очной ставке в пасторском доме разгневанная Паткульша заявила, что пусть Тизенхаузен «подавится её рожью», а её слуги всё равно «загонят ему пару пуль под кожу».

В следующие рейды в Кегельн она то вылавливала из пруда рыбу, то на ячменном поле срезала на корню весь урожай, то устраивала другие пакости Тизенхаузену, который был вынужден обратиться в Дорпатский суд и привлечь разбушевавшуюся вдову к ответственности. Но всё это для вдовы Паткуль было как с гуся вода, она продолжала терроризировать всю округу и даже покусилась на самого пастора Йоахима Карлштадта: ей не понравилась его проповедь, в которой тот пытался урезонить её и призвать к миру. В подпитом состоянии она нанесла короткий, но результативный визит в дом к служителю церкви и изрядно отколотила его вместе с женой и домочадцами. Во всех этих рейдах мадам Паткуль активное участие принимали её малолетние сыновья. Опекунскому совету она также доставляла массу хлопот своими претензиями и жалобами на то, что с арендованного поместья недостаточно получает прибыли.

Мы описываем все эти эскапады мадам Паткуль с одной только целью, а именно: показать, каковы были нравы в тогдашней Лифляндии, с кого подрастающие сыновья могли брать пример и от кого они получили такую наследственность. И Йоханн Рейнхольд, предмет нашего повествования, и его брат Карл сполна получили от матери и буйный, несдержанный, горячий темперамент, и дерзкий, колючий, вспыльчивый, гневливый характер, который им в будущем будет сильно вредить. Молодой Йоханн Рейнхольд в письме к своему опекуну как-то писал, что «ругань и проклятия льются из уст матери нескончаемым потоком и что своих детей посылает то к дьяволу, то на виселицу». Ужасное пожелание, пишет Е. Эрдманн, если вспомнить о том, как кончил свою жизнь автор этих строк.

Казалось бы, у такой грубой и полуграмотной женщины, как Гертруда Паткуль, далёкой от таких категорий, как учение, знания или благонравие, должно было вырасти потомство распущенных хулиганов и неисправимых лоботрясов1313
  Старший брат Мефодий в возрасте 14 лет поступил на военную службу к голландцам и вскоре там по неизвестным причинам умер. Средний Карл Фридрих пошёл служить в шведскую армию, где в составе лифляндского полка прошёл сначала капралом, потом квартирмейстером неудачную прусскую кампанию, отличился в боях, получил чин корнета, по болезни вышел в отставку и в возрасте 18 лет женился. Младший Юрген тоже стал военным, служил сначала в Лифляндии, потом в Германии – и в 1688 году был застрелен в Гамбурге на дуэли.


[Закрыть]. Тем не менее, будучи вряд ли хорошей воспитательницей, она сумела снабдить их необходимыми знаниями и пустить в жизненное плавание с каким-то багажом. Особенно много получил Йоханн Рейнхольд, самый способный и ставший старшим после смерти Мефодия. В программу его домашнего обучения, согласно веяниям времени, мать включила в первую очередь теологию – науку, которой наш герой, несмотря на страстное увлечение политикой, будет владеть на профессиональном уровне. Естественно, много времени уделялось также родному немецкому языку. В частности, сын много занимался риторикой, которая в последующей карьере очень и очень ему пригодилась. Потом шли латынь, французский и шведский языки, которыми Йоханн Рейнхольд тоже овладел в совершенстве. Не последнее место в обучении молодого барона занимали также история, география, математика, логика, основы этики. Так что наш герой не мог пожаловаться на свою мать: несмотря на бедность и скудость средств, она дала ему если не отличное, то вполне приличное образование.

В 1675 году фрау Паткуль вышла вторично замуж за отставного шведского ротмистра Хайнриха Мюллера (в шведском варианте Мёллер), успевшего прослужить и в польской, и в русской армии. Спустя два года после женитьбы Мюллер взял на себя управление опустевшим хутором Вайдау.

К этому времени Йоханн Рейнхольд, сразу после конфирмации, вслед за братьями, в возрасте 17 лет покинул дом и отправился учиться в Германию. О его учёбе в Германии известно очень мало: в июле 1677 года он записался в Кильский университет, известный своими теологическими изысканиями. Кроме того, Паткуль начал заниматься фехтованием, о чём он сделал собственноручную запись в журнале учителя фехтования 17 сентября 1677 года. И это всё, если не считать, что его современник и восторженный поклонник Кристьян Кельх называет лифляндца прилежным студентом. Он писал, что прилежный студент сосредоточился в основном на языках и юриспруденции и что во время учёбы он много путешествовал по Германии. Впрочем, последнее сомнительно, ибо для путешествий у Паткуля вряд ли было достаточно средств. Опекун Фитиннгхоф посылал ему в Киль небольшие суммы, так как экономическое положение семьи всё ещё было не слишком хорошим.

В 1680 году Паткуль возвратился из Германии домой и, будучи совершеннолетним, занялся оформлением на себя своей собственности, состоявшей из шести отцовских поместий в приходе Папендорф: в уже упомянутом Кегельне, затем в Подземе, Бальтемойзе, Розенблатте, Фиттингхофе и Вайдау. Согласно закону, Паткуль мог претендовать лишь на одну треть этой собственности, но как старший брат решил взять управление всей собственностью на себя и исключить из наследства как младших братьев Карла и Юргена, так и сводных трёх сестёр от первого брака отца. Он был настоящим сыном своей матушки, и в его жилах преобладала кровь Хольстферов, а не Паткулей.

Сначала надо было получить полный отчёт об управлении собственностью от ненавистного опекуна Фитингхофа. Выяснилось, что документация велась опекуном с большими нарушениями, и Паткуль подал на него жалобу генерал-губернатору Кристеру Хорну. Фитингхоф, без зазрения совести пользовавшийся безграмотностью Гертруды Паткуль, был неприятно удивлён упорством и юридическими знаниями её сына и занял круговую оборону. Коса нашла на камень. Разгорячённый Паткуль во время очередного съезда рыцарства вызвал дядю на дуэль. Случилось это в общественном месте, в пивной, при большом стечении народа. Такое неуважение к старшим шокировало присутствовавшее общество, и генерал-губернатору пришлось привлечь Паткуля к ответственности, наложив на него штраф.

Паткуль заключил соглашение с братьями и сёстрами о выдаче им компенсации за уступленную долю в наследстве отца. Сёстры и Юрген в общем-то не возражали против предложенных им условиях, но Карл выступил с категорическим протестом, полагая, что старший брат его обманывает. Он заявил, что соглашение, предусматривавшее выплату компенсации за отказ от наследства отца по частям, нарушало его права, и потребовал удовлетворения. Йохан Рейнхольд претензии брата отвергал. Вспыхнула вражда, перешедшая в открытое противостояние, которое могло бы сравниться лишь с вышеописанной войной между их предками по матери, братьями Хольстфер. Карл, уступавший брату и в уме и в знаниях, не уступал ему ни в чём другом, он был сыном своей матери и вёл себя вызывающе дерзко и эмоционально. То он вызывал Йоханна на дуэль, то устраивал засады, то во всеуслышание грозил его убить и, кажется, даже нанимал для этих целей наёмного убийцу. В конце концов, Йоханну Рейнхольду надоело прятаться от братца, и он с помощью друзей и знакомых вступил с ним в переговоры и заключил новое соглашение, устроившее обе стороны. После этого борьба на какое-то время прекратилась, но последствия неприязненных отношений с Карлом через несколько лет отзовутся и доставят Йохану Рейнхольду массу неприятностей.

Вступление в имущественные права стоило Йохану Рейнхольду больших расходов, бесконечные судебные тяжбы с опекуном (подряд три процесса) и братом тоже стоили не дёшево. Рассмотрение дела переносилось в Стокгольм, и ему пришлось туда не раз ездить и хлопотать о благополучном исходе.

Тяжба с Фитингхофом закончилась, кажется, не в пользу Паткуля, конца её не было видно, и о судьбе её может знать лишь богиня Клио, если ей вообще было дело до такой мелочи. Чтобы расплатиться с долгами, часть приобретённой недвижимости Йохану Рейнхольду пришлось заложить. Впрочем, юный барон не унывал, он был не из тех, кто пасует перед трудностями и опасностями. Он смело смотрел жизни в лицо и, кажется, даже сам искал их. Паткуль, ассистируемый неутомимой матушкой, с большим энтузиазмом ввязывался в судебные разбирательства, которые так любил его батюшка и которые были так типичны для Лифляндии того времени.

В ходе процесса с опекуном раскрылась неприятная и болезненная для самолюбия Паткуля вольмарская история с отцом: фон Фитингхоф в пылу гнева и злости, не найдя весомых аргументов против оппонента, как-то кинул ему в лицо обвинение в том, что тот является сыном предателя. Это, конечно, был удар ниже пояса, и простить такое Паткули не могли и не умели. Напоминание о тяжкой участи отца вряд ли способствовало формированию у Йохана Рейнхольда особого пиетета к стокгольмским чиновным людям и, в особенности, к королевской власти. Такая обида не прощается и до поры до времени тлеет в душе негасимой искоркой, чтобы потом, при других обстоятельствах, вспыхнуть ярким непримиримым пламенем ненависти. Несправедливое обращение с отцом навсегда повисло тяжёлой тенью над жизненным небосводом Паткуля.

В остальном жизнь молодого барона и новоявленного собственника протекала в русле установившихся традиций и обычаев: визиты к соседям, посещение церковных служб, сходки в пивных, веселое времяпровождение в обществе сверстников в свободное время, спорадические занятия хозяйством. И, разумеется, судебные тяжбы! Даже на фоне того сутяжного времени Йохан Рейнхольд Паткуль резко выделяется страстью к судебным процессам – видно, ему не терпелось апробировать на практике приобретённые правовые знания.

Ещё не кончилась тяжба с опекуном и братом, как Паткуль втягивается в новое скандальное дело, ярко характеризующее феодальные нравы лифляндского общества конца семнадцатого века. Эбба План, служанка Паткуля, в 1682 году, не испросив разрешения господина, обручилась с портным Михелем Фоссом. Когда барон узнал об этом, он самым жестоким образом избил девушку и запретил ей выходить замуж. Тогда Эбба сбежала в Папендорф, чтобы вместе с женихом искать защиту у пастора Баума. До венчания дело не дошло, потому что Паткуль потребовал от пастора вернуть ему обратно «его собственность», и пастор Баум ничего не мог с этим поделать – барон находился в своём праве. Эббу вернули, но не одну: Паткуль приказал схватить также и Фосса, доставить его в Кегельн, заковать в цепи и хорошенько наказать обоих.

Пастор Баум пожаловался генерал-губернатору, тот передал жалобу в суд и послал освобождённого к тому времени Фосса к Паткулю с приказом вернуть ему отобранные при аресте вещи. (Заметим, что по поводу жестокого обращения с Эббой План генерал-губернатор и пальцем не повёл). И что же лифляндский барон Паткуль? Паткуль приказал связать Фосса по рукам и ногам и собственноручно избил несчастного жениха так, что тот после этого харкал кровью. На охранную грамоту губернатора он просто наплевал.

Фосс, отчаявшись найти справедливость у лифляндских властей, обратился за помощью к королю. Забегая вперёд, скажем, что таких обращений с его стороны было в общей сложности три, король приказывал разобраться, суды «разбирались», но дело тянулось аж до 1693 года, когда, наконец, суд в Пернау приговорил Паткуля к штрафу в пользу пострадавшего в размере 100 риксдалеров, обязал его вернуть отобранные у Фосса 11 лет тому назад вещи и заплатить судебные издержки. Напрасные усилия! Паткуля уже не было в пределах шведского королевства – он находился в бегах в соседней Курляндии.

Е. Эрдманн оправдывает своего героя, ссылаясь на существовавшие в то время нравы и обычаи. «По отношению к своим подданным он не испытывал никаких гуманных или социальных обязательств», – пишет он и продолжает: —«Это не является какой-либо специфической чертой характера Паткуля, а показывает его как сына своего времени». Время, конечно, было жестокое, но не все же помещики были такими сынами своей эпохи. Именно специфические черты характера Паткуля – вспыльчивость, дерзость, гневливость – делают его не совсем обычным представителем класса лифляндских феодалов.

При всей своей активности и занятости публичной жизнью, Паткуль, однако, не бросает занятий по самостоятельному расширению своего кругозора и углублению полученных в Германии знаний. В отличие от своих сверстников, он много читает, в его библиотеке появляются книги по юриспруденции и религии, по военному праву и истории, по языкам и естественным наукам, по медицине и сельскому хозяйству. Он завязывает знакомство с папендорфским пастором Людекусом, и, несмотря на разницу в их возрасте, характере и наклонностях, знакомство это перерастает в прочную дружбу. Через несколько лет пастор Людекус станет чуть ли не единственным и самым стойким его политическим единомышленником и разделит с молодым Паткулем все тяготы этого единомыслия.

В эти предгрозовые годы незаурядная личность, яркий характер и глубокая осведомлённость Паткуля во многих отраслях знаний становятся предметом широкой известности в округе и за её пределами. Эта популярность поможет ему потом выдвинуться в первые ряды лифляндского дворянства и возглавить борьбу со Стокгольмом за отмену редукции.

Е. Эрдман пишет, что если вспомнить о жизненном пути Паткуля, то вызовет удивление, как бездумно растрачивал он в юности свои задатки и таланты на всякие недостойные его умственного уровня судебные тяжбы, мелочные ссоры и постыдные потасовки. Немецкий биограф полагает, что Паткуль мог бы достичь невиданных высот в своей жизненной карьере, будь он более целеустремлён в самом начале своего пути. Возможно, что так оно и есть, и Эрдман прав в своём предположении. Но тогда Паткуль не был бы той колоритной исторической фигурой, тем неистовым лифляндцем, который поставил перед собой почти нереальную задачу, трагически склонив под её тяжестью свою голову на плахе, но до конца оставшись верным своему долгу и призванию.

Сохранился портрет Паткуля, относящийся к этому времени. Он сделан примерно в 1692 году на обратной стороне игральной карты и изображает голову Паткуля. На нас смотрит одухотворённое, мужественное, но бледное воодушевлённое лицо ещё молодого мужчины (Паткулю в это время было 32 года). Ярко выраженный подбородок, прямой узкий нос, голубые строгие и пытливые глаза, покрытые тёмно-русыми густыми бровями, и небольшие тонкие усики придают всему облику барона неподражаемую дерзость и привлекательность.

Тот самый портрет.

Паткуль неуклонно шёл к банкротству: ни заложенные имения, ни доходы с Кегельна – ничто не могло покрыть его долгов, выросших вместе с унаследованными от отца долгами до рекордной суммы в 18 тысяч риксдалеров. В роли спасителя выступил Йохан Даниэль Ройтер, любекский купец, обогатившийся на торговле лифляндским зерном, а потом и сам занявшийся сельским хозяйством. Всем был известен его особняк на рижской улице Маршталльштрассе с фронтоном, украшенным именным шифром, – особняк, простоявший до времён первой мировой войны. Ройтер по рекомендации губернатора Хастфера в 1691 году за особые заслуги перед шведской короной получил дворянство, и был самым могущественным магнатом в Прибалтике. Карл XI, которому высшее дворянство присвоило кличку «крестьянского короля», чтобы ослабить оппозицию из числа лифляндского рыцарства, избрал политику «облагораживания» прошведски настроенных патрициев Лифляндии, чтобы найти в них твёрдую опору в будущем.

Большой любовью у баронов «торгаш» Ройтер не пользовался, но деньги у него одалживали, а он им не отказывал. И это было главное, что в нём притягивало. Уже в 1684 году Паткуль заложил Ройтеру Кегельн за 5 тысяч риксдалеров. Когда Паткуль находился в Стокгольме по делу опекунства, Ройтер прекратил выплату ему денег, сославшись на то, что ввиду предстоящей редукции Паткуль вряд ли имел право закладывать своё имение. Процентщик рекомендовал барону заручиться именным королевским подтверждением на залог. Трудно сказать, как Паткулю удалось получить от короля разрешение на залог имения, но известно только, что деньги от Ройтера скоро стали поступать снова.

Таков был Паткуль, умевший добиваться своих целей и способный находить поддержку у сильных мира, когда было нужно. Кроме упрямства и упорства в достижении поставленных целей, надо было обладать каким-то неотразимым магнетизмом и обаянием, способным внушать доверие. Судя по всему, Паткуль в совершенстве владел способностями располагать к себе людей и добиваться от них того, что ему было нужно.

Брат Карл время от времени напоминал о себе требованиями ускорить выплату положенной ему компенсации, и Паткуль был вынужден снова и снова обращаться к Ройтеру за деньгами. В 1686 году его долг перед купцом достиг 10 тысяч риксдалеров, а Карл не получил и половины того, что полагалось ему по мировому соглашению. В воздухе постоянно носились слухи о скорой редукции, и Ройтер решил больше не рисковать, прекратив давать Йоханну Рейнхольду деньги в долг. Отсутствие возможности продолжать выплату Карлу денег лишь увеличило и без того глубокую пропасть, разделившую братьев. Ссылку Йохана Рейнхольда на предстоящую редукцию Карл воспринимал как «лапшу на уши». К тому же у Карла сгорело от пожара именье, и он настойчиво требовал денег. С большим трудом Йохан Рейнхольд уговорил Ройтера одолжить ему 2 тысячи риксдалеров, чтобы откупиться от брата.