Текст книги "Паткуль. Неистовый лифляндец"

По прибытии в Курляндию Паткуль написал письмо матери, в котором он выразил удовлетворение тем, что имение Линден не попало под редукцию и обещал не оставить её своими сыновними заботами. Он жаловался на своего брата Карла («Бог найдёт его»)2121
  Это пророчество сбылось слишком быстро: Карл Паткуль не прожил и трёх лет с момента своего предательского выступления против брата.


[Закрыть] и заверял мать в том, что в изгнании он не будет испытывать нужду и что скоро найдёт себе источники пропитания.2222
  Вряд ли это письмо дошло до адресата, иначе бы оно не лежало в шведском архиве.


[Закрыть]

Гертруда Мёллер не могла безучастно смотреть на то, как недвижимость сына раздиралась между кредиторами и государственной казной, и, как это у неё уже было заведено, совершила партизанский набег на имение Вайдау, чтобы явочным порядком занять его. Естественно, никаких юридических прав на имение она не имела – главное, надо было продемонстрировать свой характер. Кредиторы Вайдау подали на неё жалобу. Тем не менее, мать Паткуля почти год держала оборону в Вайдау, пока суд насильно не выдворил её из дома. Последние годы она доживала с невесткой – вдовой умершего Карла – и, как свидетельствуют источники, натерпелась от неё достаточно. Родственники умершего мужа предложили ей переехать к ним, однако упрямая баронесса предпочла оставаться с ненавистной невесткой, но в стенах своего дома.

Паткуль вступил снова в тайную переписку с Лёвенвольде, который снабжал его в Курляндии информацией и деньгами, пока сам не присоединился к нему в Эрвалене. Первые дни пребывания у Фитингхофа Паткуль находился в состоянии прострации. Он потерял всё: родину, мать, друзей, имущество; разрушилась последняя вера в справедливость короля; будущее представлялось туманным: для всякого он был человеком без рода и без племени и без средств существования. Но в одном он был уверен: дело, из-за которого он пострадал, не будет брошено. У него сохранились документы, а значит и доказательства своей правоты, он будет везде и всем о ней рассказывать. Он обратится к известным юристам, и они вынесут ему оправдательный приговор!

Так он и поступит.

От Карла ХI к Августу II

Чем же занимался Паткуль первое время в Курляндии? Один из его современников писал, что он порхал от одного хутора к другому и ни о чём не думал, кроме мести Швеции. Значит, период растерянности и внутренней опустошённости уже прошёл и начался период активной деятельности. Скоро, очень скоро слетят с него последние следы романтического флёра, а суровая повседневность избавит его от юношеского идеализма и максимализма – перед нами предстанет человек целеустремлённый, деловитый и сухой – человек, одержимый одной лишь идеей и живущей ради неё.

Судя по всему, Паткуль пытался зажечь своей ненавистью к Швеции и курляндского герцога, но тот, будучи вассалом Польши, вряд ли бы решился на какие бы то ни было самостоятельные рискованные шаги. Поэтому Паткуль должен был скоро оставить Курляндию и уехать в Германию.

Первые годы эмиграции Паткуля, вплоть до 1698 года, документированы плохо. История располагает на этот счёт весьма скудными и противоречивыми сведениями. Частично это объясняется тем, что Паткуль ещё не приобрёл в Европе такой известности, какой он пользовался в последующие годы. С другой стороны, он должен был опасаться «длинной руки» Стокгольма, имеющих своих тайных агентов во всех европейских столицах, а потому соблюдать в своих передвижениях сугубую конспирацию и выступать под вымышленными именами.

В 1696 году шведский посол в Варшаве Нильс Бъельке писал в Стокгольм, что Паткуль часто посещал Польшу, где сблизился с великим гетманом Станиславом Яблонским, героем польско-шведской и польско-турецкой войн. Позже сам Паткуль подтвердит, что престарелый польский король Ян Собесский предлагал ему политическое убежище в своей стране. Н. Бъельке спрашивал, может ли он схватить Паткуля, на что получил утвердительный ответ и указание доставить арестованного бунтовщика в Стокгольм. Однако поймать и схватить Паткуля шведскому послу не удалось, потому что сразу после смерти Собесского в июне 1696 года Паткуль уехал из Варшавы в Берлин.

В Берлине Паткуль встретился со своим земляком Отто Арнольдом Пайкулем, которого из-за созвучности фамилий часто путали с нашим героем. О.А.Пайкуль, замечательная сама по себе личность, с этого момента и до конца своих дней, пройдёт рядом с Паткулем, в полной мере разделив его мысли, деяния и даже трагическую смерть. Он был на 2 года моложе Паткуля, родился в Лифляндии, но уже в 1677 году поступил на службу в армию к саксонскому курфюрсту Йохану Георгу II, отцу Августа Сильного. Потом он служил в армии французов, снова вернулся в Саксонию, и к моменту знакомства с Паткулем командовал саксонской гвардией. Он женился на богатой наследнице и в 1692 году окончательно порвал связи с Лифляндией, продав там своё родовое поместье2323
  При продаже лифляндского имения Пайкуль как иностранец должен был платить налоги – обстоятельство, которое потом должно сыграть в его жизни важную роль.


[Закрыть]. Некоторое время спустя Пайкуль уволился из саксонской армии и купил себе полковничий патент в армии бранденбургского курфюрста. Но не военная стезя была главным увлечением полковника Пайкуля – его страстью была алхимия, которой он отдавал всё своё свободное время.

О.А.Пайкуль скоро познакомил Паткуля с губернатором Берлина фельдмаршалом Хейнрихом Хейно Флемингом. Благодаря дружбе с Х.Х.Флеммингом за Паткуля попытался заступиться бранденбургский двор. Бранденбуржцы обратились к шведскому послу в Берлине с целью добиться его помилования, но Карл ХI недовольно заметил курфюрсту Фридриху III, чтобы тот не приближал к себе такого недостойного человека. Однако курфюрст был человеком самостоятельным, на замечание шведского короля внимания не обратил и пожаловал Паткулю пенсию.

Опасения за свою жизнь заставили Паткуля срочно уехать из Берлина и перебраться в Халле. Здесь он познакомился с известным философом права Кристьяном Томазиусом, боровшимся с преследователями «ведьм» и пытками при отправлении правосудия, и не менее знаменитым теологом и педагогом Августом Германом Франке, открывавшим в Германии дома для беспризорных и бедных. Паткуль посетил Лейпциг, первым делом сдал имеющиеся в его распоряжении документы2424
  Спасаясь бегством от преследований шведского правосудия, Паткуль прихватил с собой архив ландтага.


[Закрыть] о своём конфликте со шведскими королевскими властями юридическим экспертам и в ожидании результатов отзыва стал посещать лекции Томазиуса и Франке.

Томазиус читал свои лекции не на латинском, а на немецком языке, что привлекало на них большое количество слушателей. Связь Паткуля с ним продолжилась и в последующие годы и играла в его жизни значительную роль. Томазиус досконально изучил «дело Паткуля» с юридической точки зрения и оправдал его по всем пунктам. Его вердикт был издан отдельной брошюрой и имел хождение по Германии и другим странам.

Христиан Томазиус (1655—1728)

Общение с Франке неожиданно привело Паткуля в область человеческой деятельности, которую меньше всего можно было ожидать от него: он начинает интересоваться вопросами религии. Интерес этот вылился в написание псалма для церковного пения и теологического труда, изданного в Дрездене. Здесь же, в Дрездене, эмигрант приступил к изучению греческого языка, чтобы иметь возможность читать в оригинале Новый Завет. Таков был Паткуль, таково было время, когда энциклопедические знания считались высшим достижением в развитии человеческой личности.

Земля под ногами Паткуля загорелась и в Халле – агенты шведского короля искали его повсюду, и по совету Флемминга Паткуль весной 1697 года переехал в Швейцарию, где поселился в замке Прангин у Женевского озера. Е. Эрдман утверждает, что Паткуль успел послужить в армии ландграфства Гессен-Кассель, в составе которой на стороне Аугсбургской лиги он принимал участие в последней фазе военных действий против французских войск короля Людовика ХIV2525
  Возможно, немецкому историку удалось выйти на какие-то новые источники информации о Паткуле, хотя с точки зрения временных рамок этот эпизод с трудом «втискивается» в отрезок между его пребыванием в Германии и Швейцарии


[Закрыть].

Прангин принадлежал всемогущему бранденбургскому премьер-министру Э. фон Данкельманну, который некоторое время спустя выхлопотал у бранденбургского курфюрста для своего лифляндского друга пенсию. Паткуль скрывался в Прангине под фамилией «Фишеринг», убивая время на литературные занятия и ухаживания за некоей мадмуазель М. В частности, в женевский период он перевёл на французский язык труд саксонского юриста и философа Пуффендорфа.

В это же время в Прангине появляется высокопоставленное лицо, вошедшее в литературу о Паткуле под инициалами F. v. B. Это лицо планировало выехать по своим делам в Швецию, и Паткуль не мог не поручить ему разузнать, каковы были настроения при шведском дворе относительно его личности и сохранились ли у него хоть какие-нибудь перспективы на помилование. Вопрос о помиловании будет мучить его ещё довольно долго, пока однажды он не поймёт, что слишком далеко зашёл в своих антишведских действиях, и надеяться на это уже не было никакого смысла.

Именно в этот момент супруги его соотечественников и коллег по лифляндскому ландтагу Будберга, Фитингхофа и Менгдена обратились к шведским властям с ходатайством о помиловании своих мужей, и есть данные о том, что к ходатайству о помиловании сына присоединилась и Гертруда Мёллер. Мы уже знаем о результатах этого ходатайства: трое бывших товарищей Паткуля были выпущены на свободу, а просьба матери Паткуля была отклонена.

В конце 1697 года Паткуль через Северную Италию и Савойю выехал во Францию, где снова встретился с вернувшимся из Швеции F. v. B. «Мистическое лицо» сообщило Паткулю странную информацию: якобы, король считает его умершим и никакого интереса к его личности не проявляет. На наш взгляд, что-то здесь не сходится: либо Карл XI снова лицемерил, либо этот таинственный F. v. B., чтобы успокоить своего лифляндского друга, выдал желаемое за действительное. Ведь нельзя было забывать, что никто не отменял указание шведским послам арестовать Паткуля, если представится возможность, и тайно доставить в Стокгольм. Возможно, что временами Паткуль и преувеличивал грозящую ему опасность (на первых порах ему всюду мерещились агенты Карла XI), но совершенно достоверно и то, что о Паткуле в Стокгольме никогда не забывали и ревниво отслеживали все его действия.

На этой встрече Паткуль якобы сказал своему собеседнику буквально следующее: «Скоро вы должны будете узнать, что король Швеции и Паткуль – хорошие друзья». Вероятно, Паткуль надеялся на то, что ходатайство матери о помиловании после смерти Карла XI будет услышано его наследником Карлом XII, но опять жестоко просчитался: молодой король чтил память своего отца и не пошёл на изменение приговора.

К моменту заключения Рисвикского мира мы находим Паткуля уже в Голландии, куда в это время прибывает Великое Посольство из России. Согласно шведским источникам, Паткуль устанавливает здесь новое полезное знакомство с саксонским послом Карлом Готфридом фон Бозе – тем самым, который в это время обхаживал царя Петра, умоляя его оказать помощь войсками при восхождении Августа Сильного на польский трон. Саксонцы участвовали в войне против французов, и теперь Бозе приехал в Голландию на мирные переговоры, чтобы собрать «крохи с барского стола» в Рисвике.

Кстати, есть уверенное предположение, что под аббревиатурой F. v. B. скрывался никто другой, как посол Августа II фон Бозе2626
  F. v. B. вполне может означать по-немецки «Freiherr von Bose», т.е. барон Бозе.


[Закрыть]. В июне 1697 года фон Бозе действительно посещал Стокгольм, чтобы проинформировать шведский двор об избрании на польский трон саксонского курфюрста Августа. Так что во время Рисвикской мирной конференции Паткуль и фон Бозе могли встречаться уже как старые знакомые.

После Голландии Паткуль вероятно вернулся в Швейцарию, где в Прангине в это время появляется ещё одно историческое лицо – Хейнрих Хюйссен. Между ними установится долговременная и прочная дружба, временами омрачаемая взаимными недоразумениями и разногласиями. Хюйссен, родом из Эссена, человек без постоянных занятий, разносторонне развитый, вошёл в русскую историю как воспитатель царевича Алексея, наследника царя Петра. О своём пребывании в России Хюйссен напишет воспоминания. Ко времени знакомства с Паткулем он только что оставил место воспитателя одного из сыновей Данкельманна, а до этого служил в Австрии, Дании и Франции, был канцлером княгини Вальдек в Голландии, а позже будет состоять кригсратом и генерал-аудитором в саксонской армии и доверенным лицом при Паткуле. Когда всесильный премьер-министр Данкельманн пал жертвой придворных интриг, то и Хюйссен лишился у него работы и приехал в Прангин.

Швейцарская идиллия Паткуля прервалась из-за ареста и заключения хозяина замка в тюрьму. Он выехал сначала в Берлин, а потом, вероятно, поселился в загородном доме О.А.Пайкуля. Неподалёку от Пайкуля проживал престарелый фельдмаршал Х. Х. Флемминг, в доме которого Паткуль был представлен его племяннику Якобу Хейнриху фон Флеммингу, доверенному лицу и приближённому Августа Сильного2727
  Х. Хорнборг, вероятно не располагавший в 1946 г. точными данными, утверждает, что с младшим Флеммингом Паткуль познакомился на Рисвикской мирной конференции. Более правдоподобна на этот счёт версия немецкого биографа Паткуля Е. Эрдманна, опирающаяся на более свежие данные, которой мы в данном случае и придерживаемся.


[Закрыть]. Годом раньше Я.Х.Флемминг, используя и дипломатию, и подкупы, много поработал над тем, чтобы помочь Августу взобраться на польский трон. Он был типичным для своего времени, времени барокко, дворянином с разносторонними интересами и способностями. Получив прекрасное образование, он с одинаковым успехом занимался математикой, военными науками, дипломатией и философией, был опытным и ловким царедворцем и часто выезжал в другие столицы Европы с самыми щекотливыми поручениями Августа. Младший Флемминг, как и его суверен, любил роскошь и развлечения, сопровождал Августа во всех его легкомысленных предприятиях, брал и давал взятки, сорил деньгами налево и направо, при этом не забывая о собственном кармане. Курфюрст, зная о слабостях своего друга, часто спрашивал, сколько мзды тот получил от того или иного посланника при саксонском дворе, и шутливо предупреждал: «Флемминг, это слишком много. Давай поделим».

Эта встреча оказалась судьбоносной для Паткуля, и полезной для молодого Флемминга. Придворный Августа с сочувствием отнёсся к выпавшим на долю Паткуля трудностям и принял в его дальнейшей судьбе самое непосредственное участие. Вероятно, он увидел в лифляндском эмигранте именно то лицо, которое могло сыграть положительную роль в его собственных планах – планах ещё не совсем определённых, но уже вынашивавшихся в окружении саксонско-польского короля. Не исключено также, что толчком для возникновения этих планов послужили беседы с лифляндским беженцем Паткулем, то и дело упоминавшим о страданиях своей родины и необходимости оказания ей помощи. И никого в то время не смущало – а уж меньше всего Я. Флемминга, – что понятие «бедного отечества» у Паткуля ограничивались интересами одного лишь лифляндского «рыцарства».

В ходе беседы Паткуль спросил, не мог ли бы Флемминг создать ему протекцию при дворе короля Августа и испросить у него для себя пенсию. Саксонец любезно, но осторожно ответил, что судьба Паткуля, равно как и его родины, глубоко затронула его чувства и что он попытается переговорить обо всём со своим патроном, а пока Паткуль может рассчитывать на его дружбу и кошелёк.

На первое время этого было вполне достаточно для бедного и беззащитного эмигранта, каковым являлся в это время Паткуль. Знал бы он, какие честолюбивые замыслы вынашивал саксонско-польский потентат, и каким полезным человеком для удовлетворения этого честолюбия окажется он, беглый барон из Лифляндии! На встрече с Флеммингом Паткуль вытащил билет, который надолго определит направление и содержание всей его последующей деятельности. Он попадёт в орбиту большой политики, хитроумных заговоров, рискованных дипломатических миссий и станет одним из тех, кто будет создавать сценарии для этих игр и из-за кулис руководить непосредственными исполнителями. О том, что билет оказался счастливым или, наоборот, несчастливым, пусть судит читатель.

Итак, в конце 1697 – начале 1698 г. г. Паткуль входит в близкое окружение Августа II. История о том, когда точно и каким образом Я.Х.Флемминг выполнил своё обещание, покрыто мраком. Что делал Паткуль первое полугодие 1698 года, тоже не известно. Косвенные данные указывают на то, что он не переставал навещать своего земляка Пайкуля и часто ездил в Берлин, в котором пересекались нити многих политических интриг в Европе. Сам Паткуль утверждал, что поступил на службу к польско-саксонскому королю летом 1698 года. Вероятно, он исходил при этом из чисто формальных соображений, взяв за точку отсчёта начало выплаты денежного содержания. Но всё говорит за то, что «работать» фактически на Августа он стал раньше.

Уже 26 мая 1698 года Август II имел встречу с бранденбургским курфюрстом Фридрихом III, на которой была достигнута тайная договорённость о передаче Бранденбургу польского города Эльбинг. Бранденбург не преминул воспользоваться этими договорённостями и при первой же представившейся возможности напал на Эльбинг. Август искусно разыгрывал возмущение «разбойничьим нападением» пруссаков на польский город, и никто не догадывался, что польский король сам отдал город пруссакам. Известно, что просто так города не уступают. Значит, Бранденбург взамен должен был сделать что-то полезное для Польши и его короля. Что? Ничего иного, как содействовать честолюбивым замыслам Августа Сильного в отношении Прибалтики. При этом общеизвестно, что первоначальные планы польского короля до момента появления в его окружении Паткуля были иными. Следовательно, план Паткуля, о котором пойдёт речь дальше, уже существовал и был, несомненно, показан Августу, который к середине 1698 года уже начал претворяться в жизнь.

Первая аудиенция Паткуля у Августа II, согласно Е. Эрдманну, состоялась в Гродно в первый день нового 1699 года, но к этому моменту его имя было уже на слуху у короля. Потому что весь 1698 год Паткуль вместе с Я. Флеммингом и некоторыми другими лицами неустанно трудился над выработкой грандиозной, прямо-таки захватывающей дух стратегической перспективы – сначала только для Августа II, а потом и для всей антишведской коалиции.

Когда Паткуля впустили в зал, он увидел перед собой не скромно одетого, трезвого и неразговорчивого монарха, каким был Карл ХI, а человека-гиганта, подавлявшего не только своим ростом, но и обаянием, энергией и речами. О да, это был настоящий властелин, король времён барокко! Огромную голову Августа Сильного обрамлял подобранный по последней моде парик, а большие живые глаза, мощный нос, слегка припухлые губы, ярко выраженный подбородок производили на любого, кто видел короля в первый раз, по-настоящему сильное впечатление. Мало кто догадывался, что за этим импозантным внешним видом скрывался характер, способный к «симуляции и диссимуляции», т.е. к интригам, обману и лжи, а за весёлой непосредственностью и утончёнными манерами прятались цинизм, вероломство, коварство, ненадёжность и беспринципность.

Мы уже имели возможность останавливаться на личности этого монарха в предыдущей главе. Добавим, что Август II к тому же был чрезвычайно честолюбив, особенно к воинской славе. Ему была предоставлена возможность лично проявить себя в войне с Турцией, но полководческих способностей он там не обнаружил. Он посылал своих бравых саксонцев на войну с французами, но и там они не снискали особых признаний. А славы очень хотелось, хотелось расширить просторы своей территории, сделать Саксонию одной из сильных держав континента и донести свет своего царствования до всех уголков мира! Нужно было только как-то умиротворить недовольных польских шляхтичей, заткнуть рот всем недругам и недоброжелателям в Польше, и тогда Саксония автматически вознесётся на высший пьедестал почёта и уважения. Средство для удовлетворения честолюбивых планов было одно – война.

Первое время внимание этого честолюбца было обращено на юг и на восток – как и у польской шляхты, не перестававшей мечтать о восполнении территориальные потерь за счёт Подолии и правобережной Украины и о восстановлении былого величия Речи Посполитой. В этих целях Август даже завёл шашни с запорожским самостийником, полковником и гетманом Палеем. И вот тут-то в поле зрения короля появился обиженный шведами лифляндец Паткуль и круто изменил эти планы. С этого момента Август, как и царь Пётр, стал всё чаще обращать свои взоры на север, на Прибалтику – ведь совсем недавно Лифляндия принадлежала Польше.

Обстановка благоприятствовала Августу: Швеция, после неудачной прусской кампании в 1675 году, затаилась на скандинавском полуострове на целых двадцать лет и не показывалась в Европе. Воинственный Карл XI умер, а его взбалмошный наследник Карл XII был слишком молод и неопытен, чтобы противостоять умному и хитрому польскому королю. Маленькая, победоносная война против малочисленного шведского войска в Риге – и Лифляндия у ног короля! Ох уж эти маленькие победоносные войны! К ним всегда питали слабость мелкие, но тщеславные правители. Замахиваясь на Прибалтику, Август не испытывал ни малейшего смущения перед тем обстоятельством, что по матери он приходился Карлу XII двоюродным братом – их матери, датские принцессы, были сёстрами2828
  Именно ввиду родства с Августом Карл XII не сможет потом простить вероломного кузена и будет вести с ним войну до тех пор, пока не прогонит его с польского трона.


[Закрыть].

…Аудиенция у Августа продолжалась полтора часа. Король не только брал Паткуля на свою службу и присваивал ему звание полковника саксонской армии, но и делал его своим главным военно-политическим советником и координатором всех действий по планированию и ведению предстоящей войны со Швецией. Потому что война с Карлом XII была уже делом почти решённым. Но победить шведов – это совсем не то, чтобы разбить каких-то там османов или диких запорожцев, и для обеспечения успеха в войне Паткуль, Флемминг и Бозе уже начали лихорадочную дипломатическую работу по привлечению союзников в лице России, Бранденбурга и Дании. Датчане считались союзниками естественными, потому что никогда не переставали ненавидеть шведов. Они мечтали отвоевать у шведов Сконскую провинцию и «приструнить» не в меру зарвавшегося голштинского герцога, ставленника и зятя Карла XI. Россия не хотела мириться с потерями своих земель на выходе к Балтийскому миру, о чём в Раве Августу говорил царь Пётр. Бранденбуржцы тоже имели зуб на Стокгольм, к тому же их курфюрст спал и видел себя королём, и Август мог бы поспособствовать Фридриху в этом, если он согласился бы принять участие в походе против шведов.

На следующий день Паткуль, следуя повелению своего нового суверена, подал ему записку под заглавием: «Скромные рассуждения о проекте войны со Швецией»2929
  О. Шёгрен полагает, что записка была представлена Августу в начале 1698 года. Это вряд ли правдоподобно, потому что на выработку такого документа у Паткуля не хватило бы времени. Скорее всего, Я. Флемминг доложил королю лишь об общих соображениях и мыслях своего нового друга.


[Закрыть]. Записка содержала обстоятельный анализ расклада сил в Европе, указывала на благоприятные для исполнения замысла тенденции и излагала конкретный план действий. Согласно замыслу Паткуля, Россия должна будет удовлетвориться утверждением в районе Ладоги-Карелии и в Ингерманландии. Саксонско-польским войскам нужно было предупредить возможные поползновения царя на Прибалтику и раньше русских прогнать шведов из Лифляндии и Эстонии. Последние на правах автономии должны были войти в состав Речи Посполитой. Вторгшись в Сконе, датчане, имевшие сильный флот, должны были блокировать шведов в Ботническом заливе и прервать их коммуникации с Лифляндией. Бранденбургу, кроме королевского титула для курфюрста, нужно было пообещать уступить город Эльбинг, принадлежавший Польше. Из одного этого краткого изложения явствует, какую большую организаторскую работу нужно было проделать, прежде чем подносить горящий фитиль к бочонку с порохом. И такая работа была проделана Паткулем в течение 1698—99 г.г.

Примечательно, пишет Е. Эрдман, что точно выверенные политические констелляции «скромных» рассуждений Паткуля нисколько не замутили мысль их автора какими-либо соображениями морали или этики. Да, цинизм политиков того времени шокирует современника, но далеко ли ушли от своих предшественников политики двадцатого и двадцать первого века? Шведы, анализируя записку Паткуля, называют его изменником. Паткуль даст ясный и откровенный ответ на это обвинение. Он никогда не считал себя предателем Швеции: он верно служил королю Швеции, но тот несправедливо послал его на смерть, поэтому он поступил на службу к польскому королю, оказавшему ему протекцию и защиту от преследований шведских властей. Потом Паткуль перейдёт на службу к русскому царю и будет лояльным русским подданным, и даже самый пристрастный наблюдатель не сможет упрекнуть его в несоблюдении своего долга перед тем или иным монархом. В те времена война считалась главным средством достижения политических целей, а переход со службы одного монарха на службу другого был таким же заурядным явлением, как переход наёмного работника с одной фирмы на другую в наше время. Быть верным до тех пор, пока служишь – этого было тогда достаточно для удовлетворения самых требовательных моралистов. Конечно, далеко не все соискатели и наёмники оказывались такими же верными и честными, как Паткуль, но это уже другой вопрос.

План Паткуля в отношении «любимой Лифляндии» основывался на предположении, что при первом же появлении саксонских солдат на её территории – а это и рассматривалось как формальное начало войны с Карлом ХII – всё рыцарство присоединится к своим освободителям и будет вместе с ними сражаться со шведами. Эта посылка, как покажут события, окажется ложной. Паткуль не избежал типичной для изгнанников ошибки – принимать желательное за действительное.

В феврале 1699 года Паткуль, замаскировавшись под другое лицо, нанёс краткий визит в Ригу, чтобы встретиться со своими друзьями и оценить обстановку. В Риге его ждала группа из «12 верных патриотов» – Фридрих фон Платер, Отто Фридрих фон Фитингхоф, Леонард Густав фон Будберг и др. Из этой поездки он вернулся с «инструкцией» рыцарства для переговоров с Августом об условиях присоединения Лифляндии к Польше. Инструкция не была никем подписана – вероятно, по соображениям конспирации и безопасности, но имела печать ландтага3030
  Скорее всего, документ был составлен самим Паткулем, а друзья-единомышленники поставили на ней печать ландтага.


[Закрыть]. В преамбуле инструкции содержалось приветствие по случаю предстоящего освобождения провинции саксонскими войсками, а «собрату Паткулю» выражалась горячая благодарность всего рыцарства и давалось поручение вместе с Лёвенвольде вести переговоры с королём Августом об условиях перехода в польское подданство. Герхард Йохан фон Лёвенвольде, состоявший к тому времени на службе у курляндского герцога, был основным агентом Паткуля в Лифляндии, ответственным за агитацию и организацию антишведского мятежа баронов.

Сообщения некоторых корреспондентов и агентов Паткуля из Лифляндии о том, что вся провинция поднимется на борьбу со Швецией, к жестокому разочарованию Паткуля, не отражали реального положения вещей. Испытывая известную и обоснованную неприязнь к шведам, «рыцарство» в целом не очень-то приветствовало перспективу оказаться под управлением польской шляхты, не говоря уж о «грубых и жестоких московитах». Медвежью услугу оказали Паткулю и донесения прусского посланника фон Принтцена, бывшего незадолго до начала военных действий проездом в Лифляндии. Фон Принтцен, ссылаясь на беседы с некоторыми баронами, утверждал, что «рыцарство настолько было недовольно шведами, что готово было отдаться даже своим заклятым врагам русским».

Шведы отлично осознавали всю шаткость своего положения в провинции и принимали свои меры. Преемник умершего графа Хастфера, престарелый (достигший возраста 74 лет), но дальновидный и деятельный политик, военачальник, архитектор и учёный Эрик Дальберг понимал, что в случае вторжения противника в страну дворяне не станут защищать конфискованные в результате редукции имения и мызы, а побегут под защиту крепостных стен. У него уже было столкновение с баронами, протестовавшими против новых попыток урезания их и без того куцых прав. После неудачной попытки добиться отмены редукции рыцарству теперь оставалось только «штамповать» решения, принимаемые в канцелярии генерал-губернатора. И Э. Дальберг делал то, что было в его силах – он укреплял крепостные сооружения в Риге и других городах Лифляндии.

В конце августа 1699 года в Варшаве, в соответствии с вышеупомянутой инструкцией, была подписана формальная «капитуляция» – договор между королём Речи Посполитой Августом II и Паткулем, выступавшим от имени всего рыцарства Лифляндии. Лифляндия на правах лена входила в состав Польши, а король Август гарантировал рыцарству все прежние права и привилегии. Лифляндия могла посылать своих делегатов на польский сейм и управляться специальным резидентом. Особым пунктом оговаривалась неприкосновенность религиозных устоев лена и подчёркивалось, что Лифляндия должна стать форпостом Польши против Швеции и России (!). «Капитуляция» предусматривала отмену всех привилегий для города Риги, что особенно отвечало горячим пожеланиям всех баронов. Рыцарство принимало обязательство содержать на своей территории во время войны до 24 тысяч саксонских солдат и платить другие необходимые налоги в польскую казну. Лифляндский лен как герцогство должен был стать наследственной вотчиной потомков Августа, если таковые у него появятся. Это последнее положение фактически противоречило самой идее о вхождении Лифляндии в состав Польши и грубо нарушало обещания Августа польской шляхте, с помощью которых он пытался вовлечь её в войну со шведами. Ведь наследник Августа не мог автоматически претендовать на польскую корону – короли в Речи Посполитой были выборными.

Паткуль в своих «скромных» рассуждениях не забыл и о дипломатическом обеспечении войны. Такая крупная европейская держава, как Австрия, которая напрямую не вовлекалась в военные действия, должна была сыграть роль гаранта польского католического государства. Для этого, полагал Паткуль, австрийцам нужно было напомнить о старой вражде Швеции к Римской империи, начавшейся ещё во времена Тридцатилетней войны, и о том «смертельном ударе», который Швеция нанесла тогда Австрии. Следовало также напомнить кайзеру Леопольду о тех услугах, которые ему 20 лет назад оказала Польша при осаде Вены османами. Ну а если не поможет апелляция к моральным принципам, то кайзеру нужно осторожно намекнуть, что королю Августу ничего не стоит вступить в доверительные отношения с королём Франции. На фоне предстоящей войны за испанское наследство такая угроза на венский двор должна подействовать отрезвляюще. Однако в этих угрозах саксонцы не должны заходить слишком далеко – некоторое время спустя можно будет заявить австрийцам, что серьёзных намерений для установления дружеских отношений с французами у польского короля не было. Если же Австрия и морские державы Голландия и Англия займут по отношению к польско-саксонскому государству враждебные позиции, то тогда надо снова пустить в дело жупел Франции и пообещать этой троице втянуть в игру Людовика ХIV и в нарушение Рисвикского мира начать войну в Голландии.

Французам, традиционным союзникам шведов, Паткуль предлагал заявить, что война с участием Дании против шведов будет очень выгодна, потому что у датчан уже не будет возможности мешать версальскому двору претендовать на испанский трон.

Голландию нужно было удержать на позициях благожелательного нейтралитета, пообещав торговые выгоды. Если это не подействует, тогда нужно только дать знак царю в Москву, чтобы тот перекрыл каналы торговли на Генеральные Штаты.